Взгляд со дна

Удерживаясь от того, чтобы моргнуть, ведь это всегда выходило у него как-то растерянно, Никита смотрел в маленькие водянистые глаза Разумовского и мысленно умолял: «Не трогай Логова! Оставь его в покое. Пусть он сам найдет эту паршивую Русалку… Кем бы она ни оказалась».

– Ладно, оставайся… Но я тебя предупредил.

Голос прозвучал раздраженно. И в каждом движении сквозила нервозность, которую Разумовский и не думал скрывать.

«Я сейчас закапываю себя», – Никита проводил коротышку-полковника взглядом. Еще не поздно было броситься следом, извиниться, заверить, что передумал…

Он отвернулся и пошел к подъезду.

Тот самый дед, Федор Андреевич, у которого Разумовский учился в академии, как-то сказал:

– Ивашины своих не бросают.

Это прозвучало, когда Никита вляпался по глупости в девятом классе, и деду пришлось вытаскивать его из отделения полиции. Позднее он понял, что Федор Андреевич мог бы оставить внука там хотя бы на ночь, чтобы проучить – больше не захотелось бы… Но дед поверил ему. Никите и вправду даже в голову не пришло, что мальчишки, вызвавшие его погулять по вечерней Москве, собираются грабануть магазин. От растерянности он заметался по залу, а они все успели выскочить, надвинув капюшоны, чтобы не засветиться перед камерами.

Охранник тогда сломал Никите ребро, и дед решил: этого будет вполне достаточно, чтобы думал впредь. И еще ему понравилось, что внук не сдал никого из дружков…

– Мы стукачей не растим.

Полковник Ивашин сам просмотрел видеозапись из магазина, пришел в девятый класс и вычислил каждого. Ни учитель, ни директор ничего не узнали, но после беседы с Никитиным дедом мальчишки сами явились в магазин и заплатили за все украденное. Никита до сих пор не знал, какими словами дед убедил его одноклассников.

И еще каждый из них подошел к нему незаметно от остальных и шепнул:

– Слушай, ты это… Прости, что мы тебя там бросили.

Больше они не дружили, но и на дело никто из них не ходил, насколько Никита знал…

– Ивашины своих не бросают.

Никита повторил эту фразу как раз в тот момент, когда дверь подъезда, на которую он смотрел, открылась. Точно Артур выжидал в подъезде, проверяя, какой выбор сделает его помощник.

Несколько секунд он молча смотрел на Никиту, потом кивнул:

– Ты с нами?

«С кем это – с вами?» – едва не вырвалось у Никиты, но тут из-за спины Логова вышагнула маленькая и худенькая девчонка с опухшим от слез лицом. Веки и нос у нее были еще красными и мокрыми, но губы уже не дрожали.

– Это Саша Каверина, – в голосе Артура прозвучала незнакомая мягкость.

Показалось – он дыханием погладил ее светлые встрепанные волосы. У Никиты оборвалось сердце: «Каверина?! Ее… Их дочь?» Она устремила на него синий взгляд, но ничего не сказала. Наверное, даже не поняла, кто он такой. Никита все же произнес свое имя: может, застрянет в памяти… Хотя зачем?

Потом опомнился:

– Я с вами. Конечно.

И спрашивать не стал – куда. Какая, в сущности, разница? Выбор сделан, и, кажется, Артур это понял. Взгляд другим стал, как будто он только что рассмотрел Никиту… И увиденное ему понравилось.

– Я сяду сзади, – хмуро бросила Саша, когда они подошли к «Ауди» Логова.

Не прозвучавшее «одна» Никита угадал и, торопливо кивнув, шагнул к передней дверце. Ей хочется поплакать? От жалости у него даже заныло в груди, как было в тот день, когда они с дедом вернулись с кладбища, и Федор Андреевич потерянно произнес, глядя на бабушкину фотографию:

– Как же я без нее?

Никита мог напомнить, что у него есть внук, что он никогда его не бросит, но успел сообразить: дед и не жаловался на одиночество. Он не понимал, как жить без той, что была с ним рядом почти пятьдесят лет… С кем пересматривать черно-белые фотографии? Никите даже не знакомы люди, запечатленные на них… С кем вспоминать эпизоды жизни, прошедшей еще до рождения внука? Кому показывать старые фильмы?

Он сразу здорово сдал, его крепкий дед… Воодушевился, когда Никита поступил на юрфак, а после первого курса удалось пристроить его на практику в Следственный комитет. Насчет похлопотать – у деда особых возражений не нашлось. Никакого жульничества ведь… работать внук хочет. А раз есть возможность пристроить его к лучшим, почему бы нет?

Никита выдохнул, когда Федор Андреевич переговорил с Разумовским и кивнул с довольным видом. Мог ведь и на принцип пойти… У старика свои тараканы, не угадаешь, что ему покажется неприемлемым. Ведь пресек же, когда внук хотел рассказать, какое дело они с Логовым расследуют:

– Никому и никогда не раскрывай служебную информацию!

«Есть, сэр!» – насмешливо отозвался Никита мысленно, а вслух сказал:

– Ты прав, дедушка. Это я сглупил…

Старик одобрительно кивнул: всему учить надо. С кончика мясистого носа едва не слетели очки – уже не первые разбивает.

Всю дорогу он боялся обернуться: вдруг Саша беззвучно плачет там, сзади… Ему вообще приходилось сидеть в машине вполоборота, чтобы видеть Логова, ведь слева всегда была чернота. Никаких звуков сзади не доносилось, но Артур ведь не случайно сразу включил радио. У него всегда было настроено на «Релакс-ФМ», хотя Никите казалось, что от такой музыки клонит в сон. Или «сонит в клон», как он пробормотал как-то с утра…

– Да хоть по дороге чуть расслабиться, – пояснил тогда Логов. – Работа не дает!

Сейчас Никита не хотел приставать с вопросами, но Артур сам бросил, пристально глядя перед собой:

– Выкладывай. Что накопал?

«При Саше?» – У него даже голова дернулась, но удержался, не оглянулся на нее. Заметив, как он замешкался, Артур сказал:

– При ней можно.

Никита не стал выяснять почему. У его деда свой взгляд на тайну следствия, наверное, он правильный, но работать-то Никите не с ним… Логову решать, кому можно доверять, кому – нет.

– Ну что… Никаких пересечений по бизнесу у Василенко и Каверина оперативники так и не накопали.

– Бизнес тут ни при чем, – неожиданно донеслось сзади. – Если б в нем было дело, маму бы не тронули.

Никита медленно повернул голову, чтобы разглядеть ее: «Да у нее даже голос не дрожит!» Показавшиеся огромными Сашкины глаза неожиданно стали почти черными, точно убийца отчетливо виделся ей. У него чуть не вырвалось: «Это не я!» Но Сашка уже продолжила тем же уверенным тоном:

– Если б ее убили первой, это можно было бы считать запугиванием отца… И то с натяжкой! Ему же до мамы уже и дела не было. Он на всех нас плевать хотел, даже на Машку.

Как ей удавалось рассуждать спокойно и трезво, хотя лицо оставалось опухшим от слез? Никита не мог удержаться, то и дело поглядывал на Сашку через плечо и быстро отворачивался. Это выглядело глупо, и он сам понимал это и надеялся, что Логов не замечает, как он вертит головой. Он попытался перевести разговор:

– Я сейчас обежал ближайшие цветочные, но никто из продавщиц не помнит, чтобы кто-то вчера покупал одну лилию. А на момент уби… В общем, утром цветочные еще были закрыты.

Артур бросил на него косой взгляд:

– А про букет спросил? Она не идиотка, чтобы так выделяться… Кто вообще покупает одну лилию? Это же не роза…

– Не спросил, – Никита сам почувствовал, как вспыхнули щеки.

Эту способность краснеть из-за любого пустяка он просто ненавидел. Пытался научиться владеть собой, скачивал пособия по психологическим тренингам, но в такую минуту, как эта, его лицо упрямо покрывалось пятнами. Кажется, уши тоже вспыхнули, и Саша, конечно, заметила это… С ее-то проницательностью!

Никита подумал с легкой завистью: «Это ей надо с Логовым работать, а не мне… Она же школу заканчивает? Куда собирается, интересно?»

И спохватился: у девчонки родителей убили, нашел кому завидовать! Каким нужно быть человеком, чтобы еще жалеть себя рядом с ней? От этого впору было совсем сгореть со стыда…

Но Саша вдруг отчетливо спросила:

– Тебе помочь? Могу теперь я пройтись по магазинам.

Он не поверил своим ушам: до того ли ей сейчас?

– Но…

Логов прервал его:

– Отличная идея!

И так посмотрел, что у Никиты тотчас прояснилось в голове: ей нужно чем-то занять себя… Ну конечно! Поиск убийцы матери – лучший спасательный круг. Артур кинул его, понимая, что делает. Сашка поймала инстинктивно, но теперь ни за что не выпустит.

«А я просто должен ее страховать – быть рядом», – от этой мысли Никита разом успокоился. Незаметно тронув ухо, он убедился: оно уже не горело.

Разумовский оказался глупее Логова… Или безжалостнее? Как можно вырвать тот самый пресловутый спасательный круг из рук человека, идущего ко дну?! Ведь утонет же в своей тоске, в этом Никита не сомневался. И метался по кабинету, зияющему пустотой после отстранения Логова от дела…

То, что Артур сделал для девочки, для него самого начальник сделать отказался. Отправил в отпуск, хмуро пробурчав:

– Ты – лицо заинтересованное. С жертвой вы были близки. Ко второму убитому – ее мужу – у тебя тоже было… особое отношение. Да и ты сейчас не в лучшей форме. Пойди выспись. Напейся. Лучше в обратном порядке.

Не предполагать, что его отстранят от дела, Артур не мог. Таковы чертовы правила – преступлением, связанным с близкими родственниками, следователь заниматься не вправе. Но формально Оксана еще не стала его женой, и Логов цеплялся за эту надежду: может, Разумовский пойдет навстречу, сделает вид, будто не знает истинного положения вещей…

Не сделал.

Упрашивать Артур не стал. Материть начальника тоже, хотя это далось труднее. Мысленно, конечно, произнес от всей души: «Чтоб ты сдох!»

А кто удержался бы?

Никиту из кабинета начальника выставили, он ждал шефа в коридоре, в изнеможении подпирал стену. Нетрудно было догадаться, о чем идет разговор за тяжелой дверью… Такая способна расплющить любое будущее. Нижняя губа уже болела – так он ее искусал, решая, что делать ему, если Логова отправят домой.

Внешне выбора не было: Разумовский поставит на это дело другого следователя, и тот станет руководителем его практики. Не факт, что это будет какой-то урод! Может, нормального мужика дадут… А то, что Ивашина угораздило по-щенячьи привязаться к Артуру, его проблемы. Логов ему не отец, да и проработали вместе всего ничего… Отвыкнет.

И Логов первым вбил кол, чтобы между ними образовалась трещина. Когда дверь в кабинет, возле которой изнемогал Никита, наконец-то распахнулась, он откровенно просиял и шагнул Артуру навстречу, рассчитывая первым узнать, что решил начальник. Но Логов прошел мимо… Ничего не сказав, не простившись, даже не взглянув на него. Точно Никиты здесь и не было…

Он застыл с доверчивой глуповатой улыбкой, как девочка из их школьного театра, игравшая андерсеновского Снеговика. У нее был крупный румяный рот, и все время спектакля Никита смотрел только на него. Он так и не решился поцеловать ту девочку. Даже на выпускном, когда она сама пригласила его на «белый танец».

Весь первый семестр в универе она еще снилась ему… А потом перестала.

Первым порывом было броситься за Артуром, догнать его, выяснить, что произошло. Но Логов уже повернул к лестнице, а Никита так и не сдвинулся с места. В ушах звенело невысказанное: «Ты мне больше не нужен, фрик».

– Пойдем, представлю тебя новому патрону, – раздался голос Разумовского. – С ним будет попроще…

«Что это значит?» – Никита не решился об этом спросить. Подумал: немного времени понадобится, чтобы понять это.

И правда, хватило одного взгляда: тяжелая челюсть, мрачный взгляд, даже нос сломан… Карикатурный какой-то коп, таких не должно быть в действительности. Никита стиснул зубы, чтобы не ухмыльнуться – это уж точно закопало бы его практику и прикрыло сверху дипломом.

– Возьми пацана под крыло, Чип.

«Чип?!» – Никита не удержался и приподнял брови, хотя Разумовский тут же исправился, жестом велел любить и жаловать:

– Чепурин Петр Константинович. А это… Никита Ивашин. Практикант. Я тебе потом объясню…

«…Кто его дед», – это зависло в воздухе. Хотя не от Никиты же это скрывать!

– Дело паршивое, – предупредил Павел Андреевич и сам недовольно поморщился.

Но Чип бесстрастно кивнул:

– Я уже просмотрел материалы. Ждем результатов ДНК, у последней жертвы под ногтями нашли частицы эпидермиса.

«Ее звали Оксаной», – полные тоски глаза Артура, которого здесь не было, глянули из угла кабинета. Безликого кабинета. В таком мог работать и Чип, и любой другой следователь, столь же не известный Никите. А кабинет Логова смахивал на маленький музей, который можно было рассматривать с восхищением и ужасом, ведь здесь были собраны вещицы, связанные с убийствами.

– Подтяни челюсть, это вовсе не вещдоки. Их я честно сдаю, – остудил Артур его восторг, когда Никита припал к полкам, заставленным слегка запылившимися артефактами.

– А что это?!

В голосе Логова прозвучала небрежность, которая манила еще больше:

– Да так… Находки.

Но сам уже загорелся, метнулся к стеллажу, начал касаться пальцами своих невероятных вещиц, словно играл стаккато:

– Видишь? У этой ложки заточена ручка. Вряд ли зэк постарался, я ее в одном дворе нашел. Микроскопические частицы крови на ней остались, хотя убийца тщательно протер ручку. Отпечатков не было. И – самое странное! – ни одного трупа поблизости не нашли. Видимо, только ранил человека, а тот не стал заявлять. Но фактически эта примитивная ложка – орудие убийства. Так?

Никита с готовностью кивал: вдохновение Логова передавалось ему.

– Знаешь, что это? – Артур чуть не в нос ему сунул башмак.

– Ботинок?

– Точно. Но что с ним не так?

Подавив брезгливость, Никита взял башмак и повертел его:

– О! Подошвы нет…

– А почему нет?

Он всмотрелся и даже принюхался:

– Сгорела?

– Этот парень побывал на костре, – торжественно объяснил Логов. – Или его пытали огнем.

– Жуть какая…

– Не то слово! Ботинок валялся посреди тротуара. А второго не было… Чуешь, какой простор для фантазии?

Упав в сломанное кресло перед компьютером, Артур чуть прикрыл глаза:

– Если б я сочинял детективы, то придумал бы страшную историю о парне, который похитил золото мафии… Ну, или чемодан с кокаином. Что тебе больше нравится?

– Золото, – задумавшись лишь на секунду, отозвался Никита.

Все связанное с наркотиками вызывало у него отвращение: та девочка-снеговик, румяный рот которой снился ему так долго, в прошлом году погибла от передозировки. И опять пришла к нему во сне, когда кто-то рассказал об этом… Он проснулся в слезах, но никому об этом не рассказывал.

Артур кивнул:

– Отлично. Золото. Он увел его у самого главаря банды. И хотел… хотел… Построить приют для собак. Настоящий – вольный! Ты любишь собак?

Ответить Никита даже не успел.

– Первым делом, как выйду на пенсию, заведу собаку, – оповестил его Логов. – Если еще буду бодрячком – добермана. Если загнусь – таксу. У них взгляды похожи. Может, дворнягу подберу, не решил еще…

Точно вспомнив кого-то, он вдруг изменился в лице, схватил первые попавшиеся бумаги, попытался спрятаться за ними. Что-то случилось с его собакой?

– Так что с тем парнем? – напомнил Никита, присев на край стола. Он приготовился к долгой истории.

Артур просиял, вернувшись к реальности:

– А! Главарь так просто золото не собирался отдавать. Он вычислил простофилю в два счета. Но наш парень успел закопать золото.

– И они начали пытать его, – подхватил Никита.

– Привязали к дереву и развели огонь.

– Одна нога сгорела до колена…

– Но дворнягам так нужен был дом…

– И он терпел из последних сил!

– Когда сгорела подошва второго ботинка, он понял, что останется совсем без ног… А то и погибнет!

Никита вздохнул:

– Прощай, приют!

– Прощай, наш парень…

«Черта с два я скажу: «Прощай, Артур!» – мрачно подумал Никита, слушая ровный и бесстрастный голос Чипа. – Разумовский сам вернет его. Ни фига без Логова не выйдет, и полковнику придется поклониться Артуру в ножки… Оставьте мне место в первом ряду!»

– Молодой человек, вы поняли свою задачу? – Петр Константинович устремил на него тяжелый и неприятный взгляд.

Никита заставил себя выдержать его:

– Понял.

«Черта с два…»

Теперь по утрам за окном истошно каркает ворона… При маме тонкие птичьи голоса вспархивали над верхушками деревьев, которыми густо засажен наш двор, сплетались в воздухе невидимой сетью, защищавшей меня от всего на свете. Птицы улетели с нею вместе?

То, что Артур показал мне в морге Следственного комитета, мамой не было. Это изваяние сделали по ее образу и подобию, но вышло не слишком похоже. Главным в маме были ее теплый взгляд и улыбка. Их больше не было, значит, не осталось и самой мамы.

Зачем она забрала с собой птиц? Их и так полно в раю… Или никуда они не делись, просто мой слух отныне различает лишь проклятия, которыми осыпает нас ворона? За что? Чем провинилась я перед ней?

Я думала об этом каждое утро и вспомнила: прошлым летом в кустах неподалеку от нашего дома сидел вороненок. У меня развязался шнурок, я наклонилась и потому заметила его. Он был довольно крупным, и поначалу я приняла его за взрослую птицу. Еще и потому, что он совсем не испугался. Смотрел на меня круглым глазом и точно спрашивал: «Ты кто? Играть будем?»

Впрочем, ему было весело и без меня: пока я мучилась со шнурками, вороненок ловил клювом тополиные пушинки, подбирал и бросал крошечные веточки. Ониграл. Как любой ребенок в мире… Неуклюже ковылял между кустами, совсем забыв, что я за ним наблюдаю. Летать птенец еще не умел, только растопыривал крылышки, но не понимал, как управлять ими.

Задрав голову, я проверила: гнезда над нами не было. Откуда же он взялся? Я озаботилась этим лишь на мгновенье, а потом… Ушла. Я просто бросила его там одного. А вечером, возвращаясь домой, вспомнила о вороненке и заглянула за куст: там лежал растерзанный трупик со знакомым беспомощным крылышком. Он так и не сумел улететь, когда подкралась кошка.

Кровь за кровь. Теперь ворона каждое утро напоминает мне об этом. Возразить нечего. Она имеет право радоваться моему горю, и ей плевать, что каждое утро я плачу по ее веселому вороненку.

Поздно. Мои слезы теперь ничего не стоят… Поэтому я учусь высушивать их. Даже в первую ночь, которую Артур провел на софе в нашей гостиной (в мамину спальню без нее зайти не решился), я не будила его рыданьями. Слышала, как Артур на цыпочках подходил к моей двери, прислушивался и с облегчением возвращался в соседнюю комнату. Даже не верится, что он различал мое дыхание на таком расстоянии… Похоже, он и вправду родом из логова.

Я молча смотрела в потолок, не издавая ни звука. Мне казалось, будто это меня, а не маму спрятали в ледяную капсулу, чтобы я оставалась похожей на человека, пока идет следствие. Слезы колючей коркой застыли у меня на глазах, царапали горло… Поэтому приходилось молчать.

Артур твердит: мне надо учиться жить дальше. Без мамы. Нет, последних слов он не добавляет, но это и так понятно. Его хитрость шита белыми нитками – он втягивает меня в расследование, чтобы моя голова все время была чем-то занята. И, если честно, я благодарна ему за это…

Хоть Артура и отстранили от дела, у нас есть свой человек в СК. Тот самый одноглазый фрик, который так смешно, по-птичьи, вертит головой, пытаясь ничего не упустить. Артур уже объяснил мне, почему… Мир Никиты – сломанный глобус. Половина земного шара. Ему не суждено увидеть картину в целом… Как его вообще взяли на такую работу с одним глазом?! Впрочем, еще и не взяли, он же на практике.

Наверное, поэтому его новый руководитель – следователь Петр Чепурин, которого Артур зовет просто Чипом, не придает особого значения тому, что пацан вертится рядом. И нам это на руку! После работы Никита заруливает ко мне на чай и выкладывает подробности расследования. Если кто узнает об этом, ему, конечно, несдобровать, но мы с Артуром его не сдадим, даже если нам станут ломать пальцы.

– Да хрена лысого они отстранят меня от этого дела! – заявил Артур в тот же день, когда его отправили в отпуск.

Он пришел ко мне с пачкой магазинных пельменей, и у меня внезапно проснулся аппетит, хотя минуту назад казалось, что время, когда кусок снова полезет в горло, не наступит никогда. Мама не покупала полуфабрикаты, она все готовила сама. Как-то она рассказала, как в этой самой квартире они всем классом лепили пельмени к новогодней ночи, а потом дружно слопали их после боя курантов. Она выросла совсем в другом мире, сейчас такое невозможно. Я даже представить не могу, чтобы мне захотелось пригласить домой всех одноклассников… Зачем?!

Это иллюзия… будто интернет объединяет людей, связывая невидимыми нитями разные континенты. Такая связь ничего не стоит – сломается гаджет, и она исчезнет. А вот естественных человеческих отношений он лишил нас… Мы разучились общаться вживую. Френды из Сети не перемещаются в реальную жизнь. Хотя на одного из них я все же надеюсь… Если Умник только намекнет, я рвану к нему, бросив все дела. Да какие у меня дела?! Пережевать резиновые пельмени?

Неожиданно они стали для меня убогим символом новой жизни. Той самой, о которой твердил Артур. Не совсем настоящей и уж точно не такой, как раньше, но к ней можно было привыкнуть. Пельмени лежали передо мной такие одинаковые, штампованные, совсем как дни, из которых состояла эта новая жизнь. Но, съев целую тарелку с маслом и кетчупом, я приняла ее…

Внимательно проследив, как я лопаю, Артур вдруг весело подмигнул:

– Будешь моим напарником?

Я не возмутилась тем, что он использовал мужской род. Подобные мелочи меня не задевали. А в такой форме его предложение звучало серьезней.

– В чем именно? – уточнила я. – Собираешься банк грабануть?

– Взять. Говорят: взять банк. Но я не об этом. Я собираюсь продолжить расследование. Они выперли меня в отпуск? Ну и прекрасно! Отчеты заполнять не придется. А это дело я не оставлю. Им придется убить меня, если хотят на самом деле от меня избавиться!

– Они могут?

– Вряд ли. Я буду сопротивляться.

Я размазала по тарелке кровавый кетчуп:

– Хочешь, чтобы я помогла тебе драться с операми?

– Только в расследовании. Одному мне не справиться. Бывают ситуации, когда такая милая девочка вроде тебя вызовет больше доверия… Мы же работаем неофициально.

Он уже говорил о нашем расследовании в настоящем времени, хотя я еще не дала согласия. Но была ли у меня хоть одна причина отказаться? Даже намек на причину?

Первым делом Артур отправил меня в ближайшие цветочные павильоны и магазины, которые уже обошел Никита Ивашин – без толку! Надев невинную белую маечку и почти детскую юбку, я заходила в каждый и делала несчастные глаза, выдавливая сквозь слезы:

– Вы не помните девушку, которая вчера вечером купила у вас букет лилий? Мой папа ушел к ней, бросил нас с мамой… Я просто хочу с ней поговорить! Зачем ей такой старик? Ему уже сорок лет… У этой девушки короткие волосы, но иногда она носит парик. Я не знаю точно, как она выглядит. А живет где-то рядом. Вдруг я найду ее? Уговорю вернуть мне папу…

Когда я повторила эту байку в восьмой раз, продавщица неожиданно просветлела лицом:

– Ну да! С пирсингом в ушах, да? – Она брезгливо поморщилась. – Терпеть не могу… Она без парика была. Светлые волосы такие, почти как у тебя, только короткие совсем. Белые лилии купила, точно. Я запомнила: их же редко покупают – запах специфический…

Еще она вспомнила, что Русалка была в голубых джинсах и черном топе: «В пупке тоже пирсинг… А плечи как у бодибилдерши! Качается, видать…»

– Они в спортзале и познакомились, – подхватила я.

Это вызвало у продавщицы еще большее отвращение:

– Сдурели все, блин, с этим фитнесом! Типа их в Голливуд позовут, если у них попы станут как пушечные ядра…

Это было восхитительное сравнение, но комментировать я не стала. На ее бейджике было написано «Лариса», но мне было как-то неловко называть ее просто по имени – она была старше меня лет на десять. Как минимум.

– А хочешь, я тебе ее нарисую? Врага надо знать в лицо…

– Вы художница?! – Я ахнула слегка преувеличенно, но Лариса и вправду сразила меня просто наповал.

Она ухмыльнулась:

– Потрепала меня жизнь, да?

И хотя все ее проблемы были полной ерундой в сравнении с моими, почему-то мне захотелось обнять и пожалеть эту женщину, когда-то мечтавшую сделать мир цветным, а не цветочным. К тому же все, что она продавала, уже было мертво.

Ее руки мягко вжались в мои лопатки, вечно торчащие как у подростка, и на какую-то долю секунды мне почудилось, что это мама обняла меня. Хотя от продавщицы даже пахло по-другому… Это было мгновенное наваждение, оно тут же прошло, но не для нее. Увлажнившийся Ларисин взгляд стал коровьим, я прямо почувствовала, до чего ей хочется вылизать меня, как теленка.