Vita damnata

– Зачем? Я просто хотела предупредить, что парковка небезопасна, – нахмурилась я.

Но охранник уже листал список жильцов.

– Линович Анна Владимировна?

– Да, – отрезала я, бросая взгляд на полицейского.

Иванов пристально разглядывал меня, мой вызывающий наряд. Я скрестила руки на груди, пытаясь отгородиться от его пронзительного взгляда, выстроить хоть какую-то защиту.

Воцарилась тишина, прерываемая лишь шелестом бумаги. Охранник что-то записывал в формуляр.

– Простите, а что вы там пишете? – нарушила я молчание.

– Заполняю жалобу, – охранник щелкнул кончиком ручки.

– Послушайте, не надо никаких формальностей. Я просто хотела…

– Подождите! Вы сказали – в субботу? Кажется, вспомнил! – охранник вскинул на меня раскрасневшееся лицо. – В двести пятой тогда мальчишник был. Хозяин предупреждал, что приедут «пацаны», как он выразился. Наверное, перебрали – вот и приставали.

Хоть что-то, да узнала. Остались записи камер. На мониторе уже горела дата: 07-07-32. Мой взгляд упал на стол. На кружку с кофе. Что, если опрокинуть её на технику?

– Конечно, это всё объясняет. Но как мне быть? – Я стала расхаживать взад и вперёд по комнате охраны. – Представьте: одинокая женщина, ночь, и двое молодчиков с неизвестными намерениями… Кричат всякие гадости. – Я обошла полицейского и охранника, встав рядом с системным блоком. Даже я со своими техническими «неумениями» понимала, что надо сделать. – Эту проблему как-то надо решить. Например, ограничить доступ на парковку для посторонних.

– Можете написать заявление в управляющую компанию с предложением запретить въезд всем, кроме жильцов. Думаю, они помогут, – предложил охранник. – А пока паркинг остаётся в общем доступе.

– Да, пожалуй, вы правы. Беспокоить вас было глупо. Надо обратиться в правление напрямую. – Я сделала вид, что мне холодно, и обхватила себя за плечи, будто пытаясь согреться. – Я заметила у вас кофемашину. Не могли бы вы сделать мне американо?

Охранник отложил бумаги, кивнул и повернулся к автомату.

Майор Иванов хранил молчание, лишь изредка бросая взгляд на наручные часы. Под его глазами лежали серые круги. Усталое лицо – точь-в-точь как у моего охотника тогда, в швейцарском пансионе. Охранник протянул мне кружку с горячим кофе. Я взглянула на белый фарфор – и реальность снова поплыла.

Снег. Бесконечный, чистый, вдалеке из его больничного окна было видно горы. Его дыхание, прерывистое, громкое, которое с каждым днём становилось всё тяжелее.

«Ты не должен был уезжать со мной», – я сжимала Ивану руку, чувствуя, как кости стали слишком хрупкими под кожей.

«Где ты – там и я», – он улыбался, хотя губы уже синели.

Туберкулёз. Проклятие смертных.

Я предлагала «обратить» его. Я читала об этом в книгах. Иван отказался.

«Я не хочу вечности, если она будет стоить тебе человечности», – прошептал он однажды ночью, когда я плакала, прижавшись к его груди.

«Но я не смогу без тебя», – мой голос сорвался.

«Сможешь. Ты сильнее, чем думаешь.»

Он научил меня голоду. Терпеть, не поддаваться «зверю», усмирять инстинкты, питаясь кровью лишь изредка.

«Любовь – это не только чувство, Анна. Это решение. Каждодневный выбор. И он у тебя есть и всегда будет, покуда ты держишь своего «зверя» на коротком поводке»

Иван умер на рассвете. Я не закрыла ему глаза – пусть смотрит на солнце, которое я больше не увижу никогда.

– С вами всё в порядке? – Голос майора вырвал меня из прошлого.

– Да, извините, я просто ужасно хочу спать, – изобразила я полное изнеможение.

– Как я вас понимаю, – проговорил Иванов, бросив взгляд на охранника. – Анна, извините, но не могли бы вы покинуть помещение поста.

– Я вам что, мешаю? – Я сделала удивлённое лицо и невинно заморгала. Старый приём – прикинуться дурой. Работает почти всегда.

– Я здесь по делу и тоже не хотел бы задерживаться.

– Понимаю, понимаю, – я поставила кружку на системный блок. – Спасибо, что уделили мне время, – кивнула охраннику.

– Пожалуйста. Рад был помочь.

Иванов встал с кресла и машинально поставил свою кружку рядом с моей на системный блок.

– И за кофе спасибо, – я подхватила свой кофе, и театрально протянула руку охраннику для прощания.

Моё движение было естественным, но я чуть замедлила его, позволив кончикам пальцев задеть кружку Иванова. Горячая жидкость веером брызнула на вентиляционные решётки и разъёмы. Компьютер захлебнулся, издав резкий шипящий звук, и мониторы разом погасли.

«Расчетливо».

– Твою ж мать! – взревел майор, бросаясь к технике.

Охранник, действуя на автопилоте, засуетился, схватил огнетушитель.

– Не надо! – попытался крикнуть Иванов, но было поздно.

Белая пена хлынула на корпус, добивая и без того мёртвую машину и начисто уничтожая любую надежду на восстановление.

«Идиот. Но спасибо».

– Извините! Это вы… вы свою кружку поставили… – пролепетала я, прижимая к груди свой кофе, с самым испуганным выражением, какое только могла изобразить, едва сдерживая смех под маской испуга.

Иванов, вытирая запачканные пеной руки, смотрел то на меня, то на охранника с огнетушителем. Его ярость боролась с пониманием собственной доли вины. Он сам создал эту хаотичную цепочку.

– Записи?! – рявкнул он на охранника. – Они же уничтожены! Весь диск залит! – Иванов уже сорвал боковую крышку и в бешенстве смотрел на почерневшие платы.– Вы хоть бэкапы делали?!

Охранник только растерянно опустил голову. С корпуса системного блока стекала пена, капая на линолеум.

– Я правда не хотела, – причитала я, кусая губы, чтобы не рассмеяться.

Иванов чертыхнулся, пнул стул и злобно, глазами полными ярости, посмотрел на меня.

«Нет. Не похож. Иван был благородством, а этот …».

– Я ещё раз прошу меня извинить, – я порхнула к выходу.

Скулы майора ходили ходуном. Я пятясь, отступала к двери. Иванов бросил охраннику:

– Завтра приедет спец, попробуем вытащить данные с диска.

Я окаменела. Неужели это возможно?

– Хорошо, хорошо, – засуетился охранник.

– Ладно, здесь делать нечего. До свидания. Мой номер у Вас есть. Если еще что вспомните про ночь субботы, пожалуйста позвоните мне. – Майор обращался к охраннику, но не сводил глаз с уничтоженного монитора.

– Да, конечно, – закивал тот.

Я выскользнула за дверь, не попрощавшись, и кинулась к лифту. Квартира двести пять. Может, стоит попробовать сейчас?

– Анна, – раздался за спиной голос Иванова.

Я обернулась, майор стоял за мной и пытался раскурить плохо подожжённую сигарету.

– Мне ужасно неудобно, что я помешала вашему следствию, – залепетала я с наигранной паникой.

– Ну, да, – безучастно ответил Иванов, наконец выпустив дым из носа. – Посмотрите ещё раз на фото? – Майор снова протянул снимки. – По моей информации, они травили девушек в клубах, насиловали и снимали на видео. Говорю вам это, потому что вы, судя по всему, ведёте ночной образ жизни. Я не осуждаю. Просто хочу, чтобы вы были осторожны.

– Какой ужас. Неужели они могли быть здесь, на нашей парковке?

– Я пытался это выяснить, но разлитый кофе мне слегка помешал, – улыбка Иванова заставила мои ноги подкоситься. Я покачнулась. Майор подхватил меня под локоть, притянув к себе. Даже запах его волос был до боли знакомым. Как?

– Осторожнее. Вы, наверное, очень устали. Позвольте проводить вас до квартиры. Пятьсот три, я правильно запомнил?

«Ты совершил большую ошибку, запомнив это».

Я резко высвободила руку и вернула ему фотографии Сереги и Лехи:

– Не надо, спасибо. К тому же, у Вас наверняка ещё есть дела.

Полицейский усмехнулся и вручил мне визитку.

– Звоните, если какие-нибудь уроды будут вас донимать.

– Обязательно, – я одарила его самой ослепительной улыбкой, на какую была способна.

Иванов проводил меня взглядом до самого лифта. Я кивнула и скрылась за смыкающимися стальными дверями.

Глава 9

Цифры на электронном табло лифта сменяли друг друга с неестественной скоростью. Запертая в железном коробе, я летела вверх. Казалось, само время ускорилось вместе со мной. Как я ненавижу эти саркофаги – тесные, скрипящие, вечно дрожащие на мощных тросах. Я словно всем телом ощущала зияющую пустоту под ногами – несколько десятков метров, и, хотя я никогда не боялась высоты, сейчас эта бездна давила на меня снизу, усугубляя жуткое ощущение заточения. Оно сжимало мой живот в тугой, болезненный узел, сводило мышцы судорогой. По спине, под тонкой тканью платья, струйками стекал холодный пот. На лбу выступила испарина, а виски сдавила невидимая сила – так, что в глазах потемнело и заныла переносица. Руки предательски дрожали; я судорожно сжимала и разжимала пальцы, не зная, куда себя деть, и в то же время панически боясь лишний раз пошевелиться. Любой шаг по кабине отзывался пронзительным скрипом и лёгким покачиванием, за которым следовал пугающий лязг неплотно сомкнутых дверей.

Ирония судьбы – для такого создания, как я, вынужденного с каждым рассветом прятать своё тело куда угодно, лишь бы до него не добрался солнечный свет, я всей своей бессмертной душой ненавидела слишком узкие пространства. Земля, старый подвал, мусорный бак, платяной шкаф, дорожный сундук и даже гроб – вот неполный список моих дневных «спален». Тесные, пыльные, душные… Я с ненавистью вспоминала их, проклиная эту неизбежную сторону своей вечной жизни.

Чтобы хоть как-то обеспечить себе комфорт, для своей квартиры я заказала кровать по собственному эскизу – с плотными балдахинами из синтетической ткани, которая была способна отражать солнечные лучи. Это удовольствие обошлось мне недешево, но прелесть мебели, изготавливающейся в единственном экземпляре, была в том, что деньги начисто вытравливали у мебельщиков всякое любопытство. «Плати – и получай ровно то, что хочешь. Никаких лишних вопросов. Любой каприз». Главное – выкладывать из кармана стопки хрустящих банкнот.

Наконец, с облегчающим щелчком, двери лифта открылись, и я буквально выпорхнула в общий коридор, жадно вдыхая прохладный воздух. Сначала я отряхнула ладонями платье, словно стряхивая с себя остатки давящего напряжения, а затем провела пальцами по шее, убирая выбившиеся пряди с влажной кожи. «Приди в себя, – приказала я себе мысленно. – Дело не ждёт».

Квартира № 205. Я на мгновение замерла у двери, а потом приложила ухо к холодной, резной металлической поверхности. Тишина. Я мысленно усмехнулась. Я хоть и не обладала ультратонким слухом, способным уловить малейший шорох в радиусе нескольких сотен метров, как о том пишут в фантастических книгах, но и моих способностей хватило, чтобы понять: внутри никого нет. Логика подсказывала то же самое. Мальчишник – в субботу. Сама свадьба – скорее всего в воскресенье. Вывод напрашивался сам собой: молодожёны либо праздновали своё единение, либо уже летели в свадебное путешествие на какой-нибудь жаркий курорт. Снова традиции. Как же люди их любят.

Передо мной был электронный замок. Славное «достижение» двадцать первого века. Я всегда предпочитала старые добрые замки, со сложными механизмами и ребристыми ключами. Они были как маленькие головоломки, живые и с характером. Весь процесс вскрытия механического замка был для меня увлекательным мероприятием, настоящим таинством. Я ловила лёгкую вибрацию металла, когда слегка надавливала на замочную скважину и поднимала зубчики внутри цилиндра один за другим с помощью отмычки. Возникало тончайшее сопротивление, едва уловимое дрожание кончиков пальцев, а потом – тихий, такой желанный щелчок. Когда первый зубчик был достаточно поднят, и натяжение от отмычки не давало ему упасть, можно было переходить к следующему. И вот, когда все они замирали в нужном положении, замок сдавался, изнутри раздавалась сдавленная победная песня – поворот механизма.

А эти бездушные цифровые прямоугольники глазели на меня рядами светящихся цифр, будто смеясь над моей беспомощностью и несовременностью.

Горло сжал знакомый спазм паники. Ещё одной ошибки я не могла допустить. Все эти умные штуковины, все эти коды… Они были как стена, невидимая и непреодолимая.

Лифт скрипнул и отправился вниз. В висках отдавался ровный гулкий стук, вытесняя все внятные мысли. Я прижалась к прохладной стене рядом с дверью. Мой взгляд скользнул по блестящей панели замка, этого холодного, молчаливого сторожа. В нем не было щели для отмычки, не было души, которую можно было бы обмануть. Только пароль. Я напрягла зрение и заметила: четыре цифры – 0,3,8,5 – выделялись на фоне остальных, их поверхность была стерта почти до блеска. Я резко, почти тыча, набрала на клавиатуре: 0,3,8,5. Раздался тихий звук ошибки. И – ничего. Абсолютно. Ригель, массивный стальной язычок, даже не дрогнул. Дверь осталась намертво запертой.

Глупая. Глупая и беспомощная. Техника просто проигнорировала меня, как гигант игнорирует укус комара. Под рёбрами колотилась птица, пойманная в силки. «Слишком просто», – выдохнула я. Скрип тормозов где-то на улице заставил резко обернуться.

«Просто сломай его». Мысль прозвучала в голове настойчиво, почти злобно.

Собрав всю ярость, все накопленное бессилие, я со всей дури ударила по этому цифровому оку, в котором мигал насмешливый красный огонёк. Удар острой болью отозвался в костяшках. Раздался сухой, короткий хруст. Экран судорожно мигнул всеми огоньками разом и потух. Прямоугольная пластиковая коробка с треском выпала из двери и повисла на тоненьких обугленных проводках, словно вырванный зуб.

Я уже мысленно отступала, готовясь к бегству, как вдруг из глубины дверного полотна донёсся тот самый звук – тихий, сочный щелчок. Он был так не похож на сухой хруст пластика. Я замерла, не веря ушам. Сердце пропустило удар. Медленно, как во сне, я упёрлась ладонью в косяк двери и нажала на ручку. Сначала ничего – та же неподвижная масса. Но потом, под давлением, полотно с глухим скрипом подалось на меня, описав небольшую дугу. Ригель был отозван. Дверь была открыта.

Я протиснулась в щель, тут же развернулась и, ухватившись за ручку, потянула тяжёлую створку на себя. Дверь, послушная теперь, вновь сдвинулась, и щеколда внутренней защёлки с тихим стуком вошла в паз.

Я была внутри. Воздух с пыльным вкусом пустой квартиры заполнил лёгкие. Я расправила плечи, и тяжёлая, как свинцовый плащ, мышечная напряжённость наконец осыпалась с меня. Легче лёгкого.

«И чего я, спрашивается, ломала голову и нервничала?»

В квартире не было ни души – здесь царила та особая тишина, что бывает в пустующих жилищах. Я медленно прошлась по небольшой кухне-гостиной, ковролин приглушал шаги, и завернула в спальню. Рассеянный, тусклый, серый свет от окон делал пространство меньше, тише и уютнее. Стопка вещей на покрывале и разбросанная летняя обувь в пластиковых пакетах лишний раз подтверждали: я была права в своих умозаключениях – хозяева квартиры уехали на отдых.

«Ну а теперь, где же вы, мои дорогие хамы?» – подумала я. Как мне найти тех двоих придурков с парковки? Мой взгляд упал на планшет на прикроватной тумбе. Эти гаджеты я любила больше, чем компьютеры – никаких странных сообщений от операционной системы об ошибках и установке драйверов, что вводили меня в ступор, никаких громоздких системных блоков, мышек и лишних проводов. Простая коробка с экраном, по которому так забавно водить пальцем. Я взяла его в руки, ощутив прохладу стекла и алюминиевой рамки. Включила. Требовался графический ключ. «Ну конечно, куда ж без него». Я повертела планшет на свету от окна и тут же увидела жирные, сальные линии от пальцев, отчётливо видные прямо на том месте, где маленькие точки предлагали мне начертить любую фигуру. «Люди – главные союзники сыщика, сами того не ведая». Несколько движений по уже прочерченным линиям – и экран ожил, расстелив передо мной иконки меню.

Что же дальше? Если была вечеринка, то, возможно, были и фотографии этого действа. Я легко ткнула указательным пальцем в иконку, напоминающую старомодный фотоальбом. Со снимков на меня смотрели счастливые, румяные лица. Девушка сделала фотографию самой себя в зеркале; парень в одних трусах стоял у плиты весь в муке, с ног до головы – видимо, неудачный эксперимент с готовкой; вид из окна по утру… Я уже собралась листать дальше, но палец замер в воздухе.

Я застыла, вглядываясь в изображение с ярко-красными облаками и солнечным заревом над крышами домов. В груди что-то сжалось, заныло – тупая, давно знакомая боль. Как давно я не видела солнца… Как давно не чувствовала жар первых лучей, этот почти болезненный, но такой живительный ожог на коже, не ощущала телом тепла горячей звезды. Я представила себе то, что было для меня запретно: светлое небо над головой, прохладный утренний воздух, колющий лёгкие, наполненный предвкушением дня, пение птиц, скромная роса на зелёных листьях, длинные, чёткие тени… Всё это на миг ожило в памяти так ярко, что я вздрогнула. Всего несколько минут – вселяющей надежды тишины, спокойствия и чувства умиротворения. Целая вечность, украденная у вечной ночи.

Я с почти физической горечью пролистнула фотографию зарева.

Вот вы и попались. Те двое с парковки. Их заспанные, заплывшие лица, отсутствующий взгляд и алеющие щеки красноречивее любых слов кричали о возлияниях. Вот один из них, по пояс голый, нелепо подпрыгивает на диване в гостиной, размахивая футболкой над головой, как первобытный воин трофеем. Второй безмятежно сидит в углу и с кем-то о чем-то разговаривает. Следующий кадр – мужчины уже вовсю братаются, громко чёкаются стаканами с пивом.

«Но что тебе это даёт?» – пронеслось в голове.

Возможно, те два парня хорошо выпили на вечеринке, и наутро я даже не осталась в их памяти. «Призрак в ночи, и только», – с горькой усмешкой подумала я. Но один из них был за рулём, а значит, пусть я и стараюсь, хоть и из последних сил, верить в лучшее в людях, водитель точно не напивался до положения риз. Или напивался? Нет, сомнительно. Слишком уж трезво и зло он меня преследовал.

«Для чего люди делают так много фотографий? Зачем?» – внезапно мелькнула мысль.

Сейчас люди ведут себя так, словно их жизнь – хрупкая бабочка, которую нужно намертво пришпилить булавкой к экрану, чтобы доказать, что она была. Они боятся быть забытыми, эти мимолётные люди. А я… для меня память была физической тяжестью, глыбой, что я таскала в себе веками, и которая возвращалась ко мне в моих снах.

Мысли понеслись дальше, цепляясь одна за другую. Конечно, дело не в памяти. Память – это старая зачитанная книга на полке, к которой возвращаешься, когда хочешь остаться наедине с собой. Нет, это что-то другое. Это тщеславный крик в пустоту: «Смотрите, я существую! Я ел этот лобстер, я видел этот закат, я носил эти дурацкие носки! Всё это было, и всё это – я!» Виртуальный курсив собственной жизни, выделяющий каждую её секунду.

Мой друг Петер как-то раз попытался втолковать мне суть социальных сетей. По его словам, это гигантский, вымышленный город, где все живут, не выходя из настоящего дома. Я тогда спросила, зачем ему этот виртуальный мир, если есть телефон, чтобы услышать голос друга, или скамейка в парке, чтобы увидеть его улыбку. Он лишь пожал плечами: «Удобнее».

«Удобнее», – мысленно передразнила я его сейчас. Удобнее что? Заменить тёплое рукопожатие на лайк? Искру в глазах – на смайлик? Сидишь в ночи, уткнувшись в мерцающий экран, и вместо того, чтобы чувствовать жизнь вокруг, составляешь её суррогатный отчёт для посторонних.

Но главное открытие ждало меня дальше. Петер признался, что нашёл в этом безумии и свой прок. Для него социальные сети превратились в идеальный садок. Зачем рыскать по тёмным переулкам в поисках добычи, когда можно, как паук, не сходя с места, сидеть в уютной паутине из проводов? Он часами изучал жизнь своих жертв по этим самым фотографиям – их маршруты, привычки, увлечения. Каждый снимок был для него не свидетельством счастливого момента, а следом, добровольно оставленным в открытом доступе. Охота свелась к простому, почти индустриальному процессу: несколько кликов в тишине, и досье готово. Прогресс. Вместо адреналиновой погони – холодный, методичный скроллинг. И всё, что для этого нужно, – это телефон, подключённый к сети, и готовность людей выставить напоказ свою жизнь, как товар на витрине.

Мои пальцы сами потянулись к другой иконке на планшете. Та самая социальная сеть, о которой талдычил мне Петер. «Слава всем тёмным силам, я хоть это название запомнила».

И вот он, ключ. Те же самые фото, что и в галерее, но уже обрамленные подписями и комментариями. Теперь это не просто безымянные люди, а целые истории, как будто специально оставленные для меня.

«Будущий муж учится делать пельмени» – не без иронии подписано фото того самого повара-неудачника в трусах.

«Какой красивый рассвет!» – и ведь правда, тот рассвет был необычайно очарователен. До боли.

«Саша и Димон. Саратовские в городе». Я уже хотела пролистать дальше, но краем глаза заметила комментарии. Пальцы замерли. Оказалось, что «Саша и Димон» – сослуживцы владельца квартиры и новоиспечённого мужа, приехали на торжество из Саратова и сразу после свадьбы покинули мой город. Я пробежалась глазами по ветке, и вот он, гвоздь программы: короткое сообщение от «Дмитрия Верова», в котором говорилось, что они чудесно погуляли, рады были вновь увидеться, но в понедельник на работу, «надо выпить аспирина и отоспаться после перелёта».

«Отлично», – тихо прошептала я, и губы сами собой растянулись в беззвучной улыбке.

Те двое вернулись в Саратов. Теперь они за тысячи километров от меня. Пыль на асфальте, которую сдуло первым же порывом ветра. Майору они не интересны, ведь я, смешно сказать, свидетель, не опознала в протянутых мне фотографиях «саратовских», а значит Иванов об этих двоих даже не знает. Я могу быть спокойна.

Я выключила планшет, экран погас, оставив после себя лишь тусклое отражение комнаты. Аккуратно, стараясь не оставить следов, я положила его ровно на то место, где он лежал. На цыпочках вышла из квартиры и вдавила сломанный электронный замок обратно в углубление в двери. Он сидел там неровно, перекошенный, и от этого вся дверь казалась кривой. Хлипкое творение человечества. Идеальная улика. Но в этом теперь был мой расчёт. Люди мыслят шаблонами. Взлом? Значит, воры. Воры ищут ценности, а не информацию. Они сметают технику, деньги, украшения, оставляя после себя хаос. Хозяева, обнаружив сломанный замок, будут искать пропавшие часы и серьги. А полиция… полиция увидит примитивный вандализм и спишет всё на подростков или бомжей. Грубая сила была здесь не провалом, а лучшей маскировкой. Главное, чтобы моё присутствие в квартире № 205 осталось как можно дольше незамеченным. Хотя бы до тех пор, пока я не скроюсь от солнца в своей «крепости».

На улице за окном ночь уже начинала бледнеть. До рассвета оставались считанные минуты. Я чувствовала это каждой клеткой своего уставшего тела – знакомое, неумолимое тяготение ко сну. Ночь, данная мне Романом на поиски свидетелей, не прошла даром. Теперь я могла по-настоящему выдохнуть. Я могла спать спокойно, убаюканная мыслью, что полиция вряд ли когда-нибудь выйдет на мой след.

Я медленно, будто противодействуя нарастающей тяжести в конечностях, поднялась в свою квартиру и, не раздеваясь, буквально рухнула на мягкую, любимую кровать. Одно движение – и я задёрнула балдахины поплотнее, отсекая последние признаки умирающей ночи. Мгновение – и я оказалась в благословенной, кромешной темноте. Полной, совершенной.

И вот тут, в этой абсолютной тишине и безопасности, внутри меня вспыхнуло и разлилось жаркое торжество. Я торжествовала над Романом, над его паникой и излишней обеспокоенностью.

Вот видишь, старый друг? Я победила. Настояла на своём. Мы остаемся. Нет, я остаюсь.

Последней осознанной мыслью было ощущение, будто меня накрывает тяжёлой, бархатной волной. Мои веки налились свинцом, я стремительно и неотвратимо проваливалась в анабиоз, унося с собой сладкий вкус победы.

Глава 10

Свет солнца едва пробивался в тёмные казематы сквозь крохотный оконный проем. Он косыми лучами отражался от сырых каменных стен и терялся в чёрном от гари факелов сводчатом потолке. Я сидела на матрасе из соломы, закованная в кандалы. Я давно потеряла счёт времени. Моя жизнь будто бы остановилась в одной точке, и я снова и снова проживала один и тот же мучительный день. Время потеряло всякий смысл, расплывалось, как клякса на пергаменте. Дни и ночи слились в одно мучительное, бесконечно длящееся настоящее.

Это настоящее было наполнено звуками. Где-то через несколько камер стонал, такой же несчастный, как и я, – монотонно и безутешно – тихим, горловым звук, похожим на вой ветра в печной трубе. Издалека доносился мерный, зловещий стук капель, отсчитывающих секунды, которых для кого-то уже не существовало. А по ночам пищали и шуршали крысы, бесцеремонно хозяйничая в темноте.