Всё началось со смерти

– Вы полный идиот, дорогой Дмитрий, если полагали, что их вам оставят, – усмехнулся Евгений, сверкнув белоснежным оскалом.

– Это настоящее счастье, что вы не пустили их в реальный мир, с вашим отношениям к работе, – закончила возмущённым тоном коллега Яниса. – На этом всё! Учитывая результат, мы готовы не применять к вам никаких санкций в наказание. Но с завтрашнего дня вы будете разжалованы с должности и отпущены отдыхать на пенсию. Скажите спасибо и на этом!

Дмитрий кричал что-то ещё, что Первая уже не слышала. Головокружение значительно усилилось, тело стало совсем тяжёлым и непослушным. Она медленно, будто под воду, опустилась на пол и тратила все силы только на то, чтобы продолжать видеть и слышать.

Над девушкой склонилось лицо в ореоле рыжих прядей. В руках она держала небольшой шприц с голубовато-фиолетовой жидкостью.

Первая с ужасом подумала, что это будут сейчас вкалывать ей в руку. В её голове она начала биться, отползать, кричать и отмахиваться, но всё это происходило лишь в воображении. Она валялась на полу совершенно обездвиженная, не имевшая ни воли, ни сил на сопротивление. Лежала и продолжала смотреть, в тот момент, как игла входила в её кожу.

В этот раз она её чувствовала. И значительно острее она ощутила всю ту яркую ужасную боль, которая несла с собой это чудо. С ним по телу Первой начали расплываться язычки пламени. Она вспоминала, как по листку бежит красная тонкая полоска огня, оставляя за собой чёрный хрупкий след. Приблизительно это она сейчас чувствовала: от места укола во все стороны расползались тоненькие жалящие и разрушающие всё на своём пути волны. Волны боли, отчаяния и не существующих в её организме слёз.

Смерть – странная штука. Мы привыкли думать, что на ней всё заканчивается. Но почему у неё всё было не так? Настя вспомнила, как часто, говорила, что хочет, чтобы её кремировали. У них как-то состоялся такой странный разговор о смерти с родителями. И она вспомнила, как пространно рассуждала о том, что не желает лежать в земле и гнить там. Она всегда заявляла о намерении стать пеплом и прахом, чтобы её развеяли по ветру. Вероятно это по-юношески и наивно. Вот только она не думала, что сжигать её будут так долго и так мучительно больно. Что, пока её будут превращать в пепел, она будет оставаться в сознании и продолжать какую-никакую, но жизнь. Она не думала, что процесс её сжигания станет ужасным испытанием, экспериментом и насмешкой над её юными глупыми планами на жизнь, над её мечтами и желаниями.

Она лежала на бетонном полу, чувствуя на себе руки, которые сдерживали её тело, бьющейся в конвульсиях. Она ощущала на горящей коже множество взглядов, пронизывающих её насквозь. Но среди всех них она в очередной раз уловила один: те самые светлые, почти прозрачные серые глаза. Эти глаза пребывали в той же агонии, в таком же аду. И только они говорили ей: «Держись, прорвёмся».

Глава 5. Новые условия

Несколько раз она пыталась очнуться от сильной тряски и острой боли уколов. Первая будто окунулась в какой-то бесконечный наркотический сон. В затуманенном препаратами и истощающей пульсацией мозгу роились и вспыхивали ярким пламенем подожжённые обломки её прошлого.

Вот мама обнимает её на вручении диплома, утирая слёзы, а отец, только мягко похлопывая по спине. В тот момент они ещё не знали, что их примерно доченька уже подала документы на курсы стюардесс, длиною в три месяца.

Вот она на концерте в начальной школе танцует с мальчиком, который периодически больно наступает на ноги и дико краснее.

Вот примерная девочка Настя впервые напивается до поросячьего визга в девятом классе с лучшими подругами Риной и Ксюшей. Ночевать они остаются у Ксю, родители которой ещё проводят выходные на даче, пока тепло. Настю вырвало прямо на кровати, и подруга ещё долго припоминала ей этот инцидент.

А вот её мелкая паразитка Вероничка изрисовала фломастерами выпускную работу в школе искусств, над которой Настя билась около недели. Акварельный лист залит слезами под громкий хохот маленькой проказницы.

Вот её первый полёт в роли бортпроводника, пока ещё только стажёра. У Насти постоянно трясутся руки, и дрожит голос. При этом она продолжает ошеломительно ярко улыбаться, сверкая немного безумными от восторга глазами.

Вот она с Даней танцуют в ночном клубе, и он впервые целует её. Не у тёмного подъезда, ни в кинотеатре, ни где-то, где они были бы только наедине, а в толпе потных подпрыгивающих тел. Она вообще не так себе это представляла. И тем не менее всё было прекрасно. В тот момент она чувствовала, что может покорить этот мир, и он просто обязан рухнуть к её ногам.

И что в итоге? Она упала к ногам этого мира. А затем, поскользнувшись на разлитой безнадёге, съехала в самый низ, судорожно стараясь зацепиться хоть за что-то, лишь оставляя под ногтями грязь бытия.

На мгновение ей удалось открыть глаза. Её мерно покачивало в вагоне, оборудованном под холодильные камеры. Тело было прочно пристёгнуто к гладкой хромированной ложе тугими ремнями. Справа от неё лежал крупный лысый мужчина, который так заботливо в их первую и единственную встречу прижимал к себе перепуганную малышку. Он был в глубоком сне.

Настя, насколько могла быстро, повернула голову в противоположную сторону. Признаться, она надеялась увидеть привычный спокойный и ободряющий взгляд Девятого. Но на его месте была девушка с облаком белых кудряшек. Она металась во сне и тихо скрипела зубами. Разочарование заскреблось по позвоночнику.

– Ну что, снова бунтуем, милая? – раздался голос со стороны лежавшего здоровяка.

Первая повернулась на звук и встретилась с пронзительными глазами Яниса. Его седые брови забавно нахмурились

– Хватить сопротивляться, просто расслабься и отдыхай. Скоро мы будем дома. Тебе там понравится, – говорил он тихо, гладя её обжигающе – горячими шершавыми пальцами. – Просто слушай стук своего сердца…

С этими словами учёный уплыл в туман и Первая отключилась.

В следующий раз Настя открыла глаза уже на месте. К собственному удивлению, пленница не была привязана ни к каким поверхностям. Вокруг царил приглушённый холодный свет ламп. Она лежала на медицинской койке, аккуратно застеленной белой простынёй, её голова покоилась на подушке, а руки сжимали мягкий плед. Впервые с момента её пробуждения в морге она очнулась практически в обычной постели. Это открытие так обескуражило её, что какое-то время девушка просто водила подрагивающими пальцами по молочной мягкой ткани и не могла поверить.

Собравшись с духом, она огляделась. Бетонная конура сменилась комфортной комнатой, правда, состоявшей всего из трёх стен, выкрашенных в ровный белый тон. Пол покрывала плитка, и Первая спустила на неё босые ноги. Четвёртая стена была прозрачной и выходила в узкий светлый коридор. С другой стороны расположилась такая же камера. У прозрачной перегородки стояла грузная женщина преклонных лет. Она вяло помахала Первой и продолжала стараться высмотреть в коридоре что-то, что её очень интересовало.

Девушка поднялась и ещё раз огляделась. Помещение было нехитро оборудовано, но даже это после бетонного мешка, казалось, просто номером люкс в хорошей гостинице.

Над её ложем разместилась огромная приборная панель с мониторами и множеством кнопок, каким-то медицинским оборудованием. После кровати вдоль по стене расположился простой стол и стул, а за ним узкий шкаф-пенал. Справа стояли унитаз и душевая кабина, отделённые от прозрачной стены тонким матовым щитом, выполнявшим роль ширмы.

Настя сделала несколько робких шагов, и свет в её камере загорелся ярче. Из динамиков над потолком заиграла тихая музыка. Первая отметила, что самочувствие её ощутимо улучшилось, шум в ушах стал значительно меньше, а чувствительность приобрела новые оттенки. Правда усилилась тяжесть в груди и общая усталость, но Первая слышала, что её сердце билось значительно ровнее и спокойнее. Электронное табло показывало, что температура в камере равнялась трём градусам, но она всё ещё не чувствовала холода.

– Подопытные, вас приветствует корпорация инновационных технологий NeoGenesis. Добро пожаловать домой, – пропел мелодичный женский голос из динамика. Первая и Четырнадцатая подпрыгнули от неожиданности.

– Мы рады сообщить вам, что в стенах нашей лаборатории ваша новая жизнь принесёт человечеству неоценимую пользу. Просим вас не паниковать и оставаться на своих местах. Ваше расписание на сегодня: в десять часов дважды в день у вас сбор жизненных показателей, в пятнадцать часов пройдёт общее собрание в гостиной. Наши сотрудники проведут вас туда и всё объяснят. Пока же вы можете отдыхать и набираться сил, впереди нас ждёт много невообразимых открытий.

Её голос был так приторно сладок и воодушевлён, что Первая невольно поморщилась. Она подняла взгляд на табло и увидела горящие красные цифры, сообщающие, что до визита врачей осталось пятнадцать минут.

Настя легла на кровать и принялась прислушиваться к собственным ощущениям. Слишком сильно изменилось её тело за то время, что она спала в процессе транспортировки.

Если раньше оно было, откровенно, говоря, чужим и мёртвым, ощущалось как что-то инородное и доставляющее массу неприятностей, то теперь от этого не осталось и следа. Девушка чувствовала себя так, будто после тяжёлой трудовой недели она крепко напилась и теперь ловила похмельный синдром. Тело было немного непослушным, гудящим и ноющим, но уже определённо её. Улучшилась координация и гибкость. Казалось, укрепились нервные связи. Раньше, после того как она захотела сжать ладонь, можно было спокойно досчитать до трёх, прежде чем пальцы придут в движение. Теперь же руки слушались моментально и без всякого сопротивления. Голова хоть и гудела, была немного ватной и заторможенной, но картинка больше не смазывалась от каждого её движения. В глазах не плыло, всё виделось ясно.

Она ощупывала своё тело и находила те изменения, которые с ним произошли потрясающими. Она будто заново ощущала себя, чужую, неизвестную. Под тонкой тканью медицинской сорочки Настя почувствовала от солнечного сплетения и вниз от пупка длинный ровный шов. С подступающей тошнотой она поняла, что это рубец после вскрытия. Насколько он обезобразил её? Сил на то, чтобы заглянуть под тонкую ткань не находилась, и девушка зажмурилась, ощупывая его, дрожащими пальцами.

Первая так глубоко погрузилась в свои размышления, что не заметила, как оставшееся время истекло. В прозрачной стене отъехала панель, и в её комнату вошёл Янис. Он был в сопровождении молодого и нахального Евгения и какой-то неизвестной ей девушки.

– Доброго дня вам, номер Один, – бодро заговорил он, распахивая руки в жесте, будто обозначающем, что хочет обнять.

Первая не сдвинулась с места, продолжая рассматривать его настороженным взглядом.

– Вы успешно пережили транспортировку, с чем я вас и поздравляю, моя дорогая. Можете считать, что у вас началась новая жизнь. Мы пока будем обращаться к вам по номеру. Думаю, вы успели привыкнуть к этому на прошлом месте.

Он обернулся к девушке, взял из её рук планшет и уставился в экран. Снова планшет. Эти аппараты начинали бесить Первую.

– Вы хорошо перенесли дорогу, – бормотал воодушевлённый профессор. – Жизненные показатели значительно улучшились и даже стабилизировались. Мы поддерживали вас в искусственном сне, чтобы вы смогли легче пережить наше небольшое путешествие.

На этих словах молодой лаборант Евгений приблизился к девушке. Первым желанием, возникшем в голове Насти, было отстраниться, забраться с ногами на кровать и вжаться в самый угол. Но она этого не сделала, робко подставляя своё тело под добро смазанные гелем датчики. Он подключал к ней присоски и заинтересованно разглядывал синюшную бледную кожу. Только сейчас девушка заметила, что вся троица была довольно тепло одета. При разговоре изо рта вырывались и рассеивались клубочки пара. Для неё же разницы не было, и это пугало не меньше чем шрам, чем болезненные уколы или безумные глаза учёного.

– Да-да, – будто прочитав её мысли, проговорил Янис. – Воздух в камерах настроен под вашу температуру тела. Для нас пребывание в ваших камерах является не слишком комфортным. В общих помещениях, с которыми вы в ближайшее время познакомитесь, температура настроена чуть выше. Вы можете испытывать там лёгкий дискомфорт, и небольшое ощущение духоты. Это сделано для того, чтобы и ожившие, и сотрудники могли чувствовать себя на грани комфортности.

Евгений наконец-то нацепил на неё все необходимые датчики, подключил провода к небольшому передвижному монитору, который тут же начал пищать и выдавать какие-то кардиограммы, графики, непонятные таблицы. От шумного аппарата Первой захотелось отстраниться и заткнуть уши. Она заметила, что её слух, становился всё более чутким к разного рода раздражителям. Все трое наблюдали за ней с пристальностью дворовых псов, подмечая каждое движение и занося его в таблицу.

– Вы ощущаете улучшение состояния вашего тела? – задал вопрос Янис и испытующе уставился на неё. Первая только кивнула.

– У вас сохраняются боли в какой-либо из частей тела. Если да, укажите на неё пальцем, – подала голос молоденькая девушка.

Первая честно задумалась и через секунду положила ладонь на солнечное сплетение в области лёгких. Роман хмыкнул и сделал пометку в своём планшете, Янис не отрывал от неё заинтересованного взгляда. Подумав, Настя указала также на горло, в котором очищала дискомфорт и висок.

– Руки и ноги слушаются вас достаточно хорошо? – уточнил Янис, и Настя кивнула ему в ответ не задумываясь. Её реакция действительно стала значительно лучше, это нельзя было не отметить.

– Доставляет ли вам дискомфорт какой-либо из источников информации и ваших органов чувств, если да – укажите на него рукой.

Настя снова не задумываюсь, обхватила дрожащими пальцами горло. До их появления в камере она уже успела предпринять несколько тщетных попыток произнести хоть какой-то звук. Горло лишь раздирало острой скрежещущей болью и, кроме противных щелчков, больше ничего не издавало. Уши, глаза и кожа были в полном порядке.

Далее следовал тщательный долгий опрос, повторялись множество вопросов из предыдущего места заключения. Исследователей снова интересовали её болевой порог, ощущение голода, жажды и желание спать. Они хотели знать, что она чувствует, что помнит, появляются ли в теле какие-то новые ощущения. Они активно интересовались её воспоминаниями, но Настя не была уверена в том, что следует им говорить. Она утвердительно ответила на вопрос о том, вернулись ли к ней воспоминания. Подтвердила, что вернула воспоминания о своей семье, что знает свою профессию, что помнит имя.

Далее они просили её встать, пройтись, присесть, покружиться. С последним она справилась довольно неуклюже, после третьего оборота чуть не свалившись на пол. Евгений жёстким захватом пальцев поймала её и удержала на ногах. Его руки обожгли её предплечье, оставив на нём бледные белёсые пятна.

Когда они удовлетворились и ушли, Настя осталась в растрёпанных чувствах сидеть на своей койке. У неё было ощущение, что её использовали и выбросили, как что-то ненужное. Как только она ответила на все вопросы, взгляд Яниса потух, и он мыслями уже унёсся к следующему пациенту. Наверное, то же самое чувствует девушка, после горячей ночи с парнем, когда наутро не обнаруживает его в кровати. Только Евгений бросил напоследок на неё очень странный взгляд. Они вышли в соседнюю камеру. Первая поняла это по вибрации, открывающиеся через стенку двери. В её палате учёные пробыли всего десять минут, но натоптали в душе испытуемой прилично.

Настя медленно, будто во сне, прошла к кровати и прилегла. Перед глазами стояло заинтересованно-разочарованное лицо Яниса. Что она должна была сделать, чтобы привести его в восторг?

Когда она в очередной раз открыла глаза, на табло горели цифры, указывающие на то, что время близилось к полудню. Панель в прозрачной стене снова отъехала, и в её камеру вошёл молодой мужчина, с заспанным лицом и татуировкой от запястья до шеи. Он был красив, но крайне измождён. Первая подумала, что возможно его смена была слишком длинной и теперь подходит к концу. В руках незнакомца был небольшой жестяной поднос со шприцем голубоватой жидкости и волокнами в нём. Внутри у девушки всё сжалось.

– Я сейчас сделаю тебе укол, – проговорил он монотонно и довольно буднично, будто приходил к ней не в первый раз, а уже в десятый. – Постарайся не сопротивляться, тогда тебе будет не так сильно больно. Твоя задача сейчас – максимально расслабиться и просто впустить это в себя. Пора уже понять, что эти инъекции приносят тебе только пользу. Ты терпишь боль для того, чтобы потом получить облегчение. Через полчаса у вас экскурсия по этажу, а для этого тебе необходимо быть в ресурсе. Того, что у тебя осталось в крови, будет недостаточно для поддержания нужной концентрации внимания и физической стойкости.

Она послушно легла, но всем телом чувствовала внутреннюю дрожь. Игла вошла под кожу безболезненно. Первая выдохнула бы с облегчением, если бы могла дышать. Парень нажал на поршень шприца, и первые секунды не происходило ничего. Он спокойно вынул иглу.

– Ну вот, молодец, – пробормотал сотрудник, откладывая инструмент и мягко касаясь ног, привязал их ремнями, которые вытягивались прямо из основания кровати. Первая испуганно приподнялась и увидела, что в камере напротив с тучной дамой проделывали то же самое. В ушах тихо застучала паника. Ощущение начало разрастаться, откуда-то из-за грудины, будто изнутри её стали заполнять мелкой мыльной пеной. Она пузырилась и гудела, забивала всё пространство. Ощущение, что внутренние органы начинают прижиматься к стенкам мышц, рёбрам, натягивать кожу, заставила её стиснуть зубы. Дискомфорт нарастал, а паника всё отчётливее стучала в ушах. По ногам прошлась волна судороги.

Пена всё продолжала заполнять её изнутри, и шипеть. Давление нарастало с такой скоростью и силой, что ей казалось, что если это всё не прекратится, она скоро просто лопнет, как перекаченный матрас. Лицо молодого санитара расплывалась у неё перед глазами. Давление усилилось уже до каких-то невыразимых пределов. Первой казалось, что её кожа трещит по швам. Она билась на кровати, удерживаемая прочными ремнями, в то время как санитар внимательно наблюдал за ней, делая пометки в планшете.

В соседней камере происходило приблизительно то же самое. Грузная дама с аккуратным номером «014», вышитым на новенькой больничной сорочке, билась головой о жёсткой ложе. Её глаза закатывались, а руки посинели. Молоденькая девочка, фиксировавшая отклонения, нажала кнопку на наручных часах и проговорила.

– Номер Четырнадцать, критическое состояние, – голос её слегка дрожал.

Уже через минуту в камеру ворвался Янис с группой помощников. Пока Первая билась в беспамятстве, чувствуя, как расползается её кожа рваными лоскутами, в камере напротив, испытуемой делали новую инъекцию. Бросив тщетные попытки войти в вену бьющемуся телу, вкололи уже как попало.

– Что ты наделала? – заорал Янис на испуганную девочку, когда Четырнадцатая встала на мостик от очередной волны боли. Её зубы скрипели и ломались.

– Ничего, – пропищала та пошатываясь. – Вколола то, что выдали на планёрке.

По лицу ей прилетела пощёчина, звонкая и хлёсткая. Несмотря на царивший вокруг хаос, она заставила всех замереть.

– Если она испортится, ты уволена, естественно, – прорычал он и отвернулся к обмякшему телу.

Четырнадцатая не подавала признаков жизни. У матери пятерых детей, погибшей от острой пневмонии, повторно перестало биться сердце. Во рту темнела и поблёскивала кровь, а на всех открытых участках кожи виднелись сеточки лопнувших капилляров, соединившихся в причудливую карту.

– Показателей жизненных нет, – робко подал голос один из санитаров.

Спина Яниса окаменела.

– Пошла вон, – сказал он не оборачиваясь. Девушка всхлипнула и, торопливо вбив дрожащими пальцами в панели на стене длинный код доступа, выбежала из бокса. – Отправите тело в отсек на утиль. Наблюдение под аппаратами – две недели. Если изменений не будет, разберите, остальное сжечь. То есть мне нужно, чтобы вы выкачали из неё максимальное количество информации.

В камеру зашла Кристецкая, слегка растрёпанная и с распахнутым халатом.

– Ян, что стряслось? – тихо спросила она, кладя ладонь ему на плечо.

– Да чёрт его знает, – раздосадованно выдохнул профессор, глядя как пятеро бравых молодцов, пыхтя, перекладывают тело на каталку. – То ли эта идиотка напортачила, то ли мы чего-то не учли.

Его первая помощница прошла к переносным дисплеям, хмуро вглядываясь в цифры, перелистывала страницы с данными.

– Могли дозировку под вес неправильную рассчитать? – тихо спросила Ирина, когда парни вышли и она остались в камере одни.

Янис поднял на неё усталый и недоумевающий взгляд.

– Ир, ты дура? – спросил он без обиняков и Крестецкая потупилась.

– Простите, просто весь этот стресс и недосыпы. Я подумала…

– Ты не подумала, естественно, – беспрекословно отрезал он. – Ни хрена ты не подумала, Ира. – Если считаешь, что я в состоянии ошибиться в таких элементарных расчётах, то можешь катиться следом за этот малолетней бестолочью, естественно.

– Не надо так, Ян. Мы все на нервах, – обиженно поджала губы женщина, старалась медленно моргать, чтобы отогнать непрошеные слёзы обиды. – О моей преданности делу и в особенности тебе ты и так знаешь.

– Вечная эта твоя проблема с преданностью мне, – пробурчал он недовольно. – Толку от неё то есть ноль, если результат такой.

– Не обесценивай мой труд, Янис, – дрожащим голосом проговорила она, не отрывая честного открытого взгляда от его пронзительно синих глаз за стёклами очков. – Мой отдел не спит ночами и выбивается из сил. Нет нашей вины в том, что новые партии отбраковываются.

– Значит, вы недостаточно внимательно всё изучили. То есть, надо работать лучше. Я буду доволен только тогда, когда буду уверен в новых материалах. А пока приходится церемониться с этими. Осталось всего двенадцать. Третья потеря за два дня, Ира. Третья! То есть ты должна понимать, мы не можем так рисковать.

– Я понимаю. Я добуду тебе новых, наберись терпения.

– Нет у меня терпения. Вышло всё за тридцать лет то есть. Я не могу больше ждать, – просипел он и, заметно припадая на правую ногу, вышел, не давая своей преданной и безропотной помощнице успокоить его.

Ирина проводила его печальным взглядом и утёрла всё же выступившие слёзы. Янис знал её слабость и потому был порой слишком жесток с ней.

– Мы раним тех, кого сильнее любим, – словно мантру повторяла себе Кристецкая и, поправив очки на носу, которые, к слову, ей были совсем не нужны, снова уставилась в данные и расчёты. Необходимо было во что бы то ни стало порадовать его хоть какими-то хорошими новостями.

В эту безумно болезненную пропасть Настя падала не так долго, как прошлые разы, но с гораздо бо́льшим пониманием. От этого каждая секунда ощущалась бесконечностью.

Но боль, сжирающая её личность изнутри, улеглась как-то неосязаемо и бесконтрольно, уступив место первым в её новой жизни тревожным снам. В них она раз за разом терпела крушение на борту самолёта. Паника пассажиров, вопли и падающие с полок вещи сменялись резким ударом сначала снизу, потом спины об потолок. Затем Настя снова оказывалась в проходе с широкой улыбкой на лице, наливала в пластиковый стаканчик дешёвый сок. И всё повторялось вновь: самолёт резко накренился, потом попадал в воздушную яму, вторую и, поднявшись, стремительно начал терять высоту.

Пока Настя с коллегами старались рассадить паникующих пассажиров по местам и убедить тех пристёгиваться, людей начинало швырять по салону вперемежку с сумками и техникой, а затем следовал удар. Петля времени в её сне замкнулась, изводя девушку бесконечно повторяющимся ужасом до тех пор, пока не выбросила пережёванную и растоптанную на берег сознания и бодрствования.

Распахнув глаза, она сразу поняла, что в её состоянии снова что-то изменилось. Боль в рёбрах усилилась, а тело едва заметно подрагивало. Камера была пуста, а перевязи больше не стягивали конечности. Первая осторожно приподнялась на кровати и с опаской села, придерживая одной рукой голову. Она отчаянно надеялась, что та не закружится, заставив её упасть и разбить себе затылок об жёсткий кафель.

Босые ноги опустились на ровную гладкую поверхность, и Настя с удивлением обнаружила, что пол холодный. Это значило только одно – температура её тела смогла подняться ещё выше. Табло указывало, что было без пяти три. Она осторожно встала и, пошатываясь, добрела до стекла. В светлом стерильном коридоре всё оставалось без изменений. Вот только в боксе напротив никого не оказалось. Женщина из противоположного помещения пропала, дверь в него была открыта. Настя на мгновение задохнулась от приступа паники. Вероятность того, что про неё забыли, испугала её слишком сильно. Какое-то время ушло на то, чтобы успокоить себя и заставить снова думать связно. Её кулак, всё это время судорожно молотил в стекло.