Мама, держи меня за капюшон!

Асина мать была двоюродной сестрой отца Олега.

Непутевая… Так тетку звали в их семье. Не родители, нет. Они никогда слова плохого про нее не сказали, понимая, что Аська может услышать. А вот бабушка с дедом в выражениях не стеснялись.

– Ни ума, ни сердца у человека! Ребенка бросила, и трава ей не расти! Жизнь устраивает… Да какая же жизнь может быть, если ты не знаешь, где твое дите голову приклонило сегодня и ела ли она что-нибудь?

Ася скиталась по подружкам матери почти год до того, как родители Олега забрали ее.

– Вот, Олежка! Теперь у тебя будет сестренка! Не обижай ее!

Семилетний Олег первым делом распихал по ящикам письменного стола свои новенькие тетрадки и фломастеры, а потом потащил на балкон, куда Асе заходить строго-настрого запретили, школьный рюкзак, недавно подаренный бабушкой.

– Не трогай!

Он постарался, чтобы голос его звучал построже, но трехлетняя Аська слушать его даже не стала. Сунула в руки свою новую куклу, что-то залепетала, так как говорить толком и не умела еще, хотя и пора было, а потом отдала ему свою конфету. Конфету Олег есть, конечно, не стал, вернул и проследил, чтобы Аська съела ее сама. А то ведь слишком добрая! Пойдет и еще с кем-нибудь поделится.

Для Олега все происходящее тогда было странно и непонятно, но он решил, что девчонка не самая большая цена за то, что мама перестала плакать по ночам. Квартира у них была тогда еще маленькая, и Олег хорошо слышал, как мама ходит по ночам туда-сюда по коридору, потому что не может уснуть, а потом, сидя на кухне, плачет у папы на плече, мелкими глоточками отпивая воду из стакана. Олег так же пил воду – медленно и обстоятельно. Но не потому, что тосковал. А потому, что мама так делала.

Но если с Аськой Олег смирился, то появление в доме Ани стало для него настоящим испытанием. Ася была спокойной и не вредной. Аня же стала его тенью. Это раздражало и мешало. Даже во двор, чтобы посидеть с ребятами на детской площадке вечером, он и то не мог теперь выйти, чтобы не услышать за спиной:

– Олежка!

А ведь не маленькая уже. Шесть лет. Могла бы и понимать, что если говорят: «Брысь!» – то надо потеряться так, чтобы искали и не нашли!

Мама отношение Олега к Анюте видела и очень расстраивалась.

– Олежка, она же не виновата, что так все получилось? Что бабушка у нее заболела. Что не смогла больше заботиться о ней. Да и вообще, сестры должны быть вместе, понимаешь? Это неправильно, когда детей разделяют. Знала бы я раньше, что у Аси есть сестренка, Анюта давно была бы с нами. Ты бы видел, в каких условиях они с бабушкой жили! Страшно… Дом, конечно, еще крепкий, но удобств никаких, и ни садика, ни школы рядом. Детей нет. Одна Анюта. Ей даже поиграть не с кем было. Да и вообще, о чем я? Там же на сотню километров ни одного поселка! Глухомань.

– Мам, а где Анина мать?

– Понятия не имею. В розыск подали, но ответа до сих пор нет. Как оставила Анюту на свекровь свою, так и пропала. Сын! Я тебе все это потому рассказываю, что считаю взрослым. И надеюсь, что ты поймешь…

Взрослым… Ага! Куда там! Как младенец себя повел! Наорал на девчонку при ребятах, толкнул ее… Стыдоба!

Олег замотал головой и стукнул кулаком по спинке скамейки. Он сидел здесь уже почти час и все никак не мог решить, как и что делать дальше.

Хлесткий удар по щеке, еще один, и кулачки замолотили по его плечам и спине:

– Как ты мог?! Как мог?!

Ася ревела так, что на них стали оборачиваться редкие прохожие, и Олегу пришлось сгрести сестру в охапку и силой усадить рядом на скамейку.

– Тихо ты! Чего кричишь? Что случилось?

– Он еще и спрашивает! – Ася словно пружина взвилась над скамейкой, но Олег схватил ее за руку.

– Нормально объясни!

– Аня пропала! Мама ее звала, звала… А ее нет нигде! Мама к участковому побежала, а я тебя искать! Мне ребята рассказали, как ты толкнул ее во дворе и накричал. Зачем, Олег? Что она тебе плохого сделала?

Олегу показалось, что его стукнули чем-то очень тяжелым. Как пропала?! Куда? Зачем?!

Он попытался было встать, но ноги почему-то не держали.

– Ася, это я виноват…

– Конечно, ты! А кто же?! Она за тобой хвостом ходила! Братом тебя считала! Всем подряд рассказывала, какой ты умный и сильный! А ты?

Ася заплакала так горько и беспомощно, что Олегу стало ясно – он испортил все, что только можно было, и теперь исправить уже ничего не получится… Можно только попробовать найти все-таки Аню и попросить у нее прощения. И пусть большим и сильным он быть для нее перестал, но хоть домой вернет. А это сейчас главное.

Обретя внятную цель, Олег чуть пришел в себя. Хватит сидеть! Время идет! Он ухватил Асю за плечо и встряхнул хорошенько:

– Иди домой!

– Нет!

– Иди, я сказал! Ты маме нужна! И Аня, возможно, уже вернулась. А дома нет никого! Как она туда попадет? Пожалуйста, Ася!

– А если ее там нет? – Ася уже не ревела, а изредка всхлипывала, глядя на брата.

– Тогда я найду ее! Пойдем!

– Куда?

– Ты – домой! Я тебя до подъезда доведу. А я во двор. Мне к пацанам надо.

– К каким пацанам? Олег! Ты что, не понял, что я тебе сказала?

– Понял, конечно! Мне помощь нужна. Одному тут не справиться!

Ребята все так же сидели на лавочке у детской площадки, когда Олег подбежал к ним.

– Парни! Помощь нужна!

Тишина стала ему ответом. Кто-то отвернулся, кто-то смотрел с нескрываемым презрением. И только Толик, лучший друг Олега, сплюнул в сторону и процедил сквозь зубы:

– Чего тебе?

– Анька пропала.

– И? Ты же только что орал, что она тебе никто и звать никак? Радоваться должен! Мешать не будет.

– Не пори чушь! Я…

– А что ты? Мы все тебя слышали. За свои слова, Олежка, отвечать надо.

– Отвечу! Только потом. Парни, мне без вас не обойтись! А она, может, рядом где-то. Искать надо!

– Искать… – Толик протянул это так насмешливо, что Олег невольно поежился. – Ну и ищи! Мы тут при чем?

– Ни при чем. Ты прав. Это мои проблемы. Мне и разгребать…

Олег отвернулся и посмотрел на свои окна. Вон Аська маячит. Машет рукой. Значит, Аня еще не вернулась. Тогда он глянул на часы. Еще полтора часа, и будет совсем темно.

Пытаясь сообразить, где могла спрятаться Аня, Олег зашагал к выходу из двора, но тут его окликнули:

– Стой!

Толик, а за ним еще несколько человек шли следом.

– У меня времени нет.

– Знаем. Скоро совсем темно будет. Тут стройка рядом и тот дом заброшенный. Может, она там? Давайте, парни, вы на стройку, а мы с Олегом на заброшку. Поищем девчонку.

Олег ничего отвечать не стал. И так все понятно. Если пошли за ним, значит, совсем уж отсталым не считают. А с остальным после разобраться можно.

Толик молча бежал рядом, и Олегу оставалось только радоваться, что он теперь не один. Лезть в заброшенный дом в одиночку, да еще и в сумерках, было все-таки страшно.

– Ты чего на нее сорвался? – Толик остановился у ветхого забора, окружающего заброшенный дом, и посмотрел на Олега.

– Не знаю. Надоела. Приставучая такая. Ходит за мной все время.

– И что? Все мелкие такие. Мои тоже не слезали бы с меня, дай им волю. Разве это плохо? Когда у тебя кто-то есть? Ну брат или сестра?

– Хорошо, наверное. Просто…

– Да понял я. Напрягает. Так и сказал бы ей. Только не так, как ты это сделал, а спокойно.

– Думаешь, я не говорил?! – Олег сорвался. – Она слушать ничего не хочет! Олежка, Олежка…

– А к Аське она тоже так пристает?

– Ага. Или к ней. Или ко мне. Хорошо, когда в садике. А если выходные, то лезет все время.

– Слушай, а если бы ее не было?

– В смысле?

– Ну совсем? Вот представь, что мы ее не найдем? Или найдем, но сделаем вид, что не нашли?

Олег удивленно уставился на друга, а потом сжал кулаки и шагнул вперед:

– Повтори, что ты сейчас сказал?!

Драка была неизбежна. Толик усмехнулся, поднимая руки вверх.

– Тихо! Я просто дал понять, что на самом деле у тебя в голове. Если ты за нее боишься, значит, она тебе не чужая. Понял?

Олег кивнул. Прав, наверное, Толик. Страшно ему сейчас было так, что внутри что-то скулило тоненько и скреблось, отнимая силы и не давая думать.

– Успокоился? Тогда идем! Фонарика-то у нас нет. А скоро совсем ничего не видно будет.

Заброшка встретила их смрадом и тишиной.

– Анька! – Толик закричал так неожиданно, что Олег шарахнулся в сторону и чуть не провалился в дыру на лестнице.

Ступеньки давно прогнили, и старое дерево держало едва-едва. Толик осторожно шагал вдоль стены, тщательно ощупывая ногой каждую ступеньку, прежде чем встать на нее, и прислушиваясь, не откликнется ли Аня.

Приглушенный крик донесся до них, когда они почти добрались до верха первого пролета. Олег дернулся и, уже не разбирая и не сторожась, кинулся вниз по лестнице. Одна из ступенек подломилась под ним, но он успел отдернуть ногу и скоро уже бежал по коридору куда-то вглубь дома, стараясь не потерять это тихое:

– Помогите!

Толик нагнал его уже у двери в какую-то каморку. Это была не дверь в квартиру, а скорее в кладовую, недалеко от лестницы. Дверь была закрыта, но именно оттуда доносился Анин голос.

– Ань, Анюта, ты здесь? Это я, Олег!

Обиженный рев стал ему ответом.

Олег толкнул дверь раз, другой, а потом навалился на нее так, словно она была виновата в том, что произошло.

– Давай! Чего стоишь? – Олег оглянулся на Толика и увидел, что тот куда-то делся. – Толян! Ты где?

– Да тут я! Отойди-ка! – Толик просунул какую-то железяку, найденную в коридоре, между замком двери и косяком, а потом потянул на себя изо всех сил. – Помогай!

Трухлявое дерево все-таки поддалось, и мальчишкам удалось вывернуть замок. Зареванная, чумазая Аня кинулась к Олегу и, вцепившись в его футболку, взвыла так, что Толик заткнул уши.

– Довели девку! Олег! Уйми ее!

Но команды Олегу были уже не нужны. Он обнял дрожащее тельце, прижал к себе, и что-то сильное, мощное, чему он пока не знал названия, развернулось внутри, отбирая дыхание. Он только и мог сейчас, что бормотать что-то ласковое, вытирая грязными руками слезы со щек девчонки, которая давно уже стала ему сестрой, пусть даже он этого и не заметил.

– А она захлопнулась… А я кричала, кричала… А ты не шел… Где ты был? Почему так долго? – Аня все говорила и говорила, но Олег ее уже не слушал.

Он обнял сестру, стиснув ее плечо тонкими пальцами, а потом скомандовал:

– Домой пошли! Мама волнуется! Ты зачем сюда полезла, а?

– Я хотела из дома уйти… Чтобы не мешать…

– Совсем уже? Кому ты там мешала?

– Тебе…

Коротенькое слово хлестнуло наотмашь, и Олег поежился. Все правильно! Получите, Олег Александрович! Так вам и надо! А потому что нечего маленьких обижать! Да еще таких, для которых вы та сила, что должна уберечь от всех страхов и напастей! Стыдно? Еще как!

Олег остановился, присел на корточки и взял Аню за руки. Липкие ладошки были грязными, но он все-таки прижал их к своим щекам, не думая о том, как это будет выглядеть и что скажет потом парням во дворе Толик.

– Ань… Прости меня! Я болван! Хочешь – можешь ударить меня или маме пожаловаться.

– Тебя тогда накажут…

– И правильно сделают!

– Нет! – Аня вдруг подалась вперед, обхватив Олега за шею, и заглянула ему в глаза. – Ты только больше не кричи на меня, ладно? Бабушка на меня никогда не кричала. Она говорила, что, когда кричат – слышно плохо. Ор и ор, а слов не разобрать. Ты не кричи… А я не буду к тебе приставать.

– Нет уж! Приставай, пожалуйста. Я тебе брат или кто? Вон у Толика спроси. Он говорит, что так положено, чтобы сестры младшие братьям нервы мотали. Так, Толян?

– Ага! – Толик, который проявил неслыханную деликатность, и стоял теперь, отвернувшись, все-таки глянул на друга. – Куда без этого?

Пройдет несколько лет, и высокий крепкий парень, в котором с трудом можно будет узнать Олега, попрощается с семьей на перроне вокзала. Тонкие пальцы Ани коснутся крапового берета, особой гордости брата, и она прикусит губу, чтобы не разреветься.

– Анька! Выше нос! Я ненадолго!

– Ага! Ты все время так говоришь! А потом пропадаешь, и ни слуху ни духу!

– На твою свадьбу приеду!

– Не обещай…

– Аську замуж выдал, а теперь – твоя очередь.

– Я сначала диплом получу, а потом уже замуж.

– Да-да! Свежо предание, а верится с трудом!

– Олежка!

– Я за него!

Сильные руки подхватили Аню, и она уткнулась носом в шею брата:

– Я ждать буду!

– Я знаю! Только не реви! Когда ты плачешь, у нас там дождик идет. Проверено. Мокро…

– Не буду! Я потом пореву, когда ты вернешься, ладно?

– Тогда можно будет. Реви! – Олег поставит сестру на землю и щелкнет по носу.

– Не грусти! Я скоро…

Поезд давно уже уйдет, а на перроне будут стоять, обнявшись, две тонкие фигурки. И тот, кто уехал, будет точно знать – его ждут. А значит, надо вернуться. Ведь других вариантов не предусмотрено.

Булочка

– Мама, а как ты думаешь, мне там понравится? – Полина то и дело сбивалась с шага, шаркая ногами, и тянула Лизу за руку, словно пытаясь остановить ее.

– Не знаю, родная. Новые друзья, новые впечатления. Разве это плохо?

– Хорошо, наверное… Бабушка говорила, что труса праздновать – это глупо.

– Думаю, она права была. Чего ты боишься?

– Не знаю…

– А если не знаешь, то зачем придумывать себе страх так стараешься? Погоди немножко, и сама все увидишь. Мне эту школу очень хвалили. Там даже бассейн есть. Представляешь? – Лиза вздохнула и прибавила шаг. – Но если мы с тобой будем так плестись, то точно опоздаем! В первый же день. А оно нам надо?

Легкая улыбка тронула уголки ее губ, и Полина вообще остановилась и замерла, как делала всякий раз, когда мама улыбалась. Это случалось так редко, что похоже было на настоящий праздник.

– Мамочка…

– Идем! – Лиза глянула на дочь и потянула ее за руку. – Сегодня будет хороший день!

– Обещаешь? – Полина подстроилась под торопливую поступь матери и закусила губу. – Я бы этого хотела…

Новая школа, которую сдали лишь накануне учебного года, была огромной. Красивые корпуса, выкрашенные в яркие цвета, площадки для игр и большой стадион. Все это было так не похоже на ту маленькую деревенскую школу, в которой Полина училась раньше, что они с Лизой постояли минутку, любуясь этим великолепием, а потом заторопились.

В первый класс за год до этого Полина пошла в той деревне, где они жили с мамой и бабушкой.

Свежевыкрашенные парты, гулкие деревянные полы и запах краски и цветов, которых было столько, что учителя даже не пытались поставить их в вазы. Они набирали воду в ведра и опускали туда охапки ярких георгинов и астр, которые родители ранним утром тщательно выбирали в своих палисадниках, чтобы отправить детей в школу «как положено».

Маленькие смешные первоклашки, которых было почти не видно за пышными букетами… Четыре девочки и семь мальчиков. Вот и весь класс. Огромные белые банты, новенькие брюки с отглаженной стрелочкой и робкое: «Мамочка, а ты меня подождешь?!»

Все это Полина помнила так, как будто это было вчера. Она все еще отчаянно тосковала по друзьям и любимой учительнице. И никакие посулы, что она теперь будет учиться в одной из лучших школ города, куда они переехали с мамой летом, не заставили бы ее забыть свой первый год в школе. Даже сейчас в ее новеньком рюкзаке лежала открытка, которую нарисовали для нее одноклассники, провожая. И больше всего на свете ей хотелось бы оказаться сейчас там, в своей маленькой школе, где так тепло и уютно. Где друзья и где не страшно…

Вообще-то Полина была храброй девчонкой. Не боялась пауков, переплывала речку туда-сюда дважды в самом широком месте и даже ездила верхом на Звездочке – очень капризной кобыле соседа дяди Миши. Почему-то Полину кобыла, не любившая чужих, подпускала к себе без проблем и вела себя настолько смирно, пока храбрая соседская мелочь ерзала у нее на спине, что даже хозяин посмеивался:

– Ох, женщины! Инстинкты никуда не денешь! Дите же! Вот она и терпит.

Он позволял Полине, вцепившейся в гриву и тихонько поскуливающей от восторга, проехаться на Звездочке по улице, держа повод в своих руках.

– Я сама хочу!

– Рано, Полюшка! Подрастешь немножко, тогда и позволю.

Полина подросла, но разрешения так и не получила.

Они с мамой уехали из деревни сразу, как только не стало бабушки.

Именно из-за матери Лиза вернулась в свое время туда, где выросла. В родной дом. В деревню, откуда уехала когда-то в город, чтобы поступить в университет.

– Не возвращайся сюда, доченька! – напутствовала ее мать. – Живи своей жизнью! Я ничего хорошего здесь не видала. Приехала когда-то вслед за твоим отцом. Влюбилась… Красивый был, умный, обещал мне горы золотые, а я, дуреха, уши-то и развесила… А оказалось…

– Мам, разве у тебя плохая жизнь была?

– А что хорошего в ней было, кроме тебя? Я же света белого не видела. Дом, ферма, хозяйство, ребенок на руках… А отец твой быстро забыл и про слова, которые он мне говорил, и про то, что обещал. Я просила его вспомнить… Да куда там! Все не так ему было, все не эдак. А потом и вовсе ушел. Бросил нас. Хорошо еще, что дом оставил тебе. Так и сказал. Не мне оставляет, хотя я ему женой была без малого пятнадцать лет, а тебе. Дочке.

– Мамочка, это твой дом!

– Да какая разница, чей он?! Ты же меня не выгонишь. Не так я тебя воспитывала.

– Ты никогда не говорила плохо о папе…

– Я и сейчас не хочу ничего плохого о нем говорить. Он мне нечужой человек. Я и сейчас бы смолчала, но ты уже взрослая. Мало ли, как жизнь повернется? Хочу, чтобы ты понимала, что к чему. Я же надеялась, что он одумается и будет с тобой общаться. Просила его об этом. Да только все в пустую. У него новая семья. Отец твой неплохой человек, но очень уж ведомый. Мы с ним поначалу хорошо жили. Он от родителей отделился. Мы дом этот построили. А потом родня его, которая меня не приняла, пеняя на то, что я городская и уклада не знаю, начала ему в уши петь такие арии, что только держись! А он не смог. Не удержался… Поверил… Стал придираться по пустякам, а дальше и того больше – заявил, что любовь наша ошибкой была. А ошибке-то этой, тебе то есть, уже лет семь было к тому моменту. Так и разошлись мы с ним… Насильно мил не будешь… Жаль только, что, со мной расставшись, он и тебя из жизни вычеркнул. Как ни уговаривала я его поддерживать с тобой связь, ответ был один: «Я дом оставил! Чего тебе еще от меня надо?» А раз так, то я хочу, чтобы ты понимала, дом этот – твое наследство от отца! И если кто начнет на него претендовать – не слушай! Я документы все оформила честь по чести после того, как поняла, что отец твой меня слышать перестал. Захочешь продать – твое право. Я перееду в город тогда. Там родительская квартира пустая стоит. Были бы они живы – даже не задумалась бы. Уехала! А так… У тебя тут друзья-подружки были, да и с тетками своими, сестрами отца твоего, ты хорошо общалась. Вот и не стала я тебя дергать. А теперь говорю тебе прямо – уезжай! Нет для тебя здесь ничего хорошего. Молодежь-то почти вся разъехалась… А в городе может и встретишь хорошего человека! Счастья хочу для тебя, родненькая моя…

Лиза целовала руки матери, а сама ревела так, что не видела от слез ничего вокруг. Ей были выданы ключи от городской квартиры, подробная инструкция и наказ: учиться как следует.

– Твое будущее! Профукаешь – сама будешь виновата. Я всегда помогу, но и ты для себя что-то сделай. Поняла меня?

Лизе только и оставалось, что кивнуть.

А потом были пять лет, на протяжении которых мама каждую субботу приезжала в город, чтобы привезти полные сумки и проведать Лизу.

– Грибы вот. Любимые твои. В этом году много их. Насолила столько, что за зиму, боюсь, и не съедим. Утку в морозилку убирай сразу. И еще я тебе малину привезла. Сама варенье сваришь?

– Так съем! Спасибо, мамочка! – Елизавета обнимала маму и чувствовала себя самой счастливой на свете.

А потом был Артем… И была любовь… Свадьба, счастье, рождение Полины…

И тот страшный день, когда руководитель секции, где муж Лизы занимался альпинизмом, сообщил ей о том, что случилось на том сложном склоне, который Артем так хотел покорить…

Не успела она оправиться от потери, как к ней нагрянули тетушки.

– Лиза, отец с тобой встретиться хочет.

– Зачем?

– Поговорить… – тетки прятали глаза, но Лиза и так уже обо всем догадалась.

– Если насчет дома, то пусть даже не заикается. Пока мама жива – ничего делить не позволю!

– А ты что же? Так ничего и не знаешь?! Мама твоя…

Домой, к матери, Лиза летела…

Но время бывает очень жестоко к любящим. Они спорят с ним, пытаются торговаться и умоляют замедлить свою тяжелую поступь… Но время глухо к мольбам. Оно делает свое дело, порой отнимая надежду и не давая ничего взамен.

Но с Лизой ему пришлось считаться.

– Мамочка, ну почему?! Почему ты мне ничего не сказала?! – Лиза снова целовала руки матери, ругая себя за то, что не заметила, насколько стали тоньше ее пальцы.

– Доченька, до того ли тебе было? Артем… Полина маленькая… Я не хотела, чтобы ты думала еще и обо мне!

– А о ком мне думать, мама?! У меня же больше никого нет! Ты и дочка! Не смей меня бросать, слышишь?! Как я без тебя…

Лиза ревела, не вытирая слез, совсем как в детстве. Только всхлипывать старалась потише, чтобы не услышала Полина, которая спала в соседней комнате.

– Нет, мамочка! Я не готова тебя отпустить! Слышишь?! Не могу!

– И не надо, доченька, – улыбалась мать Лизы и гладила ее руки. – Не надо… Я буду держаться…

Сколько сил и терпения было в этой женщине? Откуда она черпала их?

Вместо отмеренных ей пары месяцев, она продержалась больше четырех лет. Гнала от себя дочь, уговаривая ее вернуться в город, но Лиза стояла на своем – ее дом рядом с мамой!

Полина росла любопытной, шустрой, балованной и знающей, что в жизни нет ничего важнее семьи и любви к тем, кто рядом.

– Бабуленька, давай булочки печь!

– Давай, рыбка моя! Сладкие или соленые?

– Всякие! Хлеба много не бывает! Ты сама так говорила! Я ребят угощу.

– И то дело! Становись рядышком со мной. Будем тесто творить!

Полина очень хорошо запомнила и это слово, и бабушкины руки, которые то энергично месили тесто, то ласково, любовно оглаживали его, словно отдавая свое тепло.

Булочки, пирожки, ватрушки… Выпечка в доме не переводилась.

– Мамочка, ты опять?! – Лиза приходила с работы и качала головой, глядя на блюдо с пирогами, стоявшее на столе.

– Не ругайся, доченька! Мне это в радость. Устала лежать. Встану, разойдусь немного, и мне легче… Детвора рядом толчется… Как галчата, ждут, когда можно будет пирожок или булочку ухватить и бежать играть дальше… Это ли не счастье?! Пока они рядом – я живая… Понимаешь ты это?

– Молчу, мам! Лишь бы тебе не в тягость было.

Полина пошла в первый класс, и мать Лизы плакала от счастья, любуясь на серьезную, немного испуганную внучку с огромными белыми бантами на концах тоненьких косичек.

– Позволил Господь мне дожить до этого дня… Подойди ко мне, детка, я тебе ленточки поправлю…

Лиза поняла, что все плохо, в тот день, когда ее мама не поднялась утром, чтобы поставить хлеб. Вызвав соседа, она посоветовалась с ним, решая, везти ли маму в город, а потом поручила ему Полину.

– Пусть у вас побудет.

Два дня и две ночи она не смыкала глаз, сидя рядом с мамой и держа ее за руку.

– Отпусти меня, милая… Пора…

– Не могу, мамочка… Не проси…

– Надо.

Лиза задремала только раз, на рассвете, и проснулась оттого, что ей показалось, как что-то теплое коснулось щеки и мамин голос произнес ласково:

– Вставай, доченька… Пора…

Оставаться в родном доме после того, как не стало матери, Лизе было невыносимо.

Тетки, не заглядывающие в ее дом все то время, пока болела мама, стали наведываться чуть не каждый день, но молчали до поры до времени. А потому Лиза сама завела нужный им разговор.

– Отец все еще хочет со мной встретиться?

– Да!

– Передайте ему, что я не хочу. Пусть юриста найдет и пришлет ко мне. Все решим.

Она отдала третью часть от продажи дома отцу и поставила точку в своих отношениях с родственниками. Тетушки возмущались, конечно, но не настаивали на том, чтобы поддерживать общение.

– Гордая ты больно, Лизавета! Нельзя так! Полинке своей какой пример подаешь?! Корней своих знать не будет!

– Все ее корни – это я и мама. И нас она знает очень хорошо. Сколько лет мы в деревне прожили? Хоть раз вы ее к себе пригласили? Приветили? Ваши дети и внуки в мой дом приходили, как в свой. А вы Полю к себе не пускали. Думаете, я забыла, как вы ко мне в город приезжали, чтобы дом делить? Нет. Память у меня хорошая. Все помню.

– Ох, и остра ты на язык стала! Ну и живи одна! Намаешься – прибежишь!