Духота

– Ныне пришло спасение дому сему, – задумчиво отзывается Христос, держа в руке чашу с вином.

Когда служанка Закхея выскочила на улицу, чтобы выплеснуть из таза воду от омовения, кучка разопрелых от жары и лени соотечественников сидела в тени дома напротив жилья начальника мытарей. Соседи ожили, зажужжали, мол, кабы гость из Назарета знал, что к чему, не влез бы так легко в покои грешника…

А Закхей, ничего о том не ведая, проводив Христа, солнечным лучом ковылял по горницам, заглядывал в лица домочадцев, отворачивался с улыбкой. И казалось ему, что Церковь, насаждаемая Христом, вырастет огромным раскидистым деревом, с которого каждый человек, как бы он ни был мал, если вскарабкается, увидит Бога!

Аминь.

Кто обидел смерть?

Во имя Господа, аминь.

Сижу на остановке, ожидая автобус. Рядом примостились две пожилые горожанки. По внешнему виду, манере говорить: сектантки; православное обличье сразу чувствуется.

Спрашиваю:

– Вы кто по вере?

– Пятидесятники. Любим Иисуса Христа!

– А Богородицу?

– Она не страдала.

– Как «не страдала»? Если бы убили вашего сына, разве вы не страдали бы?

– Страдали, – охотно согласилась одна, – но…

Тут подъехала машина, и мои собеседницы, вспорхнув со скамьи, укатили восвояси, увернувшись от крестобогородичного четрверостишия Анны Ахматовой, которое хотел им прочитать:

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Неприязнь сектантов к Богородице коренится в ненависти древнеиудейской синагоги к Деве Марии. Называя себя пятидесятниками, люди умудряются не замечать, что именно на Богородицу и собранных вокруг Неё апостолов в пятидесятый день после восстания Христа из мёртвых снизшёл в огненных языках Дух Святый. Так отображает излияние даров неба православная иконопись, образов которой с огнём не сыскать ни в молитвенном доме современных иудеев, ни в точках сосредоточения протестантов различного толка.

Величие Честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим недоступно не только для пятидесятников, но и для всех, кто извращает образ и подобие Божие в человеке.

Человек – не мужчина или женщина, не пол, не половина, но полнота единства мужского и женского рода. Бог сотворил Адама и Еву, а не однополую пару. Церковь нарекает Христа Новым Адамом, Богородицу – новой Евой.

Распоганившийся ныне, как в Содоме и Гоморре, брак однополых – отвратительная карикатура на подлинно супружеский союз.

«Они, дошедши до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью» (Еф. 4,19). Мужеложество следует карать кастрацией как преступление против человечества, – настаивал Кант (собр. соч., т.4/2, с.292, М., 1965).

Кто обидел смерть, когда иссякли дни земной жизни Приснодевы Марии?

После благостной кончины, «тёплая Заступница мира холодного» – по истечении трёх суток пребывания в гробе (тела Её не коснулось тление), предала дух Своему Сыну, явившемуся, по свидетельству Предания и иконографии, принять Её душу. Она воскрешена с телом и с ним взята из мира; вот почему нет и не может быть нигде на земле мощей ни воскресшего Христа, ни воскресшей Богоматери.

Ни Иоанна Предтечу, ни наперсника Иоанна Богослова, никого из апостолов после их преставления не подъял Христос живым, на небо. Радости сей несказанной, Царствия Небесного удостоил лишь Свою Родительницу.

Как свершилось оное? Почтим священным молчанием пасхальную Тайну Вознесения, непостижимую для смертных, дабы не превратиться, по Кьеркегору, в людей, которые смехотворно озабочены тем, чтобы всюду находить разъяснения.

На небеса восшедшая силою из Тебе воплотившегося Христа Бога нашего, поправшего смерть, дарующая нам живот вечный, с любовью чтущим Твоё Святое Успение, слава восхождению Твоему, едина Чистая и Благословенная!

Сорок мучеников

Представьте картину: цветущий сад, среди цветов и деревьев высокий просторный дом. Внутри помещение ломится от роскоши: высокие потолки, изысканные арки, стены расписаны художниками; здесь же скульптурные фигуры, повсюду мрамор, журчат фонтаны, в бассейнах тёплая и прохладная вода. Раздаются смех, шутки, подносят редкое вино, умащают благовониями; читают стихи и обсуждают разные общественно-политические темы; играют в шахматы, занимаются гимнастикой, купаются, принимают массаж, наслаждаются сознанием господства над всем миром.

Вы думаете, попали во дворец?

Нет, в баню.

Архитектура была ведущим искусством Древнего Рима. Инженеры того времени изобретали для победителей триумфальные ворота, виллы, ораторские трибуны, в совершенстве владели секретами отопления, снабжения водой, канализации. Самые крупные бани, вмещающие до трёх тысяч посетителей, соорудил император Диоклетиан, знаменитый тем, что не забыл и христиан: устроил им кровавую баню.

Перенеситесь теперь мысленно в римскую провинцию, в Армению, на берег Севастийского озера, где наспех, за два дня, сколочена пышущая жаром дальняя родственница римских бань – деревенская парилка.

Полночь. Свирепствует мороз. Сбивает с ног ветер. Липнет к пальцам рукоять железного меча; стынет, коченеет стража на берегу. Светится окошко в бане.

А в озере, когда выглянет луна, что-то шевелится.

Сорок солдат, как сорок братьев, раздетые донага, стоят в ледяной воде.

Четверо суток назад им приказали собраться без оружия на площадке перед казармой. Старый командир, лучше прочих выбритый, подтянутый, обошёл строй, исподтишка любуясь на своих гвардейцев. Испытанные, смелые ребята! Не раз показали себя в боях… Загрубелые лица, рубцы от ран…

– Ветераны! – прохрипел центурион. – Вышел указ… Мне надоело с вами валандаться… Или вы поклонитесь нашим богам и удостоитесь ещё большей чести, или вместе со своим Христом… короче: будете лишены званий и наград, изгнаны из армии…

– Окаянный! – прошептал кто-то в строю, но так, что услышали все. – Ты же знаешь, как мы дрались за императора. Так неужели будем щадить себя ради Небесного Царя?!

В темнице они преклонили колени на молитву.

Трое были начитаны в Священном Писании.

Никто не спал. Молились до утра.

Едва забрезжил рассвет, завизжали засовы. В камеру пожаловал крупный чиновник. Заверещал: «Прибавку к жалованью, отпуска, женщин – всё получите! Только принесите жертвы нашим богам!»

Полроты арестантов взревело в ответ.

Сановник поморщился. Вышел вон. И приказал: связать и загнать всю партию нагишом в озеро.

Это была настолько классическая пытка, что спустя двадцать веков ею не брезговали пользоваться в сталинских и гитлеровских концлагерях. Наиболее известен случай, когда эсэсовцы вытащили из барака на мороз пленного генерала и в течение нескольких часов поливали водой из шланга, пока человек не превратился в сосульку.

На берегу озера смастерили баню: в неё мог нырнуть из ледяного пекла тот, кто раскается и похулит Сына Девы Марии.

В первом часу ночи запорошённые лёгким снегом обледенелые тела стали похожи на белые свечи.

– Вспомните, – скрежетал один из воинов, – как наш легион в панике отступал… Как дружно мы взмолились Вождю нашего спасения… не дрогнули, но грудь в грудь встретили врага… остановили бегство и… двинулись в наступление…

В третьем часу ночи начальник стражи махнул рукой. Продрогшая до костей охрана затрусила к бане. Всё равно никто из осуждённых теперь не убежит, даже если выберется на берег – дальше бани не уйдёт.

Конвоиры выволокли за ноги из парилки труп. То был дезертир. Не вытерпел пытки в озере, кинулся к горячему дому, но организм был уже настолько переохлаждён, что не перенёс резкой смены температуры.

Единственный человек из караула остался на морозе. Он слышал в полутьме: «Прииди Христе Боже наш, ходящий по волнам… Омочи стопы в крови нашей… Облегчи бремя… Укроти ветер…»

Караульщик не был христианином.

Но он всё видел.

И понял, что спасётся лишь тот, кто претерпит всё до конца. В нём, будто у разбойника на кресте подле изнемогающего Иисуса, свершился внутренний переворот. Он сорвал с себя одежду и с криком: «И я христианин!» бросился в озеро, обдирая тело об острый лёд, в обжигающую огнём купель крещения.

Утром палачи дивились, что их жертвы ещё живы и щупали воду: не тёплая ли?

Душа сорока мучеников отходила к Богу, избавляясь, как птица, от сети ловцов.

Весь мир был для них огромной римской баней с оглушительным (по свидетельству Сенеки) шумом, хлопаньем рук массажистов, воплями продавцов сосисок и напитков, воем пойманных воров и взрывами ярости забияк.

Там, впрочем, были тепло, вино и другие услады. Но каждый воин Христа знал – рванись он туда и ничего в этом комбинате бытового обслуживания, ничего, кроме чёрных пауков по углам, там не обнаружит.

Аминь.

Бесы

Из разных концов света время от времени поступают тревожные сообщения, вызывая недоумение, а порой и страх. Ни с того, ни с сего, не в шторм, а в тихую погоду – вдруг выбрасывается на острые камни или прибрежную отмель стая крупных китов и гибнет. Неожиданно в другом уголке планеты, в каком-нибудь городе, обнаруживают нашествие лягушек. Десятки тысяч квакушек, которых давно не видели в асфальтовых джунглях, упрямо, безостановочно прут по улицам, дворам, площадям. Принимают смерть под колёсами автомашин, ударами ног брезгливых горожан. Справиться с движением армады власти бессильны. Болотный народец лезет через город к крутому скалистому обрыву, откуда падает, как с конвейера, вниз и расплющивается в блин. Только теперь жители вздохнут спокойно.

Летят сигналы о массовой, ничем не оправданной гибели птиц или саранчи. Несметные полчища насекомых, застилая небо, мчатся неизвестно откуда в огонь. То же самое происходит и с животными. Лесные звери нечаянно-негаданно устремляются навстречу смерти.

В чём дело? Почему гибнут наши младшие братья?

Завихрилось ли что-то на солнце? Или свирепые ветер, жара, метели и прочие метеорологические сюрпризы, не замеченные бдительной аппаратурой в космосе, вынуждают пернатых и пресмыкающихся к самоубийству? Но в мире животных самоубийства не бывает, – авторитетно заявляет телевизор. И, вспомнив цитату из квантовой физики или механики небесных тел, оптимистически сулит: рак в море не свистнет, как наука распознает шифр странных переселений и коллективных убийств лягушек и китов.

Впервые в истории это непонятное явление описано в Евангелии.

Христа, Который приплыл с учениками в страну Гадаринскую, встретил нелепый тип. Он гримасничал, дурачился, щеголял нагишом, спал не в доме, а на кладбище в пустых гробах. С первого взгляда было ясно: мужчина душевно болен. Он обладал нечеловеческою силой. Его не могли упрятать не только в смирительную рубашку, даже в капкан из цепей. Рвал железные узы, будто паутину. Носился по городу галопом и рисковал неосторожно наткнуться на смерть.

Бесноватый пал перед Иисусом и завопил.

Христос спросил:

– Как тебе имя?

– Легион! – кривляясь, просипел бедняга; ему чудилось от боли, что внутри него засел целый легион бесов, от шести до десяти тысяч.

Христос велел нечистому духу выйти из человека. Бесы опрометью покинули скитальца, и с разрешения Христа вселились в большое стадо свиней, что паслось рядом. Апостол Марк уточняет: в стаде насчитывалось до двух тысяч голов. Свиньи всполошились, бросились с крутизны в озеро и с визгом утонули.

Гадаринцы, увидев, что Христос им причинил материальный ущерб и что их соотечественник, из которого выскочила нечисть, сидит одетый, в здравом уме у ног Иисуса, взволновались не менее свиней, ужаснулись и, как говорят дипломаты, объявили Сына Божия персоной нон грата, сиречь попросили Его подобру-поздорову удалиться от их окрестностей.

Как же рассматривать загадочную гибель животных ныне? Не встречаем ли мы бесноватых и теперь? Значит: бесы в мире? Но тогда с нами и Господь!

Бесноватый гадаринец был дьявольски силён. Силе техники нашей эпохи может, пожалуй, позавидовать любой период человеческой истории, хотя много в ней такого, что и нам не по зубам. Силе трогательного чуткого обращения к зверям мы могли бы поучиться у других эр, хотя никогда ещё так напоказ не беспокоились об охране окружающей среды и животного мира. Заводят специальные книги, где регистрируют количество уникальных растений, птиц, парнокопытных. Подозреваю, что в одну из таких книг скоро занесут и верующих. Ибо со времён царя Гороха вселился в Божие создание бес наживы и прогресса и кромсает землю.

В своей запоздалой заботе о животных мир не поднимается до новозаветной истины о том, что всякая тварь мучится и стенает, ожидая с надеждой откровения сынов человеческих, что животное должно не просто уберечься от пули или ножа, но вместе с человеком войти в Царство Божие. Животное создано раньше человека, раньше Адама и Евы поселено Богом в раю.

Демонизм глубоко залёг в сердце человека.

И только по молитве Церкви Господь освобождает человека от бесовщины. Ради Своего высшего творения Бог попускает бесам, покидая человека, входить в животных и губить их.

Христос не напрашивается на благодарность, не метит в родственники к нынешним гадаринцам.

И свинствующий мир просит удалиться Исцелителя.

Аминь.

Лествица

Когда судили авторов Второй мировой войны, члены международного трибунала, весь мир, словно спустились в забойню одного из гитлеровских концлагерей. Здесь была широкая, вырубленная в скале, с обрывками лохмотьев и ещё не успевшими позеленеть патронными гильзами, выщербленная лестница; она шла из мрачных катакомб наверх, к баракам за колючей проволокой.

Сыны Божии, согнанные со всех земель, добывали тут камень и, шатаясь от голода и побоев, медленно поднимались по просторному трапу к выходу, обняв руками и впалым животом тяжёлые булыжники. По бокам стояли эсэсовцы с автоматами, грамотные овчарки задыхались в ошейниках.

Не так ли и наш дух оторван от нашей исконной Родины? Мы заброшены в плен материального бытия. Жизнь в неуклюжих злых формах расставила вокруг вещи, которые караулят нас. Чужой язык, чужие нравы, чужая земля! Кто водворил нас на лестницу, где семейная страда – ступень, стычки с сослуживцами – ступень, любовь к ближнему – ступень, болезни – ступень?!

В этой огромной штольне, называемой жизнью, работал в шестом веке монах по имени Иоанн. Слепнул от ужаса, но не впадал в истерику. «Склонные к сладострастию часто бывают сострадательны и милостивы, скоры на слёзы и ласковы, но пекущиеся о чистоте не бывают таковы».

Двадцатый век – детёныш неверия, муравей на гумне, воображает порой, что раньше не существовало ни проблемы человека, ни шума вокруг прав человека. Адам, якобы, терялся среди племенной вражды, огня, кристаллов, прыщей, школ, кастрюль, царей, лошадей, религий. Политэкономия, социология, разные общественные науки – будто бы предтечи спора о внутреннем стержне человека, по-настоящему накалившегося лишь в наше время.

Но «Что я знаю? Что я могу делать? На что я могу надеяться?» – это не вопросы, впервые возникшие в творчестве Иммануила Канта, а замалчиваемое достояние духовного опыта отцов Церкви, один из которых игумен Синайского монастыря в Палестине, старец Иоанн, написал искренний шедевр о том, что такое человек.

Книга называется «Лествица».

Автора терзает мысль о конечности человеческого бытия, о его отношении ко времени, о месте человека, как сейчас выражаются, во взрывающейся и расширяющейся Вселенной. «Самопознание», – подчёркивает старец, – «есть верное понятие о своём возрасте».

Писатель знал: «Кто хочет делить словом, что есть Бог, тот, слепотствуя умом, покушается измерить песок в бездне морской». «Небезопасно плавать в одежде; небезопасно и касаться богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть».

Всю жизнь он углублялся умом и сердцем в сотворённый Богом «чин бытия и начала». Понимал: мир – сплошное противоречие.

Бес нашёптывает: «Бог – человеколюбив. Греши напропалую!». Но влезешь в болото по самые уши, и окажется, что Бог не только человеколюбив, но и неумолим, строг, праведен. Нет пощады! Плоть – «моя заступница и моя предательница», «как я сам себе и враг и друг?». Душа и тело взаимосвязаны. «Ум, будучи бестелесен, от тела оскверняется и омрачается, и, напротив, невещественное от персти утончевается и очищается».

Что делал игумен?

«Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть», – твердил инок и по ступеням своей книги спускался в подземелье человеческой души. Он указывал на причины гибели сокровенного человека внутри каждого из нас: это – привычка, долгий навык к греху, бесчувствие души, забвение смерти. Дар прозорливости позволял ему набросать сетку понятий, дать чёткое определение тому, что такое набег мысли, прилог, прелесть, страсть, отчаяние. Он учитывал личность грешника, обстоятельства содействующие преступлению или проступку, духовную зрелость отступника евангельских принципов. Не было огульщины в его сердечной молитве за упавшего, ибо, по его убеждению, унять беса иногда значит удержать руками молнию.

Преподобный проповедует беззаботность, когда кишит накопление экономических благ, наращивается материальная заинтересованность, которые-то и превращают мир в Освенцим или ГУЛАГ не только в Европе, но и в Америке: везде ты тянешь камень из катакомб, куда тебя загнал твой грех!

Подлинное покаяние – считать себя достойным любых бед. «Плач по Богу есть золотое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви».

В концлагере жизни веди себя как один французский композитор. Будучи военнопленным, маэстро сочинял музыку «На конец времени» и исполнял её на убогих инструментах лагерный оркестр в присутствии палачей. «Твоей женой да будет память о смерти, детьми – сердечные воздыхания».

Живи, как солдат на войне. Вокруг свистят мины, зияют воронки, вся планета контужена, а пригрело солнышко, подоспела весна, и обрубок дерева, обструганный кол, на котором натянута ржавая колючая проволока, дрогнул и пустил зелёный росток: не теряй в себе образ Божий!

Что даст формальный разбор творчества святого Иоанна Лествичника? Мы лишь бегло, поверхностно коснулись потаенных бездн внутреннего окоема православного художника. Мы знаем, что он ведал и что делал.

А на что надеялся, с неугасимой горячностью стремясь к правде Божией?

На Страшный Суд.

Аминь.

Демонов язва

Ещё пустели ясли в Вифлееме, а Крест уже искал хозяина.

Холодно было изгнанному из рая Адаму. Нашёл он две сухие щепки, случайно сложил их поперёк, потёр, и – затлело, задымилось, вспыхнуло пламя, подле которого человек до сих пор греет свои ноющие в осень кости.

Крест с древности связан с представлениями об огне и солнце. Крест покровительствовал домашнему очагу. Украшая глиняную посуду, оберегал воду и пищу от злых духов. Сверкая на груди царя, страшил, грозил расплавить твёрдость врага в слизь. Бог язычников сжимал в руке жезл из пучка крестов, томясь в предчувствии закатывающейся судьбы. И из гробниц, орнаментированных рисунком двух пересекающихся линий, крест выкарабкивался египетским иероглифом, обозначающим жизнь.

Пришествие Креста в мир возвещает письменность человека. Евреи, турки, татары, другие нации пишут справа налево; греки, грузины, русские – слева направо; индусы, китайцы, японцы – сверху вниз; мексиканцы – снизу вверх; крест лежит в основе письменного обмена, информации между людьми (М. Фуко, «Слова и вещи», М., 1977).

Крест с детства входит в нашу жизнь крестовиной Рождественской ёлки, как самый крепкий способ стоять на ногах, не падать.

Крест учит слагать несоединяемое. Крест – сигнал сочетания, преодоления разрыва, тоски, одиночества.

Крест отражает милосердие вознесённого на Него Сына Божия. Никто ещё не придумал для христиан новую эмблему, которая бы заменила крест на борту машины скорой помощи.

Крест поднимает человека в небо, «идёт по воздуху» в конструкции самолёта. Крест простирается костром посадочных огней на аэродроме.

Крест держит неприятеля на почтительном расстоянии, ютясь в прицеле пушки.

Крест расчленяет мир в полевом бинокле. Делает далёкое близким, позволяя рассматривать в театре жизни тени и декорации настоящего и прошлого. Любую вещь можно увидеть хорошо, т.е. сверху, сбоку, прямо, если поместить объект в четырёхгранную проекцию, на лопасти креста.

Крест утрамбован в скелете человека. Смоделирован на перекрёстке носа и глаз. «В первохристианской иконографии, – отмечает выдающийся богослов о. Павел Флоренский, – Лице Господа, обычно, изображалось крестом». Общепринятая в биологии формула, отличающая женщину от мужчины, носит на пальце колечко со знаком креста.

Спасительность креста пронизывает быт от домашних ножниц до крыльев мельницы. Куда ни глянешь – всюду крест!

Отвергающие крест впадают в духовное самоубийство. У тех, кто не искал или потерял безумные идеалы религии, в конце двадцатого века вместо нательного креста болтается на шее модная деталь: брелок в форме стального лезвия. Безбожие полоснуло молодёжь по горлу бритвой!

Тяжёлый, страшный Крест Спасителя мы нахлобучиваем на могилы близких, как деревянный комплимент. Кто заслужил Голгофский обелиск? Кто не рассчитывал пересидеть под Ним, как под кустом, в ненастье? Кому вонзался Крест Христа железным пропеллером в грудь и плечи, круша курятник души?

Плыть по житейскому морю утопающему человеку никак иначе нельзя, как только разбросав руки крестом. Крестом движется и лодка с вёслами, и судно с парусами на мачте, – констатировали богоносные мужи.

Технотронная эпоха почти обходится без паруса. Пользуясь обломком креста – видоизменённой мачтой, строит океанские лайнеры, развивающие титаническую скорость. Машинопоклонники словно упускают, что «результат плавания зависит не от того, быстрее или медленнее продвигается корабль, а от того, будет ли правильным его курс и исправным рулевое управление» (А. Швейцер, «Этика и культура», М., 1973).

Церковь – корабль.

Подобно подводной лодке, она глубоко погружена в напряжённую жизнь, выставив для наблюдения за неспокойной поверхностью мира надёжные, точные перископы крестов!

Аминь.

Четыре буквы

У людей, впервые попадающих в православный храм или слабо знакомых с Евангелием, вызывают недоумение четыре буквы на Кресте Иисуса Христа. Если расшифровать эти инициалы, станет известно, что распятый Человек, по имени Иисус, был жителем Назарета – небольшого израильского городка. Вглядываясь в Его измученное лицо, скрюченные предсмертной судорогой кисти рук, трудно понять, почему Он назван Царём Иудейским. Царей морили в ссылке, царям рубили головы, расстреливали, распинали? Был ли Иисус царём?

Дьяволу, во всяком случае, мерещилось короновать Христа, сделать Его «повелителем блох». Сатана распахнул перед Сыном Человеческим перспективы ничем и никем не стеснённой власти над всем миром. При одном небольшом условии: Христос поклонится дьяволу.

Христос вытер ноги об столь лестное предложение.

Тогда лукавый подослал народ ко Христу с настырным требованием «нечаянно» стать царём. Иудеи веками мечтали о Царе-Мессии, не замечая, что разорённый Римом Израиль с его претензиями на мировое господство даже не смешон. Раздуть жестокое восстание, помазать Иисуса Христа на царство значило бы погибнуть от падающей статуи. Прекрасна ли была сама по себе сия статуя? Да, не менее, чем мечта евреев. Но что великого или трагического в том, чтобы из-за неосторожности свалить себе на голову красивую скульптуру? Такой скульптурой была для евреев затаённая надежда дождаться Царствия Божия. В религиозно-политических чаяниях иудаизма Царствие Божие опрокидывало все монархии, власть принадлежала Самому Иегове через посредничество иудейской нации, её духовенства и Царя-Освободителя.

Евреям показалось, что Христос и есть тот царёк, которого они лелеяли в своих геополитических грёзах. Иисус дал к этому повод. Его притчи изобиловали образами Царства Божия. Он посылал учеников благовествовать о Царстве Божием. Он Сам называл Себя Царским Сыном (Мф., 22, 2). Однако Христос, пользуясь выражением «Царство Божие» как наиболее доступным для соплеменников понятием вкладывал в него совсем другой смысл, чем его современники (М. Тареев, «Жизнь и учение Христа», часть 2, Сергиев Посад, 1908).

Был ли Христос, по крайней мере, хотя бы патриотом?

Любил ли Он Свою земную родину? Вероятно, да.

Прорва горечи и ласки в Его замечательных словах: «Иерусалим! Иерусалим!.. Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов под свои крылья, и вы не захотели!» (Мф., 23, 37).

Мучался ли Христос от того, что Иудея стонет под железной пятой Рима? Отчего же Он и бровью не повёл, чтобы сбросить иноземное иго?