скачать книгу бесплатно
– Давай так и назовем его, Бланш? – заливался соловьем господин Маффино соловьем. – Зимний поцелуй!
– Нет, мы назовем этот торт по-другому, – сказала я сквозь зубы.
– Как же? – удивленно спросил торговец.
– Вы же сказали, что торт похож на каменные плиты? Пусть будет торт «Развалины графского замка»! – выпалила я.
Позади раздался смешок, но когда я оглянулась – в коридоре уже никого не было. Граф исчез так же бесшумно, как и появился.
Прежде чем вернуться, я придирчиво рассматривала собственное отражение в зеркале – не хватало еще появиться перед гостями перепачканной сахарной пудрой или с шоколадным пятном где-нибудь на платье. Но все было в порядке, и я проскользнула в зал, надеясь, что матушка не заметила моего отсутствия.
Матушка не заметила, потому что была увлечена беседой с молодым человеком, одетым в изысканный синий камзол, сшитый точно по фигуре – как носят в столице. Удивительно, каким образом господам рыцарям удается двигаться в подобных одеждах, и почему эти новомодные камзолы не трещат по швам, когда господа поднимают руки. Я встала рядом с матушкой, стараясь не слишком привлекать к себе внимания – как будто я стояла здесь все это время.
– Констанца особенно хороша, – говорила матушка, продолжая разговор. – Джерард был бы счастлив увидеть её такой красивой, такой довольной.
– Да, Констанца просто создана и для этого зала и для этого паркета, – засмеялся молодой человек, следя взглядом за моей сестрой, которая порхала в танце, скромно улыбаясь своему кавалеру – миловидному и щеголеватому молодому человеку, только в темно-зеленом камзоле. – Но я бы хотел встретиться с Бланш.
Я удивленно встрепенулась.
– Она сейчас придет, – сказала матушка со смехом. – То есть надеюсь, что придет! Ведь я понятия не имею, куда она убежала. Она такая же неуловимая, как в то время, когда вы были совсем еще малышами.
Теперь засмеялся и молодой человек. Потом он оглянулся – и замолчал, увидев меня.
– Реджи? – я смотрела на своего друга по детским играм в радостном изумлении. – Никогда бы тебя не узнала!
И в самом деле – из тощего подростка он превратился в широкоплечего, очень привлекательного юношу. Голубые глаза по-прежнему светились задором, но взгляд этих глаз показался мне незнакомым, далеким. Это был взгляд человека, который многое повидал, многое знает и обо всём имеет свое собственное мнение. В нем не осталось ничего от бесхитростного мальчишки, и я вдруг огорчилась, понимая, что все эти годы у Реджинальда была своя жизнь, никак не связанная со мной, с Ренном, и с нашим общим прошлым.
– Неужели я так переменился? – спросил Реджинальд. – А вот я тебя сразу узнал. Твоя улыбка осталась прежней. Как поживаешь, Бланш?
Я не успела ответить, потому что заиграли популярный танец «На четыре угла», и Реджи протянул мне руку, приглашая танцевать.
– Вот и правильно, – поддержала его намерения матушка, – лучше всего беседовать в танце.
Я вложила руку в ладонь Реджи, и он увлек меня в круг танцующих.
«На четыре угла» – это даже не танец. Это возможность перетанцевать со всеми. Музыка длится долго, несколько раз происходят смены пар, и можно наговориться вдосталь без строгих матушек и тётушек.
Реджи лихо притопнул, начиная движение, и я притопнула в ответ, позабыв, что все могут увидеть мои потрепанные туфли. Три прихлопа, соприкоснуться ладонями, поворот, ещё поворот…
– Отлично танцуешь, Бланкетта! – поддразнил Реджинальд, вспомнив мое детское прозвище. – А на «корзиночку» осмелишься?
– Осмелишься ли ты? – засмеялась я.
Мы переплели руки и прошли несколько кругов бок о бок, ни разу не споткнувшись и танцуя так, словно только этим и занимались всю жизнь.
Реджинальду были известны большинство танцевальных фигур, и если многие кавалеры в зале не могли похвастаться грацией и знанием танцевальной науки, то Реджинальд вёл меня легко и ловко, привлекая всеобщее внимание. Я была уверена, что и ему понравилось танцевать со мной, потому что когда произошла смена партнеров, он постоянно высматривал меня в толпе и кивал, к огромному неудовольствию его новой партнерши.
Что касается меня, то я купалась в музыке, в улыбках и комплиментах, которые, наконец-то получала от молодых людей. Один раз мне пришлось танцевать с самим судьей, и он после долгого хмыканья и откашливания сказал, что у меня чудесная улыбка, и что от неё на сердце теплеет. Я была так счастлива, что тут же простила его дочь за обидные слова. Какая разница, что там болтает Алария? Надо радоваться, а не копить злобу!
Граф тоже танцевал, и я время от времени посматривала на него. Он двигался легко, хотя и не так ловко, как Реджи, а его партнершам было и вовсе неудобно – почему-то граф упорно подавал им в танце левую руку. Он прошелся с Констанцей, и, судя по выражению лица моей сестры, она не смогла даже ответить ему, когда он заговаривал. Танцевала с ним и леди Алария. Вот её точно не сковывало смущение. Она что-то рассказывала графу – прищуривая глаза и с выражением, он даже пару раз усмехнулся, слушая ее. С замиранием сердца я ждала, когда придет моя очередь танцевать с хозяином праздника. Мысленно я готовила себя к непринужденной беседе, и если граф вздумает насмешничать по поводу моих кулинарных способностей, я отвечу ему со спокойным достоинством.
Но когда мы очутились лицом к лицу, я почувствовала, что вся моя решимость растаяла, как лед.
Руки наши соприкоснулись, и это прикосновение заставило меня вздрогнуть. Анна права – в графе с избытком и отталкивающего, и привлекательного. Отталкивающего, на мой взгляд, больше. Но вот он повел меня в танце, и я не пошла – а полетела по паркету. Трижды мы обошли зал, и по правилам этикета надо было бы начать беседу, но и я, и граф молчали.
Наконец он заговорил и начал с вежливой похвалы:
– Мне даже в столице нечасто встречались такие приятные партнерши. В танце, разумеется.
И хотя в его словах не было ничего оскорбительного, я покраснела. Но молчать, как провинциальная барышня, не собиралась и сказала:
– Возможно, всё дело в том, что вы подаете партнершам левую руку, это не так удобно.
– Правая рука – только для моей жены, – так же вежливо произнес граф, а я снова залилась краской до ушей.
Теперь я мечтала только о том, чтобы танец закончился поскорее. Но вот снова произошла новая смена партнеров, и я очутилась в объятиях Реджинальда.
– Уделишь мне минутку? – спросил он тихо, проводя меня по залу в последний раз. – Хочу поговорить с тобой наедине.
Я передернула плечами, потому что была слишком взволнована, и взволнована вовсе не потому, что Реджинальд попросил разговора. Реджи проводил меня к матушке, задержался, чтобы поболтать, а потом извинился, что должен нас покинуть:
– Всегда хотел посмотреть зимний сад в графском доме, – сказал он со смехом, – и очень рад, раз выдалась такая возможность.
Он многозначительно посмотрел на меня и ушел, а матушка закашлялась, скрывая смех.
Я продолжала стоять столбом, ничего не видя перед собой. Граф ни словом не выдал, что узнал меня – разве не на это я надеялась? Но почему же ощутила такое сильное разочарование? Разве я ждала извинений? Нет. Тогда почему?..
Констанца и Анна присоединились к нам, и их кавалеры долго не покидали нас, рассыпаясь в комплиментах. Матушка принимала восторги по поводу обеих дочерей со спокойным достоинством, как и полагалось почтенной вдове, но когда молодые люди покинули нас, не преминула заметить:
– Все рыцари сейчас так выглядят? Они томные и нежные, как девушки. Ваш покойный отец принял бы их за манерных леди.
– Мама, ты ничего не понимаешь, – возразила Констанца, стреляя глазами. Надо сказать, получалось это у нее отменно – как будто сполохи голубых искр рассыпались из-под ресниц. – Сейчас в моде изысканность, а не грубая сила. А папочке понравился бы милорд граф – вот где ни капли изящества и утонченности.
– Танцует он очень изящно, – возразила Анна. – Правда, Бланш?
– А? – я посмотрела на сестру, словно только что проснулась.
– Граф хорошо танцует, верно? – повторила Анна. – На что это ты смотришь?
– Похоже, Бланш всё ещё под впечатлением от танца, – промурлыкала матушка, подталкивая меня локтем.
– Не знаю, – упорствовала Констанца, – по мне – нет здесь человека, более отвратительного, чем граф. По сравнению с ним меркнет даже леди Пьюбери, а у нее бородавки по всему лицу.
– Нельзя так говорить, – осадила ее матушка.
Но Констанцу было не унять:
– Но он бородатый, мама! Это неприлично!
– Ну и глупа же ты, Констанца, – вздохнула Анна. – Король тоже носит бороду, если тебе известно.
– Ой, можно подумать, ты видела короля! – не осталась в долгу Констанца.
– Тише! – шикнула на них матушка. – Сейчас объявят королеву бала.
Глава 4
Мои сестры захлопали в ладоши, как и все барышни в зале. Я тоже захлопала, потому что даже зная, что титул королевы бала мне не грозит, волнение и надежда всё равно охватили душу. Наверное, не было сегодня ни одной девушки, которая не возмечтала бы о чуде – о чуде мечтали даже дурнушки, даже те, кто прекрасно понимал свою ничтожность.
Распорядитель от имени графа поблагодарил всех гостей, почтивших своим присутствием праздник, и объявил, что на правах хозяина господин де Конмор выберет королеву сегодняшнего вечера, вручив ей, по обычаю, веточку плюща.
Музыканты заиграли что-то нежное и мелодичное, и граф де Конмор взял у распорядителя бала заветную для всех девушек награду – ветку плюща, прикрепленную к серебряной булавке. Сама по себе булавка была дорогой вещицей, а вкупе с титулом первой красавицы, полученным от самого господина Ренна, подарок обещал стать бесценным.
Матушки, тётушки и бабушки тут же вытолкнули вперед своих юных дочерей, племянниц и внучек, и даже нас троих матушка выставила в одну линию перед собой. Я видела, что платочек в её руках дрожал, хотя она и старалась не выказать волнения.
Граф медленно шёл вдоль двух шеренг разнаряженных юных леди, и его приближение заставляло девичьи лица светиться от радостной надежды. Когда он проходил мимо, на розовые от волнения мордашки набегала тень разочарования.
– Боже, он идет к нам! – прошептала Анна, и матушка ущипнула её, чтобы молчала и улыбалась.
А граф и в самом деле направлялся к нам, и смотрел в мою сторону. Я сморгнула, чтобы избавиться от наваждения, но ничего не изменилось – пристальный взгляд графа словно пригвоздил меня, лишив возможности двигаться.
– Спины ровнее! Держите ровнее спины! – шептала нам матушка.
Я почти не слышала её слов. А почему бы графу не сделать королевой бала меня? Нет, я вряд ли понравилась ему больше остальных, но… он целовал меня. Значит, признал мою миловидность. И такой жест был бы извинением за то оскорбление, что он мне нанес, и благодарностью за спасенные праздничные лакомства.
И если вот сейчас… сейчас…
Граф приблизился, и дамы в зале приглушенно загомонили, потому что его намерения теперь были более чем очевидны. Я и сестры поклонились ему одновременно – сказалась школа матушки, которая во всем любила четкость и порядок. Но если сестры склонили головы, как и подобало благовоспитанным леди, то я не смогла оторвать глаз от графа. Он тоже смотрел только на меня – теперь не могло быть ошибки. Я почувствовала себя абсолютно, неимоверно счастливой и улыбнулась ему.
Он выдержал паузу, а потом с поклоном протянул веточку плюща Констанце. Та не смогла ее взять – так сильно у нее тряслись руки. Под бравурные звуки оркестра и аплодисменты матушка проворно выхватила у графа серебряную булавку и приколола к платью Констанцы.
– Благодарю, милорд, – сказала она, потому что Констанца только шевелила губами, не в силах произнести ни звука. – Моя дочь – признанная красавица Ренна! Ваше отличие – огромная честь для нашей семьи.
Он снова поклонился и оставил нас, даже не заговорив с Констанцей, которую сразу окружили с поздравлениями. Ее тормошили, как куклу, а она стояла вся пунцовая, не веря свалившейся удаче. Наверное, только я смотрела не на нее, а на графа. Уходя, он оглянулся через плечо, и наши взгляды опять встретились.
«Зачем же вы так поступили?», – мысленно спросила я.
Несмотря на разочарование, я удержала улыбку, но теперь даже не замечала её – лицо словно застыло. Я тщетно пыталась прочитать в глазах графа ответ, но легче было бы прочитать надписи на древних плитах эльфийских камней.
Наверное, он просто посмеялся надо мной. Решил, что шоколадница недостойна быть признана королевой.
Всё это я осознавала, не в силах двинуться с места. А меня толкали со всех сторон, потому что важные леди и юные барышни спешили поздравить Констанцу… или позавидовать ей.
Моя сестра стояла в окружении своих неудачливых соперниц, и те пожимали ей руки, осторожно прикасались к заветной награде и щебетали, щебетали и щебетали…
– Он выбрал Констанцу, – сказала вдруг леди Медоус, и голос ее прозвучал в девичьем щебете, как карканье.
Констанца услышала это и испуганно оглянулась.
– Конечно, ведь моя дочь – самая красивая девушка в Ренне, – ответила матушка. – Она получила этот титул заслуженно.
– Вы не поняли, моя дорогая, – настаивала леди Медоус, и ее голос становился все более скрипучим. – Он выбрал её. Констанца станет следующей графиней де Конмор.
– Только надолго ли? – печальным эхом ответила леди Тэмзин.
Констанца побледнела и рухнула, как подкошенная.
Мы с Анной успели подхватить её, но не удержали, потому что тело сестры стало вдруг тяжёлым, как камень. Я упала на колено, обнимая Констанцу за талию, и надеялась только, что не растянусь на полу, на потеху гостям.
Но на помощь уже бросились мужчины, Констанцу подняли сразу пять пар рук и бережно перенесли на диванчик.
Кто-то принялся обмахивать ее платочком, а матушка чуть с ума не сошла, то похлопывая Констанцу по щекам, то растирая ей ладони, и ласково умоляла дочку открыть глаза.
– Бедная девочка в ужасе от своей страшной судьбы, – изрекла леди Медоус. – Такая юная, такая красивая… Ах, как это всё трагично…
– Не говорите глупостей! – отрезала матушка, обрывая рассуждения леди Медоус. – Признание красоты моей дочери – это не брачное предложение.
– Попомните моё слово, дорогая Леонидия, – пророчески предвестила леди Медоус, и я почувствовала желание швырнуть в её толстое лицо бисквитное пирожное со взбитыми сливками.
– Что со мной? – спросила Констанца слабым голосом, и матушка склонилась над ней. – Мне плохо… Можно глоток воды?..
Молодые господа наперегонки помчались за водой. Слава Констанцы росла – это было несомненно.
Вскоре Констанца окончательно пришла в себя и даже улыбнулась, показывая, что с ней всё хорошо. Ей шла даже бледность после обморока. Убедившись, что с сестрой всё в порядке, я отступила от дивана, на котором она теперь сидела, облокотившись на услужливо предложенную подушечку. Матушка отошла вместе со мной, уступив место молодым господам, которые спешили высказать Констанце пожелания доброго здравия.
– А теперь иди, – сказала мне матушка, не поворачивая головы. – Реджинальд уже заждался.
– Мама! – воскликнула я, оглядываясь – не слышал ли кто.
Но мы стояли в стороне ото всех, и матушка могла позволить себе некоторую фривольность.
– Можно подумать, я не в состоянии заметить взгляды, которыми вы обменивались с Реджинальдом, – сказала она, поправляя ленты и оборки на вороте и рукавах моего платья. – А уж когда бравый молодой человек объявляет, что всю жизнь мечтал увидеть пальмы в горшках и восточный тростник в ящике… Тут и я догадаюсь, что это неспроста.
– Я не пойду, – сказала я решительно.
– Сходи, – матушка пожала мне руку. – Кто знает, что произойдет сегодня. Вдруг чудо? Будет обидно, если волшебство ждёт тебя в зимнем саду, а ты из ложного упрямства откажешься туда зайти.
– Хорошо, сделаю, как ты советуешь, – сдалась я.
– И поступишь совершенно правильно.
Никем не замеченная – потому что все хлопотали вокруг моей сестры – я покинула танцевальный зал. Зимний сад был открыт для посещений, но свет в нем был приглушённым – горели только светильники при входе, да снаружи лился свет фонарей.
Я шла между экзотическими растениями, высматривая Реджи, но в саду было пусто и тихо. Внимание мое привлек удивительный цветок – с белыми плотными лепестками, матовыми – словно бы восковыми, и с белой лепестковой коробочкой, из которой торчал желтый язычок. Я подошла ближе, потому что узнала исходящий от цветка аромат. Так пахли стручки ванили. Я никогда не видела цветущую ваниль, поэтому не удержалась от любопытства рассмотреть растение поближе.
Но вдруг чьи-то руки закрыли мои глаза, и у самого виска я почувствовала осторожное дыхание.
В первую секунду я растерялась и – что скрывать? – испугалась.
