скачать книгу бесплатно
– Быстрее, к барыне иди! – крикнул сзади нарочный.
Ванька поклонился ещё раз и пошёл в кабинет к своей госпоже. Осторожно постучался.
– Можно?
– Ну, заходи, беглец! – голос Елизаветы Владимировны искрился смехом.
Ванька зашёл и стал у дверей, опустив голову.
– Может, поздороваешься? – сказала она.
– Простите меня, государыня матушка, совсем я дурак стал! – Ванька и ей поклонился в пояс. – Здравствуйте, барыня, дай вам Бог здоровья!
– С возвращением, дружок! – барыня явно была настроена благодушно. – Что ж ты у дверей стал, ровно приковали тебя? Иль меня боишься?
– Что вы, Елизавета Владимировна! – поднял голову парень. – Вы наш ангел на земле, вас ли бояться нам, грешникам!
– Ангел, – вздохнула она. – Поди-ка поближе, дай рассмотреть тебя!
Ванька подошёл к самому столу. Барыня встала, маковка её едва доставала до подбородка крепостного. Она ласково погладила его по плечам, провела рукой по молодой курчавой бородке:
– Полтора месяца прошло, а гляди-ка, как ты возмужал, окреп, в плечах раздался! Даже вырос как будто! Бороду с усами отрастил, ровно русский богатырь!
Ванька залился краской от такого внимания к себе. Бороду с усами он и правда отрастил, но лишь по одной причине: бриться некогда было, да и в деревне у всех бороды были. Мужик без бороды – не мужик. Выросла она русая да курчавая, парень стал ещё красивее с ней.
– Чай, девкам деревенским нравилось целоваться? – озорно прищурилась Елизавета Владимировна. – Может, присмотрел какую?
Ванька покраснел ещё пуще. С девками он и правда целовался, потому что им очень уж этого хотелось, и приятно ему было, чего уж врать, но дальше поцелуев дело не шло. Всё он вспоминал Пульхерию, как она приникла к нему всем телом в купальне, как он потерял голову от нахлынувших чувств и чуть не совершил то, что уж не поправить…
– Нет, матушка, не присмотрел, – только и сказал.
– А работа тяжела была? Я чаю, ты зубы сцепил, упрямец, и помереть решил прямо там, на поле, но не сдаваться?
– По первости тяжеленько было, потом втянулся.
– Так я и думала, – барыня села за стол. – Ты не пасуешь перед трудностями, милый, это самое ценное в тебе. Так вот, – неспешно продолжила она, – жить будешь теперь в комнате рядом с эти кабинетом, чтоб всегда у меня под рукой был. Переселяйся прямо сейчас. В баньку сходи, отдохни, а завтра в восемь будь добр быть в кабинете, Парфён будет тебе науку передавать. Всё ли понял?
– Да, Елизавета Владимировна, всё понял.
– Хорошо. В твоём распоряжении вся книжная премудрость, читай, учись, никто мешать не будет.
– А… – запнулся Ванька. – А как же барин? Ему кто служить будет?
– Это уж не твоя печаль, твоё дело – науку постигать.
– Как скажете, матушка.
– Одежду тебе надо другую, эта в плечах трещит, да сапоги справим. В лаптях да босым ходить не по чину тебе. И вот что, Ваня…
– Что, матушка?
– Поскольку занят ты теперь будешь, нужен тебе помощник: в комнате прибрать, одежду почистить, воды принести. Учить его будешь всему, что сам знаешь.
– Матушка, Елизавета Владимировна, да я сам! – всполошился парень.
– Сам да не сам! – строго сказала она. – Надо так! Не спорь! Лучше подумай, кого из казачков в обучение возьмёшь.
Молнией промелькнули мысли, и Ванька опустился на колени, почти сравнявшись в росте с сидевшей барыней:
– Елизавета Владимировна, ангел вы наш, явите свою милость! – и замолчал, холодея от своей дерзости.
– Ну что такое, говори! – улыбнулась она.
– В той деревне есть семья одна… без кормильца. Отец погиб, три года назад сорвавшись с церкви, которую строил у нас, помните?
– Да, припоминаю, Иваном его звали, – погрустнела барыня. – Справный мужик был и мастер отменный. Не спасли его.
– У него семья осталась: вдова и пятеро сирот.
– Пятеро?! – барыня прижала ладонь ко рту. – Я и не знала… И что они?
– Они в бедности живут. Старшому шестнадцать, он неумеха ещё, малым десять да шесть – Аксютке и Стёпке, а малышам-двойняшам, Дашке да Пашке, четыре годочка, – заторопился парень. – Бьётся она как может, словно рыба об лёд. У мира помочи не просит, всё сама. Гордая. Вольная была, да вышла замуж за крепостного и волю потеряла. А старший толковый парнишка. Вот если б его мне в ученики, а их всех сюда перевезти под ваше крыло, матушка-заступница! – выпалив всё, он смолк, глядя на барыню.
– А ты, гляжу, полюбил их, – тихо промолвила.
– Я жил у них, матушка. Арина Тимофеевна заботилась обо мне, как о родном сыне, никакой разницы не делала между мной и своими детьми!
– Да и ты, думаю, на месте не сидел? – опять улыбнулась барыня.
– Сколь мог – помог, а потом вы меня вызвали.
Елизавета Владимировна призадумалась:
– Говоришь, младшенькие двойняши?
– Да! Забавные – страсть! Аксютка со Стёпкой работящие, много чего уж могут по дому.
– Что ж, Ваня, я услышала твою просьбу. Решим. А ты иди пока, отдыхай.
Парень поднялся с колен, поклонился и пошёл к двери.
– Да, Ваня! – окликнула она его, когда он уже взялся за дверную ручку.
– Что, матушка? – с испугом обернулся он.
– Бороду сбрей! – засмеялась Елизавета Владимировна. – Стань прежним!
– Слушаюсь, Елизавета Владимировна! – с лёгким сердцем Ванька вышел от своей госпожи, постоял на пороге, пытаясь свыкнуться с мыслью, что у него будет помощник и ученик. Это было очень непривычно.
– Здорово, парень! – послышался незнакомый голос. Ванька обернулся:
– И тебе поздорову! А ты кто?
– Звать меня Фёдором, я камердинер барина, – высокий смуглый черноволосый и черноглазый парень, похожий на цыгана, смотрел на него, склонив к плечу голову. Его можно было назвать красивым, если бы не поломанный и неправильно сросшийся нос, несколько выбитых зубов и ехидная ухмылка, с которой он рассматривал Ваньку.
– Барин тебя к себе требует, немедля! – процедил он.
– Хорошо, сейчас приду, – Ваньке не понравился взгляд парня, но он решил не напрягать обстановку.
– Не сейчас, а немедля велено тебя привести! – взгляд стал ещё более пронзительным.
Ванька ничего не ответил.
– Мин херц, я его привёл, – Фёдор поклонился и стал у дверей. Барин, раскинувшись на диване, кушал виноград, запивая его вином. Парню показалось, что Саша как-то раздобрел, что ли… Вид у него был не очень здоровый.
– Здравствуйте, барин, – поклонился Ванька. – Звали?
– Да уж была охота… – неопределённо ответил он. – А впрочем, звал! Ну, как там в деревне?
– Трудов много, Александр Андреич.
– Ну, ты у нас трудиться-то любишь. Барыня всё тебе сказала? На повышение идёшь?
– Какое же повышение? По-прежнему я крепостной ваш, о достатке буду теперь радеть вместе с Парфёном Пантелеймоновичем.
– Ой, смирный ты какой, Ванька! – барин встал с дивана и подошёл к слуге. – Аж скушно с тобой! В монахи, что ли, готовишься?
– Не понимаю, барин, – Ванька опустил глаза в пол.
– На меня смотри! – приказал Саша. – Вот что я тебе скажу, холоп! – он схватил парня за волосы, заставил нагнуться и сказал прямо в ухо:
– Не зазнавайся! Как попал ты на новое место, так и слететь с него можешь! Понял ли?
– Воля ваша, Александр Андреич.
– Я же говорю: в монахи собрался! – обернулся барин к новому камердинеру.
– В каморке теперь Фёдор будет жить, барахло твоё на заднем дворе. Пшёл вон! – оттолкнул он его.
Ванька поклонился и вышел из барских покоев. Пройдя на задний двор, он увидел вещички свои немудрёные, сваленные в кучу как придётся. Присев, поднял раскрывшийся сундучок, обтёр его и бережно сложил туда вещи, доставшиеся от матушки, да несколько книг духовного содержания. Одёжу, упавшую в грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя, поднял и держал в руках, не зная, куда пристроить. Так и стоял, загрустив. Неожиданно одежду из его рук потянули.
– Я остиаю, – Дунька-птичница улыбалась во весь рот.
– Дуня, здравствуй! – улыбнулся в ответ Ванька. – Я сам…
Но девка уже отобрала у него вещи и жестами пригласила идти за собой. Прихватив сундучок, он пошёл в людскую. Там как раз чёрная кухарка накрывала для дворовых длинный стол. Накрывала – громко сказано: поставила большой чугунок с кашей, положила ложки, миски, нарезала хлеб. В углу гудел самовар.
Ванька присел к столу. Вскоре людская наполнилась народом; мужики здоровались с Ванькой, расспрашивали о деревне, девки, блестя глазами, с любопытством рассматривали его бороду, казачки ждали своей очереди повечерять. Кухарка Груня разложила кашу, каждый взял по кусочку хлеба и начал аккуратно есть, следя, чтоб ни крошки не пропало. Подставляли горстки и облизывали ложки.
– Что, Ваня, управляющим теперь будешь? – поинтересовался конюх Федот.
– Пока буду учиться, так барыня приказала. Дядька Федот, а что это за слуга новый у барина?
– Федька разбойничья рожа! – плюнул Федот. – Меньше месяца тут живёт, а как бельмо на глазу!
– К девкам пристаёт, везде подслушивает и барину всё доносит, и управы на него, ирода, нет! – добавила Груня.
– Почему? – удивился Ванька.
– А он вольный! Во как! – махнула она в досаде рукой. – Сам захотел служить нашему барину!
– Говорят, за долги его в крепость отдали, а наш барчук выкупил, вот он и отрабатывает выкуп, – вставил слово парнишка помоложе, Сенька-форейтор.
– Наглый, противный, фу! – чуть не хором сказали сенные девушки Арина и Груша.
– Ты, Ваня, супротив его не иди, будь осторожней, – посоветовал Федот. – Уж больно его Александр Андреич слушается. Опасный он человек, помяни моё слово.
Ванька задумчиво покивал головой. Поблагодарил за еду и пошёл осматривать новое жилище.
В комнате рядом с кабинетом барыни он ощутил необычное и приятное чувство: вот его кровать под балдахином, настоящая, не топчан, не тюфяк, брошенный на пол! шкап одёжный, стол, стул, диванчик маленький, полки, умывальник. Он хозяин здесь! Никто не позвонит в колокольчик и не потребует квасу в любое время суток или ещё чего. Повиноваться будет только Елизавете Владимировне или Парфёну, управляющему доходами поместья.
Парень сел на кровать, потом лёг и закрыл глаза, попытавшись представить, какой она будет, эта другая жизнь. Очень нравилось ему, что теперь он может беспрепятственно читать книги.
Неожиданно послышались лёгкие шаги и шорох одежды. Ванька как ошпаренный подскочил, но в комнате никого не было. Он огляделся: на полу лежал комочек бумаги. Парень развернул и прочитал: «Сегодня, как все заснут, приходи в купальню». От простых слов сильнее застучало сердце, он прижал записочку к губам… и запрятал её на самый низ сундучка:
– Нет, любушка моя, не позволю я тебе жизнь свою погубить.
Взяв чистое исподнее, Ванька направился в баню; ещё и побриться надо было. В купальню он даже и не подумал пойти.
Понедельник начался с трудов праведных да ими и закончился. Не поднимая головы парень постигал науку главного управляющего, в руках которого сосредоточены были доходы от всех деревень, коих у Зарецких было четыре помимо прилегающей к поместью – Радеево, Красино, Чудинки, Зима; он должен был отслеживать движение денежного капитала и хлеба в имении, «дабы не подвергалось потери, вреду, а наипаче похищению»; обязан был всех крестьян и дворовых людей содержать в надлежащем повиновении, чтобы каждый исправно исполнял свои обязанности, при случае определять меру наказания для непослушных. Вёл приходно-расходные книги, в коих фиксировались все хозяйственные операции, а в конце года составлялся годовой отчёт о доходах и приходах денег и всех предметов, кроме того, составлялась ведомость прихода и расхода урожаев.
В каждой деревне был свой приказчик, у которого в ведомстве также были выборные и старосты и который вёл подобные книги по своему имению.
Все сведения сходились к Парфёну Пантелеймоновичу, который мастерски управлялся со столь сложным делом, ничтожная часть которого описана выше.
Изучая пухлые приходно-расходные книги, хранящие всю информацию о взлётах и падениях семейства Зарецких, Ванька так увлёкся, что и про еду забыл. На обед его позвали, а ужин принесли в комнату. Поев, он взял салфетку вытереть рот и руки, как вдруг из неё вывалилась записка: «Ванечка, приходи в купальню после полуночи!» Вторая записка отправилась туда же, куда и первая.
Вторник начался так же, как и понедельник, но в обед барыня пригласила его к себе и сообщила, что просьба его решена положительно и вскорости Савка со своим семейством и со всем хозяйством прибудут в имение. Жить пока будут в деревне, мир поможет вдовице, ну а Савка будет при дворе, обязанность его – освобождать Ваньку от повседневных житейских забот.
Парень был ошеломлён тем, что просьбу его уважили и уважили так быстро. Он с нетерпением стал ждать приезда семейства, к которому успел привязаться всей душой.
Его радостное настроение изрядно испортила записка, принесённая Палашей и вручённая ему лично. В ней говорилось, что Пульхерия понимает, что стала ему противна и немила после того, как разделила ложе с законным супругом, и что, если он сегодня не придёт, она наложит на себя руки. А его рядом не будет и никто её не спасёт.
– Барыня велела дождаться ответа, – сурово сказала Палаша.
– Передай барыне, что я приду, – с трудом выговорил Ванька. – Приду, – повторил он. Девка убежала, махнув подолом.
Сам не свой, он был рассеянным остаток дня, но Парфён справедливо решил, что парень устал, и отпустил его пораньше, задав небольшой урок на завтра.
