По праву крови

– Дорогая, ты помнишь тот случай в ресторане, когда произошёл теракт?

Оливия неуверенно перевела на меня взгляд и кивнула.

– А помнишь, как именно Анна меня спасла?

(Давай, золотце, выбери правильный ответ.)

– Но, Александр, без… этого, – Оливия не желала произносить обличаяющую истину вслух, – ты бы просто умер.

– Я знаю, зная… Однако, это не делает её действия более законными.

Мне пришлось немного сместить фокус её эмоций с Анны на страх потерять меня. Я касался её сознания осторожно, чтобы Тадеуш ничего не заподозрил.

– Это всё неправильно, – шепнула Оливия, когда её похолодевшие пальцы коснулись моей руки.

В этот момент на круглых сытых лицах Оливии и её отцы застыло абсолютно одинаковое выражение сомнения.

– Всё будет хорошо, – заверил я.

(Для меня, по крайней мере.)

Я ещё немного снизил тревогу в сознании Оливии и перевёл тему разговора в менее опасное русло. Слишком много информации слишком быстро могло прорвать плотину и вынести мнение Оливии не на тот берег, где ожидал её я.

Во время ужина я играл роль идеального жениха: внимательно слушал Оливию, шутил с Алькасаром, хвалил блюда. Время от времени я ловил на себе изучающий взгляд Тадеуша и понимал, что тот видит моё напряжение. Его простыми поглаживаниями по самомнению не проймёшь. К нему вообще лучше не лезть в голову.

После ужина Оливия ушла помогать прислуге с десертом, следить, чтобы всё было правильно сервировано, а мы с её отцом переместились в кабинете. Он налил мне коньяк.

– Итак, капитан, – начал Алькасар, удобно устраиваясь в кресле, пуговицы на пиджаке держались из последних сил. – Как продвигается дело Демаре? Инквизиция ожидает быстрых результатов, я полагаю?

Я сделал глоток коньяка, чувствуя, как обжигающая жидкость помогает собраться.

– Дело находится в процессе расследования, господин Алькасар. Мы действуем в рамках закона и процедур.

Алькасар усмехнулся.

– Процедуры. Да знаю я ваши процедуры… Но иногда процедуры могут быть… гибкими. Особенно когда на кону стоят интересы города. И определенных семей. Но всё же… Девочка нам почти, как родная…

Я почувствовал знакомое леденящее прикосновение отвращения: Дирак иногда говорил похоже. Эти двое готовы бросить под поезд любого, кто станет угрожать их положению.

– Я прекрасно понимаю важность дела для стабильности города, – осторожно ответил я и сделал ещё глоток. – Мне самому не хотелось бы, чтобы у Анны были проблемы.

– Да-да… И для стабильности моей семьи, капитан, – мягко, но недвусмысленно добавил Алькасар. – Моя дочь счастлива с тобой. Её будущее, её положение… всё это зиждется на репутации семьи. Репутации, которая должна оставаться безупречной. Любые… осложнения… в деле Демаре могут бросить тень. Тень, которая коснется и Оливии.

(Разумеется, мой дорогой будущий тесть. Чего стоит какая-то девчонка, когда на кону твоё тёплое семейное гнездо и кормушка у ног генералов.)

– Я уверен, что репутация вашей семьи вне подозрений, господин Алькасар, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Инквизиция высоко ценит ваш вклад в правовую систему города. И я, как будущий член семьи, сделаю всё возможное, чтобы защитить интересы Алькасаров. Успешное и быстрое завершение дела Демаре будет в интересах всех. Особенно Оливии. – я посмотрел Алькасару прямо в глаза. – Я позабочусь о том, чтобы никакие… осложнения… не повлияли на её счастье или доброе имя вашей семьи. Вы можете положиться на меня.

Алькасар изучающе смотрел на меня несколько долгих секунд, затем его лицо расплылось в довольной хмельной улыбке.

– Я никогда в этом не сомневался, мальчик мой. Никогда, – он поднял бокал. – За успешное завершение дела?

Мне стоило огромного труда сохранить благодушную полуулыбку, когда он назвал меня мальчиком. Наши бокалы звякнули в тишине кабинета.

– За успех.

Вкус пепла остался на языке даже, когда часы спустя я вернулся в свою комнату в казарме. Наконец, тишина и простота обстановки позволили мне вздохнуть с облегчением после душащей роскоши особняка. Комната в казарме была тесной, почти аскетичной, но после вычурного великолепия Алькасаров её скромность казалась бальзамом. Я сбросил мундир на спинку стула, расстегнул воротник рубашки и потёр переносицу, пытаясь разогнать назойливую пульсацию за глазами.

(Дирак. Алькасар. Оливия. Все они тянут свои нити, словно кукловоды.)

Но была ещё одна.

Мысль о ней вползла неожиданно, как сквозняк под дверь. Анна Демаре в камере. Без родовитых покровителей, без связей, без притворства. Всего лишь девушка с ножом вместо языка и кровью, которая, кажется, горит ярче, чем все люстры в особняке Алькасаров.

Я зажёг лампу, и слабый свет выхватил из темноты грубые стены, простой стол, койку без излишеств. Здесь не было зеркал, чтобы ловить отражения, не было прислуги, чтобы читать в глазах одобрение или осуждение. Только я и тишина.

(И она.)

Я представил её в камере: не сломленную, не униженную, а яростную, как дикий зверь в клетке. Даже сейчас, лишённая всего, она оставалась… цельной. В этом был вызов.

(Она использовала магию крови. В камере. Прямо при мне.)

Уголок губ дёрнулся вверх против воли. Глупо. Безумно. И всё же что-то в этом было. Я потянулся к столу, где лежали бумаги по её делу. Документы исчезли, но их следы остались. Как и её упрямство.

(Завтра.)

13. Реверс. Анна.

Напряжение и усталость последних дней взяли своё, когда я больше не в силах была бодрствовать. Что удивительно: инквизиторы дали мне выспаться и даже принесли плотный завтрак. Офицер Моррет, рыжеволосая женщина на пару лет старше меня, поставила поднос с миской каши, хлебом с маслом и кружкой чая. Она не обмолвилась и словом, но мне привиделась крупица сочувствия, мелькнувшая в её взгляде.

Я умылась в закутке с туалетом и крошечной раковиной и закинула в себя кашу, запив её приторным чаем. Голод поутих, но всё ещё оставался, напоминая о вчерашнем использовании ритуалов крови. Чтобы отвлечься, я попыталась привести себя в порядок, попутно собираясь с мыслями. Возможности нормально помыть голову здесь не было, пришлось завязать волосы в пучок. Я обтёрлась грубой тряпицей, смоченной мыльной водой, и снова облачилась в тюремную форму.

Нужно узнать, что у них есть на меня, какие факты я могла бы опровергнуть, а с чем придется смириться. За решеткой на окне стремительно неслись серые тучи, судя по положению солнца, мелькавшего в просветах, ветер дул с севера, значит, он нёс с собой холода и, возможно, скорый снег. В блёклом свете ярко сияли запирающие сигилы на моих запястьях. Я достала из-под подушки браслет и ради интереса попробовала зачерпнуть силу через камень, на что тот ответил недовольными искрами, встретив сопротивление сигилов.

– Ну, конечно…

Скромный стук оповестил меня о прибытии офицера Чана.

– Доброе утро, мисс Демаре, – старательно избегая моего взгляда, поприветствовал он.

– В этих стенах подобное приветствие неуместно.

Его скорбный вид стал немного бодрее.

– Капитан Кирон просил Вас проследовать в допросную комнату.

– Прямо-таки просил? Небось, ещё и вежливо сказал "пожалуйста"?

Смысла показывать характер в данный момент не было никакого, так что я поправила неудобные казенные тапки и двинулась к двери.

– Послушайте, – робко начал Чан, пропуская меня в дверь. – Мы лишь стремимся сохранить порядок в это неспокойное время. Не все инквизиторы… – он умолк, не закончив предложение.

– Ну да, ну да, – я лишь горько усмехнулась. – Не все.

Серые коридоры встретили меня запахом плесени и чего-то жжёного. Допросные комнаты находились этажом ниже, каменные ступеньки узкой крутой лестницы норовили сбросить любого невнимательного узника вниз. Кирон уже ждал внутри: благоухающий, в свежей накрахмаленной форме, с волосами уложенными так, чтобы выглядело небрежно, но было очевидно: небрежность эта – продукт тщательной подготовки. Он сидел за столом, прямой, как банковский клерк под надзором начальника, и просматривал бумаги в папке перед ним.

– Для кого представление? – спросила я, попытавшись добавить такую же небрежность в голос. – Готова поспорить, ты там уже каждое слово выучил наизусть.

– Доброе утро, Анна, – ответил он и сдержанно улыбнулся.

– Определённо стоит пересмотреть регламент приветствия для инквизиторов.

Чан помог мне устроиться на стуле напротив Кирона и надел на запястья оковы с цепью закрепленной на полу, её длинны хватало, чтобы сидеть с опущенными на колени руками.

– Ты что же боишься меня?

– Протокол, – пожав плечами, ответил Кирон.

– Можешь перестать притворяться, – предложила я, когда Чан покинул камеру.

Кирон продолжил играть в профессионализм.

– Анна Демаре, Вам зачитали обвинения?

– Можете повторить?

– Использование запрещённой магии крови, нападение на офицеров Инквизиции при исполнении, сотрудничество с незаконными террористическими группировками, сокрытие подлежащих конфискации документов, – наспех перечислил он.

– Впечатляющий список, – подтвердила я и откинулась на жёсткую спинку стула. – Ты за ночь не придумал новых проступков?

Во его взгляде читалось удовольствие.

– Тебя мама не любила или папа обижал? – фыркнув, бросила я.

Мимолетное движение мышц вокруг глаз подтвердило, что это камень попал в цель. Он медленно закрыл папку, его пальцы с намеренной тщательностью выровняли уголки бумаг. Когда он поднял взгляд на меня, в глазах было любопытство исследователя, наблюдающего за попавшей в паутину мухой.

– Мама? Папа? – легкий наклон головы, искусственно-задумчивый жест. – Ах да, ты, видимо, из тех, кто верит, что все злодеи – просто несчастные дети.

– А ты злодей?

Он тоже откинулся на спинку стула, но демонстративно расслабляясь, чтобы показать, что у меня не было такой свободы движений.

– Но раз уж мы заговорили о родителях, – опять пауза, пальцем провёл по краю стола. – Твой отец, например, оставил тебе такое интересное наследство. И теперь ты здесь. Это совпадение или закономерность?

– Это случайное стечение обстоятельств.

– Случайное, – вторил он. – Пусть будет так.

Внезапно его голос стал жестким, как удар кнута:

– Не переноси свои детские травмы на меня, Демаре. Я – не ты. Хотя какие у тебя травмы, любимая дочурка дружелюбных учителей?

Он встал, начал медленно обходить стол, продолжая говорить с преувеличенной учтивостью:

– Но вернемся к твоим обвинениям. Видишь ли, мне не нужно придумывать что-то новое, – он остановился за моей спиной, голос стал тише. – Ты уже дала мне всё необходимое. Вчерашнее выступление было весьма показательным. Ты сама подтвердила каждое обвинение. Своими действиями. Своей кровью.

– Будем точны: твоей кровью. Как нос?

Он отвернулся к окну, подчеркивая, что я не представляла угрозы, через пару мгновений неспешно вернулся к столу и официальному тону:

– Может, перейдём к тому, где спрятаны документы? Или тебе нужно ещё время поразмыслить? – последнее слово звучало как явная угроза.

– Зачем они вам? Там просто куча тарабарщины.

– О, Анна, если бы это была просто тарабарщина… Но мы оба знаем, что твой отец не тратил бы годы на простую чепухи, – Кирон прищурился и продолжил. – Или ты считаешь его глупцом?

– В любом случае, я не намерена сотрудничать с теми, кто занимается самоуправством, – я пожала плечами и выпрямилась, натягивая цепь.

Он медленно снял перчатку, изучая свои пальцы.

– Самоуправство? Весьма дерзкое слово из уст той, кто вчера пыталась выжечь мне глаза кровью, – поднял взгляд. – Но раз уж ты заговорила о правилах, давай обсудим, что бывает с теми, кто нарушает их.

– Уже вся дрожу, – с насмешкой ответила я. – К слову, на твои глаза я не покушалась, только на мозги.

– Прости мою невнимательность. Ты хотела сжечь именно то, что делает меня таким обаятельным? Но, дорогая, если бы у тебя действительно получилось, ты бы сейчас не сидела здесь.

– Ладно-ладно, не набивай себе цену, капитан. Ты не первый и не главный тут, – я решила зайти со стороны его амбиций.

Теперь его голос стал слащаво-приторным:

– Как остроумно. Но знаешь, что отличает меня от других здесь? – его пальцы неспешно пробежали по металлу наручников. – Я единственный, кто ещё пытается дать тебе шанс.

– Давай так, – я сдвинула руки в сторону. – Ты отвечаешь на один мой вопрос, я отвечаю на один твой.

Он обдумывал моё предложение лишь мгновение, а затем разразился неестественно громким смехом.

– Восхитительная наивность! Ты действительно думаешь, что мы играем на равных условиях? Я задаю вопросы. Ты отвечаешь. Всё остальное – это привилегия, которую нужно заслужить.

– Почему Оливия? – я всё равно задала вопрос.

Я снова нащупала брешь в его панцире: Кирон отпрянул, поправил манжеты.

– Оливия? Прелестная девочка с прекрасными связями. Разве нужны другие причины?

– Надеюсь, ты хорошо с ней обращаешься, – я не отводила взгляд.

– Не переживай, у твоей подружки полно защитников. В отличие от тебя. Но мы отвлеклись. Где документы, Анна? – его голос вернулся к механическому формализму.

– В волшебной стране.

Он медленно поднялся.

– Волшебная страна…

Стянул перчатку.

– Мило. Значит, сегодня мы будем учить тебя разнице между сказками и реальностью.

Перчатка упала на стол.

– Начнём с магии боли. Она, знаешь ли, очень даже реальна. Один сигил, и тебе обеспечены самые яркие впечатления.

– А ты уполномочен использовать подобные методы?

Я храбрилась, но всё же опасливо вжалась в спинку стула. Он постучал по эполетам.

– Что думаешь? Уполномочен? Эти милые сигилы на твоих запястьях – не просто украшения. Они как раз дают мне все нужные разрешения.

– Ты только болтаешь. Ты вообще много болтаешь. Похоже, звуки собственного голоса приводят тебя в восторг.

– Болтаю?

Кирон снова одёрнул манжет, голос стих почти до шёпота:

– Хорошо. Давай перейдём к языку, который ты точно поймёшь.

В руке блеснуло лезвие стилета.

– Он куда красноречивее моих слов.

– Ты не посмеешь.

В ответ он провёл лезвием по моей щеке, не оставляя пореза, только холодный след.

– Ошибаешься, – в его глазах вспыхнул жестокий восторг. – Я не просто посмею. Я заставлю тебя просить об этом, – отвёл стилет к моему запястью. – Начнём с малого – где волшебная страна, Анна?

Я не сводила глаз с лезвия, грудь тяжело вздымалась. Проверяя границы, он нажал остриём достаточно сильно, чтобы выступила капля крови.

– Видишь? Уже не сказка.

Поднёс окровавленный стилет к губам.

– Придется проявить больше изобретательности, капитан. Какие там полномочия у инквизиторов в отношении гражданских лиц? Или я уже не отношусь к ним? – я цеплялась за любые лазейки в бюрократии.

– Гражданская? – Кирон даже искренне рассмеялся в ответ. – Милая, с момента первого ритуала крови ты перешла в категорию особых подопечных.

Стилет с внезапным свистом вонзился в дерево стола в паре сантиметров от моих пальцев.

– А теперь – последний шанс. Где документы?

– В моей карманной реальности. Тронешь меня и можешь забыть про них, – хоть голос мой и был ровным, сердце зачастило.

Кирон вытянул стилет из столешницы и поднёс его к моему глазу.

– Значит, будем вытряхивать твои карманы, покуда не выпадет вся правда, – ласково прошептал он, кончик лезвия щекотал мои ресницы. – Начнём с век. Они так трогательно дрожат…

Я задержала дыхание.

– Вы хотите переносить силу напрямую, да? Зачем?

Лезвие замерло в миллиметре от глазного яблока.

– Наконец-то интересный вопрос.

Наклонился ближе. Мой голос теперь дрогнул:

– Вам мало камней?

– Камни? Ты даже не представляешь, насколько мы переросли эти игрушки.

Неожиданная хватка на моих волосах заставила меня вздрогнуть, возглас недоумения вырвался из груди.

– Где документы?

Я зашипела от внезапного резкого рывка.

– Вы не сможете извлечь документы, без моего согласия, так что советую быть нежнее.

Он отступил, снял вторую перчатку и снова ласково проворковал:

– Нежнее? Ты права. Я и правда был слишком груб.

Он аккуратно прижал обнажённую ладонь к моему виску.

– Давай попробуем по-другому. Я просто возьму то, что нужно, прямо из твоей упрямой головки.

Сознание Кирона лавиной обрушилось на моё. Я знала, что он ищет воспоминания, и не противилась, показывая, как прятала документы в клочке параллельной реальности. Вот только открыть его не так просто: нужно добровольное начертание сигила-ключа – отличный трюк, которые когда-то показала мне мама.

– Успешно?

Его рука отскочила, как ошпаренная, а лицо исказила смесью восторга и ярости.

– Чертова добровольность! – удар кулака пришёлся на уже пострадавшую ранее столешницу. – Ты специально это сделала, да?

– А ты как думаешь?

В голове осталась зудящая затуманенность. Кирон потирал ладонь, самообладание вернулось к нему, как по щелчку.

– Ну что ж… Значит, будем убеждать тебя захотеть помочь. Ты умнее, чем я думал. Но это лишь продлит игру. И поверь, в конце ты всё равно начертишь этот сигил. Добровольно.

– Думаешь?

– Знаю.

Следующие дни я будто плыла в тумане, через смрадные болота. Сценарий повторялся с незначительными изменениями, тем не менее, в наших беседах Кирон не решался пойти дальше пустых угроз или несерьезной демонстрации силы. Влезал мне в голову, искал, за какие струны можно дёрнуть, но пока не находил нужной тональности. К третьему допросу у меня сложилось впечатление, что либо по указке свыше, либо по своим собственным соображениям он намерен был сохранить мою физическую целостность. После пятого – наступило затишье, а вместе с ним и первые серьезные попытки надавить на меня по-настоящему. Утром не было уже привычной каши, её не было ни в обед, ни вечером на ужин, впрочем, сам ужин был – стакан воды. Злость на несправедливость поначалу давала мне запал держать оборону. В режиме экономии сил я лежала на койке и пыталась отвлечься мыслями о том, как можно было бы унизить Кирона, будь у меня возможность. Второй день без еды я практически весь проспала. На третий день они добавили лишение сна: в камере постоянно стоял шум исходящий от хитрых маленьких подленьких кругов по углам. Одни из них шептались и хихикали без перерыва, другие – издавали низкий гул, третьи – свист. Никакой тишины. А ночью к тому же камера была ярко освещена мощными кругами света.

Голод, жажда и усталость шаг за шагом толкали меня к слому. Я ждала Кирона со дня на день с его едкой ухмылочкой и новыми не особо изобретательными подходами к беседе.

Звук открывающейся двери прорезал гул, уже ставший привычным фоном, я даже не была уверена, где именно он стоял: снаружи или в моей голове. Долгие тягучие секунды осознания, прежде чем я вскочила на ослабшие ноги, мгновение темноты перед взором от такого манёвра, и я почти упала в руки… Кайдена.

– Как?

Он молчал, крепко сжимая меня в объятиях.

– Кайден, как ты…? – голос посыпался ломкими сухими осколками, когда мои руки скользнули по рукавам его куртки.

Не по привычной потёртой коже, вышарканной в местах сгибов, но по аккуратному переплетению тёмно-синих нитей кителя. Непонимание сменилось неверием, неверие уступило место негодованию.

– Нет… нет, нет, нет.

– Анна, – его голос, не в пример моему, звучал ровно, лишь с крохотной ноткой беспокойства. За меня ли?

– Как это возможно?! Я знала, что ты не просто так вернулся, – мысли роились в больной голове, и язык озвучивал их быстрее, чем заторможенное сознание успевало проконтролировать его. – Ты же был с ополчением! Или нет? Когда? Зачем? Хотя, понятно зачем…

Я пятилась от него, пока не свалилась на койку, больно воткнувшуюся мне под колени.

– Не спеши с выводами.

Кайден не приближался, стоял, как истукан, мрачно глядя на меня, и его вид в инквизиторской форме заставлял мой пустой желудок сжаться. В груди дрожал раскалённый булыжник, за глазами пульсировала распирающая боль, пока мысли… мысли бились в стенки сознания, как рой разъярённых пчёл. Я закрыла лицо руками, будто это могло стереть отвратительную реальность вокруг, будто я могла проснуться от кошмара. И вот в один миг, холодная ясность ледяным озером разливается затапливает мой разум.

– Конечно же! Потрясающая игра!

Вместо слёз из меня вырвался сумасшедший истерический смех, а Кайден оставался на месте, выжидал.

– С самого начала? – наконец спросила я, когда смех отпустил.

– Да.

– Ты просто играл?

– Не совсем.

– Что было настоящим?

– Всё, но…

– А, вот они “но”! – я отчего-то хихикнула.

– Анна, сейчас не время разбираться в наших отношениях.

– Самое время, дорогой. Возможно, “потом” у нас уже не будет.

Он устало опустился на стул, пятернёй зачесал волосы назад и сцепил пальцу рук на коленях.

– Работа с отцом?

– Чтобы подобраться к его исследованиям.

– Он доверял тебе.

– Доверял. Наверное, не стоило.

– Возвращение?

– За документами, не более.

– Мог просто попросить.

– А ты бы согласилась?

– Теперь мы этого не узнаем. Про хранилище и тайник был в курсе?

Он кивнул.

– Но ты – носитель…

На мгновение лицо Кайдена будто пошло рябью. Кажется, мой разум начал оставлять меня.

– Было бы наивно полагать, что носители не сотрудничают с Инквизицией для собственной выгоды, – горько усмехнулся Кайден.

– Значит, я – наивная дура! – снова больной смех.

– Похоже на то.

– На тебе нет инквизиторских знаков.

– Свели перед миссией.

– Не знала, что так можно.

– Ты многого не знаешь. Анна, мы можем поговорить обо всём позже, сейчас мне нужно, чтобы ты вернула документы.

– Нет!

Кайден смотрел на меня с незнакомым мне выражением не то холодной расчетливостью, не то презрением.

– Не усугубляй своё положение.

– Да мне плевать уже!

– В тебе говорят усталость и обида. Верни документы и сможешь нормально отдохнуть, поесть.

– Спасибо за заботу, конечно, но ответ всё ещё – НЕТ!

– Анна! – я впервые увидела, как выходит из себя: кулак сжался до побелевших костяшек, в голосе взрывной хрип.

– Должно быть, тяжело пришлось – терпеть меня всё это время, – хохотнула я, чтобы перебить подступающие слёзы.

Он лишь отвёл взгляд. А я в ответ улеглась на койку и отвернулась к стене.

– Анна.

Он звал, я игнорировала его попытки продолжить разговор, пока он не сдался и не ушёл, хлопнув дверью. В эту ночь я столько рыдала, что никакой шум или свет не помешали мне забыться черным сном на пару часов.

Дальше встречи с Кайденом превратились из неудобных бесед в молчаливое противостояние, пока у него не кончилось терпение. Я не знаю, почему его руководство решило назначить его в дознаватели, ведь мы были близки, пусть это было неискренне с его стороны, но он мог быть предвзят в определённой степени. Хотя, если подумать, он был самым подходящим кандидатом, для разрушения моей веры в людей.

Чтобы не заморить меня насмерть, лекари Инквизиции периодически восстанавливали баланс веществ в моем теле, но это не унимало болезненного чувства голода, уже ставшего моим верным спутником. Реальность стала какой-то блёклой, пока в ней не расцвела боль.

В допросную меня привели утром. Я отчего-то ожидала увидеть Кирона и эта мысль даже забавляла меня в некоем извращенном смысле, но пришёл Кайден, холодный, как ледник в горах, и такой же неприступный.

– Документы, – без приветствия начал он.

– Нет.

Медленно втянул воздух, пригласил охранников. Меня сопроводили в другую камеру, она была маленькой, с высоким потолком, напоминала колодец. В центре пугающей грудой темнело прикованное к полу металлическое кресло с ремнями. Я пыталась подавить панику. Что толку?

Кайден вошёл последним. Его форма, тёмно-синяя, почти чёрная, без опознавательных знаков, сливалась с тенями. Он не смотрел на меня.

– Пристегнуть.

Ремни затянули на запястьях, лодыжках, груди. Кожа под ними тут же вспотела. Серебристые проводящие нити червями проползли поверх пут.

– Ты всё ещё можешь сказать “да”.

– Нет.

Он вздохнул и достал из кармана кристалл, тот был мутный, с трещинами, будто кто-то пытался его раздавить.

– Знаешь, что это?

– Очередная игрушка Инквизиции.

– Именно. Она вытягивает силу.

– Кайден, ты не сделаешь этого, – я всё ещё надеялась воззвать к его чувствам.

Только их там, кажется, не было. Он поднёс кристалл к моей груди.

– Последний шанс.

Я сжала губы. Кайден прижал кристалл к коже.

Боль.

Не огненная, не режущая, а холодная. Будто выдёргивают жилы через крошечную дырочку в груди. Я закричала, но звук застрял в горле, потому что кристалл поглощал и его.