Полночный синий, или Художник и принцесса

Но… почему?! Аля же сказала, что это его ребёнок, его сын. Тогда почему отец не он, Ильяс, а Тагир?

Ладно… об этом он спросит Алю вечером, уже пять утра, и нужно хотя бы часа три поспать. Новый день обещает быть долгим и трудным. Перед тем, как лечь в постель, Ильяс вспомнил о своём сотовом телефоне, который мигал зелёным огоньком в темноте. Значит, зарядился. Ильяс провёл пальцем по экрану, хорошо, что в блокировке стоял не пароль, который Ильяс бы не вспомнил, а отпечаток его пальца. На экране в заставке появилось лицо Али, Ильяс удовлетворённо улыбнулся. Да, он и в прошлой жизни любил эту женщину. Т снова удивился своим мыслям, как будто то, что было до потери памяти, воспринималось его сознанием как прошлая жизнь.

– Да, малышка, так и есть. Я искал тебя тысячу лет, – тихо произнёс он в темноту, с нежностью разглядывая фото Али. Очень красивое, кстати, фото, сделанное с любовью. Аля стояла в парке возле ели, пушистые ветви которой сгибались под тяжестью снега. Светлые волосы распущены, а в них золотой свет заходящего солнца. Это освещение называется золотой час, вдруг вспомнилось ему из ниоткуда. Красиво. Очень. Такой снимок мог сделать только любящий мужчина. Значит, она всегда была с ним, в его сердце, душе, в его телефоне. Ильяс с трудом закрывает её фото и начинает просматривать контакты. Но, кроме имён – Тагир, Эльмира, Аля, других абонентов не знал, хотя их было много, очень. Но всё больше мужские имена. Просмотрел переписку в смс и социальных сетях, но все сообщения были удалены. Вероятно, это сделал он сам заранее. И тоже это очень, очень странно, как будто он не хотел оставлять следов после себя.

Ильяс заметил, что деньги за услуги связи переводятся с его номера через банк автоматически, поэтому даже сейчас он на связи. Он открыл интернет, набрал в поисковике информацию о Тагире Тагаеве. Интернет выдал несколько статей, касающихся бизнеса и нескольких благотворительных мероприятий, на которых присутствовал Тагир или спонсировал их. Ничего конкретного, кроме того, что Ильяс узнал, как выглядел его родственник. Высокий мужчина сорока с небольшим лет, правильные и красивые черты лица, черные большие глаза, большой чувственный рот, прямой нос, волосы чёрные как смоль и кудрявые. Видно, что под белоснежной рубашкой выделяются твёрдые мускулы. На одном снимке он стоит с бокалом шампанского, на его руке два золотых перстня, один с насыщенного цвета синим сапфиром, другой кровавый рубин. Через вторую руку небрежно перекинут серый пиджак. Брюки из серой тонкой ткани идеально на нём сидят, в приоткрытом вороте рубашки виднеется толстая золотая цепь. Туфли из натуральной мягкой светло-коричневой кожи, лёгкая щетина на лице. Роскошный богатый мужчина, смуглый, похож на итальянского актёра. Да, красивый у него родственник. Ильяс на него, кстати, похож. Очень. Ладно, хотя бы что-то узнал. Его жизнь возвращается к нему, медленно и постепенно, но возвращается, он теперь не в пугающем вакууме как раньше. Вместе с возвращением прошлой жизни, хотя правильнее было бы сказать прежней жизни, к нему возвратилась и ответственность за бизнес, за дом, но самое главное – за Алю и его маленького пропавшего сына. Ильяс был счастлив, что именно эта часть жизни сегодня вернулась к нему. Это было счастье с привкусов горечи, но это было намного лучше растерянности и незнания себя.

Поспать всё же удалось два с половиной часа. Уже в полвосьмого Ильяс звонил адвокату Виктору Ароновичу и договаривался с ним о встрече. И только после этого принял душ, выпил кофе, надел чёрную брендовую футболку, серые джинсы, идеально севшие на его фигуру, накинул чёрную кожаную куртку и (какое счастье!) надел свои по размеру ботинки, мягкие, удобные, не жмущие ступню, сел в машину и поехал в город, пользуясь навигатором.

В банке вести оказались неутешительными. Все счета арестованы, и только на личном счету Ильяса была небольшая денежная сумма, которой хватит, чтобы скромно прожить месяца два или три. Разговор с адвокатом Михаилов Валентиновичем Рудневым только подтвердил плачевное состояние дел.

– Работников пришлось уволить, штат сократить до минимума. Все счета ушли на погашения займов. Фирму нужно официально признавать банкротом. Я ждал вас, Ильяс Ренатович, нужно начинать эту процедуру. Дальше тянуть просто нельзя.

– Да, конечно, – пребывая в лёгком шоке, отвечает молодой мужчина, – Я сделаю всё, что от меня требуется. А что послужило причиной банкротства? Такой большой, хорошо налаженный бизнес…

– Четыре месяца назад сгорели склады и ангар, куда пришла большая партия машин из Японии. Тагир Аронович как-то выкрутился тогда, ему пришлось взять кредит для новой партии товара, но, когда прибыл товар, его постигла та же учесть.

– Снова пожар? – уточнил Ильяс.

– Да, кто-то намеренно поджог снова. Первый раз тоже был поджог. Это конкуренты.

Какая-то смутная тревога охватила Ильяса.

– Ему угрожали?

– В том-то и дело, что никак себя не проявляли. Я не знаю подробностей, Ильяс Ренатович. Тагир Аронович сам разбирался с этой проблемой, помощи у меня не просил.

– Понятно, – произнёс Ильяс, хотя ему было вообще ничего не понятно.

Оказалось, что платить за дом станет для Ильяса очень большой тратой. И он понял, что дом нужно будет продавать. Но пока он не спешил этого делать. «Пока не найду сына, дом продавать нельзя», – решил Ильяс. Он всё ещё надеялся, что найдёт в доме подсказку.

С такими неутешительными вестями он отправился вечером к Але. Девушка оказалась дома не одна, но её соседка тактично ушла в другую комнату и плотно прикрыла дверь. Ильяс прошёлся по маленькой уютной гостиной, зашёл в кухню и сел возле окна. Он чувствовал, что ему тут, в этом пространстве, нравится, ощущал тепло и уют, и уходить не хотелось.

Аля провела по нему внимательным взглядом непроницаемых светлых глаз. Да, она заметила, что он снова стильно одет, побрит и даже прежняя самоуверенность вернулась к нему. И вмиг сникла, он вчерашний, небритый, в простой поношенной одежде и немного потерянный, нравился ей намного больше Ильяса сегодняшнего, так ставшего похожим на себя прежнего, дерзкого и самоуверенного.

– Ты всегда занимал это место, когда приходил, – с подозрением в голосе заметила она.

– Да? – Ильяс даже не удивился, – Я здесь часто бывал?

– Да, часто, – сдержанно ответила Аля и отвернулась к окну. Стояла напряжённо, вглядываясь в темнеющие тени от деревьев во дворе. Ильяс поднялся, подошёл и дотронулся до худых плеч.

– Мне здесь было хорошо, я это чувствую.

Аля поёжилась, напряглась, продолжала стоять молча и неподвижно. Тогда Ильяс отошёл, достал папку и вынул из неё тонкий лист.

– Вот всё, что мне удалось найти прошлой ночью, – произнёс он.

Аля резко повернулась, взяла из его рук свидетельство о рождении, опустилась на стул и несколько долгих секунд изучала его.

– Аля, объясни. Я не пойму. Почему в свидетельстве о рождении отцом записан Тагир? Ты же говорила, что отец Альмира я.

– Алексея, – быстро исправила она и продолжила с горечью, от которого у Ильяса сжалось что-то в груди, – Я хотела назвать сына Алексеем, но мне даже этого не позволили.

– Хорошо, Алексея, – согласился Ильяс, присел рядом, погладил девушку по дрожащей руке, – Аля… Алечка… Пойми, чем больше ты мне расскажешь, тем быстрее я найду нашего сына.

– А если… его уже нет в живых? – глаза Али наполнились слезами, губы задрожали. Она не могла справиться с начинающейся истерикой, – Что, если с ним что-то случилось?! А я ничем не смогла помочь ему…

– Он жив, Алечка, – с уверенностью произнёс Ильяс, – Расскажи мне, ответь на мои вопросы. Что случилось с нами?

– Нет. Не скажу. Сам вспомнишь, если захочешь, – упрямо ответила Аля.

Ильяс тяжело вздохнул и терпеливо продолжил, как будто разговаривает с маленьким неразумным ребёнком:

– Ты сейчас увеличиваешь время моих поисков, Аля. Я хочу обратиться в полицию.

– Нет! Не делай этого, Ильяс! Нет! – не сдерживая истеричных высоких нот, очень эмоционально и отчаянно стала возражать девушка.

– Но почему? Аля, ты хочешь, чтобы я нашёл нашего сына, но не хочешь мне в этом помочь, почему?

Аля опустила взгляд, схватила со стола салфетку и нервно смяла её в кулачке, её губы дрожали, но она заставила себя произнести сиплым глухим голосом:

– У нас был контракт. Ты и твой дядя Тагир обманом заставили меня подписать его.

– Какой контракт? – терпеливо, но настойчиво спрашивает молодой мужчина.

– О суррогатном материнстве. Вы заплатили мне деньги за это. Когда я хотела расторгнуть контракт, то вы не позволили мне этого сделать. А после рождения ребёнка, Тагир забрал его сразу же, в больнице. Я только один раз кормила его… Только один раз видела! Я ничего не знаю о нём. Как он себя чувствует? Не болит ли животик, не прорезаются ли зубки… Кто о нём сейчас заботится? Баюкает ли его кто ночами, когда он плачет. Мне постоянно снится плач моего сына… Я слышу его каждую ночь… – глухие отчаянные рыдания не дали говорить дальше. Аля захлебнулась в отчаянных, горьких и безутешных слезах.

Ильяс крепко прижал к себе бьющуюся в истерике Алю и стал успокаивать, укачивать как маленького ребёнка. «Сколько боли ей пришлось пережить. По моей вине», – с отчаянием и горечью думал он, слушая её рыдания, остро ранящие его в самую душу, а вслух не мог ничего сказать, не мог найти слов, чтобы утешить. Наконец он смог произнести, и голос его прозвучал на удивление уверенно, твёрдо:

– Когда мы найдём нашего сына, то переделаем свидетельство о рождении. В графе отцовства должно стоять моё имя.

Аля подняла заплаканное лицо, нетерпеливо потребовала:

– Найди его! Ильяс, умоляю, найди его…

– Обязательно. По-другому и быть не может, – уверенно пообещал мужчина, – Он жив, я знаю. Я уверен даже, что с ним всё более-менее хорошо, потому что человек, которому по каким-то причинам нужен был наш ребёнок, первым делом позаботится о его безопасности. Он пристроил его туда, где безопасно, поверь мне, Алечка. По детским домам искать нет смысла. Это может быть частный пансион.

Аля подняла опухшие заплаканные глаза и с надеждой взглянула на мужчину.

– Если ты вернёшь мне сына, Ильяс, я сделаю для тебя всё… всё, что потребуешь, – с отчаянием пообещала она.

– Не надо, Аля, – Ильяс заботливым, каким-то даже отеческим жестом пригладил растрепавшиеся пряди волос девушки, – Ты мне ничего не будешь должна. Это я тебе должен. И я исправлю всё, что успел совершить. А сейчас отдыхай, выпей успокоительное и ложись спать. Мне сходить в аптеку?

– Нет, у меня есть успокоительные капли.

– Прими их и ложись. И знай, что я ищу нашего сына, Аля, не бездействую. Когда я найду нашего сына, ты должна быть в хорошей форме, чтобы заботиться о нём, поэтому не позволяй себе падать духом, отчаиваться. Обещай мне, моя девочка больше не плакать.

Он вытирает её слёзы горячей сильной ладонью, Аля на миг, всего лишь на одно мгновение, прижимается щекой к его большой ладони, но тут же сразу отстраняется. Он хочет прикоснуться губами к её мокрым щекам, высушить слёзы поцелуями, но не делает этого, отстраняется и направляется к двери, обувает ботинки, накидывает на плечи куртку и уходит.

Домой он возвращается усталым и подавленным. Большой дом встречает его тёмными окнами, чернильные сумерки сгустились, тучи скрыли луну. Ильяс затворил тяжёлые ворота на замок, закрыл и гараж, перед этим бросив взгляд на машины, невольно полюбовавшись ими. Скоро он не сможет содержать два автомобиля, «Майбах» придётся продать. Но это потом, он не хочет думать об этом сейчас…

Ильяс идёт по дорожке, так и не разметённой от листьев, и в темноте поскальзывается и наступает в лужу.

– Чёрт… – шипит молодой мужчина и чувствует, как правый ботинок промок.

Зайдя в дом, он первым делом включил свет в холле и коридоре, а потом стягивает с ног мокрую обувь. Пока ботинку просохнут, нужно найти им замену на завтра. Ильяс поднимается в свою комнату, открывает шкаф и задумчиво выбирает обувь. Пожалуй, в ботинках было сегодня жарко, надо надеть туфли или кеды. Он садится на корточки и перебирает коробки с обувью, поочерёдно открывает их и рассматривает. Оказывается, он любил хорошую добротную обувь. Ильяс решает пересмотреть всё, что у него имеется, прежде чем решить, что надеть завтра. Но в одной из коробок рядом с тёмно- коричневыми лакированными туфлями замечает два ключа в связке, один покрыт красной краской, а второй – чёрной. Это ему кажется странным, но интуитивно он уже знает, какие двери открывают эти ключи. Он берёт их в руки, чувствуя, что его пальцы при этом как-то непривычно нервно подрагивают, поднимается на ноги и, оставив раскрытые коробки с обувью на полу возле шкафа, выходит из комнаты. Он идёт по тускло освещённому коридору до самого конца, останавливается возле последней двери налево, вставляет красный ключ в скважину. Ключ легко проникает в замок, все его рёбра идеально совпадают с выемками замочной скважине. Два поворота ключа, и дверь медленно отпирается…

Молодой мужчина привычно протягивает руку к выключателю, нажимает на него, холодно-синеватый мертвенный свет вспыхивает и освещает комнату тусклым светом. Ильяс обводит освещённое пространство комнаты внимательным взглядом, который становится недоуменным, непонимающим. Зрачки его расширяются, а дыхание застывает в груди. Что это… Что?

Он несмело проходит внутрь, окидывая тревожным взглядом то, что эту комнату наполняет. Воздух становится тяжёлым, плотным, а тишина – давящей. Ильясу кажется, что он попал в камеру пыток. Взгляд его мечется на сооружениях, о значение которых он лишь смутно догадывается.

В центре большой комнаты возвышается металлическая конструкция, напоминающая стул на ножках с трубками, к одной из которых прикреплена резиновая помпа, длинная трубка с надетым на неё резиновым фаллоимитатором, и выглядит эта конструкция жутко.

Сразу за этой непонятной металлической конструкцией располагается ложе в форме креста, к нему ниспадают прикреплённые на потолок ржавые толстые цепи, а на самом ложе, обтянутом красной кожей, прикреплены ремни для фиксации. Далее, в левом углу комнаты, располагается гинекологическое кресло, а в противоположном углу – ванная, наполненная водой. На стене закреплены ужасающего вида железные крюки, с них свисают ошейники, ремни и цепи, рядом на полу лежит деревянная колодка для фиксации ног и ещё одна, намного больше первой, с отверстием посередине для фиксации головы, когда жертва стоит на коленях.

На противоположной стене висят многочисленные и разнообразные приспособлений для порки: плети различной длины, с металлическими шариками и с шипами, прутья и петли. Из стены выдвигаются ящички, в них какие-то страшные приспособления, похожие на орудия пыток: на нож на длинной ручке, только вместо лезвия на нём крутящийся диск со стальными иголками, кляпы, металлические зажимы, наручники.

Ильяс пятится к выходу, не в силах подумать что-либо существенное, конкретное, его сознание отгоняет мысли, не хочет анализировать увиденное. С тяжело бьющимся сердцем Ильяс спускается в холл, подходит ко входу в подвальное помещение. Хотя, может, лучше не открывать? Но он должен осмотреть всё. В этот раз пальцы не слушаются, белый ключ в замке проворачивается не сразу, дважды выпадает из рук. Ильяс медленно открывает тяжёлую дверь подвала, включает свет и видит мрачное пыльное помещение, воздух здесь уже ощутимо спёртый, но главное в этом месте продолжение того кошмара, который окружил его в комнате наверху. Какие-то нелепые и очень громоздкие приспособления средневековых пыток заполнили пространство подвала с низкими каменными стенами, от которых шёл холод. Посередине стояла клетка, рядом что-то жуткое для фиксации тела человека в немыслимой мучительной позе.

Ильяс не может пройти дальше, его сознание отказывается воспринимать увиденное. В висках больно стучит кровь, в затылке сдавливает чудовищной болью. Ильяс сползает на пол, ударяясь о холодную каменную стену, крепко сжимает виски ладонями, закрывает глаза и рвано дышит. В голове бьёт набатом только одна мысль: «Неужели… это всё моё?! Кто я? Чудовище?» Он что-то страшное делал здесь с Алей и с другими женщинами?

Тело бьёт дрожь, ноги сводит судорогой, он не может подняться и покинуть это страшное место. «Неужели это всё – я?», – потрясённо думает он. Не хочет верить, не может, но связка ключей, найденная в его комнате, в его шкафу, в его коробке с его обувью, безжалостно указывала на него.

Часть первая

Глава первая. Аля

Синий – такой сильный,

такой холодный и одинокий цвет,

он пленяет нас.

«Записки дождя»

«Эти замечательные глаза цвета дождя…»

«Мемуары гейши» (Memoirs of Geisha)

День не задался с самого утра. Всё началось с пронзительной трели будильника, который разрывал упоительно-нежную мягкую тишину надрывным истеричным звоном. Аля нащупала в темноте металлическую кнопку на старом будильнике и нажала на неё. Звон прекратился, и снова наступила сладостная тишина. Но она уже не была дремотно-тягучей, потому что хочешь – не хочешь, а надо вставать. Пока Аля расчёсывала длинные спутанные волосы, на плиту из кофеварки сбежал кофе, а чашка выпала из суетливых рук Али, но к счастью, не разбилась, с глухим стуком откатилась по мягкому ворсу ковра под стол.

Потом Аля чуть не опоздала на автобус, но успела-таки в самый последний момент, когда водитель уже закрывал двери. Заметив красивую, спешащую успеть на автобус девушку, молодой водитель снова нажал на кнопку, и двери с жалобным лязгом снова широко раскрылись. Аля запрыгнула на ступеньку, рискуя сломать каблук новой туфельки, благодарно улыбнулась водителю. Мест свободных в салоне не оказалось. Аля пристроилась возле окна, держась за поручни, и бросила взгляд на наручные часы. Время неумолимо приближалось к восьми, через двадцать минут начнётся первая лекция, на которую она никак не должна опоздать! Студенты-старшекурсники поговаривали, что её читает старый вредный профессор и педантично отмечает всех, кого нет на его лекции. И потом на зачёте смотрит пропуски, и если студент хоть один раз пропустил лекцию по экономике, то зачёт не сдаст, профессор заставит бедолагу ходить на зачёт снова и снова.

На переезде из микрорайона к железнодорожному вокзалу образовался затор из машин, и автобус безнадёжно встал в пробку. А когда, минут через десять (мучительно-медленных минут) всё-таки двинулся с места, то продвигался очень медленно.

На лекцию Аля всё-таки опоздала. Она отчаянно неслась по уже пустым и гулким коридорам университета, но на лестнице споткнулась, упала, проехалась коленкой по ступенькам, взвизгнула от боли и огорчённо прикусила нижнюю губу, заметив, что разорвала новые колготки. Но каблук туфли каким-то чудом всё же не сломала. Чуть не плача от досады и обиды на это утро, оказавшееся таким никчёмным и суетливым, Аля поплелась в аудиторию «504Б», вспоминая, что первая цифра аудитории означает этаж, а буква – корпус.

Лекция шла уже минут пятнадцать, когда Аля осторожно приоткрыла тяжёлую дверь и робко заглянула во внутрь аудитории. Сквозь большие старинные окна в тяжёлых деревянных рамах лился яркий солнечный свет, студенты, склонив головы над тетрадями, сосредоточенно записывали конспекты, а за кафедрой стоял преподаватель, одетый в бежевый свитер и светлые брюки и оказавшийся вовсе не старым и по виду не злым.

– Извините… – смущённо пролепетала девушка, боясь мешать лектору и чувствуя предательский румянец на щеках. Вот всегда так – от того, что она блондинка со светлой кожей, её лицо часто и быстро краснее невпопад, выдавая все её эмоции.

Профессор лишь на секунду обернулся в её сторону, благосклонно кивнул и снова продолжил читать лекцию. Аля осторожно прошла, обводя взглядом лекционную и пытаясь найти свободное место в возвышающемся амфитеатре, заполненной незнакомыми ей студентами. Девушка не стала подниматься по ступенькам, скромно присела на первое же свободное место с краю в первом ряду, который был наполовину пуст. Места, где студенты сидели плотными рядами, находились на самом верху амфитеатра.

Аля осторожно достала из чёрной кожаной сумочки, похожей на школьный портфель, ручку и тетрадку и принялась записывать то, что говорил профессор. Голос его звучал громко и раскатисто, так, что доходил до самых последних рядов. Но уже минуты через три Аля вдруг в панике поняла, что лекция совсем не по экономике, а по какому-то непонятному ей разделу физике, скорей всего ядерной. К тому же он принялся чёткими и быстрыми движениями, поскрипывая мелом, писать какие-то длинные формулы на чёрной доске. Аля с недоумением обвела взглядом аудиторию и заметила, что все студенты, не считая полноватой девушки в больших очках, сидящей прямо напротив профессора, оказались парнями, которые, к тому же выглядят старше первокурсников. Нехорошее подозрение закралось в её сознание, когда она, чуть повернувшись, шепотом обратилась к ближайшему соседу, серьёзному худому парню в очках.

– Извините, какой это курс?

– Пятый, – ответил парень, отвлечённый от конспекта, и внимательно посмотрел на Алю, – Что, ошиблась аудиторией? Первокурсница?

– Да, – Аля снова почувствовала, что краснеет, – Мне нужна была аудитория «504Б».

– Это «504А». Ты перепутала корпуса. Корпус «Б» в левом крыле, охотно и доброжелательно объяснил сосед по парте.

Аля подняла руку, пытаясь привлечь внимание преподавателя.

– Извините, пожалуйста, – произнесла она, дождавшись паузы в речи преподавателя, – Кажется, я перепутала аудитории.

Профессор посмотрел на неё теперь уже досадливо, и Аля поторопилась убрать тетрадку и ручку с сумочку и встала с места. Она осторожно, стараясь быть бесшумной, пробиралась к двери, чувствуя спиной любопытные взгляды парней-студентов и слыша их оживлённые перешёптывания. До неё донеслось сказанное приглушённым шёпотом:

– Ничё так, девочка, зачётная.

И уже другой голос из самых последних рядов послышался уже не осторожный шёпот, а вполне громкий и наглый голос:

– Куда же ты, красивая? Оставайся. Не понравилось с нами что ли?

Последовавший за этой фразой дружный гогот парней с последних верхних рядов заставил Алю выбежать из аудитории.

Девушка остановилась только на лестнице, прижала к пылающим щекам ладонь и глубоко вздохнула. Сумбурное невезучее утро уверено переходило в такой же полный неприятностей злополучный день. Но долго размышлять о нелепой ситуации, в которую она попала из-за своей невнимательности и спешки, времени не оставалось. Аля с досадой взглянула на часы – она пропустила уже двадцать пять минут своей лекции по экономике.

Когда Але удалось найти нужную аудиторию, то прошло уже полчаса лекции. Седовласый тучный преподаватель, монументально и важно возвышавшийся за кафедрой, с явным пренебрежением на её робкое «Извините. Можно?», сердито изрёк:

– Могли бы и вовсе не приходить.

Аля, в который раз за утро краснея, юркнула в угол самой крайней от двери парты, раскрыла тетрадь и склонилась над конспектом, и до самого звонка так и не осмелилась поднять голову и взглянуть на нудно и громко вещающего лекцию профессора.

«Всё, я пропала. Он меня запомнил, потом на зачёте отыграется», – с горечью подумала Аля, на ватных ногах выходя из аудитории вслед за своими однокурсниками. В коридоре её настигла подружка Лерка.

– Ты чего опоздала? – поинтересовалась она.

– Аудитории попутала, – с досадой в голосе ответила Аля, – Забела к старшекурсникам в правое крыло.

– Да здесь заблудиться вообще легко, – поддержала Лерка и сообщила, – Я сейчас в библиотеку, к семинару готовиться. Физру пропущу, ты там отметь меня, хорошо? А после в кафе встретимся. Больше не теряйся, – бросила на прощание Лерка и устремилась вверх по лестнице на пятый этаж, где располагались библиотечные фонды.

Аля же спустилась на первый этаж, где был большой спортзал. На физкультуре многого не требовали, главное только занятия не пропускать и в журнале отметиться. Сначала все делали зарядку и разминку, а потом желающие играли в баскетбол или волейбол, остальные же могли спокойно сидеть на лавочках. После занятия каждый подходил и ставил в большой тетради напротив своей фамилии плюсик. Флегматичный с ленцой физрук никогда не делал перекличку и не отмечал присутствующих сам. Аля быстро поставила плюсики себе и Лерке, переоделась и пошла в кафе.

Лерка уже сидела за столиком вместе со своей подругой Надей и попивала чай с ванильным коржиком. Аля взяла бутылку минералки и села рядом, и в этот же момент за её спиной раздался уже знакомый громкий и нахальный голос:

– Крошка, нашла свою аудиторию, снова не заблудилась?

Девушки оборачиваются и видят, что к их столику приближается компания парней. Тот, что обратился к ней, невысокий, но плечистый и спортивного телосложения, с коротко стриженным ёжиком тёмных волос.