Развод в Новый год, или Ёлка из-под палки

– Пошли, – кивает Макс на дом. – Забирать их отсюда надо, пока нас опять не загребли.

Со вздохом соглашаюсь с ним, хоть и не горю желанием заявиться на порог квартиры, в которой находится Ксения Андреевна… Твою мать, ну почему нельзя без «Андреевна»?! Я думал, она уже состарилась: носки вяжет, зубы в стаканчике хранит. А ее, походу, вампир укусил лет в тридцать, после чего она еще на десять помолодела.

На лестничной площадке встречаем старую соседку. Увидев нас, она прячется за дверью своей квартиры и оттуда вещает:

– Сынки, угомоните девчат. Ох, и наломают же дров!

Макс первым переступает нужный порог и, не разуваясь, идет в гостиную. Следую за ним и застреваю в проходе.

Ксения Андреевна сидит на диване, свесив руку, с которой капает кровь.

Перед глазами начинает все сгущаться и темнеть. Ульяха проскакивает мимо меня, а я уже ног не чую. Жутко боюсь уколов и вида крови. В детстве даже сознание терял, когда мать у меня занозу выковыривала.

– Ты че побледнел? – мимоходом спрашивает Потапова, вернувшись с аптечкой.

– Душно.

– Кулер на кухне.

Решаю не смотреть, как Ксении Андреевне оказывается медицинская помощь, и плетусь на кухню, запинаясь о собственные ноги.

Вот уж сходили в сауну…

Глава 8. Ульяна

Зачем было трогать эту треснутую стеклянную кружку «Любимой жене»? Хотела в Королькова зарядить, в итоге себе ладонь порезала. Кровь чуть ли не фонтаном хлещет. Может, если бы мама чуточку меньше выпила, чуточку меньше нервничала или чуточку меньше прыгала, дела обстояли бы лучше.

Сначала пытаюсь остановить струю бинтами, потом комком прикладываю к ране полотенце и прошу Градова присмотреть.

Удивительно, но этот сухарь не отказывает. Обеими ручищами сжимает мамину кисть. Наверное, не хочет потерять ценного сотрудника.

Бегу к соседке. Лариса Васильевна хоть и старая, а всю жизнь фельдшером проработала, так что точно знает, как поступить.

– Так тут швы накладывать надоть, – ставит она диагноз, подтянув мамину окровавленную ладонь прямо к глазам. – Ну-кось, Улечка, поди ко мне в хату. В зале на серванте чемоданчик. Принеси-ка.

Квартиру соседки знаю хорошо. Я ей и потолки красила, и генеральную в каждый «чистый четверг» делала, и на все праздники с тортиком приходила чаю попить. Дети и внуки у нее по другим городам разъехались, навещают раз в пять лет, вот и привязалась она ко мне, как к родной.

Приношу нужный медицинский чемоданчик, в котором есть все для оказания первой помощи. Но смотреть, как маму зашивают, смелости не хватает, поэтому я присоединяюсь к Свиридову, высунувшему голову из кухонного окна.

– Ты там снежинки языком ловишь, что ли?

– Глюканы, – отвечает он в своей манере и засовывается обратно. – Ты че, мать одну бросила?

– Почему одну? С ней ее начальник. Ему только в радость смотреть, как в живого человека иголкой тыкают.

Набираю себе стакан воды, осушаю и выглядываю в окно.

Корольков сидит на скамейке, сунув руки в карманы куртки и втянув шею. Снега ему за шиворот уже нормально навалило. Через полчаса будет похож на один тупой сугроб.

Смотрю на него, и внутри все дрожать начинает, а живот тянет до тошноты. В носу печет, на глаза наворачиваются слезы.

Я же ему верила, любила, заботилась. Столько обид прощала, столько углов сглаживала. Хочет домашние пирожки – стряпаю, хочет с пацанами в бар – отпускаю, хочет новый парфюм – покупаю, хочет минет – все, лишь бы муж доволен был. А он оказался куском говна!

– Не хнычь, Ульяха! – подбадривает меня Свиридов и, развернув к себе, обнимает за плечи. – Че раскисла-то?

– Больно, Леш, – шмыгаю носом. – Грудь на части рвет.

– Ты как в него втюрилась-то? Он же чмо.

– Да как-как? Я на втором курсе училась, когда мы познакомились. У всех девчонок парни были, кто-то уже с пузом ходил, а я все в целках. И тут он… Весь такой уверенный в себе, на крутом байке. По лучшим клубам меня водил, цветы дарил, родственникам как невесту представлял. Через год предложение сделал, я даже не раздумывала. Маме он сразу не понравился, а девчонки вздыхали, что мне повезло. Некоторые даже ждали, когда расстанемся, чтобы к рукам его прибрать. Тут уже сработал закон конкуренции: лишь бы только мне. К тому же я прекрасно помнила, как вы с Родионом надо мной смеялись. Знаешь, это тоже самооценку не повышает.

– Дурында, – смеется Свиридов, покачивая меня в своих объятиях как ребенка. – Найдешь себе еще мужика. Нехер по этому днищенскому мусору сопли распускать. Всю куртку мне вымазала.

Я отстраняюсь, втягиваю носом влагу, утираю слезы с щек и разглядываю его куртку.

– Не ври! – толкаю Свиридова в плечо, не обнаружив следов никаких соплей.

– Ну вот и улыбнулась. Выше нос, Ульяха! – Он пальцем поддевает кончик моего шнобеля. – Кстати, где те прекрасные женщины, что наливали тебе алкашку?

Мы дружно выглядываем в окно как раз в тот момент, когда к дому подъезжает грузовик, а мамины подружки показывают ему, куда припарковаться.

– Господи, это еще что за продолжение банкета? – вздыхаю я и, запахнув шубу, выхожу из квартиры.

Свиридов идет за мной. По пятам ходит, лишь бы опять не накосячила.

– Ты чего это расселся?! – гавкает Марья Леонидовна на Королькова.

– Собирай пожитки и проваливай! – поддакивает ей Елена Николаевна.

– Мы тебе даже фургон пригнали, чтобы поскорее исчез с глаз и не портил жизнь нашей девочке! – не остается в стороне Светлана Ивановна.

Окружают его, как хищницы добычу, отчего сугроб уменьшается в размерах и на всякий случай сжимает колени, чтобы снова промеж ног не прилетело.

– О, Ульяночка, – улыбается мне Марья Леонидовна. – Вы все его имущество спустили?

Обвожу взглядом закиданный его вещами палисадник и чувствую себя победительницей в этом бою. Теперь Королькову придется сначала разыскать тут свое бельишко и шампунь, прежде чем элементарно принять душ.

Водитель аж наполовину выпадает из окна кабины, разглядывая оцепленную лентой территорию и почесывая лоб. Видимо, думает, уезжать от греха подальше или попросить выше тарифа.

– Понимаете, тут такое дело, – мнусь я на месте. – Мы не можем выселить этого гада, потому что это его квартира.

Мамины сотрудницы переглядываются и откупоривают початую бутылку. Похоже, без дополнительной дозы думается плохо. Светлана Ивановна наливает подругам по полстаканчика, а сама пьет прямо с горла.

Свиридов тем временем сам идет к грузовику уладить вопрос с водителем. Краем глаза замечаю, что даже платит ему из своего бумажника. Надо будет не забыть спросить, сколько я ему должна. У меня же теперь завалялись бесхозные семьдесят пять тысяч, можно спустить на дичь, празднуя развод.

– Тогда давай мы твои вещички поможем собрать, – предлагает Светлана Ивановна под синхронные кивки подруг.

Вот только помощницы еле на ногах держатся, а я не в настроении сейчас чемоданы паковать.

Перевожу взгляд на немого Королькова и отвечаю так, чтобы он меня хорошенько услышал:

– Я за своими вещами после Нового года вернусь. И пусть хоть одна резинка для волос или пакетик зеленого чая с лаймом пропадет, я кое-кого без последних штанов оставлю.

– Уль…

– Пошел в жопу! – припечатываю его, прежде чем он отлепляет то самое место от холодной скамейки.

– Дамы, я вызвал вам такси, – возвращается к нам Свиридов. – Поезжайте по домам. Отдохнете, а завтра встретитесь и еще раз его покошмарите. Окей?

Никуда ехать эти находчивые женщины не хотят, но каким-то чудом Свиридову удается запихать всех троих в такси. Правда, ему приходится осыпать их комплиментами, дать кучу обещаний, которые они наутро не вспомнят, и даже дать им свой номер, но у него все это так легко получается, будто каждый день делает. Профессионал – одним словом.

Едва таски отъезжает, как из дома выходит мама, держась за руку Градова. Выглядит она неважно. Уставшая, вымотанная, бледная. Рука аккуратно перебинтована.

Мой бывший соскакивает со скамейки, но делает это неуклюже, поскальзывается и кувырком оказывается где-то между тротуаром и мусорным бачком с окурками. Не верится, что это тот, кого я любила.

– Лех, подкинем девушек к Ксении Андреевне, – дает указание Градов, ведет маму к машине и сажает на заднее сиденье.

Мама тут же обращает внимание на мои сумки и переводит на меня озадаченный взгляд.

– Потом расскажу, – с тяжелым вздохом говорю я, садясь с другой стороны.

Всю дорогу молчим. Даже от Лехи ничего не слышно. Сосредоточенно ведет машину, хорошо помня, где наш родительский дом.

Заворачивает во двор, паркуется возле нужного подъезда и кивает на мужчину с огромным букетом красных роз.

– Ваш, что ли?

Вытянув шею, смотрю на джентльмена и счастливо улыбаюсь, на миг забыв о Королькове.

– Папа!

– О-о-о, нет, – протягивает мама, сползая по сиденью, словно прячась от папы.

– Мам, ты че, из-за наряда? – смеюсь я. – Скажем ему, что были на костюмированной вечеринке. Не бойся, не поругаетесь. Я за тебя вступлюсь. В крайнем случае лупанем в лоб зятем, и он обо всем забудет.

К нам оборачивается Градов. Прохаживается своими голубыми глазищами сначала по маме, потом по мне, и спрашивает:

– Лех, у тебя свободно?

– У меня только вонючий черный кот, – отвечает тот.

– Едем к тебе, – резюмирует Градов и снова садится прямо.

Папа нас так и не замечает. Мало ли что за машина ему среди ночи в глаза фарами светит, а задние стекла тонированы.

– В смысле? – не понимаю я. – Почему мы должны ехать к Свиридову?

– Потому что, – наконец отмирает мама, – мы с папой разводимся.

Глава 9. Ульяна

Развод родителей для меня – гром среди ясного неба. Я будто оказываюсь в дурном сне. Как? Почему? Столько лет душа в душу, и вот те на!

– То есть? – срывается с моих губ чужой хрип.

Для меня это удар под дых.

Да, родители рано поженились. В восемнадцать мама уже родила моего брата. Свободной юности она не познала. Пеленки, муж, заочка, работа, сопли, школа, Свиридов… Сколько помню, у мамы не было ни единой минуты на продых. Крутилась, вертелась, боролась. Она всегда казалась мне сильной женщиной, закаленной. Но даже самого сильного можно сломать. Ведь сердце-то есть у всех.

– Я так понимаю, твои коллеги и начальник в курсе, – догадываюсь после долгих минут бурного размышления и жалея, что не прихватила с собой бутылку. – А дочери говорить не обязательно?

Мама морщится и отворачивается к окну, словно городские огни ей интереснее меня.

Сначала дуюсь на нее, потом приходит осознание, что я и сама далеко не идеальная дочь. Последние полгода полностью поглощена мужем, родителям писала в лучшем случае раз в две недели. С мамой виделась месяца два назад, заскакивала к ней на работу, когда проезжала мимо. Живо попили чаю, обмолвились парой фраз, и я убежала. А отец сам навещал меня недавно. Мялся что-то, нервничал, словно о чем-то важном поговорить хотел, но так и не смог. Теперь ясно, что он пытался мне сказать. Если бы моя тарахтелка не кудахтала «Ваня, Ванечка, Ванюша», может, я бы и заметила проблемы у родителей.

Обиду сменяет стыд.

Меняюсь местами с сумками, беру маму за порезанную руку и прижимаюсь к ее плечу. Она подносит здоровую руку к моей голове, ласково гладит, целует в волосы и шепчет:

– Прорвемся, солнышко.

Свиридов привозит нас в район новостроек. Шлагбаумы, охрана, подземная парковка, снег расчищен до асфальта. Как будто совершенно другой город.

Я давно поглядывала на здешние квартиры, хотела уговорить Королькова сюда перебраться. Хорошо, что не успела повесить на себя ипотечное бремя.

Свиридов оставляет машину на уличной парковке и открывает дверь с маминой стороны, а Градов – с моей. Ума не приложу, что бы мы сейчас делали без них. Пили бы, наверное, с мамиными подругами в каком-нибудь баре и вешались на шеи посторонних потных мужиков. Маму, кстати, звонок Ларисы Васильевны, похоже, от этого занятия и отвлек. Иначе что еще бы она делала в этом костюме?

Выпрямляюсь напротив Градова и сжимаюсь под натиском его взгляда. Сколько же самообладания и смелости нужно, чтобы его выдержать? Он замораживает и медленно распиливает на прозрачные пластики, а потом мелко шинкует каждый. Но почему-то у меня начинает складываться впечатление, что это маска, за которой таится человек с большим сердцем. Иначе зачем бы он сейчас возился с нами? Уставший, после самолета и сюрприза сестры в виде квартирантки, едва не устроившей пожар и приволочившей в его крутой особняк громадную елку.

Говорят, в Новый год случаются чудеса. Мне же Дедушка Мороз отсыпал самые чудесатые: мошенницу, Градова, Свиридова, измену мужа, развод родителей. Теперь бы в лифте на сутки не застрять, а то еще и бой курантов будем слушать в кабине между седьмым и восьмым.

Мама вдыхает полной грудью и руками опирается о машину. Коктейль из алкоголя и стресса доводит ее до преждевременного похмелья.

– Ксения Андреевна, – Свиридов чуть ли не по слогам выговаривает ее имя, разворачивая к себе.

– Фу-у-у, – морщится она, задирая лицо к небу, – хоть ты не лезь.

Свиридова ее слова не обижают. Усмехается, собирает снег с лобового, где не дотянулись дворники, и нагло трет мамину шею.

Она отмахивается от его руки, но пошатывается и спиной упирается в машину.

– Спокойнее, Ксения Андреевна. Я же как лучше хочу, – лыбится Свиридов, опять пытаясь дотронуться до мамы. – Я же в этом деле профессионал.

– Отвали, профессионал.

Дышать маме становится все сложнее. Стягивает с плеч шубу и делает глубокие вдохи. Поняв, что не легчает, хватается за мокрые от снега руки Свиридова и прикладывает к своим щекам.

Тот расцветает как подснежник. Для него это знак прощения за все испорченные нервы.

– Мам, – отвлекаю ее от закатывания глаз, – может, в аптеку сходить?

– У меня есть кое-что от похмелья, – говорит Свиридов, не отнимая ладоней от маминых щек.

Забавно так. Я до сих пор помню его мелким, когда он на нее смотрел снизу вверх. А теперь стоит перед ней на целую голову выше и в два раза шире – настоящий крепкий мужик. Наверное, если бы тогда, много лет назад, мама знала, что они будут вот так стоять едва ли не в обнимку, она меньше заряжала бы ему подзатыльников.

– Хватит меня лапать, Свиридов! – резко приземляет его мама и отпихивает от себя.

Тот растерянно моргает и переводит взгляд на меня. Я лишь жму плечами. А чего он ждал? Что мама его поблагодарит? Это он должен благодарить ее за отсутствие куполов на своей груди.

– Куда идти-то? – спрашивает она, все же не отказываясь переночевать у Свиридова.

Видимо, у них с папой серьезный разлад, раз она его даже видеть не желает.

Беру ее под руку и веду в указанном направлении.

Дом, естественно, соответствует наружному лоску. Приличный ремонт на лестничных площадках, тихий лифт с приятным музыкальным сопровождением, чистота, порядок.

Поднимаемся на последний этаж, где Свиридов вводит нас в просторную двухъярусную квартиру. Все в ней выполнено явно хорошим дизайнером. И лишь страшный кот выглядит чем-то инородным. Его будто вчера с помойки подобрали – лохматый, кривой, с отмороженным ухом.

– Знакомьтесь. Черт, – представляет его Свиридов, на что котяра злобно шипит и пятится.

– То есть я не одна его вижу? – фыркает мама, опускаясь на пуф и роняя голову на руки. – Тащи, что там у тебя от похмелья…

Скинув куртку и ботинки, хозяин летит на кухню, а я пытаюсь снять с мамы хотя бы шубу. Но ей снова плохо. Тепло квартиры возвращает и тошноту, и головокружение, и ненависть ко всему вокруг.

Расстегиваю молнию на одном ее сапоге, проделываю то же самое со вторым, но бегунок заедает.

– Да блин! – ругаюсь я под фееричное возвращение Свиридова с трехлитровой банкой маринованных огурцов.

Он запинается о кота. На того брызгает рассол. На всю квартиру раздается испуганное «мяу». Кот скребет когтями по плитке, наконец удирает в гостиную, где что-то гремит и звонко разбивается.

– Дети, – лыбится Свиридов. – Сам такой был.

– Ты издеваешься? – рычит на него мама и тут же зажимает рот ладонью. – М-м-м… М-м-м…

– Она сейчас блеванет, – озвучивает Градов очевидное, а я аж вздрагиваю, забыв, что эта глыба тоже рядом.

К сожалению, замок не поддается даже ему, а мама уже зеленеет.

– Вы че тупите?! – спохватывается Свиридов, передает мне банку, а сам рывком берет маму на руки и уносит вглубь квартиры.

Через пару секунд слышу соответствующие рвотным позывам звуки и чувствую, как выпитое шампанское спазмом ползет по пищеводу. Хорошо, что в руках спасительное средство.

Подношу к губам и начинаю жадно глотать холодный рассол. Периферийным зрением замечаю, как смотрит на меня Градов, кое-как проглатываю последний комок и жму банку к груди.

– Надеюсь, вы не уволите маму за доставленные вам неудобства? – произношу под характерные звуки из туалета.

– Ксения Андреевна, расслабьтесь, я держу ваши волосы, – говорит маме Свиридов, рисуя у меня перед глазами дичайшую картину.

– Где ты работаешь? – неожиданно спрашивает Градов.

– Мерчендайзером в…

– С Нового года работаешь у меня.

Столбенею. Он что, тоже пьяный?

– Горничной? – хмыкаю, скривив губы.

– Начнем с бухгалтерии. Ксения Андреевна пойдет на повышение, – объясняет он под тягучее «буэ-э-э», – в отделе освободится место.

– Вы смеетесь? Меня сразу главным бухгалтером?

– Размечталась. Главбухом назначу Светлану Ивановну, а ты займешь ее место.

– А вдруг я не справлюсь?

– Мать поможет, – решает за всех нас категорично. – А если совсем бестолочь, то вернешься обратно – йогурты и горошек на прилавках расставлять.

Он снимает куртку, разувается и проходит мимо меня, слегка задев плечом.

Оказывается, не вся моя жизнь скоростным поездом мчится под откос. Есть во всем этом хаосе что-то хорошее. Работа бухгалтером в приличной фирме куда перспективнее моей нынешней.

– Кстати, – договаривает Градов, прежде чем скрыться в гостиной, – елку свою все-таки завтра забери.

– Куда? – хлопаю ресницами.

– Бывшему подари. Пусть потом сам решает, что с ней делать, – улыбается уголком губ, зарождая во мне коварный план, и исчезает с глаз.

А этот Максим Сергеевич, оказывается, тот еще шутник.

– Потапова! – окликает меня Свиридов. – Принеси полотенце!

Глава 10. Ксения Андреевна

Смыв то, что я сегодня выпила и съела, в унитаз, позволяю Свиридову подтащить меня к раковине и умыть.

От бессилия все тело дрожит. Ноги не держат, руки обвисают. В животе пусто-пусто. А в голове шумно-шумно.

– Осторожно, Ксения Андреевна, – приговаривает Свиридов, удерживая на себе весь мой вес, – не ударьтесь об угол.

Забинтованной ладонью нащупываю острый угол керамической раковины, опираюсь и пытаюсь найти пол под ногами. Одна ступня уже чувствует плитку с обогревом, другая пока еще чувствует только тесный сапог и высокую шпильку.

– Это пойдет? – спрашивает вошедшая в ванную Ульянка и протягивает Свиридову махровое полотенце.

– Нет, это тряпка Черта, – отвечает он. – Поищи другое.

– Где? Хоть примерное направление укажи.

– В прачечной в комоде глянь. Там должны быть.

От холодной воды мне легчает. Перед глазами уже не плывет, пятна сливаются в цельную картину.

Вижу красивый кран, нарисованную рыбку на дне раковины, стильную серую плитку на стене, зеркало и…

О боже!

Я же настоящее чучело!

С прической все в порядке. Хвост настолько туг, что его только граблями разлохматить можно. Если не считать, что волосы все еще в кулаке Свиридова, то придраться не к чему. Но что с моим лицом?

Щеки бледные, нос красный, губы синие, глаза воспаленные, тушь размазана. Зато мой спаситель как настоящий аполлон рядом.

Никогда бы не подумала, что поганец, которого я всю жизнь проклинаю, вырастет таким жеребцом. Он же до старших классов выглядел как глист в обмотках. Длинный, худой, нескладный, весь какой-то остроугольный. Потом вроде начал вес набирать, мышцы стали проявляться. А сейчас еще и зубной состав белоснежно-ровный, и щетина по моде, и волосы красиво стриженные еще красивее уложены. Вот же гаденыш!

– Ксения Андреевна, держитесь за меня, я вам сапог сниму.

Я что, правда, в одном сапоге?

Он перекладывает мою здоровую руку на свое широкое плечо и опускается передо мной на колени. Давно пора.

– У вас тут молнию заело. Можно я замок сломаю? – смотрит на меня с мольбой.

– Раньше ты не спрашивал, когда что-то ломал, – припоминаю то, что во мне по сей день червоточиной сидит.

– Раньше вы были под маской обычной женщины.

– Скотина.

– Знаю, – лыбится. – Ну так что? Можно? А то прям в нем спать будете. Обещаю, завтра лично отнесу в ремонт.

– Да ломай уже! Неудобно же стоять.

Чувствую давление на икру, слышу треск, а потом нога освобождается от тисков, и я могу нормально встать. Аж выдыхаю.

Отпускаю Свиридова, зачерпываю ладонью воду и умываю мордаху. Нельзя в таком виде перед Максимом Сергеевичем появляться. Он и так, наверное, меня увольнять собирается. Лишь бы девчонок не тронул. Они тут вообще не при делах.

– Зубную щетку дай, – прошу у Свиридова теплым командирско-материнским тоном.

Прекратив обнюхивать сапог, он подскакивает ко мне, резко открывает навесной шкафчик сбоку от зеркала и ударяет меня дверцей по лбу.

– Бля… – испуганно выдыхает под мой протяжный болезненный стон. – Ксения Андреевна, я не специально, мамой клянусь…

– Свиридов, проваливай, – выдавливаю, растирая лоб.

– А вы точно без меня справитесь?

– Нет! Я же всю жизнь тебя ждала! – рявкаю грозно.

– Понял. Устраняюсь.

Пятится из ванной, не сводя с меня пристального взгляда. Кажется, если я сейчас фыркну «брысь», он как тот кот рванет в тапочки срать.

– А это пойдет? – подбегает к нему Ульянка с другим полотенцем.

– Наверное. Я его впервые вижу.

– В смысле? Мы вообще в твоем доме? – возмущается она, пока я держу распечатанную зубную щетку под горячей водой и выдавливаю на нее пасту.

– Потапова, я похож на чувака, который делит полотенца на рыльные и жопные? Мне мать их за каким-то хреном полсотни накупила. Но трусь я одним. Ну и вторым – Черт иногда. Остальные ждут своего часа порадовать бомжей.

– Вы как вообще встретились? – спрашиваю и, засунув щетку в рот, начинаю елозить.

– Она вам расскажет, – переводит он стрелки на мою дочь и испаряется.

Ульянка тяжко вздыхает ему вслед, входит в ванную и прикрывает дверь. Садится на край ванны и, теребя полотенце, признается:

– Я арендовала загородный особняк на Новый год. Хотела Королькову сюрприз сделать. Отправилась туда все к празднику подготовить, а тут явился он.

– Свиридов? – сплевываю вместе с пастой.

– Нет. Твой начальник. Оказывается, когда он в разъездах, его сестра по-тихому сдает его дом. Ну вот я и попалась. Мам, только умоляю, не начинай про договоры, мошенников и отсутствие у меня мозгов, – просит она устало. – Сама знаю, что дура. Причем вдвойне… В общем, он неожиданно явился, а его сестра технично нас обоих проигнорила. Другой бы мне посочувствовал и разрешил хотя бы переночевать, а этому приспичило меня срочно выставить за дверь. Только за дверью дует буря и дорог нет. Чтобы поскорее от меня избавиться, он позвонил другу.

– Там еще и друг какой-то замешан? – замираю с щеткой за щекой.

– Ага, тот самый, который только что помогал тебе рыгать. Я сама в шоке была. Но деваться некуда, домой-то на чем-то уехать надо. Ну и согласилась, чтобы они меня увезли. Подъезжаем к нашему дому, а там… Корольков с какой-то куклой сосется.

– Лариса Васильевна сказала, он в снегу валялся. Кто его ударил? Свиридов?

– Ты что? Они с твоим начальником за него заступались. Это я двинула ему сперва по мудям, потом битой. А дальше пошла словесная перепалка, разгром машины, соседи, менты, кони, люди…

Ополаскиваю рот, беру у нее полотенце, вытираюсь и сажусь рядом.

Глупая, глупая девочка. Но моя. Родная. Мое солнышко, рыбка, зайка.

Обнимаю ее покрепче, целую в голову и шепчу:

– Мне так жаль, что тебе пришлось все это пережить.

Она всхлипывает. Жмется ко мне сильнее. Обвивает меня обеими руками и утыкается в грудь.

– Надо было тебя послушать… Ты меня предупреждала…

– Тш-ш-ш… Это жизнь, Ульяш. Я тоже родителей никогда не слушала. Или думаешь, была пай-девочкой, что в восемнадцать умудрилась стать матерью? Все мы учимся на своих ошибках. Главное – не вздумай его прощать. Он может умолять, в ногах ползать, быть убедительным. И вы даже заживете счастливо, родятся дети. А потом он опять загуляет. Замаячит на горизонте красотка в его вкусе, и поскачет к ней, пока ты будешь дома борщи варить и уроки за детей делать. Измена – это не просто предательство. Это неуважение. Слышишь?