Змея. Часть 2

Лана Ланитова

Змея. Часть 2

Безумный сон. Правдив ли он, иль ложен, – как мне знать?

Но только вдруг я ощутил, что страшно мне обнять,

И я люблю – и я хочу – и я шепчу: «Моя!»

Но молча в памяти моей звенит: «Змея! Змея!»

Константин Бальмонт.

Глава 1

Поезд «Норд-экспресс». Октябрь 1910 г.[1]

Кенигсберг проезжали не вечером, как обещал проводник, а рано утром. Стоянка длилась более часа. Недавно прошёл дождь, и на улице стало свежее. Он спустился на крытый перрон роскошного вокзала. Прошёл мимо диковинных колонн в главный холл. С утра здесь было довольно публики. Провожающие и встречающиеся слились в одну безликую рокочущую толпу. С деловым видом шмыгали сутулые носильщики и лихие лоточники с пачками иностранных папирос и сигар. Продавали газеты и сладости. Разносчик конфет и пирожных, упакованных в шуршащую, глянцевую бумагу, подобострастно глядя на Гладышева, говорил что-то по-немецки, предлагая купить серебристые, словно литые плитки прусского шоколада. При виде разноцветного лотошного богатства, он вспомнил о том, как ОНА, жмурясь от удовольствия, надкусывала фигурный шоколад, и тот с приятным ломким хрустом дробился на её ровных, белых зубах. Он замер на мгновение, погрузившись в те далекие воспоминания.

– Bitte, Süßigkeiten, Schokolade, Marzipan, Lutscher![2]

– Nein danke.[3]

Нервная усмешка скривила губы.

– Nein… – вновь отрешённо повторил он и вошёл в главное здание.

Там он без труда разыскал буфет. Зачем я сюда иду, думал он по дороге. Я ведь и в ресторане могу купить любую бутылку вина, однако, ноги несли его, скорее по привычке. Мимо дефилировали строгие дамы и не менее аскетичные господа, кричали дети и лаяли шпицы. Из-за высокого купола вокзала каждый звук множился летящим эхом. Тут и там слышалась отрывистая немецкая речь. Меж колонн гулял сквозняк. Утра становились прохладнее, воздух стыл даже в помещении.

«Пожалуй, здесь многое выглядит иначе, – размышлял он. – Это не Россия. Чужие лица. Чужие звуки. Неприятная речь. Даже запахи другие. Хотя… бог с ними, с запахами. На что мне они? И все эти люди… Я вижу их впервые, и в то же время, через мгновение они исчезнут, словно призраки, растворяться в дымке вечности. В сущности их итак давно уже нет. Время беспощадно ко всему живому на этой планете. Все они куда-то спешат, торопятся, что-то говорят или даже кричат друг другу, и не знают, что всё давно тлен. И с точки зрения вечности, все они действительно давно мертвы. Как мёртв и я сам…»

Сквозь стеклянные двери с белыми иностранными надписями он прошел в фешенебельный буфет, за стойкой которого торговали две довольно симпатичные, полненькие немки в белых кружевных передничках. Когда он подошел ближе, чтобы рассмотреть витрину с множеством бутылок, продавщица принялась скороговоркой, с особой учтивостью предлагать ему всевозможные напитки. Ему не хотелось нынче ни пива, ни рейнского вина. Он надеялся взять что-то покрепче, чтобы крепче спать. Молча он ткнул пальцем в бутылку бренди под названием Асбах Уральт.

Позднее он пожалел, что не купил сразу две бутылки. Вернувшись в своё купе, он выпил большую рюмку золотистого бренди и вновь растянулся на кровати, уносясь воспоминаниями в то далекое и тревожное лето.

Санкт-Петербург, Гатчина 1907 г.

– А он?

– Он хрипло засмеялся каким-то металлическим смехом и ответил: «Я слишком долго ждал. Ждал долгие годы, когда ты из девы превратишься в настоящую женщину. И я дождался. И теперь нам пора. В том мире, откуда я прихожу, мне нужна любимая жена. Я забираю тебя. А здесь твои дни сочтены. Готовься. Скоро придёт твой час».

– Господи, а что же было дальше?

– Дальше он пропал. Я не спала всю ночь, забывшись тяжелым сном только под утро. Я ждала приезда Казимира. Когда он вернулся, я рассказала ему обо всем. О том, что меня вновь стал посещать призрак Сотникова. И мало того, я рассказала Казимиру о последних словах призрака.

– И что он?

– Он изменился в лице, но после совладал с собою и попытался меня успокоить. Хотя, я видела, что он и сам не на шутку перепуган. Он расспрашивал у меня какие-то подробности моей ночной встречи, потом что-то бормотал себе под нос, мычал, махал руками и призывал меня как можно скорее выбросить всё из головы. Потом он уходил в другую комнату, писал кому-то письма. Давал какие-то распоряжения портье. А после объявил мне, что завтра мы уезжаем в Нормандию, к одному его старому знакомому. Речь шла о неком маркизе де Траверсе. Он был французом, родившимся в России и, вновь перебравшимся во Францию, а конкретно в Руан.

Мы сели на поезд, и ужё через несколько часов оказались в его поместье. Это была огромная старинная вилла, больше похожая на Средневековый замок. Её стены были выложены из серого камня и возвышались на несколько этажей. Были здесь и круглые башни, и крепостная стена, и множество переходов. А сама вилла утопала в зелени старинной дубовой рощи. Её хозяин маркиз де Траверсе встретил нас весьма любезно. Хорошо было то, что он свободно говорил по-русски, хоть и с небольшим французским акцентом. Миша, я разговариваю по-французски, но не столь хорошо, чтобы при сильном волнении суметь объяснить всю суть моих страданий. Поэтому я с радостью приняла то обстоятельство, что маркиз родился в России и отлично знал русский.

Итак, я забыла рассказать тебе о том, как он выглядел. Это был высокий мужчина, лет пятидесяти, сухопарый, с желчным лицом и строгими глазами. Его зачесанные назад седые волосы и кустистые брови делали его облик малопривлекательным. А узкая полоска рта выдавала в нём надменную личность. Но, всё это, в общем-то, неважно. Прибыли мы к нему утром и, позавтракав в большой столовой, похожей на холл средневекового замка, сразу приступили к главному. Он самым подробным образом расспросил меня о ночных визитах Сотникова. Немного краснея и путаясь, я поведала ему обо всём, что помнила и чувствовала, почти с самых институтских времён. Он оказался очень дотошным. Я рассказывала, а он кивал. Как и тот доктор психологии. Помнишь, о котором я тебе говорила. Так вышло, что мне пришлось исповедаться о Сотникове нескольким мужчинам, – с горькой усмешкой констатировала Барбара. – Если честно, то я устала рассказывать все эти непристойности. И с удовольствием бы избежала этих откровений, если бы не угроза моей жизни. Она была весьма реальна. Забыла упомянуть, что перед тем, как нам поехать в Нормандию, Казимир просил посмотреть меня одну из французских ясновидящих. Так вот, та отказалась отвечать на наши вопросы. Она глянула мне в глаза и сообщила, что у меня помутнели зрачки.

– И что это значило?

– Это означало, что мне оставалось жить лишь несколько дней. Угрозы Сотникова были весьма реальны.

– И что этот маркиз? – с волнением в голосе спросил Михаил.

– Выслушав меня, маркиз вынес свой вердикт, что между Сотниковым и мною воздвигнута невидимая связь. Некая духовная цепочка, крепко связывающая наши души.

– Господи, – воскликнул Гладышев. – Но что у тебя могло быть общего с тем мертвым проходимцем?

– Я, право, не знаю. Маркиз сказал, что эта связь не всегда устанавливается во вред человеку. Всё зависит от уровня развития ушедшего духа и от того места, где он пребывает в Тонком мире.

– Только в Преисподней мог обитать этот человек!

– Миша, это упрощенный подход к видению Потусторонней реальности. В нашем понимании ты должен чуточку абстрагироваться от церковных канонов. Там не всё так просто и однозначно. Поверь. Корректнее было бы сказать, что Сотников обитает на каком-то из нижних этажей Непроявленного мира.

– Боже, Барбара, откуда ты всё это знаешь? – он сел рядом и вновь взял её прохладные пальцы в свои горячие ладони. – Ты сейчас похожа на какую-то египетскую жрицу. Ночь делает твои черты поистине таинственными и твои волосы… Барбара, ты прекрасна, и в то же время, я иногда тебя боюсь…

– Не надо, Мишенька… Не говори так. Я и сама, порой, себя боюсь. Особенно, когда смотрю на собственное отражение в зеркале. Казимир меня часто упрекает за мой страшный взгляд. Он считает его урочливым. Хотя, так оно и есть. Но более прочих я способна изурочить лишь саму себя.

– Иди ко мне, милая, – он привлек её за талию и стал целовать долгим и нежным поцелуем.

– Погоди, я должна продолжить свой рассказ, – задохнувшись от объятий, прошептала она.

– Почему у меня всё время так невыносимо тяжко в паху? До боли тяжко! – вопрошал он. – Даже от твоих рассказов о прошлом. Я негодую в душе на многие твои откровения, и в то же время, в каждом твоём рассказе я вижу тебя без одежды. Обнаженной и развратной! – вспыхнул он. – Даже с твоим мёртвым призраком. Я представляю тебя, извивающейся от страсти. Блудницей! Малолетней распутницей! – он поперхнулся. – Прости милая… Прости… Я сам не знаю, что несу. Я просто сильно тебя люблю. До духоты в горле. До боли в сердце!

– Я не сержусь на тебя, Миша…

– А когда я думаю о ваших ночах с Казимиром, я и вовсе схожу с ума от злости и ревности! И я… Я… всё время хочу тебя смертельно. Ты точно, ведьма, Барбара. И чем больше я тебя узнаю, тем сильнее это понимаю.

– Ты прав во многом, – с грустью отозвалась она. – Не горячись…

– Погоди, скажи мне только одно, – он сжал её пальцы. – С Казимиром тебе было хорошо? То есть, не то… Лучше спрошу иначе: с кем тебе лучше – с ним или со мною?

– С тобой, Миша. Неужели ты сам не чувствуешь?

– Чувствую. Но я страдаю от ревности даже по отношению к твоему прошлому, пойми.

– Я знаю. Я могла бы не быть с тобою настолько откровенной и ничего о себе не рассказывать. Не знаю, хорошо ли это?

– Нет, что ты… Я безумно благодарен тебе за твою откровенность. Для меня это очень важно. Поверь…

– Возможно, со временем твоя ревность пройдёт…

– Она пройдёт только тогда, когда ты полностью станешь моей.

В ответ она улыбнулась.

– И всё же я продолжу?

– Да, продолжай. Я более не стану тебя прерывать.

– Итак, маркиз де Траверсе пришёл к неутешительному выводу о том, что между духом Сотникова и мною существует незримая связь, которую необходимо прервать с помощью определенного ритуала. Он сказал, что эта связь была сплетена одной из норн загробного царства. И что с помощью ритуала мы должны избавиться от неё. А иначе, иначе, я могу умереть, без обиняков сообщил нам маркиз.

Нам нужно было торопиться. В ритуале должны были участвовать двенадцать человек. То есть, не считая нас с Казимиром и самого маркиза де Траверсе, их должно было быть ещё девять персон. И ты, верно, будешь в полном неистовстве, если узнаешь, что все эти участники были мужчины – разного возраста, общественного положения и достатка. В основном это, конечно, были представители французского и немецкого дворянства, местная, так сказать аристократия и буржуа. И наверняка почётные граждане Руана или ещё каких-то городов Нормандии. Словом, мне трудно сказать с определенной точностью, кто был задействован в том самом ритуале. Ибо я не видела толком ни одного лица. Все участники таинства были одеты в длинные темные плащи с капюшонами, опущенными на половину лица. Могу сказать лишь одно, что все они входили в некую закрытую оккультную организацию, которую возглавлял сам маркиз де Траверсе.

Он отправил ко всем представителям записки, с просьбой приехать и помочь в проведении обряда.

– Что же за оккультная секта?

– Миша, их названия я не знаю. Всё это до сих пор покрыто мраком. Как я поняла позднее, они были то ли розенкрейцерами, то ли потомками тамплиеров, то ли носителями сакральных знаний о кабале.

– Час от часу не легче.

– Хотя, всё это лишь мои предположения… Сам ритуал состоялся на следующую ночь. Мне велели принять ванну и, раздевшись донага, облачится в тонкую рубаху, похожую на тунику. Причём, эта туника была очень старинной. Похоже, что ей была не одна сотня лет. Прислуга принесла мне древнюю шкатулку, украшенную драгоценными камнями и рубиновым крестом. А после извлекла из неё пожелтевшую от времени рубаху. Когда я пригляделась, то увидела, что она была сплошь покрыта черными пятнами крови. Особенно на том месте, где… Словом, мне показалось, что в ней кого-то могли лишить девственности.

– Зачем? – неприятно поразился Гладышев, пристально всматриваясь в глаза Барбары.

– Мне объяснили, что я непременно должна её надеть. Что эта рубаха принадлежала одной из французских королев ещё в 14 веке.

– Как подобное возможно?

– Не знаю, мне объяснили, что храмовники берегли её все эти века для особых ритуалов.

– Бред…

– Миша, ты просто не понимаешь.

– Ладно, что было дальше?

– Дальше служанка привела меня в одну из потаённых комнат, расположенных в боковом пределе от основного зала. Эта комнатка скорее походила на монашескую келью. Мне велели раздеться донага и надеть эту старую рубаху. Я всё исполнила в точности, а после стала прислушиваться к тому, что происходит в большом зале. Но мне было плохо слышно. Казалось, что оттуда идёт какой-то слабый гул и невнятные отзвуки мужских голосов. Когда служанка ненадолго покинула меня, я всё же осмелилась приоткрыть дверь. Я увидела огромный зал с высоким потолком, в котором не горели электрические лампы. Всё пространство в зале было освещено живым пламенем. Это были факела, прикрученные к каменным стенам. Сходства со Средневековьем добавляли мрачные дубовые арки, расположенные на потолке, и уходящие в невидимый глазу, тёмный свод, кажущийся ночным небом. А так же каменный пол, на котором гулко звучал каждый человеческий шаг. Я увидела большой круглый стол, за которым сидели все мужчины в плащах и капюшонах, надвинутых на самые глаза. Во главе стола, я полагаю, восседал сам маркиз де Траверсе, а рядом с ним я с трудом узнала своего супруга, Казимира. Остальных людей я не знала. Перед маркизом лежала старинная доска Уиджи. Я видела, как треугольная планшетка нервно двигалась по буквам. И в это время все присутствующие шепотом зачитывали послание от высших духов. Я помню, как от страха у меня сильно тряслись колени и руки. И пересохло в горле. Я видела, как маркиз, спустя короткое время, прочитал молитву-воззвание к духам, покровительствующим спиритам. Он призвал в этот зал Рафаэля и Анеэля. Обоих сразу. А после принялся читать ещё какие-то заклинания. Я поняла, что он стал напрямую вызывать дух Сотникова.

Потом вернулась в комнату служанка, и мне пришлось быстро захлопнуть двери. Служанка принесла мне чашу с красным вином и приказала её выпить. И я выпила. Страх сразу улетучился, а ноги и руки перестали дрожать. Мне даже сделалось немного весело.

– Ты просто опьянела, бедная девочка.

– Нет, Миша, оказалось, что в это вино было добавлено какое-то зелье, схожее по действию с каким-то опиатом.

– Понятно… И что потом?

– Потом мне и вовсе сделалось всё безразлично. Я, словно безвольная кукла, лишь слабо констатировала всё то, что со мной происходило. Служанка, взяв меня за руку, прямо босиком, в одной рубахе, вывела на середину зала. Когда я ранее подсматривала в тонкий проем, то мне была видна та часть помещения, где сидели сами спириты. А теперь я увидела иное. И это было поистине ужасно.

– Что же?!

– Я увидела огромный каменный стол. Это был не простой стол, а жертвенный. По его периметру были вделаны кожаные ремни для крепления рук и ног. И, судя по всему, роль жертвы предназначалась именно мне…

* * *

На этом месте, дорогие читатели, мы на время прервём рассказ о необычном обряде, совершенном над нашей красавицей Барбарой в Нормандском замке. И перенесёмся уже в наше Отечество, в славный град Великого Петра. В похожий вечер, где уже Татьяна Николаевна Гладышева должна была оказаться в центре проведения другого оккультного обряда.

Но, обо всём по-порядку…

В Петербурге давно стояли Белые ночи, и Татьяна Николаевна плохо спала. Сон не шёл к ней не только из-за этих безумных ночей. До самого утра она размышляла о том, стоит ли ей вновь идти на квартиру к Петровскому. Слишком уж неприятными казались ей недавние впечатления от странных гостей, пребывающих в его доме. Несколько раз за день она, то решительно отказывалась от намерения пойти к семейному консультанту, то вновь собиралась рискнуть.

Ближе к вечеру она всё-таки приняла ванну и тщательно причесалась с помощью своего парикмахера. А после она надела модную юбку и светлую блузу, пошитую в стиле а-ля «Гибсоновская девушка». И хоть её пышные формы мало подходили под этот вытянутый и худой образ, однако, новый наряд сидел на ней весьма неплохо. Большое зеркало отразило в седом овале загадочную незнакомку с прекрасными, но полными грусти глазами.

– Эх, Миша-Миша, – с печалью прошептала она. – Чего же тебе было надобно?

Слёзы горечи увлажнили её карие очи. Она смахнула их белой кружевной перчаткой и, попрощавшись с Серафимой, поспешила на Лиговку.

Приехав к дому Петровского, Татьяна велела кучеру ждать её возвращения, а сама решительными шагами поднялась на второй этаж. После звонка ей не пришлось долго томиться в ожидании. За дверью послышались чёткие и решительные шаги, щёлкнул затвор замка, и на пороге показался Петровский, собственной персоной. Татьяна опустила глаза – в поисках странной карлицы. Но, похоже, её опасения были напрасны. Карлицы нигде не было. Галантным движением Петровский распахнул дверь и вежливо пригласил её пройти.

– Здравствуйте, дорогая Татьяна Николаевна, – церемонно произнёс он. – Прошу вас, проходите. Я давно жду вас.

Когда она ступила за порог, он наклонился и поцеловал ей руку. Ей показалось, что он сделал это чуть дольше, чем обычно. Она аккуратно одёрнула ладонь и мелкими шагами проследовала внутрь узкой прихожей. Прихожая вела в сторону коридора, оклеенного тёмными цветастыми обоями в викторианском стиле. Не играл граммофон, и из комнат не доносилось посторонних звуков. Только ходики, находящиеся в глубине квартиры, отсчитывали свой мерный шаг, и где-то скрипнула половица. Не было здесь и посторонних запахов. Ей даже почудилось, что нынче в квартире пахло ладаном.

– Вы один? – отчего-то спросила она и смутилась.

– Конечно, один. Я же вам уже объяснил, что тогда случилось небольшое недоразумение. Мой товарищ…

– Да, вы говорили.

– Я пригласил двух горничных. Они тщательно отмыли все полы, вытерли пыль, проветрили помещение. А после я раскурил благовония. И поэтому ваше сиятельство будет находиться в полном комфорте. Проходите, прошу вас!

Только теперь она осмелилась чуть пристальнее посмотреть в его сторону. Ей показалось, что в этот раз его внешний вид немного отличался от всех предыдущих. Он был тщательнее причёсан. А темный, по обыкновению, костюм его выглядел свежее и новее, чем все прочие. И даже ворот рубашки отличался исключительной белизной. Она уловила и некий лёгкий мужской аромат, напоминающий запах коньяка и дорогих сигар.

«Надо же, – вдруг подумала она. – А этот „чернец“, оказывается, весьма недурён собой».

Но не успела она об этом подумать, как он взял её за руку и, словно девочку, ввел в огромную комнату. В этой комнате царил полумрак. Плотные портьеры занавешивали полностью все окна, ровно таким образом, чтобы свет летнего вечера не проникал ни в одну щёлку. Не горела здесь и люстра. Вся комната была заставлена множеством свечей. Они находились в нескольких старинных подсвечниках, стоящих на комоде, подоконниках и столе. Свечи трепетали в полутьме, оплывая каплями прозрачного воска. В комнате было душно, и сильнее пахло ладаном. Бегло она успела заметить поблескивающие стёклами стеллажи с книгами и огромный кожаный диван. Ближе к окну располагался старинный письменный стол, на котором лежало несколько карточных колод и потемневшая от времени, толстая книга в кожаном переплете, с медными застежками, покрытыми вековой зеленью. Рядом с книгой находился белый человеческий череп и большой хрустальный шар. Возле шара лежал золотой амулет на цепочке, выполненный в виде пентаграммы, а также египетский анх, усыпанный какими-то камнями.

Увидев всю колдовскую атрибутику, Татьяна сразу присмирела и с уважением посмотрела на высокую фигуру Петровского.

– Присаживайтесь, Татьяна Николаевна.

Он пододвинул к ней стул с высокой спинкой.

– Шляпку можете снять.

– Ах, да, простите, – пробормотала она, убирая шпильку, удерживающую летнюю шляпу.

Она немного волновалась, и потому вместе со шпилькой из её прически выбился довольно длинный локон и упал на пышный бюст. Татьяна ещё больше смутилась:

– А где у вас зеркало? – пролепетала она. – Я должна поправить волосы.

– Не стоит, – властно произнес он. – Не трогайте ничего. И сидите молча.

Он взял из рук шляпку и кружевные перчатки и кинул их на комод.

– Расслабьтесь, Татьяна Николаевна, – твердым голосом произнёс Петровский. – Вы взяли с собою сорочку?

– Да, вспыхнула она. Только она…

– Что не так?

– Я не нашла сорочки из льна. У меня батист.

– Ничего страшного.

Он подошел к столу и сел за него. А после внимательно посмотрел в сторону Гладышевой. Руки машинально стали шарить по карманам и извлекли пачку папирос.

– Вы не будете против, если я закурю? Мне просто необходимо немного сосредоточиться. А открывать окна нам пока нельзя.

– Конечно, курите, – кивнула она, наблюдая за худыми кистями его рук и тонкими пальцами.

– Татьяна Николаевна, я хочу ещё раз попросить у вас прощения за деяния собственной сестры.

Она не ответила, а лишь немного насупилась.

– Как я вам уже говорил ранее, я редко обращаюсь к чёрной магии для решения тех задач, которые можно урегулировать иными, более приемлемыми и гуманными способами. Недаром я учусь на философском факультете и дополнительно изучаю психологию в Венском университете.

Она удивленно посмотрела на него.

– Так, стало быть, вы тоже занимаетесь наукой, как и мой Миша?

– Да, как и Михаил Алексеевич. Даже немного больше. Ибо ваш Михаил Алексеевич, уж простите за прямоту, не обладает столь чёткими намерениями, как я. Дело в том, что я довольно рано остался без попечения родителей, и от того привык во многом полагаться на самого себя, – он затянулся папиросой и, выпустив кольцо дыма, с прищуром добавил: – Да, моя дражайшая Татьяна Николаевна, я привык быть самому себе хозяином, в отличие от вашего дорогого супруга. Но не в этом суть.

Он встал и прошёлся по комнате.

– Через несколько лет я окончу оба курса университета и собираюсь открыть частную практику. А далее я готов защитить диссертацию и преподавать в России или Австрии. Да, собственно, где угодно. Даже в Сорбонне. И поверьте, у меня есть на это весьма хорошие перспективы. Я ведь и семейным консультантом работаю не просто ради денег. Это – моя основная практика.

– Я понимаю, – тихо отвечала она.

– Хотя, зачем я о себе? – он вернулся к столу и снова сел. – Татьяна Николаевна, повторюсь, я привык решать все личностные проблемы с помощью психологии и индивидуального клинического разбора каждой ситуации. Но, с раннего детства я неплохо знаком с азами чёрной и белой магии. Помимо того, чему меня обучил мой отец и его близкие знакомые, я изучал оккультные практики в Каире и немного в Праге. За большие деньги я получил также несколько бесценных уроков у одной старой ведьмы.

В ответ Татьяна вздрогнула.

– Ведьмы?

– Именно! О, это замечательная ведьма. Однажды она очень помогла моей сестре. Можно сказать, спасла её от смерти. Самая настоящая питерская ведьма.

– Господи, Григорий Александрович, ну, какие ведьмы? Зачем вы меня пугаете?

Он приблизился к ней и, наклонив ближе лицо, прошептал:

– А зачем теперь пугаться? Бояться не надо. Вы ведь уже давно просили меня, сделать этот приворот. Да, я до поры отказывался.

– Может, и в самом деле, не надо? – жалобно произнесла она.

– Поздно, – отчеканил он, дыша ей в самое лицо. – Поздно. Как только вы переступили порог этой комнаты, обряд уже начал идти. Уже проснулись определенные силы, с которыми я сейчас войду в контакт.

– Мне страшно, – всхлипнула она.

– Не бойтесь, – великодушно отвечал он. – Вы венчаны с вашим Михаилом, а стало быть, на вашей стороне воля небес. Лишь поэтому я взялся за этот обряд. Я никогда не делаю подобное тем, кто не венчан. Ибо, считаю это грехом, на который никогда не пойду даже за огромные деньги.