скачать книгу бесплатно
– Элементарно… Не зря я вам давеча о Гришке-конокраде, старце, ежели по-венценосному, говорил… Его следует ликвидировать… И лучше в этом году… На крайний случай – в январе семнадцатого.
– Желающие есть, – воскликнул Вяземский. – Причём птицы весьма высокого полёта, – напомнил Гучкову о «пташке», которую тот без раздумий и «прихлопнул».
– Надеюсь, такие птицы, что даже Николаю сложно будет их… пришлёпнуть, – сипло произнёс он, помахав ладонью перед губами.
– Точнее сказать – невозможно. Ибо один из них его родственник – великий князь Дмитрий Павлович, – испугался, не брякнул ли вгорячах лишнее: «Ведь и у стен, говорят, УХИ растут», – попытался внести успокоению в душу «ухами». – Надеюсь, господа, информация до времени останется между нами.
– Разумеется. К тому же сие деяние не самое важное, что нам предстоит организовать до отречения… Скорее даже – второстепенное… Для отвода, так сказать, глаз, – сделал паузу, разогревая интерес слушателей. – Основное мероприятие должны произвести военные…. Точнее – замещающий сейчас Алексеева, генерал Василий Иосифович Гурко. Мы обговорили с ним и согласовали главнейшую задачу, о коей он сейчас вкратце и поведает.
– Благодарю, Александр Иванович. Вы избавили меня от вступительного слова, и я сразу, т-э-эк скэ-эть, возьму быка за рога. Знаете ли вы об этом или нет, потому как здесь не все военные: «в основном штафирки», – пренебрежительно сморщился он, продолжив: – В царской армии главным хранителем боевого духа является полк. Именно эти подразделения лелеет Николай, часто навещает их, устраивает смотры, обедая затем с офицерами в Собраниях. В результате кадровые офицеры и унтера, которых за годы войны практически не осталось – главная его опора. Потому полки следует как можно скорее развалить, перемешать, словно колоду карт. Перевести заслуженных офицеров, которых уважают нижние чины, в другие полки, где их знать не знают, и потому не будут иметь к ним уважения.
– Да разве же государь на это пойдёт? – опешил Крымов.
– Государя следует убедить в необходимости увеличения количества полков пехоты, а в результате – дивизий и корпусов, в связи с резким удлинением линии фронта с тысячи двухсот – до тысячи девятисот вёрст. Начну с того, что переведу четырёх батальонный состав полка в трёх батальонный. А дивизии из четырёх полкового – в трёх полковой состав.
– А кавалерию? – недоверчиво глянул на исполняющего обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего Крымов.
– Переформирую, как и пехоту, и поможет убедить в этом государя генеральный инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович. Поскольку пушек и снарядов теперь поступает огромное количество, а лошадей не хватает для пристяжек, мы пожертвуем конницей ради бога войны – артиллерии. Ну, в самом деле, не на себе же артиллеристам пушки таскать!? Кавалерийские полки к январю, а может и раньше, планирую свести из шести эскадронных в четырёх эскадронные. Никто подвоха и не заметит, так как когда-то такого состава они и были, а спешенных кавалеристов следует растворить в толпе новобранцев. Молодые солдатики их там своей численностью забьют и руководства над собой не потерпят. А в марте, как придём к власти, вернём всё, как говорится, на круги своя. И новая армия начнёт одерживать новые победы, – под аплодисменты закончил он.
– Господа, позвольте небольшую ремарку, – поднялся со своего места Гучков. – Послы Англии и Франции в общих чертах ознакомлены с дворцовым переворотом, а через них и высшие круги этих стран. Возражений от них не последовало. Условие одно – Россия и впредь должна воевать на стороне Антанты, – водрузил на нос пенсне и взял в руки какой-то документ.
Все приготовились слушать, но Александр Иванович надавил на кнопку электрического звонка и к облегчению гостей произнёс, обращаясь к вошедшему лакею: – Распорядитесь подавать обед.
В обществе, особенно столичном, с аппетитом промывали косточки новому российскому премьеру, вспоминая, что в его отца Фёдора Фёдоровича Трепова, в бытность того градоначальником и обер-полицмейстером Петербурга, в 1878 году стреляла Вера Засулич. А она жива, и если младший Трепов начнёт злоупотреблять должностными полномочиями, вполне может повторить удавшуюся «акцию» и вновь выйти сухой из воды. Но особенно народ злорадствовал по поводу провалившейся попытки подмаслить Гришку-конокрада.
Неудачный жизненный эпизод председателя Совета министров оживлённо обсуждали холодным декабрьским вечером в одном из питерских ресторанов подполковник Банников и генерал-майор Спиридович, назначенный в августе ялтинским градоначальником и прибывший в столицу по своим делам.
– Ты знаешь, Игорь, как я уважал старшего брата вновь испечённого премьера, Дмитрия Фёдоровича Трепова, который выдвинул меня в далёком шестом году на должность начальника дворцовой Охранной агентуры. Его младший брат, хотя и считается консерватором, и занимал должности камергера, егермейстера и сенатора, той воли в решении государственных дел, коей обладал Дмитрий Фёдорович, не имеет. Это относится и к уму. В обществе смеются, что послушав своего шурина, генерала Мосолова, уважаемого Распутиным за умение хорошо выпить, Трепов-младший решил «купить» старца, предложив ему двести тысяч рублей с просьбой не поддерживать дурака Протопопова. Распутин рассказал о подкупе венценосцам, чем очень возвысил в их глазах свою бескорыстную персону и подмочил репутацию премьера. Думаю, долго наверху он не продержится. А государь зря заигрывает с Думой и Военно-Промышленными Комитетами. Ещё в бытность свою начальником Охранной агентуры, узнал, что в начале года в Петроградском ВПК подспудно шли приготовления к революции. Той самой, что не удалась в пятом-седьмом годах. Занималась подготовкой рабочая фракция Комитета под председательством социал-демократа Гвоздева, чему покровительствовали Гучков и Коновалов, наивно думая, что если случится революция, рабочие будут им подчиняться. Первый из них поддерживал требования Рабочей группы перед правительством, второй помог образованию самостоятельной Рабочей группы при Московском ВПК, назначив секретарём, – иронично хмыкнул генерал, – харьковского гласно-поднадзорного Соломона Моносозона. В Москве согласились. Тогда же организовали Рабочую группу в Киеве, где её поддержал председатель Киевского Военно-Промышленного Комитета миллионщик Терещенко. В последние февральские дни сего года в Питере состоялся Всероссийский съезд представителей ВПК, за которым я внимательно наблюдал. На нём Гвоздев огласил революционную декларацию, призывающую бороться за мир без аннексий и контрибуций, и за свержение царя, вручив затем власть правительству, ответственному перед народом. Представитель Самары товарищ Кацман, картаво возопил: «Мы габочие, не только на словах пгизываем к богьбе за власть, но и сумеем это сделать», – передразнил еврейского эсдека, вызвав смех Банникова.
– Где лакей? Почему гюмки пустые? – скартавил подполковник, в свою очередь, рассмешив генерала.
Подошедший лакей, почесав выдающийся багратионовский нос, поинтересовался у господ:
– Гюмки поменять? – чем вызвал у них взрыв гомерического хохота.
– Ну, быть добру, Александр Иванович, – отсмеявшись, поднял рюмку Банников.
– Согласен! Быть посему! – поддержал тост Спиридович, и вновь потекли разговоры о политике: – Представляешь Игорь, общественность, наплевав на министра внутренних дел Протопопова, с девятого по одиннадцатое декабря провела в Москве съезды Земского и Городского Союзов, приняв резолюции, которые даже до Ялты докатились, где говорилось о том, что Госдума, опираясь на народ, должна довести дело борьбы с нынешним политическим режимом до победного конца. И всё опять сошло им с рук.
– И чему удивляться, Александр Иванович? Нет дыма без огня. В нашей епархии ходят слухи, что Протопопов масон… А им царь поперёк горла…
Через несколько дней, 17 декабря, утром, исполняющий обязанности министра Двора генерал-адъютант Максимович, вызвал в свой кабинет подполковника Банникова и, поздоровавшись, предложил сесть в кресло.
– Полчаса назад Анна Вырубова сообщила мне, что Григорий Ефимович не вернулся домой ночевать. Дочери со слезами на глазах поведали ей, будто отца пригласил в гости князь Феликс Юсупов, дабы познакомить с женой, но как оказалось, она в данное время отдыхает в Крыму. Вырубова обзвонила знакомых – нигде его нет. Взволнованная случившимся Анна Александровна поспешила во дворец и рассказала об исчезновении Друга императрице. А вы знаете её трепетное отношение к старцу. Царица потрясена обрушившимся на неё известием. Недавно мне, а значит и Александре Фёдоровне телефонировал министр внутренних дел Протопопов, сообщив, что до него дошли сведения о покушении на Распутина в доме Юсуповых, и он отрядил для специального дознания жандармского генерала Попова. Поэтому прошу вас сию же минуту отправиться в ближайший к дому Юсуповых полицейский участок и вместе с Поповым приступить к розыску. Может, – понизил голос генерал-адъютант, – и преступления никакого нет, а Григорий Ефимович задержался в номере какой-нибудь танцовщицы.
Участковый пристав, несколько растерявшийся от визита в его часть столь высоких чинов, вызвал городового Власюка, находившегося ночью на посту у дворца Юсуповых, и тот, стоя навытяжку перед генералом, хриплым прокуренным голосом доложил:
– Так точно, ваше превосходительство. Во дворце явственно слыхал выстрелы, после которых ко мне подбежал неизвестный выпивший господин, назвавшийся депутатом Пуришкевичем, и в истерике прокричал, что убил Распутина. Вот примерно его слова: «Я освободил Россию от этого чудовища. Он был другом германцев и евреев. Ты должен быть верным своему отечеству и молчать». – Я тут же направился в участок и доложил о происшествии по начальству, – кивнул на пристава городовой.
– Молодец! Медаль тебе обеспечена, – похвалил служаку генерал. – Однако, следует опросить прислугу, находившуюся ночью во дворце Юсуповых. Господин пристав, пошлите городовых и хоть силой тащите сюда прислугу и всех, кого там сыщите, кроме князя, конечно.
Первым городовые привели расфранчённого перепуганного лакея.
– Я ничего не видел, – ещё с порога завопил тот неожиданно басовитым голосом, но после того, как его нос встретился с кулаком кандидата на медаль городового Власюка, память неожиданно прояснилась и слуга запричитал: – Да, да… Видел, как на моторе, за рулём коего сидел великий князь Дмитрий Павлович, часто бывавший в гостях у хозяина, приехали сам Юсупов и Распутин, а между ними приткнулся член… этой… Госдумы, чья рожа часто мелькала в газетах, что покупал хозяин. Я впустил компанию и они, войдя в дом, велели мне удалиться. Больше ничего не знаю, – побожился лакей, перекрестившись на орденоносную грудь генерала.
Второй свидетельницей оказалась пронзительно визжащая и вырывающаяся из цепких лап городовых дама, назвавшаяся экономкой.
Всласть натискавшись женских прелестей, и сбив этим весь её запал, стражи порядка вынудили свидетельницу поведать, что участниками смертоубийства были великий князь Дмитрий, два сына великого князя Александра Михайловича, братья жены Юсупова, его отец, депутат Пуришкевич, доктор Лазоверт, поручик Сухотин, бывший министр внутренних дел Хвостов, а так же двоюродная сестра Юсупова, какие-то англичане и эта коза, танцовщица Вера Коралли. Страсти ужасные, – вошла в раж всезнающая экономка. – Один из шуринов Юсупова спрятался за портьеры в передней. Не успел Распутин войти, как он выстрелил в него и попал в глаз. В упавшего Распутина стреляли уже все, и особенно сильно палила эта коза Верка. Всю шубу в решето превратила. Когда устали, пошли есть пирожные и пить вино, потом опять в него стреляли, он стал убегать, беднягу окружили в саду и там насмерть добили гирями.
– Да-а, действительно страсти египетские, – пришёл к выводу генерал. – А нынешний министр внутренних дел Протопопов участия в покушении, случайно, не принимал? – на всякий случай поинтересовался он.
– Палил, палил нехристь, – подтвердила экономка и была отпущена с миром.
Вечером, когда во все участки Питера дошёл приказ о розыске трупа Распутина, городовой района Петровского моста доложил, что утром проходившие рабочие сказали, будто видели на мосту много следов крови.
– Сейчас темно. Завтра, с рассветом, встретимся на мосту, – стал прощаться с Банниковым генерал. – А судебные власти бездействуют, черти. Министр юстиции поверил Юсупову, покорившему слугу Фемиды великосветской беззастенчивостью, и в результате доказал ему свою невиновность, отчего Макаров отменил начатое было следствие и обнадёжил князя в полной его личной неприкосновенности. Думаю, государыне такое попустительство не понравится.
Когда Банников ехал на извозчике по улицам Питера, то видел орущие от радости и угощающие друг друга шампанским ликующие толпы из так называемого культурного общества.
«Невооружённым глазом видно, Распутин в кругах интеллигенции популярностью и любовью не пользовался и даже наоборот»,
Купив вечерний выпуск газеты «Биржевые ведомости», прочёл: «Сегодня, в шестом часу, в одном из аристократических особняков центра столицы, после раута, внезапно окончил жизнь Григорий Распутин-Новых».
«И зачем нужно вести следствие, коли всем всё известно из правдивых уст юсуповской экономки», – невесело улыбнулся он, убирая в карман газету.
Встретившись утром восемнадцатого декабря на месте предполагаемого преступления, Банников доложил генералу Попову:
– Ваше превосходительство, вы, полагаю, и сами в курсе, что великосветский Петроград, думские круги, уверен, и посольства, оповещены об убийстве Распутина, и знают о том, что убили его великий князь Дмитрий Павлович, Юсупов и Пуришкевич. «Биржевые ведомости» ещё вчера вечером сообщили об этой сенсационной новости.
– Друг мой, вчера вечером министр внутренних дел господин Протопопов вручил мне копию телеграммы, посланной Пуришкевичем в Москву. Там всего два слова: «Всё окончено». – А князь Юсупов пошёл за помощью к своему дяде, толстяку Родзянке, и один из его слуг уже сообщил, что председатель Госдумы, узнав о случившемся, своим громовым голосом обратился к великосветскому преступнику со словами одобрения. И чуть позже от Родзянко, разумеется по секрету, о происшествии узнали многие его друзья, великосветские знакомые и думские коллеги. Уже ясно, что в подготовке к убийству принимал участие друг Юсупова, английский офицер Рейнер, служащий под началом известного шпиона, полковника сэра Самуэля Хоара. Отсюда широкая осведомлённость в наших делах посла Великобритании Бьюкенена. У Палеолога своя агентура. Вплоть до великосветских болтливых дам. Вчера в Яхт-клубе, за обедом, как мне сказали, великий князь Николай Михайлович, после телефонного разговора с Треповым, авторитетно и громогласно заявил, что всё это – новая провокация Протопопова, вздор и ерунда. Никого великий князь Дмитрий не убивал, а ежели случайно и убил, то поделом конокраду… А кровищи-то на мосту и правда целая лужа, – перешёл к практической стороне дела жандармский генерал.
– Ваше превосходительство, – отвлёк их от беседы городовой. – Я калошу нашёл.
– Повезло тебе, братец, – хмыкнул генерал, но тут же стал серьёзным. – Следует предъявить её дочерям Распутина.
Те признали находку за калошу-ботик их отца.
И тут началось…
Генерал доложил о находке Протопопову, тот – самой императрице, между прочим намекнув, что вчера министр юстиции не позволил начать судебное следствие, а Феликс Юсупов за это время переехал на жительство к великому князю Дмитрию Павловичу, ища защиты в неприкосновенности великокняжеского дворца.
Государыня, выслушав рапорт и с уверенностью уже зная, что Друг убит, отправилась в церковь, и после обедни телеграфировала мужу в Ставку: «Только что причастилась в домовой церкви. Розыски продолжаются. Не теряю пока надежды. Надеюсь, что ты выедешь сегодня. Мне необходимо твоё присутствие».
Днём, после нескольких докладов министра внутренних дел, послала супругу ещё одну телеграмму: «Приказала Максимовичу твоим именем, запретить Дмитрию выезжать из дому до твоего возвращения. Замешан главным образом он. Тело ещё не найдено».
От императора ей пришло сообщение: «Возмущён и потрясён. В молитвах и мыслях вместе с тобой. Приеду завтра в 5 часов».
Вечером Протопопов доложил по телефону, что с наступлением темноты поиски в реке пришлось прекратить, но утром они вновь возобновятся.
Днём, около одной полыньи, увидели примёрзшую изнутри подо льдом шубу.
– Ваше превосходительство, кажись, нашли, – весело заорал генералу городовой.
– Ну, слава Богу, – перекрестился тот. – А то уже зябнуть начал. Пойдёмте, Банников, обследуем находку.
В полдень, на берегу реки у Петровского моста съехались власти. Особую активность проявлял сконфуженный министр юстиции Макаров.
– Попов, сворачивайте своё дознание, потому как я приказал начать судебное следствие, и своими действиями вы будете мешать следователю Середе и прокурору палаты Завадскому.
Подъехал и немного выпимший для укрепления нервов Протопопов.
– Добрый день, коллега, – поздоровался с министром юстиции. – Вы на тридцать шесть часов умудрились опоздать с началом судебного следствия… Не знаю, что там середа, но предполагаю, что вторник станет вашим последним днём на ниве отправления правосудия, – нагло уставился на Макарова Протопопов.
– Вы, батенька, хам, – разозлился министр юстиции. – Но, скорее всего, окажетесь правы…
– Александр Александрович, без обиды… Такая уж ваша планида отвечать за чужое похмелье. В декабре двенадцатого года вас отправили в отставку после Ленской стачки… Теперь вот – Распутин. И тоже декабрь… Ваш несчастливый месяц.
Министр внутренних дел как в воду глядел. Во вторник, 20 декабря, Макаров получил отставку.
В понедельник вечером, 19 числа, царица с дочерями встречали супруга и отца в Царском павильоне станции Александровская.
Как нарочно, ударил крепкий мороз и, несмотря на трагическое известие, полученное днём от министра внутренних дел, что тело старца нашли, им приходилось пританцовывать и хлопать в ладоши, дабы хоть немного согреться.
На дебаркадер подъехали два исходивших паром мотора в окружении десятка конвойцев, сидящих на беспокойных жеребцах, от которых тоже валил пар.
Николай с сыном, в сопровождении Воейкова, бодро вышли из вагона и расцеловались с семьёй. И всё это молча, без слов, пряча печаль и стараясь не подавать виду, что сильно расстроены.
Лишь в салоне авто Александра прижалась к царю и горько разрыдалась, тут же попытавшись взять себя в руки.
Николай, целуя жену и тихо произнося слова утешения, вытер ей глаза платком.
Дома, в Александровском дворце, когда поднялись с мужем на второй этаж в Сиреневую гостиную и остались ненадолго наедине, императрица прижалась к нему, обхватив за шею и расплакавшись навзрыд, без конца повторяя:
– Днём нашли тело Григория. Они убили его… Наши родственники убили его… Что же теперь будет с нами и нашим маленьким?..
Немного успокоившись, подошла к столу у кушетки, и, взяв два исписанных листа, протянула супругу.
– В голове не укладывается, что представители царского и княжеского родов способны лгать своей императрице. Один поклялся именем князей Юсуповых, а Дмитрий – именем Господа Бога, что не принимали участия в убийстве Старца, хотя их участие в преступлении полностью доказано свидетелями.
Николай вслух прочёл записку с объяснениями князя Феликса Юсупова: «Ваше Императорское Величество. Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам всё то, что произошло у меня вчера вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря, я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 часов ночи мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер и спросил, откуда он звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать», и повесил трубку. Вот всё, что я слышал в этот вечер о Григории Ефимовиче. Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясён всем случившимся, и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся».
Письмо Дмитрия было ещё более лживым.
– Чтоб отпрыски первых родов России так цинично лгали… Причём императрице… Клялись на портрете матери и иконе, как сделал это наш воспитанник Дмитрий, любимый мой племянник, – ошеломлённо произнёс государь. – Полнейший нонсенс… Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью.
Поздним вечером он принял министра внутренних дел Протопопова. Не перебивая и не задавая вопросов, выслушал его доклад по убийству Григория Распутина. Министр также доложил, что общественность восторгается патриотическим актом великого князя, Юсупова и неадекватного Пуришкевича, который иногда на заседаниях Думы вставлял в ширинку красную гвоздику и ходил по залу, беся левых депутатов и веселя правых. Но как начальник санитарного поезда он выше всяких похвал, а гвоздика, думаю, лишь эпатаж… Подражание модному сейчас декадентству… В поведении и литературе. Один из поэтов, Маяковский, как мне донесли, в жёлтой женской кофте читает стихи перед публикой… По-русски сказать – тривиальный выпендрёж и желание шокировать толпу.
«Трепова следует срочно менять, – неожиданно для себя пришёл к выводу государь. – Недопустимо, чтобы глава правительства информировал Родзянку и Гучкова о секретных решениях, принимаемых на заседаниях Совета министров. Это его моральная жёлтая кофта или гвоздика в ширинке… То, чего не должно быть… А заодно нужно отправить в отставку и министра юстиции, – пришёл к заключению государь. – Слишком «пляшет» перед великими князьями».
Отпустив министра, коротко пересказал его доклад жене, находившейся в соседней комнате, где была библиотека.
– А вот что передал мне книгохранитель, Василий Васильевич Щеглов, – протянула мужу тонкую чёрную кожаную папку, и щёки её от негодования пошли красными пятнами. – Копия телеграммы моей сестры Эллы великому князю Дмитрию, – наизусть произнесла текст: «Только что вернулась, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного». – У меня нет больше сестры. Успокаивает и поддерживает не меня, потерявшую близкого Друга и молитвенника, а поддерживает его убийц… Ведь знает, что Слово Старца продляло жизнь моему сыну, – разрыдалась она. – Что теперь будет с нашим мальчиком без молитвенника?
Как оказалось, убийство Распутина взбудоражило ни только сестру императрицы, но и всех царских родственников, включая и его матушку.
Хотя Николай пока не предпринял никаких карающих мер против убийц, она написала сыну из Киева письмо, полное упрёков за то, что хочет наказать бедного Дмитрия, и просила помиловать неразумного великого князя.
Император, обидевшийся на родню за то, что не услышал от них ни одного слова поддержки, а лишь упрёки, повелел Фредериксу нарушить придворную традицию, и ни рождественские подарки, ни новогодние поздравления, великим князьям и их домашним не отсылать.
Все эти события и их последствия активно обсуждали, сидя перед новогодьем в кабинете Рубанова, генерал от инфантерии Троцкий, прибывший из Киева в Питер на генерал-адьютантское дежурство и Максим Акимович Рубанов.
– Как мне стало известно, – подставил рюмку лакею Аполлону хозяин дома, – после моего отъезда государь провёл в Ставке совещание, на котором было решено произвести весною семнадцатого года общее наступление, а главный удар будет наноситься Брусиловым.
– При некотором военном таланте, Брусилов – счастливчик, потому как обладает военной удачей.
– Это несомненно, Владимир Иоанникиевич. Его счастье в том, что не имея академического образования, он не кичится этим, а прислушивается к мнению начальников штабов. В его Восьмом корпусе начальником штаба был добросовестный умница Малиновский, а по вступлении на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом, судьба подарила ему такого исключительного начальника штаба, как генерал Клембовский. Но «Сегодня – счастье, завтра – счастье, помилуй Бог, нужно же и уменье», – говаривал Суворов. А вот этого уменья Брусилову абсолютно не хватает, и он компенсирует его бычьим упрямством… Аполлон, чего задремал? Совершенно навыки лакея терять начал, – кивнул на пустые рюмки Максим Акимович.
– Значит, скоро губернатором станет, – зашёлся смехом Троцкий.
– Отсутствие уменья, – не слушая приятеля, отправил рюмку по стратегическому маршруту Рубанов, – стало заметно после удачного Луцкого прорыва в развитии дальнейшего наступления, полностью безграмотного с точки зрения военного искусства…
– В результате чего враги выбили половину состава бывшего моего Павловского полка, – лишь пригубил свою рюмку Троцкий, оправдавшись тем, что завтра ему дежурить в Царскосельском дворце.
– Насколько тебе известно, в лейб-гвардии Павловском командует батальоном мой старший сын, – вновь критически глянул на лакея Рубанов. – Мне-то не дежурить в царском дворце, ибо посоветовал императору заключить мир с Вильгельмом и принять без боя проливы, наплевав на так называемых союзников. В русской поговорке говорится, что синица в руках лучше, чем журавль в небе.
– Да тебя расстрелять мало, Максим Акимович, – на этот раз выпил рюмку до дна Троцкий. – Представь себе, я того же мнения. Внутренние враги государства не дадут, как и в русско-японскую, победить внешнего врага. А что касаемо Брусиловского наступления, то результат его выразился в весьма незначительном территориальном приобретении, а главную цель – уничтожение австрийской армии, достигнуть не удалось, и во имя частичного стратегического успеха пожертвовали подготовленным ударом на Барановическом направлении. Если весной будущего года Брусилов повторит Луцкий успех и разобьёт германцев, выйду на Крещатик и прилюдно посыплю голову пеплом.
– Да он не удержится на твоей лысине, – пошутил Рубанов.
– Тогда остатками воспользуешься ты, – не растерялся его приятель.
– А насчёт внутренних врагов полностью с тобой согласен. Несколько дней назад меня навестил флаг-капитан императора адмирал Нилов и поведал за рюмочкой, – укоризненно глянул на Аполлона, – что получил конфиденциальное письмо от старинного приятеля, председателя Астраханского отделения монархической народной партии о том, что в Москве, на квартире князя Львова, девятого декабря прошло совещание, где присутствовали: Гучков, Коновалов, Челноков, Милюков и прочие оппозиционеры, наметив произвести дворцовый переворот, в котором примет участие высший генеральский корпус: Алексеев, Гурко, Лукомский, Каледин, Крымов и несколько сошек помельче… Нилов умолял императора отлучить этих военачальников от командования, но поколебать его веру в генералов и старших офицеров не сумел. До меня, когда находился в Ставке, доходили некоторые слухи… Но как и государь я тоже сомневался в них, считая за оговор комсостава. Нашему царю отвратительны репрессии. Тем более по отношению к известным ему людям. Прощаясь со мной, Нилов горестно произнёс: «Чувствую, будет революция и нас повесят… А на каком фонаре – всё равно!»
– Вчера виделся с Фредериксом и Воейковым, – закусывал водку Троцкий. – Передавали тебе привет и рассказали, что оппозиция императору возникла и в великокняжеской семье Романовых, особенно обострившись после убийства великим князем Дмитрием Распутина. Великие князья осмелели до того, сказал старик-Фредерикс, что уже не тайно интригуют против государя, а открыто выражают ему своё недовольство. А вдовствующая императрица Мария фёдоровна, поведал его зять Воейков, узнав об убийстве мужика, отреагировала словами: «Слава Богу, Распутин убран с дороги. Но нас ожидают теперь ещё большие несчастья», – и послала сыну телеграмму, прося прекратить следствие и не наказывать строго несчастных мальчиков. Хлопотать за виновных стали прибывшие в Петроград тесть князя Юсупова великий князь Александр Михайлович, как тебе известно – друг детства государя; и дядя Николая, отец Дмитрия, великий князь Павел Александрович. Получив аудиенцию у царя, его друг детства принялся защищать виновных, прося смотреть на них ни как на убийц, а как на патриотов, вдохновлённых желанием спасти родину, но пошедших по ложному пути.
«Александр Михайлович, – перебил его государь,– пойми, что ни мужику, ни великому князю не дано права убивать… Но обещаю тебе по старой дружбе и потому, что сам люблю этого головореза Дмитрия, быть милостивым при выборе наказания».
23 декабря государь распорядился прекратить судебное преследование лиц, замешанных в убийстве Распутина, приказав князю Феликсу Юсупову немедленно выехать в своё имение, что находится в Курской губернии, а великому князю Дмитрию было объявлено высочайшее повеление – немедленно отправляться на Персидскую границу в распоряжение начальника отряда генерала Баратова.
Как поведал недовольным голосом Фредерикс, в укор царю, все члены династии заехали попрощаться к высылаемому «декабристу».
– Мягок наш государь, – вновь кивнул Аполлону на рюмку Рубанов. – Нельзя же считать ни то, что строгим, а вообще наказанием, командировку офицера из одного места службы в другое, а тем паче высылку молодого лоботряса в своё имение. За Пуришкевича, как думского депутата, вступился сам Протопопов.
– Двадцать пятого декабря, на Рождество Христово, после поездки царской семьи к обедне в Фёдоровский собор, Николай пригласил к себе члена Государственного Совета князя Дмитрия Голицына и назначил его председателем Совета министров вместо взяткодателя Трепова, – хмыкнул Троцкий.
– Правильно в газетах пишут – министерская чехарда, – закусил водку Рубанов. – Лучше бы высших генералов на менее высших поменял. Даже Алексеева. А Распутина похоронили к северо-востоку от так называемой Елевой дороги между Царскосельским парком и деревней Александровкой, у опушки леса. Место выбрали лирическое, а через несколько дней могилу осквернили, и Воейков, который сам являлся сторонником захоронения Распутина в родных тому сибирских местах, велел подполковнику Мальцеву, командующему зенитной батареей, вменить часовому, охраняющему недалёкие от могилы склады, приглядывать и за местом захоронения.
– Чувствуется в тебе военная косточка, – похвалил приятеля Троцкий: – К северо-востоку от дороги, – повторил он слова Рубанова. – Точная ориентировка на местности.
