Змея. Часть 2

«Сколько же ему лет? – думала она. – Он ведь моложе меня. И эта ровная, чуть смуглая кожа. Он так же красив, как и его сестра. Этот длинный тонкий нос. А глаза… Какие дерзкие у него глаза. Наверное, он еврей. Или поляк? Кто же он? И всё же, сколько ему лет? Он не по годам умён, и хитёр, и порочен…»

Его дыхание было ровным, тихим и лёгким. Но вдруг ей показалось, что он перестал дышать и замер. Замер и быстро открыл глаза. Совсем рядом она увидела его внимательный взгляд – черные, расширенные, словно в лихорадке зрачки, и выпуклые белки глаз в небольших красноватых прожилках. Это был взгляд совсем молодого мужчины, почти парня. Лихой и вызывающий. На неё никто и никогда так не смотрел – дерзко и жадно. Она смутилась и покраснела.

– Булочка моя, – он быстро перевернулся на живот и поменялся с ней местами.

Он легко навис над ней. Она же, робея, вновь зажмурилась.

– Не ври мне, булочка, – шептал он и целовал, прикусывая, её подбородок, шею, плечи. – Не ври, ты давно не спишь.

– Не сплю, – хохоча, отмахивалась она.

– Танечка, ты любишь меня?

– Да, как же ты такие вопросы мне задаешь, Григорий Александрович?

– Ты любишь меня? – повторил он. – Я хочу, чтобы ты меня любила так же, как его! Нет, не так… Сильнее, чем его.

– Гриша, но я не могу вот так. Я же его жена.

– Он недостоин тебя. Это ошибка. Он – не твой мужчина.

– Это всё слишком быстро. Дай хоть опомниться.

– В любви всегда всё бывает слишком быстро, либо уж никогда…

Она легла и, раскинув полные руки, уставилась в потолок.

– Как же все странно… – прошептала она.

– Что именно?

– Вот это всё. Разве я тебе нравилась?

– Конечно, нравилась. С первого дня.

– Погоди, а помнишь, как ты приказал мне пройтись по комнате, и потом у тебя было такое лицо, будто ты вместо меня жабу увидел или гадюку. Я жутко не понравилась тебе?

– С чего бы это? Я лгал. С самого первого дня я находил тебя красивой. Несчастной, глупой, но очень красивой. И это злило меня. Я был зол на твоего счастливчика Гладышева.

– Из-за чего же?

– Из-за того, что он заполучил такую прекрасную и любящую женщину, а сам не рад своему счастью.

– Бог с ним, – она тяжело вздохнула.

– Ты так и любишь его?

– Не знаю… Наверное, люблю. А, впрочем, теперь уже я ничего толком не знаю.

– А меня? Меня ты любишь?

– Ты как маленький, Гриша.

Он уткнулся носом в её полную грудь.

– Ты похожа на мою маму… Даже запах…

* * *Санкт-Петербург, Гатчина. Это же самое время

Ночью он почти не спал. Он смотрел на спящую Барбару и вспоминал все её диковинные рассказы. Умом он понимал, что всё то, что делали с ней в том самом замке, в Нормандии, было продиктовано лишь необходимостью. Так её спасали! Но, чёрт побери, отчего? От какого-то мертвого и весьма странного джентльмена? Погоди, Миша, неужели ты готов поверить во всю эту чертовщину с призраками? Зачем тебе всё это, Миша?

– Наверное, потому, что я ее сильно люблю! – прошептал он вслух невидимым собеседникам. – Господи, во что только я вляпался?

Живое воображение уносило его в тот самый замок, о котором она так откровенно рассказывала.

«Голая, на виду у двенадцати мужчин? Извивалась от страсти? С раздвинутыми ногами и своим черным выпуклым лобком! – кровь ударила ему в голову. – Да, она точно ведьма! Шалая и распутная ведьма, но как же она хороша! А я? Я идиот! Я попался на её ловкий крючок. Я мечтаю взять её в жены, но как же я с такой стану жить? Она ведь погубит меня».

– Ну и пусть… – вновь шептал он, глядя в окно на светлеющее небо.

На рассвете он сам сходил к Гордею и велел ему снова съездить в поселок и купить разной провизии. Пока Гордей ездил за покупками, его жена вновь принесла им к порогу заднего двора корзину с пирогами, покрытую белой тряпицей.

К моменту её пробуждения он уже приготовил ей завтрак.

Когда он смотрел на то, как она с аппетитом уплетает пироги и запивает их горячим кофе, то все неудобные мысли, которые мучили его прошедшую ночь, вдруг куда-то испарились.

– Барбара, милая, мы должны быть вместе. У меня есть некоторые сбережения, и на первое время нам хватит. Я полагаю, что нам надо сначала уехать за границу. В Вену или Париж. Куда ты больше хочешь?

– Я люблю Париж. Хоть с ним связаны не самые лучшие воспоминания.

– Вчера ты оборвала свой рассказ.

– Я помню, – она кротко улыбнулась. – Миша, я люблю тебя и понимаю твою ревность. Но она просто меняет твое лицо.

– Всё так. Наверное, со стороны я кажусь эдаким Отелло, – он присел перед нею прямо на пол и обхватил руками её колени, облаченные в ажур пеньюара. – Чёрт, я понимаю, что иногда выгляжу смешным, но я ничего не могу с собою поделать. Девочка моя, Варенька, ты свела меня с ума.

Она наклонилась к нему и обхватила ладонями его лицо.

– Миша, ты такой красивый…

– Пойдём в спальню… Я хочу тебя безумно, – шептал он, задирая подол её пеньюара.

Когда они вернулись в спальню, а она легла на подушки, он присел рядом.

– Ты сказала вчера, что лежала на том жертвенном столе почти обнаженная?

– Рубашка была широкой, и маркиз заголил ее до самых подмышек.

– А тем храмовникам, в черных сутанах, было всё видно? Видно твоё голое тело?

– Я думаю, что да. Хоть они и не стояли близко.

– Покажи, как ты лежала? Ноги, живот, всё покажи… и подними пеньюар до горла. Я хочу всё это видеть. Он ведь до горла задрал тебе ту, старинную рубаху?

– Да, почти до горла, – кивнула она.

– И на лицо?

– Нет, лица он не закрывал.

– Сделай всё так же.

Она, тяжело дыша, исполнила его просьбу – подол кружевного пеньюара был задран до подбородка, обнажив полные груди, живот и выпуклый лобок, покрытый тёмными густыми волосами. Помимо этого она чуть раздвинула сомкнутые стройные ноги.

– Ты так вот и лежала?

– Так… – прошептала она.

– А ноги? Ноги были раздвинуты так же или сильнее?

– Так же…

– Лжёшь! Ты раздвинула их перед всеми, чтобы они увидели у тебя всё…

– Миша, прекрати… – она мотнула головой и с томной, чуть вызывающей улыбкой посмотрела на него. – Прекрати…

– Не раздвигала их перед маркизом и теми мужчинами?

– Нет… – хохотнула она.

– Тогда раздвинешь для меня.

Он навалился на неё и, подмяв под себя, с силой развёл ей колени. Они легко распахнулись в стороны, словно крылья яркой бабочки.

– Блудница, ты вся течёшь… Ведьма моя, змея, – рычал он, сатанея от страсти.

* * *

Через пару часов, обессилив, они вместе пили вино, а он курил сигару и бесстрастно смотрел в потолок.

– Хочешь, я расскажу тебе, что было дальше?

В ответ он кивнул и повернулся на бок.

– Дальше маркиз де Траверсе позвал нас на завтрак.

– На завтрак? Вот как? А что, та славная компания неведомых храмовников тоже присутствовала на вашем завтраке?

– Нет, что ты. Эти господа разъехались ещё ночью. Сразу же после обряда. Они никому, кроме маркиза, не могут открывать свои лица. Среди них, как я уже сказала, могли быть всем известные персоны – политики и государственные деятели, а может учёные или даже актёры.

– Славно… И может, ты потом с кем-то из них общалась, но они не показывали даже виду?

– Очень может быть. В общем, завтракали мы лишь втроем: сам маркиз, Казимир и я. Кстати, та самая служанка перед завтраком зашла ко мне в комнату со старинной шкатулкой, забрала у меня ту рубашку и аккуратно уложила её назад, под замок.

– До следующих тайных обрядов?

– Наверняка…

– И что же дальше?

– Завтрак прошёл в большой и светлой столовой. Нам подавали булочки бриошь, свежее масло, ветчину и кашу. После завтрака маркиз сообщил нам с Казимиром, что считает наш приезд к нему ненапрасным, ибо вчерашний обряд прошёл весьма удачно:

– Скажу откровенно, я не совсем был уверен в результате, – произнёс он, глядя на меня строгими глазами. – Я шёл наугад, когда читал заговор и проводил весь этот обряд. Я делаю подобное впервые. Опустим все подробности, они нам нынче не нужны. Я вот, что хотел сказать вам обоим. И это очень важно.

Мы с Казимиром оба напряглись.

– Скажите, Казимир Викторович, а кем был это ваш господин Сотников?

– Он был ужасным человеком. Не порядочным и мелким подлецом. Не без его помощи был отравлен отец Барбары. А потом он пытался совратить мою жену в те годы, когда она была почти девочкой, юной и неопытной. Она, в силу отроческих лет, совсем не могла от него защититься. И если бы не я, то… бог знает, что с ней сделал бы этот негодяй Сотников. Его, кажется, звали Николаем Ивановичем.

– Я всё понимаю, Но это, как бы вам сказать, моменты лирические. А я привык опираться лишь на сухие факты и опыт, – произнёс маркиз.

– Как же, простите, лирические? Если он сделал невыносимой жизнь моей супруги ещё в раннем юношестве. А ныне и вовсе желает забрать её на тот свет?

– Да, несомненно, это для вас является большой трагедией. Но об этом чуть позже. Я вот, что хотел вам сообщить. И это очень важно. Это в последнем воплощении сей Николай Иванович был обычным обывателем, не проявившим себя никак иначе, как убийцей, стяжателем и приверженцем разврата. А в одном из прошлых воплощений он был довольно известным питерским тёмным колдуном, имеющим, кстати, неплохую силу. И потому, сразу после смерти, его дух вспомнил о том, кем он был накануне. Произошло слияние нескольких его воплощений, и пред нами предстало уже эдакое чудовище, имеющее значительно более страшные характеристики, чем мы могли от него ожидать.

– Ах, вот оно что. То-то я думал, что не по чину эту мерзавцу столь наглое поведение.

– Покровители у него теперь сильные. Вот он и ведёт себя столь развязано и безнаказанно.

– Теперь я понимаю… Но ведь старинный обряд должен нам помочь?

– Должен, несомненно. Я и мои товарищи применили всю свою мощь, всю свою силу, дабы этот призрак навсегда покинул земную юдоль и более не пробирался в мир живых коварным лазутчиком.

– Я очень благодарен вам, маркиз, – произнес Казимир.

– А теперь по поводу вашей супруги… Она ведь мне не помогала в ночном обряде, а скорее мешала.

– Это почему? – нахмурился Казимир.

– Я не стану читать ей морали. Даже при всех титулах я не привык вставать на «высокие моральные котурны» и наблюдать за грехами прочих свысока. И потом Барбара Александровна давно уже взрослая женщина. Это – вопрос выбора её души. Однако ей надо больше и чаще молиться и держать пост, дабы, такие, как Сотников или ему подобные, не могли подобраться к ней и близко. Трудно прогнать волка, которого часто кормишь с руки. Несколько веков назад вашу жену бы предали суду Святой инквизиции. И, возможно бы, осудили.

– За что? – вырвалось у меня.

– За вашу греховную суть, мадам. Вы слишком порочны по своей природе… Засим я не намерен вас задерживать, господа, – он сухо кивнул и удалился.

А мы с Казимиром сразу после завтрака покинули его замок, а после и сам Руан.

– М-да… Для таких как он, всякая нормальная женщина считается порочной. Так всё-таки эта поездка оказалась ненапрасной?

– Эффект от обряда продолжался довольно долго. В течение нескольких месяцев я всеми ночами спала спокойно. Тогда мы пробыли в Париже ещё четыре месяца, а после переехали в Польшу. В родной город Казимира, туда, где находилось его родовое имение. В пригород Гданьска. Родители Казимира оставили ему в наследство крепкий двухэтажный каменный дом с портиком и фронтоном. Правда, всё поместье требовало большого и капитального ремонта, но у Казимира никак не доходили до этого руки, ибо мы не жили с ним на одном месте, а всё время путешествовали. Но он и ныне мечтает о том, что когда-нибудь мы окончательно переберемся к нему на родину и будем там жить.

– Не дождется, – зло процедил Гладышев. – Ну, и что было дальше?

Глава 2

– А дальше… – она лукаво посмотрела ему в глаза. – Дальше мы стали проводить спиритические вечера прямо в его доме. К нам приезжали гости из Кракова и Варшавы. Там, на родине Казимира, у нас всегда были желающие для проведения наших сеансов. Опять образовалась очередь. Помимо прочего, Казимир довольно часто уезжал из поместья по своим делам…

– Политика?

– Да, я тебе уже говорила. И не стану к этому возвращаться.

– Мне кажется, что полиция уже обыскалась твоего благоверного…

– Не говори так, – вдруг с раздражением произнесла она. – Я знаю, что в тебе говорит лишь ревность. Я верю, что, даже учитывая все наши обстоятельства, ты не готов пойти на подлость, ради поражения своего соперника.

– Ты права, Варвара. Я на такие вещи не способен. Прости меня, милая. Иногда я увлекаюсь, и с моего языка слетает то, что не должно произноситься вслух любым порядочным человеком. Ты можешь быть уверена в том, что я никогда не нанесу твоему супругу удара в спину. Я могу сколь угодно быть влюбленным и несчастным от этого, сильного чувства, но даже ради него я не способен пойти на явную подлость.

– Хорошо, Миша, – она наклонилась к нему и легко поцеловала. – Я верю тебе.

– Ты можешь даже не сомневаться. Мои родители воспитали меня порядочным человеком… Я, разумеется, не стану ныне злоупотреблять этим понятием в отношении любовных чувств, ибо ты можешь весьма резонно попенять мне на то, что ежели я порядочен, то отчего же изменяю своей жене. Я знаю, что слишком виноват перед нею. И намерен в скором времени прервать этот вечный круговорот лжи. Ибо, она недостойна такого подлого обмана.

– Миша, перестань. Я ведь имела в виду иное.

– Я знаю, что иное. Но, говоря о самом себе, как о порядочном человеке, мне хотелось бы и в прочих жизненных обстоятельствах не иметь никаких лазеек для совершения аморальных поступков.

– Ну, ты разошелся не на шутку. Давай на время запретим себе говорить о наших адюльтерах. Это – вопросы другой нравственности. Я же апеллировала немного к иным понятиям.

– Я знаю и всё же…

– Миша, да, замолчи же ты! Не то мы и вправду поссоримся. Слушай далее. Наши с Казимиром сеансы теперь проходили в овальном зале его поместья, расположенного на втором этаже. И вот однажды, как я помню, мы вызывали дух одной почившей княгини. Её дух вызывали родственники, дабы посоветоваться о разделе фамильного наследства. В зале присутствовали ещё какие-то гости – несколько дам и господ. Все они были люди пожилые, из местной польской знати. Часы пробили полночь. Казимиру удалось призвать дух старой княгини. Как сейчас помню, её звали Каролиной. Я даже видела её портрет, написанный тамошним художником. Казимир начал привычное общение с этой самой Каролиной. Он задавал призраку вопросы и получал ответы. Я помогала ему в установлении этой зыбкой связи. Как вдруг я ощутила знакомый запах. Тот самый аромат мертвой туберозы. Вернее, легкие намёки на него. Уже тогда я подумала о том, что этот аромат мог мне просто померещиться, ибо важные пожилые дамы, присутствующие на оном мероприятии, были надушены сверх меры какими-то приторными, застарелыми духами, смешанным с запахом нафталина.

Если бы не одно обстоятельство. Ты знаешь, что все наши сеансы происходят почти в полной темноте, и лишь пламя свечей освещает стол и середину тех комнат, где происходит само таинство. И дальние углы чаще всего остаются тёмными. Я не скрою, иногда там и вправду роятся привидения. Те призраки, которые не были вызваны из Тонкого мира, но оказались на сеансе случайно и по разным причинам. Наиболее частая причина – это обыкновенное любопытство. Духи ведь тоже бывают весьма пытливы. И многие из них тихо присутствуют на наших сеансах, а после так же тихо уходят в свои миры.

– Вот даже как?

– А ты сам разве не чувствовал это, когда весной следовал за нами от дома к дому? Не чувствовал особые сквозняки, порой и ветер, и запахи сырой земли?

– Может и чувствовал, – Гладышев пожал в недоумении плечами. – Меня, знаешь ли, более всего интересовала та самая ваша Эктоплазма.

– Далась она тебе! – Барбара фыркнула.

– А как же. Как вспомню ее выход изо рта твоего благоверного, так вздрогну…

– Опять ты за своё.

– Обещай же, что когда-нибудь ты мне всё расскажешь об этой гадости.

– Мне нечего тебе рассказывать, кроме того, что ты видел. Это та самая субстанция, из которой медиум может формировать тело бесплотного духа.

– Варя, при всём уважении ко всей этой чертовщине и святым обрядам ваших храмовников, я никогда не поверю, что вся эта скверна, которую изрыгал твой поляк, не имеет материальной природы.

– Она существует в природе духов, но не людей.

– Ладно, оставим до поры сей спор. Я чувствую, что мне ещё придется докопаться до истины. Знаешь, что я когда-нибудь сделаю?

– Что же?

– Я надену на себя перчатки и не побрезгаю ухватить твоего муженька за эту белую, склизкую дрянь. И тогда я докажу вам, что сие есть подлый обман!

– Ты невыносим!

– А я не желаю, чтобы меня бесконечно дурачили.

Они какое-то время оба молчали, изредка бросая надменные взгляды в сторону друг друга. Первым не выдержал он:

– Ну, что было дальше?

– А дальше я увидела среди колыхания теней образ незабвенного Сотникова. Он смотрел на меня, опустив бледное лицо, и скрестив на груди руки. Даже издалека я разглядела его гадкую самодовольную улыбку. Я поднялась из кресла и хотела, отбросив все страхи, пойти ему навстречу, но он исчез. Он растаял на месте, скользнув в сторону бархатной портьеры. Я дождалась окончания сеанса и обо всем рассказала Казимиру.

– Выходит, что обряд не подействовал на него? – обескураженный Казимир был расстроен не меньше меня. – Кто же в состоянии изгнать это чудовище?

– Может, нам просто надо забросить все наши сеансы? Эти вечные игры с Тонким миром…

– Если бы всё было так просто? Ты полагаешь, что этот злой призрак перестанет тебя посещать, если мы предадим наше призвание?

– Кто знает… Может и так.

– Он никогда не отстанет от тебя. Даже, если ты укроешься от всего мира в монастыре, в монашеской келье. Он всё равно рано или поздно придёт за тобой.

– Так что же мне теперь делать? – я горько заплакала. – Мало того, что я могу умереть для этого мира, так вдобавок это чудовище похитит и мою душу. И я должна буду стать его женой в самой Преисподней.

Казимир принялся меня утешать.

– Мы вновь поедем в Россию. А там я покажу тебя одной женщине. Она очень сильная ведьма.

– Ведьма?

– Да, она питерская ведьма.

– Казимир, мне уже страшно.

– Если нам не поможет она, то уже вряд ли кто-то поможет.

* * *

– Прости Барбара, но если уж говорить об оккультном, то не лучше было бы тебе и твоему мужу обратиться за помощью в Православный храм? Может, вам просто необходимо было покаяться? И тот маркиз был отчасти прав?

– Если ты полагаешь, что я не посещаю Православную церковь, то ты ошибаешься, Миша. Я довольно часто бываю на утренних и вечерних молитвах. Да и сам Казимир часто молится. Правда, он католик. Не думай о том, что если мы оба занимаемся спиритизмом, то являемся неверующими людьми. Это совсем не так. Я полагаю, что провожу в молитвах больше часов, чем многие иные, обычные женщины.

– Ничего тогда не понимаю.

– Может, я объясню сейчас путано, но всё же я попробую… Понимаешь, с тех, кто искушен, спрос намного больше. Если ты служишь нескольким силам и вынужден работать со всеми сразу, то они не только помогают тебе. Помимо помощи, они сразу и к ответу призывают. Иными словами, если обычный человек, который не сует свой нос в какую-либо мистику, тайные обряды и оккультизм, может рассчитывать при известных обстоятельствах на помощь Господа Бога, то, люди подобные нам, даже молясь на коленях, вряд ли получат мгновенное облегчение.

– Да, почему же?

– А потому, что «Во многой мудрости – много печали». И если ты полез туда, куда тебя никто не звал, и познал то, что не положено знать обычному смертному, то и справляйся сам с издержками своего ремесла. С такой бедой, как этот Сотников.

– М-да, довольно резонно.

– Я не сразу стала разбираться во всех этих тонкостях. Меня им научил отец, брат и сам Казимир. А у них были и свои учителя.

– Господи, бедная Варенька, ты могла прожить совсем иную жизнь. Зачем же тебе такие сложности?

– Это судьба, Миша. Я – старый и опытный дух. И я не могла бы прожить эту жизнь с легкомыслием и пустым сердцем. Это была бы уже не я.

– Да, кто искушен, с тех спрос иной, – пробормотал Гладышев. – Мудро сказано… Но, что же было дальше? Я даже боюсь тебя спрашивать о продолжении этой странной и неприятной истории.

– А дальше мы с Казимиром прервали все наши сеансы в Польше и поехали в Россию, в Санкт-Петербург. Обычно мы останавливаемся в столице в гостинице «Пале-Рояль». Но этот наш визит не был обставлен какой-либо пышностью. Мы не стали никого извещать о нашем приезде. Да и, по-правде говоря, мы оба с мужем были в таком паршивом настроении, что нам не желалось ни с кем общаться. Веришь, я ходила, словно тень и мысленно прощалась уже с белым светом. Однажды на улице я увидела похоронную процессию, и подумала о том, что скоро и меня вот так же повезут на кладбище.

– Перестань, иди ко мне, – Он притянул её за нежные плечи. – Жаль, что меня не было рядом с тобою.

– Даже, если бы ты был рядом, дорогой мой Мишенька, ты вряд ли бы спас меня от этой беды.

– Я бы держал тебя в своих объятиях и никуда не отпускал от себя, ни на шаг.

– Всё так, – с грустью отозвалась она. – Только однажды утром в своих объятиях ты обнаружил бы мое мёртвое тело.

– О, господи, Барбара…

– Да, Миша, те силы, которые могли меня забрать, не имеют материальной формы. Но они, увы, проникают всюду. И бороться с ними сложно.

– И что же?

– Мы сняли с Казимиром квартиру на Гороховой. А потом он оставил меня одну и пошёл договариваться о встрече со знаменитой питерской ведьмой. Её аудиенции мы ждали три дня. Кстати, как только Казимир оставил меня, и ушёл договариваться о нашем визите, я решила принять ванну. Я намылила голову, как это делала много раз, и закрыла глаза. И в тот же момент я почувствовала какие-то касания. Чьи-то руки трогали мои волосы, шею и грудь. И руки эти казались мне ледяными. И мыло… Мыло в тот же момент запахло тем самым, мёртвым цветком. И шепот… этот гадкий сладострастный шепот.

– Что он говорил?

– Он говорил: «ты моя» и прикасался к моим соскам, отчего те каменели, словно от кусочков льда, а по телу бежали мурашки… Стыдно сказать, но в эти минуты я вновь почти физически желала своего палача.

– Мерзкая скотина этот твой Сотников!

– Я сдержалась и не стала кричать. Я смыла голову водой и открыла глаза. Рядом со мной никого не оказалось. Но мой незримый враг подал мне явный знак. После его ухода, я словно обреченная, надела на себя чистую рубаху и легла на кровать, ждать своей смерти.

– Господи, девочка моя, да что же это такое!

– Не кричи, Мишенька. Я жива и я сижу сейчас перед тобою.

– Но, что только тебе пришлось испытать! Это же уму непостижимо.

– Меня спасли… И я очень надеюсь, что теперь мне ничто уже не угрожает. По крайней мере, с тех пор прошло уже пять лет, и Сотников пропал из моей яви. Пропал он и из моих снов.

– Кто же сумел его прогнать?

– Обо всём по-порядку. В тот день Казимир вернулся ближе к вечеру и сказал, что надо подождать три дня. За это трехдневное ожидание я была чудовищно измучена. И выглядела к концу срока, словно собственная тень. Поверь, я была настолько слаба, что мне уже совсем не хотелось двигаться. Мне стало казаться, что жизнь из меня вытекает по капле, и с каждым днём я становилась всё отстраненнее от всего происходящего. По глазам Казимира я видела, что он напуган теми изменениями, что происходили тогда со мной. Я таяла буквально на глазах. Когда мы поехали к ведьме, Казимир нёс меня уже на руках. И, знаешь, был момент, когда я бессознательно, сама начала тянуться к смерти. И тяга эта походила на страшную плотскую тягу. Казалось, что зов смерти похож на сильное вожделение, и стоит сделать лишь шаг, и сразу за ним меня ждёт высший триумф сладострастия…

– Когда я всё это слышу, мне становится просто невыносимо. Как жаль, что меня не было рядом.

В ответ она лишь улыбнулась.

– Итак, ведьму в миру звали Александра Фёдоровна. У неё даже была звучная и старинная дворянская фамилия – Сумарокова. А в среде петербургских ведьм её все звали не иначе как Алеста. Это кельтское имя.

– Вот даже как?

– Да, она жила на Васильевском острове. Её обширная и хорошо меблированная квартира занимала два этажа одного из респектабельных доходных домов, на Линиях. Когда мы добрались до неё, я еле стояла на ногах, поддерживаемая за плечи Казимиром. Александра Федоровна, как только увидела меня, сразу же всё оценила правильно. Она приказала отнести меня в одну из своих спален, а сама присела рядом. Сквозь туман я с трудом разглядывала её черты. Это была высокая и статная женщина, лет сорока, одетая в дорогое темное платье. На её шее поблескивало небольшое бриллиантовое колье. Скромное по виду, но чудовищно дорогое. Чёрные вьющиеся волосы обрамляли довольно миловидное, но вместе с тем строгое лицо. Тонкие черты становились резче, а глаза темнее, когда она была обеспокоена или немного задумчива. Когда же она вела непринужденные беседы, то её лицо казалось просто красивым. Эдакая светская львица и завсегдатай Петербургских салонов и шумных балов. Она была поистине очаровательна. Если бы я увидела её в свете, то никогда бы не догадалась, что эта модно одетая и шикарная дама является на деле настоящей ведьмой и предводительницей ковена питерских ведьм.