Змея. Часть 2

Но все черты её прекрасного лица я рассмотрела намного позже, тогда, когда смогла уже вполне осмысленно на всё взирать. А в первые часы нашей встречи я была уже настолько слаба, что у меня в глазах двоились все образы, и мое сознание порой уже летало где-то рядом, но не в теле. Я помню, что почти не слушала Алесту, а с любопытством рассматривала красивую мебель и золотисто-зелёные стеклянные витражи. Надобно сказать, что её огромная квартира была отделана в стиле Модерн и Ар-деко.

И всё бы ничего, если бы среди собственного полубреда я вновь не увидела призрак Сотникова. На этот раз он уже стоял возле кровати, на которую меня уложила Александра Федоровна, и был одет в торжественный фрак. Да, этот негодяй был одет в свадебный фрак! И он ждал меня. Где-то, на периферии моего затуманенного сознания предо мною открылась параллельная картина совсем иной реальности. Я увидела старое кладбище, залитое ярким лунным светом, огромные деревья, мостик через небольшую чёрную речку и дорогу. Дорогу, которая манила меня, а сам Сотников протягивал ко мне правую руку, и в его лице было столько торжества, покоя и власти, что я готова была уже встать с кровати и послушно следовать за ним.

Алеста внимательно посмотрела мне в глаза, а после резко обернулась в сторону Сотникова. Он был невидим нынче для всех, даже для Казимира, и уж тем паче для прислуги. Его видели только я и Алеста.

Она резко изменилась в лице и попросила всех, включая Казимира, покинуть спальню. Потом она достала из старинного футляра какой-то кривой кинжал и, словно хищная птица, вдруг крикнула нечто, совсем непохожее на человеческий язык. А после ударила кинжалом по тому месту, где стоял Сотников. Я почувствовала, как стены комнаты дрогнули, и тут же пропала та, вторая реальность, где ждала меня дорога в потусторонний мир. Мне даже показалось, что лицо Сотникова исказила ужасная гримаса, он взвыл и улетел в тот самый лес, унёсся туда со свистом, словно бы какой-то неведомый вихрь утащил его в саму Преисподнюю.

Как только он исчез, сознание почти сразу вернулось в меня, а мой взгляд стал осмысленнее, а тело стало ощущаться как прежде. Только ещё таилась во мне сильная слабость. Я видела, как ведьма наклонилась ко мне близко, и в тот же момент её лицо изменилось до неузнаваемости. Передо мною сидела очень старая, почти древняя старуха, и взгляд ее угольных глаз казался зловещим.

– Я отогнала этого любодея от тебя, – прошептала она.

– Спасибо, – отвечала я.

– Рано меня благодарить, ибо это ненадолго. Здесь, при свете дня, моя сила против него не столь велика. Он тоже сильный колдун. Я знала его в прошлых жизнях. Нужен обряд. И пройдёт он на кладбище. Ты готова?

– Да, я готова, – согласилась я.

– Но прежде чем я освобожу тебя от этого мерзавца, ты должна понять, что этот обряд имеет высокую цену.

– Какую? Мы с Казимиром можем собрать эту сумму. Или он займет у кого-нибудь.

– Разве дело в деньгах? Мне не нужны деньги. И тем силам, которые я представляю, они тоже не нужны.

– А что же нужно?

– Твой ребенок.

– Ну, у нас нет с Казимиром детей.

– Их и не будет. Я забираю у тебя эту возможность. У вас никогда не будет общих детей. Это та самая цена, которую ты должна будешь заплатить за собственную жизнь.

– Разве у меня есть выбор?

– Теперь уже нет. Если мы не проведем обряд, то жить тебе останется не более, чем до рассвета.

* * *

– Господи, Барбара, чем дольше я тебя слушаю, тем сильнее шевелятся волосы у меня на голове. Неужели же всё это правда?

– Для тебя, Миша, все, что я рассказываю, может, показаться полным бредом или сказкой, однако, для меня это всё было самой, что ни на есть реальностью. Причём, совершенно чудовищной.

– Ну, хорошо, что же было далее?

– А далее она, получив мое согласие, обвела ножом круг возле кровати, читая какие-то заклинания, и сказала мне немного поспать, чтобы я набралась сил. Когда она выходила из комнаты, её лицо уже стало прежним – молодым и красивым.

А я действительно заснула и проспала без сновидений до самого вечера. Как только проснулась, я уже самостоятельно встала с кровати и шатающейся походкой сходила в уборную. Служанка принесла мне стакан какао и бутерброд. Потом ко мне заглянул Казимир и подбодрил меня. Он рад был тому, что я начала пить и есть.

Ближе к ночи Алеста надела на себя чёрное платье, а поверх него накинула тёмный плащ. Я, Алеста, Казимир и ещё две незнакомые дамы, помощницы Александры Фёдоровны, вместе поехали в сторону Смоленского православного кладбища. Ехали мы недолго. Ещё в карете, в лучах полной луны, я видела, как менялся облик Александры Фёдоровны – из молодой и красивой женщины она вновь превратилась в древнюю старуху, похожую на ведьму из страшной сказки. И только блеск её глаз оставался всё еще молодым и не таил ровно никакой злобы.

А дальше, Миша, я помню всё довольно смутно. Мы долго шли между могил со старыми, покосившимися от времени крестами. Наш путь освещал масляный фонарь. На улице стоял сентябрь, и недавно прошёл дождь. По дороге я вдыхала запахи свежей земли, мокрого дерева, опавших листьев и аромат белых хризантем. И мне вновь делалось страшно. Мне казалось, что во тьме вслед за нами бредёт бледный призрак навязчивого Сотникова. Мы дошли до старой, заброшенной часовни. Алеста отомкнула ключом дверь, она отворилась со страшным скрипом. Из часовни пахнуло сыростью и тленом. Ведьма зашла туда и вышла с большим серебряным кубком, все стороны которого были расписаны змеиным узором.

– На этом кубке изображен Готландский змей. Он покровительствует нам в магии, – торжественно произнесла Алеста.

Еще по дороге Казимир волновался о том, что на обряде будут присутствовать лишь три настоящих ведьмы. Он, верно, хотел собрать их чертову дюжину, дабы они справились с моим новоиспеченным женихом, но Алеста уверила его в том, что они и трое справятся с этой задачей. Она вынула из котомки два мешка и бутылку с вином. В одном из мешков было две чёрные курицы, в другом оказались ядовитые змеи. А потом начался сам обряд. На небольшой полянке, расположенной возле часовни, ведьма прямо ножом начертала на земле пентаграмму. А после в жертву принесли двух куриц, окропив их кровью центр магической фигуры. Алеста громко выкрикивала слова древнего заклинания, призывая на помощь тёмные силы. Ей вторили две другие ведьмы. А я стояла рядом ни жива ни мертва. Казимир ужасно нервничал – все эти события просто на глазах состарили его, добавив ему кучу седых волос. Потом, усиливая заклинание, Алеста призвала к себе дух Николая Ивановича. И представь себе, он явился. Он оказался в самом центре пентаграммы. Его образ постоянно менялся – он, то становился бледным и сизым, словно речной пар, то уплотнялся почти до человеческой формы. И в эти самые минуты я видела, насколько же изменилось выражение его лица.

– Что с ним стало? – хриплым голосом спросил Гладышев.

– Он выглядел то злым, то печальным и растерянным. Он даже пытался что-то бормотать. Но Алеста прервала его жалостливые просьбы. Каким-то страшным заклинанием она пригвоздила его к центру магической фигуры. И как не дёргался, он не мог сдвинуться и с места. Потом ведьма достала из мешка длинную и толстую змею и, наполнив Готландский кубок вином, отрезала у змеи голову, а змеиную кровь вылила в кубок с вином, а хвост змеи кинула в сторону Сотникова. Он заорал так, что вороны на кладбищенских деревьях взмыли в ночное небо. И это не был крик человека. Миша, это даже не был крик животного. Так могло кричать лишь какое-то чудовище, обитающее в Преисподней.

– О, боже, Барбара, как ты это всё вынесла?

– Я не знаю, Миша. У меня просто не было выбора. Вместе с криком на том месте, где стоял Сотников, разверзлась земля, и он улетел в огромную яму. И эта яма, Миша, была полна змей. Потом Алеста подлетела ко мне и, протянув кубок, заставила меня выпить. Я пила это вино, и с каждым глотком ко мне всё больше возвращались силы. Я была спасена. А ведьма надела на меня свой амулет – голову Горгоны со змеями. И велела не снимать его сорок дней. А потом всегда хранить где-то рядом.

– А сейчас он где?

– В моей сумке.

Барбара достала из саквояжа маленький черный мешочек и выудила оттуда довольно увесистый круглый амулет, на котором Гладышев и вправду рассмотрел голову Горгоны в окружении змей.

– Он всегда со мной, и охраняет меня и от духа Сотникова и от всей прочей нечисти.

– Выходит, что то, что не удалось сделать Нормандским храмовникам, удалось питерской ведьме?

– Представь себе. С тех пор прошло уже пять лет, но я более не видела того негодяя – ни в полуяви, ни во сне.

– Ловко!

– Под утро мы вернулись в дом к Алесте, в миру Александре Федоровне. И каковы же были вновь метаморфозы с ее внешностью! Ночью, на кладбище, с нами общалась старая и седая ведьма. А рано утром эта же женщина предстала перед нами уже даже не сорокалетней дамой, а скорее темноволосой прелестницей лет тридцати.

– Как это возможно?

– Не знаю, Миша… Но, поверь мне, я говорю правду.

– М-да…

– Рано утром я готова была прыгать от того, сколько теперь сил вернулось ко мне. Я просто летала на крыльях. И мне очень хотелось есть. Прямо с утра нам подали жареных цыплят, золотистого картофеля, томатов, грибов, сыру, бекона, яиц и масла с булками.

– Господи, Барбара, ты не лопнула от такого гастрономического изобилия? – хохотнул Михаил.

– Ты знаешь, Миша, я вообще-то люблю хорошо поесть и испытываю неземное блаженство от вкусной еды. Мне кажется, что Господь создал нас не только для серьезных дел, но и для того, чтобы мы иногда с большим аппетитом кушали.

– Ты поклонница Эпикура?

– Наверное, – улыбалась она.

– Господи, я так рад, что всё плохое для тебя осталось позади.

– Скорее да, чем нет… Мы с Казимиром были несказанно благодарны этой питерской ведьме за то, что она наконец-то сумела спасти меня от этого кошмара. Мы оба почти плакали от избытка чувств. Знаешь, у меня отчего-то сразу появилось чёткое ощущение, что Сотников больше не потревожит меня. Это было какое-то шестое чувство. Я просто об этом знала и всё. И потому была счастлива. Но перед тем как уйти, Александра Федоровна позвала меня в свой кабинет для небольшого разговора.

– Присядь, девочка моя, – произнесла она, и ее красивое лицо вновь сделалось немного старше. – Знаешь ли ты о том, что ты тоже уродилась на этот свет ведьмой? Я внимательно изучила твой взгляд и всю твою природу, пока ты спала. Я проверила и твою родословную. Твои родители оба занимались оккультизмом. Но это был Спиритизм и Белая магия. Но в прошлом твоего рода есть и тёмные маги. И ты с легкостью можешь унаследовать их дар. Его надо развивать. Но для этого тебе необходимо будет вступить в наш ковен. Вернее, я должна буду тебя посвятить. А потом ещё долго учить. Желаешь ли ты себе такую судьбу?

Я была жутко растеряна.

– Вижу, что не готова ты. Тогда живи пока в миру. И наслаждайся этой жизнью. Возможно, что ты ещё встретить в скором времени свою настоящую любовь.

– Так я уже замужем, – пролепетала я.

Ведьма лишь с тихой усмешкой покачала головой.

– Я не стану открывать тебе судьбу. Но любовь однажды постучится в твое сердце. И это будет настоящая любовь.

– Спасибо, мадам, – произнесла я, наклонив голову в почтении. – Я обязана вам жизнью.

– Очень может быть, что наступит время, и мы вновь встретимся с тобой. А насчет обязательств… Ты, кажется, забыла о том, чем заплатила мне за этот обряд.

И тут я вспомнила. Ребенок… Видимо, у меня никогда уже не будет детей.

– Иногда даже счёт не принимается к оплате. Если ты встретишь настоящую любовь, то заклятие перестанет действовать, и очень может быть, ты родишь здорового ребенка. Ты поняла?

– Да, мадам… Благодарю вас!

– Но, настоящую любовь встретить очень сложно, – произнесла она, и её губы тронула грустная улыбка.

Я же промолчала в ответ.

– И не забудь, что змеи теперь – это твой талисман и твоя сила. Тебя теперь не укусит ни одна ядовитая змея. Это твой тотем. У тебя самой теперь изменится взгляд. Иногда он будет пугать несведущих и глупых людей. Дружи со змеями и люби их. Теперь ты их заклинательница.

На этом мы и расстались.

– Теперь я понимаю, отчего ты ищешь в лесу ужей, – произнёс Михаил.

– Я не только ужей собираю. Но и ядовитых змей, – с улыбкой произнесла Барбара. – Они в правду меня больше не кусают, а я их кормлю и глажу по спинкам.

Он сам не понял, сколько длился её рассказ. Судя по тающей полоске света, идущей из-за плотных портьер, за окном наступил вечер.

Как только Барбара вспомнила о своих рептилиях, ему показалось, что душный воздух комнаты, занавешенной плотными портьерами, наполнился каким-то лесным ароматом. Так свежо пах только ночной лес – фиалками, папоротником, мхом и сырым дерном. Он пристально посмотрел на её светлое лицо, обрамленное тьмой чернильных волос, и ему почудилось, что её волосы перестали быть статичными. Они ожили и как-то странно зашевелились. Длинные локоны отрывались от спины и взвивались над головой. А после вновь опадали на молочные плечи. Он зажмурил глаза, пытаясь избавиться от наваждения. Но смоляные пряди с тихим, стрекочущим звуком заскользили по её чистому лбу и маленькой голове. Он понял, что это были не волосы. Это были аспидные змеи. И одна из тонких и гибких рептилий соскользнула с её макушки и, упав на голые груди, скрылась в ложбинке кружевного лифа.

Гладышеву стало не по себе. Он машинально зажёг спичку и поднес её к лицу Барбары. Она отшатнулась от огня.

– Что с тобой, Миша?

– Ничего, любимая, мне просто померещилось…

* * *

После наваждения, оказавшегося ночным миражом, Гладышев долго курил, пуская по привычке кольца в светлеющий потолок, а Барбара лежала на его руке и немного дремала. На улице стояла Белая ночь, от которой они прятались за плотными портьерами. Он сходил на кухню и принёс бутылку вина. Потом они пили и вели неспешную беседу о каких-то пустяках. Он нежно целовал её в смеющиеся губы и светлый лоб, но отчего-то прежней близости и страсти в этот вечер меж ними уже не было.

Она ещё что-то довольно долго рассказывала ему о своём детстве и учёбе в институте. Он, словно издалека слышал журчание её мягкого голоса, а потом он провалился в глубокий омут крепкого сна.

Когда проснулся, её рядом не оказалось. Он позвал её по имени, но ответом была полная тишина, прерываемая токаньем старых ходиков. Он соскочил с кровати и заглянул в уборную. Потом, по очереди, он обошел все комнаты, но Барбары нигде не было. Он вышел на крыльцо. Но и во дворе ее тоже не было. Когда он вернулся в столовую, то не сразу увидел на стуле её аккуратно сложенный пеньюар, на котором лежал листок бумаги. Это была записка.

«Дорогой мой Мишенька, спасибо тебе огромное за те часы, которые я провела с тобой в этом доме. Я очень признательна тебе за твою ласку и любовь.

Прости меня, Миша, но мы не сможем быть вместе. Я замужем, а ты женат. Такова судьба, которой мы должны подчиниться.

Миша, я ведь недаром рассказала тебе вчера лишь о части собственной жизни, для того, чтобы ты понял, что тебе не стоит связываться со мною. Мы очень разные. Из разных миров. И мой мир – это спиритизм и магия. Тебе же чужды мои интересы.

Ты очень хороший, добрый и умный человек, но я тебе – не пара. Возвращайся, пожалуйста, к жене.

Прости ещё раз за всё, твоя Барбара».

* * *

– Ну, и куда же, чёрт побери, ты пошла? – произнес он вслух. – К Борисовым? Или вообще уехала в неизвестном направлении? И, чёрт побери, что в таком случае я стану делать? А?

Он медленно прошёлся по пустой кухне, а после плюхнулся на стул и, схвативши в руки ее пеньюар, поднес его к лицу. Он вдохнул её аромат, и от тоски у него заныло всё тело.

«Я сейчас же пойду к этим чертовым Борисовым, и если она там, то я её украду. Прямо при всех. Довольно с меня. Я не стану без неё жить…»

Прошло три часа, в течение которых он просто лежал на кровати и курил, думая о Барбаре. Ему казалось, что даже солнце яркого полдня светит в окна как-то мрачно, глупо и гадко. Что ему было это солнце без неё? Что значит теперь весь этот мир без неё?

Он принял ванну, надел летнюю пару и, тщательно причесавшись перед зеркалом, решительно направился к выходу. На мгновение глаза задержались на металлическом настольном календаре, стоящем на письменном столе кабинета.

«Интересно, какое же сегодня число? – подумал он – Похоже, пролетела целая неделя. Надо бы отбить телеграмму жене. Наверное, она сходит там, бедная, с ума».

Он разыскал Гордея в дворницкой.

– Гордей, – окрикнул он приказчика.

– Что, ваше благородие, надобно ещё что-то купить? Скушали вчерашнее?

– Да, нет же, – досадливо отмахнулся Гладышев. – Всё, что ты купил, пока так и стоит в погребе. Мне от тебя надобно иное…

– Чего же изволите?

– Съезди прямо сейчас в посёлок на телеграф и отбей моей жене текст этой телеграммы. Слышишь? – он протянул листок.

– Слушаю-с, Михаил Алексеевич. Всё сделаю, как пожелаете.

Гладышев в ответ кивнул и вышел из дворницкой. За час до этого он сидел в своем кабинете перед чистым листком писчей бумаги и соображал, как бы половчее написать Татьяне письмо. Но писать жене письмо ему совсем не хотелось. Он со стыдом думал о том, что на днях ему придётся с ней все-таки поговорить и признаться в том, что он любит другую женщину. Господи, какой же после этого будет скандал, с унынием рассуждал он. Она же закатит мне такую истерику. Как же быть? Нет, я должен сначала бежать. Бежать тайно. Я сниму все деньги со своего счёта, и мы с Барбарой покинем Петербург и саму Россию. Для начала поедем в Париж. А потом… Потом я уже напишу из-за границы Татьяне письмо, в котором признаюсь во всём. И потребую развода. А пока… Пока она не должна ничего заподозрить.

И всё же писать ласковое послание, с поцелуями в конце, ему вовсе не хотелось. Когда весь родительский дом пропах ненаглядной Варварой, тем самым чистым запахом, который напоминал ему аромат белых роз, когда их общее ложе ещё хранило тепло её соблазнительного тела, когда каждая комната помнила звуки её нежного голоса, он не мог думать обо всех прочих женщинах, даже о жене. Отсюда, издалека, жена казалась совсем чужим и чуждым ему человеком. И вместе с тем ему было очень совестно перед Татьяной. Совестно и жаль её, до ноющей боли в сердце.

– Господи, прости меня, я грешен. Я женился не по любви. Я измучил себя и свою венчанную супругу. Дай мне силы во всём разобраться и уладить всё так, чтобы предстоящая разлука не стала для Татьяны сильным ударом.

И он перекрестился на образ Спасителя, висевший в углу.

– Хотя, кого я обманываю? Не было сильным ударом? – он передразнил сам себя. – Миша, ты хоть слышишь, о чём говоришь? Да, она так любит тебя, что скорее убьёт, чем отпустит с миром. Нет, надо бежать. Только бежать. Почти без вещей. Бог с ними, с вещами. Скажу, что еду к товарищу по вопросу научной работы…

Он сидел ещё какое-то время, с трудом соображая о том, какие же слова написать Татьяне в письме. Укоры совести безумно мучили его. В голову не приходили ни слова, ни готовые фразы. Наконец, он взял перо и размашистыми буквами написал текст телеграммы:

«Сильно занят по ремонту дома и прочим делам. Скоро буду. Целую, Миша».

– Да, пусть так, – прошептал он. – Отправлю лишь короткую телеграмму.

* * *

Когда он шёл к дому Борисовых, то специально замедлял шаги.

«Получается, что я не был у них целую неделю, – с досадой думал он. – Что придумать по этому поводу? Скажу, что уезжал по делам. Бабка, пожалуй, не поверит. Начнет обо всём досуже расспрашивать. Ах, да бог с ней. Мне главное – Вареньку увидеть».

Когда он подходил ближе к Борисовской даче, то услышал звуки граммофона. Звучал голос Шаляпина. Прямо перед домом стоял деревянный стол, застеленный чистой скатертью, а на столе пыхал жаром пузатый ведёрный самовар. Вокруг стола сидело все семейство Борисовых – Наталья Павловна, ее розовощекий супруг Юрий Владимирович и незабвенная Анна Генриховна.

Странным было то, что Барбары среди них не оказалось. У Михаила от тоски сжалось сердце. Где же она, подумал он. Куда могла исчезнуть? Неужели же она не у Борисовых? Но, где же тогда?

Несмотря на тревожные мысли, он постарался напустить на себя вальяжное и почти равнодушное выражение лица. Первым его заметил Юрий.

– О, Михаил Алексеевич, сколько зим, сколько лет! Где же вы пропадали? – он привстал из-за стола и с радушием двинулся навстречу гостю. – Присаживайтесь, а мы вот, как раз, чай пьём с прошлогодним мёдом. И кренделя с маком нынче славные. Угощайтесь.

Гладышев по очереди поздоровался с семейством Борисовых, не забыв приложиться к пухлой морщинистой ручке Анна Генриховны, которая буравила его своим въедливым и испытующим взглядом.

– Долго вас, голубчик, не было. Небось, за супругой в город ездили?

– Ездил, ездил, – нарочито осклабился Гладышев. – Только не к супруге, а по своим научным делам. В Псковскую губернию.

– Вот как? А мы уж думали, что домой вы укатили, к Татьяне Николаевне.

– Пока нет. Но скоро поеду.

Наталья Павловна со сдержанной улыбкой, искоса поглядывая на Гладышева, налила ему чаю и пододвинула тарелку с кренделями и розетку с медом. Наш герой принялся медленно пить ароматный чай. Он делал это лениво, смакуя засахаренные комочки мёда. Причмокивал губами и рассматривал в саду разросшиеся пионы.

– Какие у вас красивые цветы, – так же лениво произнёс он. – Хочу себе такие же посадить.

Он слышал, как Анна Генриховна стала перечислять ему сорта ранних пионов. В ответ он кивал с отстраненным и чуть надменным видом. Ему хотелось произвести впечатление равнодушного обывателя дорогой дачи.

– А почём нынче яйца? – так же вальяжно и невпопад спросил он и посмотрел куда-то поверх головы Борисовской тёщи.

«Какие яйца, Миша? – думал он. – Что только ты несёшь? Зачем тебе яйца?»

С большим трудом ему удалось не обнаружить собственного беспокойства. Все ответы Борисовых он, конечно же, пропускал мимо ушей. В голове, словно молот, звучал один и тот же вопрос: ГДЕ ЖЕ ОНА? КАК БЫ ЛОВЧЕЕ ИХ РАССПРОСИТЬ О БАРБАРЕ?

К счастью, Анна Генриховна сама начала говорить о том, что нынче его интересовало более всего на свете:

– А вас пока не было, мы уже совсем было заскучали. Так уж совпало, что и вы уехали, и наша дорогая Барбара.

– Да? – он равнодушным взглядом скользнул по лицу бабки.

Но она, к счастью, продолжила:

– А сегодня у нас двойная радость: рано утром Барбара вернулась из Петербурга, а тут и вы нас порадовали своим возвращением, – после этих слов она как-то по-особенному, опустив подбородок и сузив и без того маленькие глазки, более пристально посмотрела ему в лицо.

«Браво, Миша, – думал он. – После сегодняшней встречи с Борисовской бабкой, тебя можно брать в труппу к самому Станиславскому. Он бы поверил в твою игру…»

– Вот даже как? Значит, нас обоих не было? – он старался умерить радостный блеск собственных глаз.

Она здесь! Слава богу, она здесь, думал он, готовый закричать на всю округу: Аллилуйя!

Но вместо этого он откусил приличный кусок макового кренделя и запил его глотком чая.

– Так, где же наша певунья? – как можно равнодушнее спросил он.

– Почивает с дороги, – насмешливо ответила бабка. – Уж, какая нынче молодежь-то хлипкая пошла. Не то, что мы. А эти – чуть проехали в поезде, уже устали.

– Мама… – встряла Наталья и с укоризной посмотрела в сторону Анны Генриховны. – Ну, чего ты? Пусть человек отдохнёт с дороги.

– Пусть, – бабка поджала губы. – Кто ж ей не дает…

Гладышев молчал, ожидая ещё хоть какой-то информации о Барбаре.

«Как же всё нелепо, – с досадой думал он. – Зачем она ушла? Ведь ещё сегодня ночью она лежала на моей руке, и я чувствовал её горячее живое дыхание. Ещё ночью я видел её всю, нагую и прекрасную. Честную и лживую, святую и порочную, искушенную и наивную. Всё это сочеталось в ней в самых, что ни на есть волшебных пропорциях. Ведьма, колдовка, змея! Petersburg Witch! Чёрт знает, что за девка!

Ну, скажите же… Скажите, когда она спуститься вниз? Когда я её увижу? А, может, послать их всех к чертям собачьим и закончить ломать всю эту дешёвую комедию? Скандал так скандал. Пусть! Зайти в дом и вынести её сюда, во двор, прямо на руках. Вынести, украсть и сбежать. Сбежать подальше от всех этих людей. Из этого города. Лишь бы только с ней. Ибо, без неё вся жизнь теперь не имеет смысла».

Но вместо этого он поднялся из-за стола и, поблагодарив хозяев, стал прощаться.