Змея. Часть 1

– Вон оно что… – она с интересом смотрела на чернеца Петровского. – Вообще-то мне и самой такие вещи очень уж любопытны. Хоть и не сказать, что я совсем уж, не боюсь подобного. Обману, если скажу, что сие не страшно.

– Страшно. И мне сначала было страшно. А потом я привык, да ещё стал изучать это явление. Глубоко изучать. Труды основателей и первопроходцев читал. Шведского философа Эммануила Сведенборга, Аллана Кардека, Густава Фехнера и Александра Бутлерова. Очень занимательные, знаете, труды. И опыт у сих мистиков был уникальный.

– Да, я знаю, что сейчас в Петербурге во многих известных семьях частенько проходят спиритические сеансы. Говорят, что даже у Императора часто бывает это самое «столоверчение».

– Про императора я не знаю, ибо не бывал, увы, при дворе. А может, и бог миловал. – Петровский странно ухмыльнулся. – Однако я вхож в дома ко многим известным семействам и принимал участие во всех, самых громких спиритических сеансах. Я ведь, Татьяна Николаевна, ещё мальчишкой бывал на них. У меня отец был весьма популярным в Петербурге спиритом. Он проводил сеансы с действительным статским советником, издателем Александром Аксаковым. Я о нём вам уже говорил. А так же с химиком Бутлеровым и зоологом Вагнером. Эти знаменитые спириты организовали в своё время даже тематический кружок. И я вместе с отцом частенько бывал на его занятиях. Ещё до моего рождения, в 1871 году они приглашали в Россию медиума Дэвида Юма, который ранее проводил сеансы для государя Александра II. А потом этот легендарный шотландский специалист по духам покорил своими способностями всю русскую интеллигенцию. А в 1874 году участники кружка спиритуалистов выписали на гастроли в Петербург американского медиума Камиля Бредифа.

Петровский называл и прочие известные и вовсе неизвестные Татьяне Николаевне имена и легендарные фамилии, а так же перечислял титулы и родословные тех важных семейств столицы, которые давным-давно посвящены в эту тему и участвуют в упомянутом таинстве.

В ответ она, совершенно сбитая с толку и одурманенная важностью рассказа своего консультанта, а равно и тем доверием, которое он оказывал, посвящая её, как и прочих именитых господ, в эту великую тайну, только кивала и восхищалась.

– Когда я подрос, то сначала один помогал отцу в этих сеансах, а позднее и моя сестра имела честь, присоединиться к нам. Хоть она была ещё совсем девочкой в те прекрасные времена. И мы с ней оба посвятили этому интереснейшему и весьма полезному занятию многие годы.

– Вы упомянули сестру?

– Да, она давно увлечена спиритизмом. Она и её супруг, граф Соболевский. Он родом из Гданьска. Несколько лет сестра замужем за ним.

– Вот даже как…

– Да, я ведь, по-правде говоря, никогда не провожу подобные сеансы в одиночку. Это и невозможно. Обычно мы всегда их проводим втроем. Я, сестра Барбара, и её супруг – граф Казимир Соболевский.

– Да, а что же теперь делать?

– К счастью, и верно по случаю, чета Соболевских как раз нынче приезжает в Петербург. Они здесь пробудут лишь несколько дней. А дальше вновь уедут в Париж, Мадрид или в Берлин. Я точно не осведомлён. Они, знаете ли, большую часть жизни проводят в путешествиях. Их с радостью ждут в каждой европейской столице. Ведь мода на спиритизм существует не только у нас, в Петербурге. Они даже в Лондоне давали нынче свои сеансы.

– Надо же… В Лондоне… – эхом отозвалась заинтригованная Татьяна Николаевна.

– Да-с, в Лондоне. Кстати, в прошлом году они долго жили в Америке.

– Вот даже как… Скажите, а вот нельзя ли их как-то к нам пригласить?

– Ну, я, право не знаю…

Гладышева сделала умоляющее лицо.

– Я попробую, дорогая моя Татьяна Николаевна. Но я не могу вам с точностью обещать, что они непременно согласятся. У них в Петербурге много дел.

– Скажите, а где они остановятся?

– Наверное, в гостинице, «Пале-Рояль».

– Помилуйте, ну зачем же в гостинице? Может, сразу к нам? Я была бы очень рада таким гостям. Хоть на пару деньков, а?

– Но, это, наверное, не совсем удобно. Да и зачем же вас стеснять? И неизвестно, как к подобным гостям отнесется ваш супруг.

– Господи, какие глупости, – затараторила хозяйка. – У нас полно пустующих гостевых комнат. А он… Я думаю, что он согласится. И подобные гости могут даже заинтересовать его.

– Вы полагаете? У него наблюдается склонность к мистике?

Татьяна Николаевна недоумённо посмотрела на Петровского.

– Ну, интересовался ли он когда-нибудь вопросами магии, колдовства, оккультными практиками?

– Право, мне сие неведомо, – смущенно отвечала она. – Кажется, что нет.

– Ну, хорошо-с. А не наблюдали ли вы у него книг, посвященных тайнам и мистике?

– Вы знаете, да! – оживилась хозяйка. – Он любит читать какого-то Эдгара По. Я знаю, что он пишет довольно страшные истории. Я, правда, плохо читаю по-английски. Но он сказал мне однажды, что тот пишет талантливые рассказы.

– Эдгар По, вы говорите? – с улыбкой переспросил Петровский.

– Да, именно…

– Отлично. Будем считать, что ваш супруг не окажется таким уж прожженным скептиком.

– Нет, не окажется, – закивала Гладышева.

– Хорошо-с. Тогда я попробую поговорить с сестрой и её мужем. И если они согласятся, тогда я приглашу их посетить ваш гостеприимный дом.

– Да, милости просим.

После небольшой паузы Татьяна Николаевна предложила гостю чаю с пастилой и вишнёвым вареньем. И он охотно согласился. Отхлебывая из шашки золотистого ароматного напитка, консультант осматривал картины и семейные фото, развешанные на стене возле стола. Его что-то заинтересовало, и он встал из кресла и подошёл вплотную к одной из овальных рам.

– А это чьё фото?

– Здесь мои родители.

– Они живы?

– Отец жив, а мамы давно уже нет с нами.

– А родители супруга?

– Оба живы, – учтиво отвечала хозяйка.

– А это кто?

– Это моя тётя. Она, увы, тоже почила, как три года.

– Как её звали?

– Зоя Михайловна.

– Приятная дама.

– О, она у нас была очень хорошенькая. За ней столько женихов бегало. И умница какая.

– А это кто?

– Это мой дядя, Кирилл Юрьевич.

– А он где живет?

– Да, нигде уже, – отвечала она, перекрестившись.

– Так что же, Татьяна Николаевна, здесь только ваши фото на стене?

– Больше моих… Вот только портрет моего Мишеньки. Он снимался, будучи студентом, на кафедре. Видите, какой важный.

– Экий всё же видный у вас супруг. Редкой красоты мужчина.

– Это да, – вздохнув, кивнула она. – За эту красоту я и полюбила его. Через неё и страдаю…

– Да, не страдайте вы! Даст бог, скоро поможем мы вашему горю. И всё же, какое удивительное лицо у Михаила Алексеевича. А на кого он похож?

– Вроде, на мать, – поджав губы, обронила она.

– А есть её фотокарточка?

– Есть, но она в общем альбоме.

– Покажете?

– Отчего не показать…

Хозяйка нехотя пошла в соседнюю комнату и достала из шкафа синий бархатный альбом. Пролистав несколько толстых страниц, она отыскала фото матери Гладышева.

– Вот она…

На Петровского смотрела великолепно сложенная красавица с копной тёмных волос и огромными карими глазами.

– Боже, какая фемина. Прямо хоть сейчас в кипсек[8].

В ответ Татьяна Николаевна лишь завистливо и брезгливо пожала плечами.

– И как похожа.

– На кого?

– На сестру мою чем-то похожа.

Но Татьяна Николаевна, казалось, не обратила никакого внимания на эти слова.

– А это кто?

– Это бабушка моего супруга, Пелагея Ивановна. Давно, говорят, померла. Мишенька её сильно любил в детстве.

– А это что за господин?

– Это дядя мужа, Константин… Не помню, как по батюшке, – стала вспоминать она. – А, вспомнила! Константин Фёдорович.

– Какие славные лица. Сразу видна порода и стать.

– Да, – хмуро поддакивала Гладышева.

От выпитой смородиновой её стало клонить ко сну. И хоть она не подавала виду, но теперь ей казалось, что она слишком устала от своего семейного консультанта, чернеца Петровского и от его долгих разговоров. Её изможденное лицо говорило лишь о том, что она бы с удовольствием уже закончила его сегодняшний визит. Но гость, как назло, всё медлил. Он листал страницы их семейного альбома и с неподдельным интересом рассматривал портреты живых и усопших родственников. Когда же Татьяна Николаевна начала откровенно зевать, он с хитрой усмешкой захлопнул альбом и поднялся.

– Ну, что же, Татьяна Николаевна, спасибо вам за гостеприимство. На сегодня мы с вами попрощаемся. И я обещаю поговорить с сестрой и её супругом.

– Да, сделайте милость, – вновь оживилась сонная хозяйка.

– И ещё один момент… Надеюсь, вы понимаете, что весь наш разговор должен остаться в тайне? И вообще не стоит лишний раз хоть кому-то говорить о вашем участии в спиритических сеансах. Хоть оные и не запрещены у нас законом, однако, в нашем обществе ещё довольно предрассудков и людей, осуждающих спиритуализм, как явление.

– А как же. Я понимаю…

Когда они уже были на пороге, она вдруг вспомнила о деньгах и сунула в карман Петровскому несколько ассигнаций. Тот поклонился и ушёл.

* * *

Едва живая и бледная от обилия новой информации, Татьяна Гладышева вошла в свои покои, и к ней тут же подлетела сухопарая Серафима и, взяв хозяйку за руку, увела на диван и накрыла пледом.

– Да, на тебе лица нет. Приляг, голубушка. Приляг, милая.

– Ой, Серафима, похоже, вляпалась я в какую-то авантюру.

– Отчего, голубушка, такие мысли?

– Ты всё слышала?

– Не всё. Он тихо говорил. Я итак старалась за портьерой не дышать, но потом ушла. Побоялась, что выдам себя. У этого чернеца больно уж взгляд лихой. Глаза пронзительные. Я боюсь его.

– Вот и я боюсь, – она перекрестилась. – На что только я иду из-за любви к своему ловеласу.

– Бедная моя, – Серафима положила сухую ладошку на лоб хозяйки. – Никак лихорадка у тебя?

– Да, неужто? – Татьяна потрогала собственный лоб. – Нет, вроде, нет жару.

– Это всё от нервов у тебя, милая. Ты поспи.

– Какое там спать. Скоро Миша из библиотеки должен вернуться.

– И пусть. Ты помнишь, что твой консультант тебе наказывал?

– Помню. Что надо как можно меньше на глазах у мужа мельтешить.

– Вот именно. Кухарка его сама покормит.

– Эх, – Татьяна протяжно вздохнула. – За что господь меня такой любовью наказал? Да, ещё к кому? К собственному мужу.

– Так не наказал тебя господь, а одарил.

– Да, только от подарка такого у меня всё сердце изболелось.

– Любовь она такая… Ты поспи, голубушка, поспи, милая.

Санкт-Петербург, 1907 г.

Было начало марта. На смену февральским ветрам и метелям пришла недолгая оттепель, а после неё вновь ударил лёгкий морозец.

Татьяна Николаевна дремала, кутаясь в тёплую шаль, и гоняла чаи с ванильным печеньем и яблочной пастилой. Она уже стала и вовсе забывать об обещаниях ушлого Петровского.

Однако через три дня в передней раздался звонок. Хозяйка приказала прислуге, пойти посмотреть, кто пришёл. И каково же было её удивление, когда она увидела в дверях консультанта Петровского и ещё двух господ. Прихожая тут же наполнилась ароматом дорогих заграничных духов. Сразу после Петровского тяжёлыми шагами в коридор вошёл высокий и довольно грузный мужчина лет пятидесяти, с мясистым, чуть надменным лицом и тёмными волосами с проседью. Одет мужчина был в добротное зимнее пальто на меху и бобровую шапку. Вслед за мужчиной в переднюю впорхнула высокая дама. Вернее, это была не дама. Это была молодая и очень красивая, черноволосая девушка, одетая в манто из соболя и длинную шерстяную юбку в пол. Из-под юбки виднелись узконосые, невероятно элегантные ботики на каблучке. На голове женщины красовалась маленькая бархатная шапочка, под которой едва умещалось облако густых тёмных волос.

Татьяна Николаевна, увидев на пороге собственного дома такую невероятную красавицу, даже онемела от неожиданности. А та посмотрела на неё черными, словно, смоль глазами. Это были глаза шалой цыганки или крымской татарки… Бог весть, кто по национальности была эта девица. От её магнетического взгляда Гладышева сначала обомлела, а после и сильно оробела. Ей стало немного дурно. Жар бросился в лицо. В голове, словно набат, звучали крамольные мысли: «Зачем я позвала этих людей в свой дом? А если приедет Миша и сразу же влюбится в неё? Что тогда? Она так хороша. Неужели она супруга этого немолодого господина? На сколько же лет она его моложе? Господи, что же делать? Может, прогнать их, пока не поздно? Но это будет неудобно. Может случиться скандал…»

Подавленная и растерянная, она пыталась хоть как-то сохранять приличия.

Пока тяжкие и крамольные мысли проносились в её голове, девушка легко скинула шубку. А Татьяна Николаевна уставилась на тонкую талию этой невероятной красавицы. Помимо талии у девицы имелась высокая роскошная грудь и широкие бедра. Одета девушка была в синюю креповую юбку и светлую блузку с рюшами и кружевными рукавами, сшитую по фигуре. Под шапочкой у нее оказались густые волосы, заколотые черепаховым гребнем, кои рассыпались по плечам из-за упавших на пол шпилек. Целое облако пушистых тёмных волос.

Так как Татьяна Николаевна неплохо разбиралась в моде, она знала, что её гостья была причёсана и одета на манер «Гибсоновской девушки»[9].

Пока Гладышева пристально, неприветливым взглядом рассматривала черноволосую девицу, та в ответ лишь приветливо улыбнулась.

– Это ужасно неудобно. Гриша сказал, чтобы мы не ехали в гостиницу, а ехали прямо к вам. Мы точно не стесним вас? – чарующим голоском спросила она.

– Точно, – едва разлепив высохшие от волнения губы, отвечала хозяйка. – Я вам уже и комнаты велела приготовить, на втором этаже.

– Как же это мило с вашей стороны, – пролепетала девица.

И голос у неё звучал так славно и по-девичьи чисто и нежно.

– Ну, тогда давайте знакомиться. Меня зовут Барбарой Александровной Соболевской, а вас, как я понимаю, Татьяной Николаевной Гладышевой?

– Да, так меня и зовут, – растерянный взгляд хозяйки с тревогой блуждал по лицам новых гостей. Она силилась сохранять приветливую улыбку, однако губы её лишь неприятно кривились. С лица не сходил испуг.

– Татьяна Николаевна, – встрял консультант Петровский. – Вы не волнуйтесь так.

А потом, обратившись к своим спутникам, он, смеясь, произнёс:

– Наша дражайшая Татьяна Николаевна – женщина очень скромная и добропорядочная. Она лишь немного стушевалась от приезда важных гостей. Так, Татьяна Николаевна?

– Так, – подобострастно кивала она, стараясь отогнать от себя первую оторопь.

– А вы не тушуйтесь, дорогая Татьяна Николаевна, мы гости тихие и надолго вас не стесним. И потом вы же сами хотели войти в наше «ночное общество».

Пока он это говорил, его сестра Барбара, чуть изогнувшись бедром, непринужденно оглядывала собственное отражение в одном из огромных зеркал. А сам пан Соболевский, грузно усевшись на банкетку, с трудом стягивал с ног массивные калоши.

После того как горничная приняла у него пальто и шляпу, он с хмурым выражением лица подошел к хозяйке и замер в ожидании. Петровский услужливо подошел ближе и произнес:

– Познакомьтесь, господа. Татьяна Николаевна, я рад представить вам графа Казимира Викторовича Соболевского, действительного статского советника и по совместительству одного из самых известных в Европе спиритов и медиумов, члена союза «Тайное братство Рафаэля».

Громоздкий, словно шкаф, Казимир вновь едва заметно поклонился хозяйке.

– Очень приятно, – пролепетала она.

– Татьяна Николаевна Гладышева, – представил её Петровский. – А где же ваш супруг?

– А он в эти часы по обыкновению находится в читальном зале Императорской библиотеки.

– Вот как, ну что ж, тогда мы позже с ним познакомимся. Вы представите нас ему?

– А как же. Непременно представлю.

Горничная проводила гостей на второй этаж. А Татьяна Николаевна распорядилась насчёт обеда в честь приезда четы Соболевских.

* * *

Когда Михаил Алексеевич прибыл домой, то шикая, улыбаясь, жестикулируя и делая страшные глаза, Татьяна Николаевна поймала его в прихожей и увела в свой кабинет. А там, краснея и путаясь, изложила ему суть всей той ситуации, в которую она нечаянно угодила.

– Ты сошла с ума, – фыркнул наш герой, засунув руки в карманы брюк. – Отчего ты не посоветовалась со мною? Почему я последним узнаю о том, что у меня за спиной ты провернула целую авантюру?

– Мишенька, не сердись. Я подумала о том, что тебе будет очень интересно, побывать на спиритическом сеансе.

– С чего это? Я, по-твоему, похож на доверчивого идиота? Если бы мне это было нужно, то я бы посещал сии мероприятия и ранее. Благо, что в Петербурге в каждом втором семействе все от скуки давным-давно заняты этим самым «столоверчением». Да, и, право, эта мода, кажется, давно уже пошла на убыль. После разоблачительных статей самого Гудини и Менделеева. И только такие легкомысленные и вздорные бабёнки, как ты, и могут заниматься подобной чепухой.

– Миша, может, ты и прав, – нервно перебирая рюши на платье, лепетала Татьяна. – Ну, воля твоя. Считай, что я сглупила. Прикажешь мне их прогнать?

– А это уж твоё дело, – зло отвечал Гладышев. – Раз наворотила кучу глупостей, так выкручивайся, как знаешь.

– Ну, Миша…

– Я всё сказал!

– Миша, среди них мой личный консультант. Он родной брат супруги Соболевского. И я не хочу портить с ним отношения.

– Послушай, Татьяна, мне нет дела ни до твоего консультанта, ни до какого-то там Соболевского. С чего я должен знакомиться с какими-то аферистами? Может, их вообще давно полиция ищет?

– Миша! – Гладышева с укоризной посмотрела на супруга. – Какая полиция? Соболевский очень приличный человек. И он поляк графского рода. И почётный член союза «Тайное братство Рафаэля».

– Какого ещё Рафаэля? – Гладышев схватился за голову. – Ты сама себя слышишь? Эти тайные общества растут в мире, словно грибы. Любой проходимец может придумать себе тайное общество и тут же стать его почётным членом. Неужели ты настолько легковерна?

– Ну, Миша…

– Да и с чего тебе взбрело в голову, заниматься всей этой магической чепухой? Тебе что, мало твоих гадалок и приживалок? Откуда у тебя тяга ко всем этим суевериям?

– Я давно прогнала всех приживалок, – всхлипнула она.

– Поздравляю! Зато ты освободила место для новых проходимцев. Теперь в нашем доме поселится чета Соболевских!

– Да, нет же! Они в Петербурге пробудут лишь несколько дней. А потом снова уедут в Европу.

– Угу! Тебе можно что угодно рассказать, и ты поверишь. А по мне, пусть сейчас катятся, хоть в Бразилию.

Бледная Татьяна Николаевна стояла напротив мужа, словно провинившаяся гимназистка. Ему на мгновение стало даже жаль её. Он сидел на диване и с хмурым выражением лица смотрел в окно.

– Ну, Миша, если ты не хочешь принимать участия в спиритическом сеансе, то хотя бы просто сделай вид, что рад гостям. Просто хотя бы выйди к ним на ужин.

– А вот это уж дудки. Раз ты со мною не посоветовалась, то и расхлебывай всё сама. Я не выйду ни к ужину, ни к завтраку.

– Но это же будет верхом неприличия.

– Пусть. Я их в свой дом не приглашал.

– Ну, Миша… Я прошу тебя.

– Я всё сказал.

С этими словами он решительно поднялся с дивана и вышел из кабинета супруги. Он сделал несколько шагов по широкому коридору. И перед тем, как свернуть к себе в комнату, со стороны лестницы он услышал лёгкий шорох. Он повернул голову и застыл на месте. По ступеням поднималась высокая и грациозная девушка. Первым, что поразило его воображение, была её необычайно тонкая талия и пышные бедра, одетые в креповую синюю ткань. Вторым предметом, вызвавшим немой восторг, были красивые пышные волосы, заколотые в высокую прическу. Девушка будто почувствовала спиною его пристальный взгляд и на мгновение обернулась. Боже, какие у неё были глаза! Гладышев стоял, словно пораженный молнией. Её магический взгляд и походил на саму молнию. Она не просто посмотрела на него, она сверкнула чёрными очами. И в его голове сделалось пусто. От неожиданности он даже забыл о том, куда шёл. Девица уже скрылась на втором этаже, а он всё стоял внизу и соображал, что ему делать и как себя вести.

«Господи, кто это? – пытался сообразить он. – Откуда эта королева?»

Он хотел было вернуться в кабинет жены и прямо расспросить её о неведомой девице. Но, поразмыслив, не стал этого делать. Он медленно проследовал к себе в комнату и провёл в ней около часа, лёжа на диване, в неком странном оцепенении.

Пока он находился в собственных покоях, в прихожей творилась новая суета. В дверь несколько раз звонили. Сначала к ним явился какой-то высокий студент с пачкой журналов, перевязанных бечёвкой. Это была годовая подшивка знаменитого журнала «Ребус»[10]. Потом пришли двое весьма странных джентльменов, одетых во всё черное. Зайдя в прихожую, они объявили, что их ждёт чета Соболевских. Гостей сразу проводили на второй этаж. Горничная Татьяны Николаевны только таращила глаза на новых гостей и крестилась украдкой.

Сама же хозяйка дома ни жива ни мертва наблюдала за всей этой суетой и тёрла виски уксусом. От обилия новых впечатлений у неё началась мигрень. Верная Серафима находилась рядом и, как могла, утешала свою хозяйку.

* * *

Когда время приблизилось к ужину, Михаил Алексеевич вскочил и большими шагами проследовал в гардеробную. Он надел на себя приличный костюм с белой сорочкой и тщательно, на пробор, расчесал волосы. А после опрыскал себя дорогим одеколоном и вышел в столовую как раз в тот самый момент, когда все гости расселись по местам и собирались приступить к ужину.

Красная и растерянная от присутствия новых людей, Татьяна Николаевна старалась выглядеть гостеприимной. Она давала последние распоряжения для горничных. Те подносили закуски и горячие блюда. Бедная Гладышева даже не чаяла, что Михаил Алексеевич выйдет к ужину. С одной стороны ей было неловко от того, что могли подумать гости в том случае, если бы её супруг наотрез отказался с ними знакомиться. Она понимала, что такое поведение может быть истолковано Соболевскими, как оскорбление. Будучи в своем кабинете, она уже придумала несколько оправдательных объяснений его отсутствия. Но более прочих вариантов она склонялась к тому, чтобы сказать гостям о внезапной лёгкой простуде Михаила Алексеевича.

Но, с другой стороны, где-то в глубине души, она была несказанно рада тому, что Миша не захотел знакомиться с гостями и не собирался к ним выходить даже к ужину. Так ей было намного спокойнее. Она подумывала даже о том, что хорошо бы сделать так, чтобы её ненаглядный Мишенька никогда не пересёкся с четой Соболевских. С большой тревогой, печалью, завистью и унынием она рассматривала стати своей юной гостьи. Надо признать, что Барбара Соболевская оказалась не просто хорошенькой, она была сказочно красива. Матовый, ровный тон нежной кожи, тонкие черты прекрасного лица, длинная шея, точеная фигура, грация и море обаяния – всё в этой молодой женщине было в избытке. Но более всего Татьяну поразили её глаза – огромные темно-карие, в обрамлении длинных ресниц, они порой смотрели так, что замирало сердце.

«Она точно колдунья, – с унынием думала Татьяна Николаевна. – И она точно уведёт у меня Мишеньку».

Её настолько поразил взгляд новой гостьи, что она с трудом разглядела даже то, во что эта девица была одета. Её рассеянный взор ухватил лишь нечто лёгкое и кружевное, бежевого цвета. Тонкие и длинные руки девушки были обтянуты замысловатым, чуть золотистым ажуром. Судя по всему, это было очень дорогое, парижское платье, открывающее волнительные полусферы высокой нежной груди.

Интересно, сколько же ей лет, напряженно рассуждала Татьяна, пристально разглядывая изящные и лёгкие кисти девушки. Она невольно любовалась её длинными пальцами, унизанными двумя золотыми кольцами. Барбара красиво держала вилку и красиво ела, положив на тарелку совсем мало еды. Татьяна перевела взгляд на собственную тарелку и покраснела.

Её взгляд скользил от грузной фигуры пана Соболевского к его молоденькой супруге. В отличие от эфемерной Барбары, пан Соболевский казался вылепленным из огромного куска глины. Он много и небрежно ел, не успевая подзывать к себе прислугу для перемены блюд, и много пил. Его красное лицо покрылось капельками пота. Он сопел и почти не разговаривал, угрюмо поглядывая на саму Татьяну Николаевну и стены гостиной.

«Да она ему в дочери годится, – с неприязнью думала Татьяна. – Экий отвратительный мужлан. А она, господи, ну что за красавица».

Каждый раз, когда она встречала то кроткий и приветливый, а то задумчивый, чуть надменный и даже мистический взгляд этой странной Барбары, она благословляла то обстоятельство, что Миша заупрямился и не пожелал знакомиться с четой Соболевских. Татьяна Николаевна уже с нежностью думала о том, что при первой же возможности отлучится от стола и самолично отнесёт Мишеньке ростбифы, пироги и жульен. Вопреки назиданиям своего консультанта, она сделает это сама. Она покормит его вдалеке от всех. А может, станется, завтра же гости уедут. Мысленно она корила себя за то, что пошла на поводу у Петровского и согласилась на спиритический сеанс.