Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2

«Съезд победителей»

Начинался 1934 год. Советская промышленность успешно развивалась. Капиталистический мир все так же находился Великой депрессии. США признали Советский Союз. Голод в основном закончился. Настало время ликовать. В статье «Зодчий социалистического общества» (Правда. 01.01.1934) верховный подхалим Карл Радек описывал, как будущий историк на 50-летие революции читает лекцию в школе междупланетных сообщений. Лектор, оглядываясь на прошлое из 1967 года, подчеркивает удивление мировой буржуазии, вызванное тем фактом, что унаследовавший Ленину новый вождь стремительными темпами построил социализм, невзирая на яростное сопротивление капиталистических элементов и их пособников. Автор пишет о Сталине, что тот – «великий ученик великих учителей, став[ший] уже учителем», называет его «слепком от ленинской партии, костью от ее кости, кровью от ее крови». Успех Сталина объясняется его «творческим марксизмом», близостью к кадрам, его решимостью и верностью делу Ленина. «Он знал, что он выполнил клятву, произнесенную десять лет назад над гробом Ленина, – указывается в статье. – И это знали все трудящиеся СССР, и это знал мировой революционный пролетариат» [1086].

Ровно через десять лет после того, как Сталин поклялся в этом, 26 января, в Большом Кремлевском дворце открылся XVII съезд партии, на который прибыло 1225 делегатов с решающим и 739 делегатов с совещательным голосом, представлявших 2,8 миллиона членов и кандидатов в члены партии. Согласно уставу партии, съезды следовало проводить ежегодно, но с момента предыдущего съезда прошло три с половиной года, больше, чем когда-либо раньше [1087]. В «Правде» съезд был назван «съездом победителей». Диктатор великодушно позволил вернуться в партию видным деятелям оппозиции после того, как они еще раз публично признали свои ошибки. С трибуны съезда прозвучали их мазохистские призывы к «единству», причем Каменев защищал личную диктатуру Сталина (хотя он же отважно осуждал ее на XIV съезде) [1088]. Бухарин, которого Сталин в дальнейшем назначил главным редактором «Известий», заявил на съезде относительно правого уклона: «…эта [наша] группировка неминуемо становилась центром притяжения всех сил, которые боролись с социалистическим наступлением, т. е. в первую очередь наиболее угрожаемых со стороны социалистического наступления кулацких слоев, с одной стороны, их интеллигентских идеологов в городах – с другой», что усилило опасность «преждевременной интервенции». Он дал высокую оценку плановому хозяйству и пошутил: «Гитлер… желает оттеснить нас в Сибирь… [а] японские империалисты… хотят оттеснить нас из Сибири, так что, вероятно, где-то на одной из домн Магнитки нужно поместить все 160-миллионное население нашего Союза» [1089].

В первый вечер работы съезда с четырехчасовой речью, задавшей его тональность, выступил Сталин. «Говорил… не торопясь, будто беседуя, – записывал в дневнике очевидец. – Острил. Чем дальше говорил, тем ближе был к аудитории. Овации. Взрывы смеха. Полнокровно. Но речь практичная, работная» [1090]. Сталин призвал к подотчетности, упомянув о «трудностя[х] нашей организационной работы, трудностя[х] нашего организационного руководства. Они гнездятся в нас самих, в наших руководящих работниках, в наших организациях… ответственность за наши прорывы и недостатки в работе ложится отныне на девять десятых не на „объективные“ условия, а на нас самих, и только на нас». Он осудил бюрократические методы управления («при помощи резолюций и постановлений») и призвал к критике снизу, трудовому соревнованию, к тому, чтобы начальство посещало заводы и поля, и чтобы квалифицированные рабочие вернулись из контор на производство, и к нетерпимости в отношении тех, кто не исполняет указания вышестоящих органов. «Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом» [1091].

После того как аплодисменты утихли, Сталин привел пример пустословия вместо реального руководства.

Сталин: Как у вас обстоит дело с севом?

Руководитель: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались. (Смех.)

Сталин: Ну, и что же?

Руководитель: Мы поставили вопрос ребром. (Смех.)

Сталин: Ну, а дальше как?

Руководитель: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом. (Смех.)

Сталин: А все-таки?

Руководитель: У нас намечаются сдвиги. (Смех.)

Сталин: Ну, а все-таки, как у вас с севом?

Руководитель: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин. (Общий хохот.) [1092]

Сталин многозначительно добавил, что функционеры на местах, «ставшие вельможами… считают, что… законы писаны не для них, а для дураков».

Он противопоставил СССР капиталистическому миру, заявив: «Среди… бушующих волн экономических потрясений и военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира». Сталин без всякой иронии обвинил капиталистов в углублении эксплуатации рабочих «через усиление интенсивности их труда» и фермеров «путем проведения политики наиболее низких цен на продукты их труда». Как он выразился, в фашизме и особенно в национал-социализме «невозможно обнаружить… даже атома социализма» и, соответственно, фашизм нужно рассматривать «как признак слабости буржуазии, как признак того, что буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма… ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления», а во внешней – к «политике войны». Не называя вероятного агрессора, он предвещал «новую империалистическую войну», которая «наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой империалистической войны» [1093].

Сталин отметил, что фашистский режим в Италии не стал помехой для хороших двусторонних отношений с СССР, и объявил «мнимыми» сетования Германии на то, что многочисленные пакты о ненападении, заключенные СССР, означают его «переориентацию» на Западную Европу. «У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию, – заявил Сталин. – Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем… только на СССР. (Бурные аплодисменты.)» Предупредил он и Японию: «Кто хочет мира и добивается деловых связей с нами, тот всегда найдет у нас поддержку. А те, которые попытаются напасть на нашу страну, – получат сокрушительный отпор, чтобы впредь не повадно было им совать свое свиное рыло в наш советский огород. (Гром аплодисментов.)» [1094]

Неприятный сюрприз

Пока Сталин наслаждался спектаклем в Большом Кремлевском дворце, неожиданно напомнил о себе Гитлер, объявив о подписании десятилетней декларации о ненападении с Польшей. В тексте декларации не содержалось признания существующих границ, но обе стороны дали сенсационное обещание не «прибегать к силе при урегулировании подобных споров», которые могут возникнуть в отношениях между ними [1095]. Внешнеполитический советник Гитлера Альфред Розенберг ранее поклялся уничтожить Польшу. Участие Польши в этом соглашении было не менее поразительным: страна состояла в военном союзе с Францией, а также в оборонительном союзе с Румынией (оба были заключены в 1921 году). Однако Польша располагала лишь слабо оснащенной армией для обороны протяженной границы с двумя динамично развивающимися диктатурами, причем из-за их предшественниц Польша однажды уже исчезла с политической карты. Это ощущение уязвимости усугублялось тем, что, согласно Версальскому договору, населенный преимущественно немцами город Данциг был объявлен независимым «вольным городом» под опекой Лиги Наций, вследствие чего Польша осталась без порта на Балтике, а между германской Восточной Пруссией и остальной Германией был проложен так называемый Польский коридор, ставший залогом нестабильности [1096].

Несмотря на то что данная декларация формально не означала конца франко-польского союза, Гитлер фактически разорвал кольцо враждебных держав. В то же время польский политический класс мечтал о том, чтобы играть независимую роль в европейских делах. Как отмечал в межвоенный период один наблюдатель, «трагедией Польши было то, что она родилась слишком слабой, чтобы стать державой, и слишком сильной для того, чтобы довольствоваться статусом малой страны» [1097]. Французские должностные лица в частном порядке называли Польшу страной-двоеженцем [1098]. Однако Париж, само собой, тоже вел переговоры с Берлином. Пилсудский, после подписания декларации (29.01.1934) приняв французского посла, объяснил ему, что «колебался, тянул время, но франко-германские переговоры привели его к решению ускорить события, поскольку если бы [французские] предложения были приняты Германией, Франция бы открыто вышла из [Версальского] мирного договора» [1099]. Кроме того, польско-германская декларация о ненападении обещала Польше снижение экономической напряженности (а также окончание торговых и тарифных войн). Более того, хотя Франция сделала основой своей безопасности отношения с Англией, а не восточные союзы, французские министры иностранных дел наконец начали посещать Варшаву [1100].

Эти события застали Сталина врасплох в еще большей мере, чем французов. Стремясь не допустить вступления Польши в какие-либо антисоветские альянсы, он дал согласие на тайную встречу Радека, уроженца Галиции, с польскими должностными лицами. Радек полагал, что делавшиеся втихомолку польские жесты в адрес Москвы представляют собой «не маневр, а поворот кругом» [1101]. Сотрудник разведки Артур Артузов пытался развеять эти иллюзии, утверждая, что поляки заигрывают с СССР исключительно с целью усилить интерес Германии к двусторонней сделке, но Сталин обвинил Артузова в том, что «его агентурные источники занимаются дезинформацией» [1102]. В дело вступил и Ворошилов, потребовав встречи с симпатизировавшим СССР немецким послом Рудольфом Надольным, на которой он сначала «особенно долго» распинался насчет «„Майн кампф“ Гитлера, а затем в связи с этим наконец сказал, что пары слов канцлера, сказанных публично, хватило бы, [чтобы развеять] впечатление, будто бы антисоветская направленность этой книги остается в силе по сей день» [1103].

Поступавшие к Гитлеру донесения разведки предупреждали о грядущем польско-советском союзе – потайная лесть Радека и просчитанные утечки играли на руку Пилсудскому [1104]. Сталин, готовый предать Германию ради Польши и Польшу ради Германии, был переигран обеими [1105].

Пилсудский ясно дал понять собеседнику-немцу, что «Польша ни при каких обстоятельствах не станет реагировать на попытки Германии натравить ее на российскую Украину» [1106]. Однако в Москве росли подозрения, что выдержанная в спокойных тонах польско-немецкая декларация содержит секретные военные и территориальные статьи [1107]. Полковник Юзеф Бек, содействовавший Пилсудскому при проведении военного переворота в 1926 году, стал первым министром иностранных дел новой Польши, посетившим Советский Союз. Он не испытывал особой симпатии к союзной Польше Франции (будучи однажды выдворен из этой страны как персона нон-грата) и гордился тем, что оказался способен обуздать Германию, однако не желал производить впечатления, будто колеблется между двумя большими соседями Польши. Он был приглашен на завтрак к Ворошилову и трижды беседовал с Литвиновым (13, 14 и 15 февраля 1934 года), который отмечал, что его польский партнер «не видит в настоящее время опасности со стороны Германии или вообще опасности войны в Европе». Родившийся в Польше Литвинов со злорадством сообщал, что при напоминании о том, что Польша подписала с СССР трехлетний договор о ненападении, а с Германией – десятилетний, «Бек явно смутился (единственный раз за все время нашей беседы…)». Однако польский министр клялся, что это можно исправить, и в самом деле срок действия польско-советского пакта вскоре был продлен до десяти лет (а дипломатические миссии обеих стран получили статус посольств). Бек вернулся из Москвы с плевритом [1108].

Здравицы в честь вождя

Партийный съезд продолжался до 10 февраля. Сталин с запозданием признал сокращение поголовья скота (в его докладе содержалась таблица), приписанное им кулацкому саботажу, хотя он все же утверждал, что «1934 год должен и может стать годом перелома к подъему во всем животноводческом хозяйстве». Нехватка мяса ощущалась по всей стране [1109]. Орджоникидзе предложил не увеличивать, а сократить планы промышленного производства, и съезд принял резолюцию по оставшимся годам второй пятилетки, предусматривавшую рост производства потребительских товаров на 18,5 % при росте производства средств производства на 14,5 %. Многие ораторы упирали на необходимость развивать розничную торговлю и повышать уровень жизни [1110]. Однако Каганович подчеркивал, что сталинская революция сверху была «величайшим переворотом, какой только знала история человечества, переворотом, сломавшим старый экономический уклад и создавшим новый, колхозный строй» [1111]. Даже Евгений Преображенский, в прошлом страстный сторонник Троцкого, восторгался с трибуны: «Коллективизация – ведь в этом все дело! Был ли у меня прогноз коллективизации? Его не было» [1112].

Киров, которому выпала честь закрыть дискуссию по докладу Сталина, отметил все достижения, заверив делегатов, что «основные трудности уже остались позади», но напомнив им, что нельзя ослаблять усилий. Его речь неоднократно прерывалась овациями, особенно когда он предложил, чтобы каждое слово из политического доклада Сталина было одобрено как приказ к действию. «Товарищи, десять лет тому назад мы похоронили того, кто создал нашу партию, кто создал наше пролетарское государство, – сказал Киров в заключение. – Мы, товарищи, с гордостью перед памятью Ленина можем сказать: мы эту клятву выполняем, мы эту клятву и впредь будем выполнять, потому что клятву эту дал великий стратег освобождения трудящихся нашей страны и всего мира – товарищ Сталин. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, горячая овация всего зала, все встают.)» [1113]

Сталин не пожелал выступать с традиционным ответом участникам дискуссии, сославшись на отсутствие каких-либо разногласий [1114]. Он объявил состав нового Центрального Комитета: 71 член и 68 кандидатов в члены. Дозволенное им число претендентов на членство в ЦК равнялось числу мест, хотя, согласно партийной традиции, делегаты могли вычеркнуть любого, кто их не устраивал. По итогам голосования 9 февраля 1934 года было учтено лишь 1059 из 1225 бюллетеней. (На предыдущем съезде свои бюллетени не подали 134 делегата с решающим голосом [1115].) Согласно официальному подсчету голосов, единогласно в ЦК были избраны лишь Калинин и Иван Кодацкий (председатель Ленинградского областного совета). Против Сталина было подано три голоса, хотя не исключено, что аппаратчики выкинули сколько-то бюллетеней, в которых он был вычеркнут. Против кандидатуры Кирова высказались четыре делегата. (На XVI съезде против Сталина, как и против Кирова, официально было подано девять голосов [1116].)

Сначала в Москве, а затем и за границей ходили слухи, что некоторые областные партийные боссы намеревались поставить вместо Сталина скромного Кирова [1117]. Лев Шаумян (г. р. 1904), редактор газеты (неофициально усыновленный Микояном), впоследствии утверждал: «У некоторых делегатов съезда… прежде всего у тех, кто хорошо помнил ленинское «Завещание», назревала мысль о том, что пришло время переместить Сталина с поста генерального секретаря на другую работу» [1118]. Однако мнение о том, что Кирова многие считали достойной заменой Сталину или что он стоял во главе фракции «умеренных», противостоявшей Сталину, противоречит фактам [1119]. Киров выглядел провинциалом в сравнении со своим предшественником во второй столице – Зиновьевым, который входил в число ближайших соратников Ленина и возглавлял Коминтерн. В то же время Киров во многом походил на Зиновьева: он был общительным человеком и бонвиваном. И все же имелась разница. «На заседаниях он ни разу ни по какому вопросу не выступал, – говорил Хрущеву о Кирове Микоян. – Молчит, и все» [1120]. Более того, выборы генерального секретаря должны были происходить не на съезде, а на проводившемся после его окончания однодневном пленуме нового ЦК. Еще одно толкование этим слухам дал делегат от Ленинграда Михаил Росляков. Как он вспоминал, «обычно речь шла о том, что партия выросла, окрепла, что сейчас в Политбюро есть люди, способные заменить и Сталина, если в этом возникнет необходимость» [1121].

Выступивший на съезде с докладом аппаратчик Ежов сообщил, что 10 % членов партии вступило в нее в годы Гражданской войны или до нее, но в то же время этому критерию соответствовало 80 % делегатов съезда. Иными словами, 1646 из 1966 делегатов стали коммунистами еще в те годы, когда партию возглавлял Ленин [1122]. Однако коммунисты ленинских времен демонстрировали лояльность Сталину. Одним из них был Вениамин Фурер (г. р. 1904), талантливый организатор из украинского шахтерского городка, выступивший на съезде 7 февраля. «На XVI партийном съезде товарищ Сталин говорил о тех резервах, которые таятся в недрах нашего советского строя, – сказал Фурер в своем выступлении. – Но ежели разбить бюрократические узы, ежели развить организационную работу, эти резервы выйдут наружу… Эти резервы – творческая энергия, творческая инициатива масс». Он во всем вторил Сталину: «Тысячи новых людей выросли в Донбассе и являются пролетариями нашей новой сталинской эпохи… [ими] к нам, к нашей организационной работе, к нашему руководству предъявляются большие требования, требования более сложные… нас на местах он, наш новый рабочий, проверяет на конкретных вопросах: на ремонте квартир, на организации клубов, на организации магазинов и столовых… этот съезд партии, открывающий новую полосу битв за социализм, должен дать боевое задание всей партии и каждому коммунисту учиться и полностью овладеть сталинским стилем работы. (Аплодисменты.)» [1123]

Просто секретарь

В дни «съезда победителей» на Красной площади состоялся парад красноармейцев и рабочих. 10 февраля 1934 года, насколько известно, перед состоявшимся тем же вечером пленумом Центрального Комитета Сталин на встрече со своим ближайшим окружением предложил перевести Кирова в Москву и назначить его секретарем ЦК. Согласно воспоминаниям Молотова, реакция Кирова была резко негативной: «Да что ты говоришь! Да я здесь не гожусь, да я в Ленинграде не хуже тебя могу, а здесь что я смогу?» Согласно некоторым свидетельствам, Орджоникидзе поддержал Кирова, Сталин выбежал из кабинета, и Киров поспешил за ним, чтобы успокоить его [1124]. Был достигнут компромисс: Киров был назначен секретарем ЦК, но остался партийным начальником в Ленинграде [1125]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Правда. 07.11.1935. С. 2; впоследствии этот фрагмент был перепечатан в: Сталин: к шестидесятилетию со дня рождения (М.: Правда, 1940). С. 75.

2

Куманев. Рядом со Сталиным. С. 387–389 (Яков Чадаев).

3

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 361.

4

Мурин. Иосиф Сталин в объятиях семьи. С. 158 (дневник Сванидзе: 04.11.1934).

5

Сергеев, Глушик. Беседы о Сталине. С. 47.

6

Концепция Свечина сводилась к войне на истощение; Тухачевский, как и многие другие, отдавал предпочтение атакам и превентивным ударам. Stone, “Misreading Svechin”. Около 5 тыс. из книг Сталина впоследствии были переданы в Институт Маркса – Энгельса – Ленина. Всего известно 397 книг, брошюр и статей с пометками Сталина, причем 72 из них являются работами Ленина, 13 – трудами Маркса и Энгельса в переводе на русский, а еще 25 – его собственными произведениями.

7

Сергеев, Глушик. Беседы о Сталине. С. 23–24.

8

Вайскопф. Писатель Сталин. С. 17–22.

9

Автором карикатуры был Валерий Межлаук. Ватлин, Малашенко. История ВКП(б) в портретах и карикатурах ее вождей. С. 110.

10

Хлевнюк и др. Стенограммы заседаний Политбюро. Т. 3. С. 551.

11

Сергеев, Глушик. Беседы о Сталине. С. 48.

12

Курляндский. Сталин, власть, религия. С. 67–68.

13

В интервью, которое Сталин в 1931 г. дал немецкому писателю Эмилю Людвигу, он без всякой иронии осуждал «отцов» из семинарии за установленный ими «издевательский режим» и «иезуитские методы»: «слежка, шпионаж, залезание в душу». Сочинения. Т. 13. С. 113–114. Мемуары 1930-х гг. рисуют семинарию в юные годы Сталина в еще более мрачных тонах. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 184 (Николай Махатадзе, 1936 г.).

14

Iremashvili, Stalin und die Tragödie Georgiens, 23. Один из горийских одноклассников Сталина в 1932 г. фантазировал, будто бы Сталин порвал с Богом, потому что вознамерился сам стать богом.

15

Илизаров. Тайная жизнь Сталина. В своем экземпляре биографии знакового русского писателя Чернышевского, написанной Львом Каменевым (1933), Сталин подчеркнул абзац о дисциплине, прививаемой путем соблюдения религиозных обрядов. (Чернышевский тоже учился в семинарии.) РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 84. Л. 11; Каменев. Чернышевский.

16

Вайскопф. Писатель Сталин. С. 163; Илизаров. Тайная жизнь Сталина. С. 63, 66.

17

Segrè, Italo Balbo.

18

Как вспоминал Елисабедашвили, «эту кличку [Геза] дал ему покойный товарищ С. Алимбарашвили (он умер в 1911 г., похоронен в Гори), и кроме нас это никто не знал, это была наша кличка, иначе его звали „Коба“». РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 34; при публикации этих воспоминаний упоминание о прозвище Геза было вычеркнуто: Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 86–87.

19

Логинов. Тени Сталина. С. 116. Сталин в семилетнем возрасте переболел оспой.

20

Блисковский. М. И. Ульянова. С. 199–200.

21

Островский. Кто стоял за спиной Сталина. С. 191–192 (ссылка на: ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 3432. Л. 116); Илизаров. Тайная жизнь Сталина. С. 102. Волкогонов. Сталин. Т. 1. Ч. 1. С. 65.

22

Berezhkov, At Stalin’s Side, 201; Кузнецов. Накануне. С. 232.

23

Schmitt, Die Diktatur. К диктатуре положительно относился и Ленин («буржуазная демократия или пролетарская диктатура!»).

24

Максимовский. Идея диктатуры у Макиавелли. С. 55–94. См. также: Rees, Political Thought from Machiavelli to Stalin, ch. 8. В 1923 г. Максимовский подписался под троцкистской «Платформой 46-ти», впоследствии стал деканом Сельскохозяйственной академии и был арестован 27 июля 1937 г. По некоторым сведениям, он умер в заключении в ноябре 1941 г.

25

В Сталине, каким он предстает в мемуарах, посвященных его детству, не просматривается душевной теплоты – в отличие от силы воли. Согласно некоторым свидетельствам, он высмеивал более слабых одноклассников, хотя эти сообщения не имели бы никакой ценности, если бы не его роль диктатора. Например: «…явившись в 1 кл. 1-е отд. на сильный крик, я увидел Лаперова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили, – в 1895 г. отмечал в своем журнале помощник инспектора семинарии. – Оказалось, что два последние ученика систематически насмехаются над Лаперовым, всячески дразнят его и издеваются над ним, чем и приводят его в раздражение. Подобные проделки они дозволяют себе часто, по заявлению Лаперова». РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 13. Л. 5.

26

Вскоре после карикатуры с мошонкой Сталин снял Брюханова с должности наркома финансов (в октябре 1930 г.), возложив на него, как и на главу госбанка Пятакова, вину за инфляцию. Кошелева. Письма Сталина Молотову. С. 193–196. См. также: Kuromiya, Stalin’s Industrial Revolution, 267.