Болтовня

Дядя Витя скрылся из виду, как Ирка прошептала:

– Пенсию, наверное, получил…

– Ага, только мне как-то неудобно, мне-то зачем…

– Да ладно тебе! – искренне произнесла Ирка. – Дают – бери! Что за глупости!

– Да?..

– Ну чего ты! Ты же без копейки сидишь, давай после дискотеки в парк еще сходим, в кафешку? А?.. – Ирка подмигнула.

– Я тоже об этом подумала…

– Ну вот, еще и останется! – И мы довольные как слоны стали планировать свой прекрасный вечер.

Мы продолжили чаепитие и треп о наших планах, как Ирка произнесла:

– Мама сказала, что дяде Вите машину скоро дадут, вроде ему от государства по льготной стоимости положено. А он сказал, что будет нас всех катать, кому куда нужно…

– Машину?! – удивилась я и выпалила: – Да он же дурачок!..

И сразу осеклась. Я совсем забыла на радостях, что Ира категорически не выносила когда о ее близких плохо отзывались. На лицо подруги моментально набежала тень. Ирка никогда не возмущалась, не ругалась и если была чем-то огорчена или расстроена на ее лицо сразу набегала тень. Для незнакомых людей это было незаметно, но я уже на тот момент эту эмоцию хорошо изучила, и тогда на кухне воцарилась пауза. Ира подняла голову.

– Ну почему он дурачок…

В ее голосе было столько печали и какой-то тоски и горечи, что у меня внутри все сжалось. Я прекрасно знала, как Ирка относится к собственной маме, с каким трепетом и заботой, и все что касалось мамы – это было темой, которая могла обсуждаться или ею самой, или со знаком «плюс» – никак иначе. А дядя Витя был маминым сожителем и тоже никак не мог обсуждаться в дурном ключе. Никак. Я забыла это правило. Вернее, я не забыла, я просто так погрузилась в наши вечерние планы и болтовню, что просто ляпнула, не подумав. Тем более Ира мне не раз показывала фотографии и своего отца, и того мужчины, который вернулся к бывшей жене – это были настоящие статные красавцы. И Ирка, похоже, стеснялась этого неказистого и странного увальня, появившегося в их доме на правах полноправного члена семьи. Я ударила ее по больному.

Мне не то что было стыдно или неловко – я понимала, что эта фраза мне так просто не пройдет, и наши сегодняшние посиделки будут последними. На тот момент я уже слишком хорошо изучила Иру: она такое не прощала. Не то чтобы она была слишком мстительной, принципиальной или злопамятной, а просто для нее это являлось совершенно непереносимым. Я сидела ни жива ни мертва. Тем более за несколько минут до моего возгласа этот самый «дурачок» выдал мне крупную денежную купюру, вместо того чтобы отдать ее Ирке. Это был полный крах. За секунды я пыталась хоть как-то исправить ситуацию, но как ее было изменить?.. Слово не воробей… На кону стояла наша дружба. Я совершенно ничего не могла сообразить, что нужно сделать или сказать, и только молча смотрела на стол. Я и сейчас помню, что было перед глазами: ярко-розовая пудреница, а рядом лежала старая кисточка для рисования, которой мы подводили стрелки. Я смотрела на эти два предмета и совершенно не могла ничего придумать. Ира молчала. Я тоже. Ситуацию надо было спасать.

– Ир… Я не то… Я не то хотела сказать… – я пыталась подобрать слова, голос дрогнул и я почувствовала, что сейчас расплачусь.

Меня спасла моя искренность в тот момент. Ирка ее почувствовала.

– Ир… я не хотела… я просто подразумевала… что…

– Да ладно. – Настроение было испорчено, но наша дружба спасена. – Все, давай, пошли, зайдем еще в парикмахерскую…

В тот вечер я так нервничала, что единственной моей мыслью было – не обиделась ли на меня Ирка, я не сводила с нее глаз. В тот вечер меня не интересовали абсолютно никакие симпатичные парни, ни танцы, ни парк, ни кафешки. Я думала только о том, позовет ли меня Ирка в следующий раз в гости, хотя я знала: она сразу бы среагировала и со мной распрощалась под любым благовидным предлогом, но все равно было не по себе.

Ирка позвала. Я собралась на следующий день с утра домой, как она громко воскликнула:

– А почему ты сегодня поедешь?! Давай завтра?.. А сегодня опять в парк сходим! Или в кино давай пойдем?

Я на радостях закивала как припадочная, и мы вместе побежали звонить моей маме на работу из ближайшей телефонной будки. Как только мы вернулись и уселись завтракать, разговор сразу завязался: мы планировали вечер, хохотали, меня отпустили мои нервозные раздумья и переживания, и я веселилась от души. Тут из комнаты вышел дядя Витя. Я, естественно, собрала волю в кулак и, несмотря на то, что наш конфликт был вроде исчерпан, понимала: дядя Вите нужно выказывать теперь максимум уважения, чтобы реабилитироваться перед Иркой. Как только он показался на пороге кухни, Ира замерла, улыбка соскользнула с ее лица, и она замолчала, кинув на меня взгляд. Как специально, дядя Витя в этот раз вышел в нелепом наряде вроде клоунской пижамки, весь всклокоченный, с торчащими в разные стороны волосенками. Вид у него был крайне потешный. Я, естественно, закивала, чуть ли не кланяясь в пол, и вежливо произнесла:

– Доброе утро, дядя Витя!

– Доброе утро, доброе утро… – он кивнул и двинулся к плите.

Ирка поздоровалась, снова глянула на меня и, наклонив голову над чашкой, проговорила:

– Дядь Вить, на сковородке завтрак.

– А я буду паштет! – громко произнес он. – А вы кушайте, я потом… – и он закрутился по кухне.

Мне вдруг стало жутко смешно, я не знаю от чего, но меня просто всю так и тянуло похохотать в голос. То ли это было что-то нервное, то ли это был как раз тот случай, когда веселье неуместно, и по этой причине сразу все становилось чрезвычайно комичным. Но дядя Витя казался мне невероятно смешным в это утро, да еще и с этим звонким: «Я буду паштет!» Фраза казалась мне крайне потешной, меня распирало от хохота, но я мужественно и с серьезным видом продолжала уплетать яичницу. Ирка молчала. Дядя Витя не уходил. Меня распирало от смеха, но я держалась изо всех сил. Дядя Витя сделал еще пару кругов по кухне, что-то мурлыкая себе под нос, а потом запел:

Мы бедные овечки,

Никто нас не пасет.

Мы таем словно свечки,

Ну кто же нас спасет?

Блин, это было так уморительно, и как назло, он будто специально именно в это утро выучил новую песенку из детского мультика. Он и так выглядел комично, а когда запел про бедных овечек, ну это было просто невыносимо смешно.

Мне часто в жизни говорили про мою выдержку, терпение и стальные нервы – в разных ситуациях. Но слово «выдержка» ассоциируется у меня с двумя случаями: уроками химии, которые вела у нас завуч школы и по совместительству хорошая приятельница моей мамы, и то утро.

Зинаида Павловна вела предмет спустя рукава: всегда царила радостная атмосфера, наш большой класс рассаживался на химии как попало, и мы с друзьями располагались своей шумной компанией на трех задних партах. Количество шуток зашкаливало, веселье било ключом. Зинаида Павловна, казалось, не замечала наше ликование до поры до времени, давала нам задание, которое никогда не проверяла, и усаживалась заполнять свои бумажки. Но единожды, где-то раз в пятнадцать минут, она резко вставала из-за стола и оглядывала учеников. А в нашем классе училось сорок три человека, это были стандартные три ряда по семь парт. Сурово сдвинув брови, Зинаида Павловна из-под очков скользила глазами и останавливалась на моей скромной персоне. Наверное, ей не терпелось рассказать обо мне что-нибудь гаденькое моей маме. Я сразу делала каменное лицо и с задумчивым видом изображала, что занята делом. Рядом сидящий Коля Дементьев сразу втягивал голову в плечи и шептал: «Посмотрите на Аньку!» – то есть на меня. Все чуть разворачивались в ближайшем окружении и внимательно разглядывали мое сосредоточенное выражение лица. В этот момент я готова была лопнуть от смеха. С пару минут Зинаида Павловна нас рассматривала и вновь усаживалась за свой стол. Тогда же я научилась и беззвучно смеяться.

Второй случай как раз тот самый – это пример моей колоссальной выдержки и силы воли. Всклокоченный, поющий про бедных овечек дядя Витя и Ирка справа от меня. Я выдержала. Хотя мне было так смешно, что хотелось махнуть рукой на всю эту катавасию, свалиться на пол, ржать в голос и биться в конвульсиях головой об пол. Я была в шаге от этого. Но я выдержала. Хотя дядя Витя не успокоился и, как назло, спел про бедных овечек еще раз пятнадцать – двадцать и только потом покинул помещение кухни. Ни один мускул не дрогнул на моем лице. Так это еще не все: дядя Витя умудрился петь это четверостишье особенным тоном. На слове «никто» во фразе «никто нас не пасет» он делал особое ударение и так жалостливо и пискляво напевал ее… Ладно, я молодец: я выдержала и не потеряла Ирку.

Когда спустя много лет, переживая тяжелейший любовный роман в моей жизни, закончившийся полной и беспощадной душевной катастрофой, я услышала о силе своего характера. Расставание с мужчиной осложнялось еще и тем, что мы работали на одном предприятии, коллектив был большой, и наш роман, сначала стремительно набиравший обороты, не обсуждал разве что самый ленивый. Так вот, когда мы разбежались в разные стороны, опять же и наши общие приятели-коллеги, и недоброжелатели перемалывали это событие с большим энтузиазмом, и я была на виду. С меня не спускали глаз и ожидали истерик и слез. Я помню, как моя напарница и хорошая приятельница Оля однажды ближе к вечеру еле слышно произнесла:

– Да… выдержка, конечно, у тебя… Ты так ведешь себя, как будто и не было с ним ничего… У тебя есть чему поучиться… Я представляю, что у тебя внутри…

Мне тогда, и правда, было очень нелегко: мужчина вел себя некрасиво, расставание затянулось путем этих всех обсуждений, да и лицезреть его каждый день было непросто. Мой девятичасовой рабочий день начинался и заканчивался с желания выпить. Я прилетала домой и сразу бежала к бутылке перцовки, стоящей в шкафчике. Пожалуй, не вспомню больше, чтобы так хотелось приложиться к рюмочке. Но тогда, после слов Оли я подумала: «Да ладно!… Вот помню бедных овечек и урок химии – вот там была выдержка!» – хотя, пожалуй, то расставание тоже засчитаю себе. Будет три примера.

Через некоторое время, мы с Иркой одновременно остались без работы. В моей конторке прошло сокращение, а у подруги тоже что-то там произошло наподобие. Мы находились в полной заднице безденежья. Из дому мы тогда никуда с Иркой не выходили, так как прогуливаться было не на что, и только изредка мы посещали самые дешевые и бесплатные мероприятия типа посмотреть концерт самодеятельности или прогуляться по парку. Даже на самое необходимое не хватало средств, существовали мы на то, что давали родители. Дядя Витя стал нашим основным источником дохода: он регулярно подбрасывал нам небольшие суммы наличных, уже привычно для нас выходя из комнаты с купюрами в двух руках и протягивая их нам обеим. Более того, мы с Иркой еще и организовался некий «бизнес» по добыванию наличности у дяди Вити в больших размерах.

А дело было так. Однажды мы с Иркой сели играть в карты. Мы лениво перебрасывались в подкидного дурака, как дядя Витя в очередной раз выплыл из комнаты с песенкой из мультика про тех же несчастных животных. Она заменила его хит о красоте и спесивости, и теперь мы в основном слышали:

Мы бедные овечки,

Никто нас не пасет.

Мы таем словно свечки…

Ну, мы уже давно привыкли и не обращали никакого внимания – это уже не казалось смешным. Так вот, дядя Витя, который никогда не лез в наши разговоры и посиделки, вдруг застыл у стола и с изумлением уставился на наше развлечение.

– Дядь Вить, с нами? – подмигнула ему Ирка.

– А я не умею… – протянул отчим.

– Так научим! – Ирка двинула табуретку, приглашающим жестом кивнула на стол и стала объяснять правила.

Я не знаю, откуда она взяла новую и простую игру, мне кажется, она придумала ее на ходу, чтобы дяде Вите было все понятно. Помню только, что правила были крайне примитивны: что-то вроде «красные бьют черных, картинки больше, чем не картинки».

Мы начали игру и сразу объявили ставку. Дядя Витя сначала посуровел, немного насупился, но желание поиграть пересилило его смущение и мы начали. Ирка под столом толкнула меня ногой и мы, перемигиваясь, стали выигрывать в стремительном темпе. Через пару часов у нас была уже приличная сумма денег, правда, пока только виртуальная, нарисованная столбиком на клочке бумаги. До прихода тети Раи оставалось с полчаса, игру надо было прекращать. Ира многозначительно глянула на часы и произнесла:

– Сейчас мама придет…

За столом возникла пауза. Дядя Витя тоже поднял голову на часы и спросил:

– Так я проиграл… Много, да?

Вид у него был такой растерянный и печальный, что Ирка сразу произнесла:

– Ну… Ну мы же понарошку играли… это не считается… Так что… мы просто под интерес… – Мы вроде радовались, что выиграли столько денег, но требовать с него карточный долг, естественно, не стали.

Но он вдруг потянулся к своей серенькой куртке, стянул ее с вешалки и стал шарить по карманам. С серьезным видом он посматривал на бумажку с цифрами, потом глядел в кошелек, а потом ответственно протянул нам нужную сумму, аккуратно пересчитав ее перед этим несколько раз. Надо добавить, что сумма была небольшой, но для нас на тот момент являлась целым состоянием. Правда, чувствовали мы себя при этом крайне неважно – обыграть инвалида в карты, причем в какую-то дурацкую игру – нам было совестно, и Ирка снова протянула:

– Дядь Вить… ну не надо… Вы нам и так денег даете… Мы понарошку играли…

– Пусть. Купите себе конфет… – печально произнес дядя Витя и вышел из кухни. Он даже ничего не пел, казалось, что это поражение так подорвало его душевное состояние, что ему было не до овечек.

Мы с Иркой смотрели друг на друга.

– Блин! – подруга нарушила молчание.

– Ир, а он маме не расскажет?.. – Я хотела сказать, что неудобно как-то инвалида дурить, но промолчала, потому что теперь очень скрупулезно «следила за базаром», и слово «инвалид» казалось мне неподходящим для упоминания родственников подруги.

– Не знаю. Давай пока их не будем трогать, – она кивнула на смятые бумажки и мелочь. – Если что, отдадим обратно, скажем, что пошутили.

– Давай, – согласилась я, и мы отложили в коробочку выигранную сумму.

На следующее утро мы с опаской поглядывали на дверь в родительскую комнату, но оттуда услышали знакомую песню про бедных одиноких животных, а потом увидели и стандартно улыбающегося детской невинной улыбкой дядю Витю. Он вышел и как ни в чем не бывало продефилировал мимо нас, поздоровавшись как обычно. Мы облегченно выдохнули.

– Че, еще подождем, или двинем куда? – когда он вышел, спросила у меня Ира.

– Я не знаю…

Мы решили подождать еще денек и потом, окончательно успокоившись, достали наш выигрыш и тем же вечером весело погуляли с размахом.

На следующее мое появление в доме Иры наша финансовая ситуация никак не выправилась, и мы также сидели дома: то слушали музыку, то попивали чаек, то смотрели телевизор. Мы решили перекусить в очередной раз, пошли на кухню, а дядя Витя тоже следом вышел из комнаты и с заговорщическим видом подошел к нам. Он немного помялся, спел несколько раз хорошо знакомое четверостишье, правда, необычным тоненьким и тихим голосом, все сбавляя и сбавляя громкость, а потом произнес:

– Девочки… а… вы не хотите еще… А давайте в карты поиграем?

Мы переглянулись. А Ирка сразу сказала, вспомнив наши душевные терзания:

– Давайте, только в этот раз не на деньги.

– А почему? – удивился дядя Витя.

– Да не на что нам играть… Да и неудобно как-то с вами под деньги играть.

Дядя Витя задумался, молчание затянулось, он хмурился, сопел, бурчал песенку, а потом вдруг сказал:

– А вы мне потом отдадите!

Мы снова переглянулись. Этот вариант нас устраивал, но отдавать нам было нечем ни потом, ни сейчас – новая работа нам даже пока не светила. Был очередной кризис кризисов и с этим делом наблюдалась все та же полная задница. Но в принципе, было ясно, что посиделки домашние, семейные, и дядя Витя точно не будет требовать с нас долг, да и мы с Ирой являлись специалистами в этой «новой» игре и ни капли не сомневались, что снова одержим победу.

Игра снова началась, естественно, через пару часов ситуация повторилась: бумажка с записями, курточка дяди Вити, и мы – богатые и счастливые.

Наши карточные баталии продолжались. Мы с Иркой сидели без работы, свободного времени было хоть отбавляй, я у них дома практически уже жила, и мы вечерами рубились в карты. Со временем мы показали дяде Вите и новые игры, и уже сражались и в подкидного дурака, и в козла, и в «веришь – не веришь», и еще во многие другие. А мы с Ирой научились под столом путем дерганья ногами постоянно выигрывать. Однажды мы даже перешли на домино, но в ней мамин сожитель вдруг продемонстрировал потрясающее везение с самого начала, и мы с Ирой сразу сделали вид, что ничего не соображаем в этих прямоугольничках, и наша маленькая компания снова вернулась к уже привычным картам. Походило, что дядю Витю затянуло: он тоже был не особо занят делами, и наше благосостояние с Ирой росло с каждым днем. Мы уже даже стали снова выходить в свет, правда, омрачало это все только тот же печальный вид дяди Вити после игры и отключающее радио с песней про овечек.

А еще мы боялись, что тетя Рая узнает о наших игрищах, и нам не поздоровится. Бабушка Иры практически никогда не приходила в отсутствие мамы, она только заходила на крылечко и кричала в окошко:

– Рая!.. Рая!.. Ты дома?

– Не, ба, мамы нет! – И бабушка уходила к себе.

Наши картежные баталии продолжались и однажды, не выдержав растерянного и печального вида дяди Вити, я предложила:

– Ир, давай поддадимся? Пусть выиграет хоть разок?

– Я тоже об этом подумала, – кивнула подруга. – А то, правда, стыдно уже.

– Что там у нас в заначке?

– Да есть немного.

– Давай завтра проиграем?

– Давай! – На том и порешили.

Завтра наступило, но мне нужно было ехать домой, но когда я вновь прибыла, мы в очередной раз сели играть в карты с дядей Витей. Это уже не обсуждалось, и в определенный час наша компания расселась по местам. Естественно, дядя Витя в этот раз выиграл, как мы и запланировали. Вот тут мы с Иркой отыгрались по полной: мы тоже делали печальный вид, хмурили брови, вздыхали и чуть ли не трагично всхлипывали. А за привычных уже полчаса до прихода тети Раи понуро пошли доставать деньги из заначки. Наше актерское мастерство было на высоте: мы сгорбились и с понурым видом притащились на кухню с купюрами и мелочью в руках и со скорбными лицами протянули выигрыш дяде Вите.

А вот его как раз надо было видеть! Такого счастливого человека я не наблюдала никогда в жизни. Я не знаю, как выглядят в реальности люди, которые выигрывают вдруг в лотерею большие суммы, но дядя Витя просто ликовал! Глаза его лучились веселыми искорками, маленькие глазки стали большими, улыбка обнажила кривые зубы, он снова потянулся за курткой, аккуратно сложил денежки в свой кошелечек и, напевая песенку и глянув на часы, пошел в комнату. На пороге он обернулся.

– Аня, а ты завтра у нас?

– Ну да, – я кивнула.

– Будем завтра играть? – оживился еще больше дядя Витя.

– Будем, – ответила Ира.

Когда он скрылся из виду, мы с подругой сложились напополам от хохота и быстро смотались в Иркину комнату,

– Слушай, даже денег не жалко… Ты его видела?..

– Да видела… А че завтра будем делать?

– У нас там еще можно одну игру проиграть, и все, дальше пусто… – Ирка, продолжая смеяться, заглянула в шкатулку и пересчитала наш бюджет. Мы, немного подумав и посоветовавшись, решили, что завтра снова проиграем, а потом уже «возьмемся за ум».

Но на следующий день приятельница пригласила нас на день рождения. Идти нам было не с чем, мы порылись в Иркиных закромах, нашли пару сережек вполне приличного дизайна и еще какую-то чепуху. Погулять очень хотелось, там намечалась хорошая компания, и мы с приготовлениями даже забыли про свои картежные обещания. Мы уже почти уходили, как услышали знакомую песенку:

Мы бедные овечки,

Никто нас не пасет…

Бодро распевал дядя Витя, вышагивая по коридору в приподнятом настроении.

– Дядь Вить! – Он зашел на кухню. – Дядь Вить… Мы с Анькой на день рождения сегодня идем, подруга наша пригласила… Так что завтра поиграем, хорошо?

Он на несколько секунд замер, поменялся в лице, но потом вернулся в нормальное состояние.

– Хорошо!

Мы уже обувались, как снова у нас над ухом зазвучала знакомая мелодия про овечек.

– Девочки, нате вам!

Мы подняли головы: дядя Витя стоял с купюрами в двух руках и протягивал их нам с довольным и счастливым видом. Мы одновременно увидели его подарки и ахнули: он протягивал нам по очень крупной купюре. Мы снова ахнули, а Ирка растерянно пробормотала:

– Дядь Вить… ну зачем вы… Откуда у вас… Спасибо… Нам не нужно…

– Так вы же на день рождения идете! – Дядя Витя не менял позы и продолжал стоять, растопырив руки с купюрами, словно пугало в огороде.

– Дядь Вить, ну вы чего… Нам не надо…

– Берите-берите! Купите цветы!

Мы с Иркой медленно потянулись за деньгами, сказали спасибо и, опешившие, вышли за дверь. Зайдя за угол, мы остановились и с удивлением глянули друг на друга.

– Очуметь, Ир…

– Песец, Ань.

Мне неудобно было спрашивать, откуда у инвалида такие деньги, но я не выдержала и все-таки произнесла:

– Ир, а откуда у него такие бабки?

– Да я откуда знаю! Ты знаешь… – Ирка замялась. – Я только сейчас вспомнила… Я ж не слушаю, что там они говорят… но у него вроде сестры есть, может, они ему высылают? Знают, что болеет. Он часто на почту ходит: то какие-то начисления, то пенсия, я толком не знаю. Он же еще на машину копит – ты не забывай, недавно я слышала, они с мамой опять за машину говорили. У нас же дача есть… ну там так – пустырь, вроде обсуждали, как машину купит, будут там что-то сажать, так-то далеко она, просто стоит.

– Ир, а если он из накоплений нам отдает, что потом? Если мама твоя узнает?..

– Не знаю… Что там у него в голове… Может, не соображает ничего…

– А что делать будем?

– С деньгами?

– Ну да.

– Я сама не знаю. Давай хранить пока?.. Или… не знаю, Ань. Надо маме сказать, что он нам отстегнул столько, по-другому не знаю.

– А за карты будешь говорить? Надо сказать…

– Да что карты? Он нам не проиграл эти деньги, а так дал. За карты можно не говорить. Хотя… какая разница.

Как выяснилось, тетя Рая была в курсе, что сожитель не бедствует, покачала плечами, отнеслась ко всему этому спокойно, а про карты так и вообще ничего не сказала.

Мы с Иркой быстро смекнули, что проигрывать дяде Вите гораздо выгоднее, чем выигрывать. Он обычно на следующий день выдавал нам по крупненькой купюрке каждой, и мы с Иркой уже разработали целую систему, когда надо проиграть, а когда выиграть. Дядя Витя стал нашим спонсором, модным тогда словом. Буквально за небольшой период мы с Ирой так разбогатели, что, не работая, могли себе позволить разные гулянки, а еще купили себе по обновке: я – джинсовую куртку, а Ирка – крутые модные вареные джинсы. Естественно, ей перепадало денег гораздо больше, чем мне, и мы в один из дней отправились на толкучку.

Это было такое место, где можно было купить даже слона. Хотя внешне оно выглядело очень мрачно. Грязный пустырь, обдуваемый всеми ветрами, где двигалась туда-сюда толпа людей. Только с одной стороны возвышались некие железные корявые постройки больших размеров, а в остальном, покупатели и продавцы перемешивались между собой, и только, протискиваясь сквозь толпу, слышалось:

– Девочки, помада… Помада… польская… перламутровая…

– Девочки… джинсы…

– Девочки…

– Девочки…

Таких красивых и разнообразный вещей, как на толкучке в девяностые, я не видела, мне кажется, никогда и нигде. Про косметику я вообще промолчу. Наборы всех цветов радуги, а помады… То ли сейчас все это разнообразие в магазинах так примелькалось, то ли действительно тогда были деревья высокими и трава зеленее, но это было нечто.

А еще мы купили с Иркой по паре лосин: она темно-красные, а я бирюзово-зеленые. Но Иркины джинсы, конечно, перебили все наши покупки. Это было нечто: настоящие варенки в мелкую крапинку – лучше этих штанов я не видела ничего. У меня на такие не хватало, и я только завистливо поглядывала на Иркино приобретение. Но подруга сказала:

– Анька, я немного потаскаю, и тебе дам поносить.

– Да ладно, Ир, может, со временем и у меня такие будут! – Грешно было жаловаться, я не осталась без обновок благодаря ее родне.

Ни она, ни я не любили носить чужие вещи, у нас это свойство было одинаковым. Мы не обменивались одеждой: вещь должен носить один хозяин – это как еще одна кожа, она не может быть на двоих. Но предложение подруги мне понравилось.

Кстати, Ирка недолго щеголяла в своей дорогой обновке. Буквально после первой же стирки, она вывесила их сушиться на крыльцо: балкона не было, и вещи развешивали на веревках во дворе. Ира решила не выносить такую ценность на всеобщее обозрение и вывесила их перед деревянной лестницей на второй этаж, заботливо поглядывая на них из окошка кухни. Как уж там получилось, но их все-таки утащили. Кто мог украсть во дворе варенки и остаться при этом незамеченным, осталось для нас загадкой. Ира всегда была девушкой стойкой и эту потерю перенесла с высоко поднятой головой. Не разыгрывала трагедию и не лила срез, хотя утрата и в самом деле была значительной.