скачать книгу бесплатно
– А ты верь больше, – усмехнулся Оленев. – Может, он сам начал первым, может, там старые счеты, может, он сам бандит.
– Циник! – взорвался Чумаков. – Когда ты научишься верить людям?
– Этому не учатся. Этому разучиваются. Кто быстрее, кто медленнее, а ты уж до смерти останешься легковерным. Мало тебе шишек, что ли? Так ничему и не научился.
– Научился, – твердо сказал Чумаков. – Всегда и во всем верить. Это ничего, если он тебя обманет, ты верь, пусть обманщику будет стыдно, он раскается, он сам сознается в своей лжи.
– Держи карман шире, – сказал Оленев. – Он тебя еще раз обманет и посмеется над тобой, дурачком.
– Вот чему тебя научила семейная жизнь, – ехидно сказал Чумаков. – Еще бы, там-то уж точно жена врет мужу, муж обманывает жену, оба врут напропалую детям да еще лупят нещадно их за мелкие хитрости. А у кого им учиться? У мамочки с папочкой. «Уж ты, сынок, не говори, ты уж, дочка, не выдай…» – нарочито противным голосом проговорил Чумаков.
– Завелся! – рассмеялся Оленев. – Сел на любимую темочку о вреде семьи и брака. Иди лучше в операционную, моралист.
Как и предполагал Чумаков, рана оказалась неглубокой и неопасной. Несколько швов, привычная работа, выученные наизусть движения рук.
«Вот так же и Петька лежал под моим ножом, – вспомнил Чумаков. – Там-то было посерьезнее…»
– Вас ждут, – сказали ему, едва он спустился из операционной. – Брат, кажется.
У входа в корпус топтался Петя. Уже вечерело, было морозно и неуютно, мела пурга, невесомой блестящей пылью опадал иней с деревьев.
– Что же ты? – сказал Чумаков, ежась. – Заходи.
Он провел Петю в ординаторскую, включил чайник.
– Садись, садись, сейчас чай пить будем. А я только о тебе вспомнил.
– Я ненадолго, – сказал Петя. – Я попрощаться пришел.
– И ты… – только и сказал Чумаков, опустившись в кресло. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – сказал Петя. – Пока ничего. Просто мы уезжаем.
– Кто это «мы» и куда?
– Я и Ольга. Через час наш поезд. Едем к моей матери. За Урал. Ты уж прости, Вася, так получилось. Я пришел домой, а она сидит на чемодане и плачет…
– Ну да, – вздохнул Чумаков, – что ж, никто вас не держит. Я знал, что она уезжает, и уже смирился с этим, но почему ты? Разве тебе плохо у меня?
– Послушай! – рубанул воздух ладонью Петя. – Ты это брось! Не тяни из меня жилы. И так муторно, что оставляю тебя с этими клопами. Я вернусь, не скоро, но вернусь. А сейчас должен ехать. Я не могу отпустить ее одну, ей некуда идти, а у тебя жить она больше не будет. Она боится за тебя, все эти жалобы, скандалы, у тебя могут быть неприятности, ее совесть замучила.
– Чья совесть? – неумно спросил Чумаков. – Ах да, я знаю, она писала. Ну что же, ты прав. Только знаешь, не ожидал от тебя такого. Грубиян, драчун, хулиган – и на тебе! Хотя, что я говорю, болван… Ты замечательный парень, мне очень легко было с тобой. И ей будет хорошо. Ты не обидишь.
– Ладно уж, – сказал Петя, – не мастер я языком трепать. Пойду я, пора. Что Ольга попрощаться не пришла, ты не обижайся. Боится она, что разревется и останется. Уж решилась, так решилась. И я решился. Может, еще не поздно.
– Что не поздно? – не понял Чумаков.
– Да… Что тут говорить? Сам знаешь, о чем она мечтала. Так вот я и подумал, что мы с матерью моей вырастим, если что случится. Вдвоем-то легче. А ты уж делай свое дело, коль начал. Может, я и не понял ничего из твоих речей, но думаю, что если ты считаешь это правильным, так и надо.
– Ты все понял, Петька, ты все отлично понял. Спасибо тебе, брат…
И Чумаков неумело обнял его. Петя не отстранился, лишь смущенно похлопал Чумакова по спине.
– Ладно, Вася, не дрейфь, прорвемся. Мы напишем тебе. Прощай.
Чумаков проводил его до дверей и, прикрыв горло от ветра воротником халата, смотрел, как Петя уходил в полутьму города, не сбиваясь с шага и не оглядываясь.
В ординаторской выкипал чайник, дребезжала крышка, пар вырывался равномерными жидкими струйками и растворялся в прокуренном воздухе комнаты. И Чумаков сидел в кресле, увеличивал концентрацию дыма в окружающей среде, прислушивался к голосу кипящей воды и к неровному дыханию проснувшейся совести. «Ну, все, – горестно подумал он, – сейчас заговорит, пойдет писать губерния…»
12. Петя
Петю тогда привезли на «скорой» в дежурство Чумакова. Он был сильно избит: били ногами, сломав два ребра и разорвав селезенку. Он потерял много крови, был слаб и страдал от боли, но на операционном столе, пока не начали наркоз, громко ругался и порывался вскочить, чтобы немедленно отомстить недругам. Его крепко привязали, шлепнули по щеке и усыпили, конечно. Упрямство не устояло против наркоза.
Чумаков сделал операцию, а потом долечивал Петю до выписки в своем отделении. Выяснилось, что Петя – дебошир и драчун, живет в рабочем общежитии, частенько устраивает там шумные погромы, нажил много врагов, был судим товарищеским судом, взят на поруки, опять судим и опять прощен, но это снисхождение не умеряло его пыл, он снова рвался в драку, и это было неудивительно.
Все шло по привычной цепочке: обижаешь человека, наживаешь в нем врага, он мстит тебе за причиненную обиду, ты наказываешь его за месть, он собирается с силами и, позвав подмогу, обрушивается на тебя, ты приходишь в себя и нападаешь на превосходящие силы противника, он тоже не дремлет, увеличивает свое ополчение, оттачивает мастерство, тогда тебе приходится совсем туго, но ненависть и вражда уже не гаснут, приходится расплачиваться за все и думать о мести. Да, выплевывая выбитые зубы и залечивая синяки, рваться в драку, не прося о помощи и пощаде, – в этом был весь Петя. В конце концов, он угодил в больницу, но и здесь, скрипя зубами от боли и злости, клялся отомстить или умереть. Позор поражения был для него хуже смерти. Приходил следователь, но Петя, не назвав имен, божился, что сам упал с лестницы, отдать врагов правосудию он не мог, это было бы с его точки зрения большой роскошью.
Чумакову нравились цельные и сильные люди, постепенно он разговорился с Петей и своим мягким нравом расположил его к себе. Петя приехал в город после службы в армии, годился Чумакову в сыновья, но Чумаков, щадя гордость парня, относился к нему, как к ровеснику, не осуждал и исподволь заводил разговор о том, что война рождает только войну, а от ненависти ничего путного родиться не может.
– Ну да! – презрительно перебивал его Петя. – Ты уж, доктор, лечи меня поскорее, я им всем такой праздник устрою! Я в армии служил, нас учили всегда стоять до последнего.
– Так то на войне, – улыбался Чумаков. – А эти парни, какие тебе враги? Такие же рабочие, как и ты. У них тоже гордость есть, что же, по-твоему, они должны извиняться за свои же шишки?
– Какие еще рабочие? Шпана уличная, одно название…
Сам Петя работал слесарем по пресс-формам. Как понял Чумаков, работа эта тонкая, и даже привычный эпитет «ювелирная» был для нее грубым. «Я сотки ловлю с завязанными глазами», – хвастался Петя.
Чумаков позвонил в завком и выслушал противоречивую характеристику Пети. На заводе его ценили как знатока своего дела и честного, принципиального парня, но его неукротимый нрав доставлял много хлопот. Он мог послать открытым текстом куда подальше любое начальство, мог сцепиться на кулачки с мастером, ну, а уж об общежитии и говорить не приходилось. Там он был «враг общества номер один».
– А квартиру ему выделить не можете? – спросил Чумаков.
– У нас и семейным не хватает, – резонно ответили ему.
– Так что же, теперь ему жениться ради квартиры?
– А что? – рассмеялись на том конце провода. – Может, остепенится. Вы уж, доктор, подыщите ему покладистую медсестренку.
– Эх вы, общественность, – вздохнул Чумаков.
Петя выздоравливал, а Чумаков все тянул с выпиской. Он так и не смог убедить его заключить мир и сложить оружие.
– Тебя же убьют, – говорил он, – или сам кого-нибудь ухлопаешь, а потом всю жизнь будешь расплачиваться.
– Пусть, – упрямо отвечал Петя. – Они должны первыми сдаться.
– Вот дурень! – возмущался Чумаков. – Ты хочешь стать преступником? И ради чего? Ради дурацкой гордости? Мало тебя били, наверное.
– Не мало. Вполне достаточно. Но это в последний раз.
– Ты уже без селезенки, а остальное я тебе не вырежу, без остального не обойтись. В следующий раз я тебя не соберу.
– Ты не меня, а их будешь собирать, – зло усмехнулся Петя, – если будет из чего…
– Ты хоть в общежитие не возвращайся, – убеждал Чумаков. – И знаешь что, иди-ка ты жить ко мне. Я живу с братом, втроем будет веселее.
– На квартиру, что ли, возьмешь? – с сомнением спросил Петя.
– Нужен мне квартирант, как же! Жить с нами будешь, как друг, как брат.
– Не, – отказывался Петя, – я неуживчивый. Со мной тяжело…
Чумаков и сам понимал, что с этим парнем ему будет нелегко.
Странно было другим врачам, что Чумаков так возится с обычным хулиганом.
– На что он тебе сдался? – спрашивали Чумакова. – Залатал его, и пусть живет, как хочет. Если убьют, то сам виноват, если сядет, туда ему и дорога.
Чумаков в таких случаях выражений не выбирал.
– Дураки! – кричал он. – Мещане! Послушать вас, так все – дерьмо, одни вы, в беленьких халатиках, цвет и краса народа! Думаете, если вы паршивый институт закончили, то уже интеллигенты? На таких парнях страна держится, а вы – плебеи, работающие из-за денег и думающие о своих вонючих машинах и дачах да еще о капризных бабах, которым втемяшилось в башку нацепить серьги с бриллиантами. Вы давно бы всех загубили, кабы ответственности не боялись. Как поступит какой-нибудь несчастный ханурик, так вы сразу морду воротите, бич, мол, забулдыга, отброс общества, что на него силы тратить, вот, мол, лучше завмагу условия создадим, он-то отблагодарит…
Разумеется, Чумаков перегибал, с ним не спорили, но врагов наживать он умел не хуже Пети. Только его не били в подъездах, вот и вся разница.
Быть может, поэтому, при всем своем несходстве с Петей, он ощущал родство душ, тянулся к нему, и тот наконец признал его мужскую дружбу, а после согласился жить у Чумакова.
Он не умел хитрить, с ним было и легко и трудно одновременно. Легко оттого, что никаких задних мыслей у Пети не было, он весь был чист, прям и прост, говорил, что думал, и думал, что говорил, ну, а трудности возникали из-за этих же самых качеств.
Родина его была за тысячи километров отсюда, после службы в армии он остался в полюбившихся местах, легко нашел работу, легко освоил мудрое ремесло и, в общем-то, на жизнь не жаловался. Тот факт, что Петя не женат, дал повод Чумакову считать его своим единомышленником. Он обстоятельно изложил свою теорию, но Петя просто рассмеялся в ответ и в доходчивых выражениях объяснил, что ничего против женитьбы не имеет, но пока еще не встал на ноги по-настоящему и подходящая девушка не встретилась. Чумаков не огорчился, Петя был молод, и у него все было впереди: ослепление любви, короткое счастье, охлаждение и разочарование, развод, неприкаянность, снова женитьба, а мудрость придет с годами…
Так думал Чумаков, будучи уверен, что по-другому не бывает.
Итак, Петя был выписан, переехал к Чумакову, в спортивной сумке умещался весь его багаж, и вскоре вышел на работу. Чумаков с беспокойством ожидал, когда Петя выполнит свою угрозу, и, ничего не поделаешь, дождался. Петя пришел под вечер, вернее подкатил на такси к самому подъезду, сердобольный таксист поднялся на третий этаж и сказал Чумакову: «Забирайте вашего брата».
Чумаков выскочил, не одеваясь, В такси сидел Петя с распухшими губами и весело подмигивал.
– Помоги, Вася, домой подняться, до утра отлежусь.
– Какое там до утра! Ты же весь в крови!
– Это не моя кровь, – гордо сказал Петя. – Это из их носов юшка текла.
Чумаков щедро заплатил таксисту и с его помощью затащил Петю. Уложил на диван, помог раздеться, сразу же осмотрел и ощупал и, к великому своему облегчению, ничего страшного не нашел. Правда, одним зубом стало меньше, да кое-где синяки украшали лицо и грудь, а так – вполне сносно.
– Теперь все, – сказал Петя, засыпая. – Они сдались. Больше не полезут.
– Много ты знаешь! Они потом из-за угла нападут!
– Нет, – пробормотал Петя, – теперь все. Это мы на прощание отношения выяснили, а потом помирились…
Так и прижился он у Чумакова, а что касается неуживчивости, то были, разумеется, стычки, доходило до рукоприкладства, когда Петя чересчур возмущался поведением Сени и опускался до затрещины, но Чумакова он слушался из уважения, прямого и нелицемерного.
Он таким и представлялся Чумакову – открытым, бескорыстным, несколько недалеким и, что уж греха таить, хоть немного, но дуболомом. Фактически он и Чумаков держали на себе всю «семью» – деньги были общие, только Сеню ограничивали, чтобы совсем не спился.
13. Поздний вечер
И вот теперь, в горький свой час, Чумаков убедился, что он сам мыслил упрощенно, потому что такого поступка от Пети не ожидал никогда. Он не думал, что уйдет из дома Ольга, хотя и чувствовал, что она близка к этому, но что Петя, долго не раздумывая, решится на поступок, коренным образом меняющий его жизнь, даже не успеет уволиться с работы, и увезет с собой женщину, совершенно чужую, на родину, в родительский дом… Да ладно бы просто чужую – смертельно больную, обреченную.
«А вдруг она и в самом деле выздоровеет после родов? – подумал Чумаков, страдая. – Мог же я ошибиться? И гистологи могли ошибиться. Вбил себе и ей в голову, что она умрет, а вдруг… И какая же я скотина…»
«Еще бы! – воскликнула совесть, дождавшись часа мщения, – Мягко сказано, Вася! Я и слова подходящего не смогла придумать. Отец семейства! Благодетель! Преобразователь семьи! Человек будущего! Тьфу на тебя!»
Чумаков вздохнул и покорно вытер плевок.
Он так и проделал вечерний обход под неумолчный, непрерываемый монолог совести, сопровождаемый щипками, пинками и плевками.
«Ну и наплевала ты мне в душу, – устало сказал он, закончив обход и валясь в кресло. – Вот злая баба! Дождешься ты у меня – вытащу, выпорю и вымою добела». – «Это ты меня замарал! – кричала совесть. – Я была такая чистая, розовая, прозрачная, невинная, наивная, непорочная…»
Перечень эпитетов прервал телефонный звонок. Резкий и пронзительный в тишине пустой комнаты. Чумаков уронил пепел на стол и поднял трубку.
– Да, – сказал он, – я слушаю.
– Это ты, да? – спросил знакомый голос.
– Я, Сеня, я. Что там у тебя?
– Они уехали, – сказал Сеня. Язык заплетался и слова звучали невнятно. – Они все уехали.
– Я знаю. Это ты с горя напился или с радости?
– Ничего я не напился, – храбро отперся Сеня. – Это акустика такая. Слушай, они все уехали.
– Да знаю я, знаю. Что заладил? Ложись и спи. Утром я тебе всыплю.
– Ниче ты не знаешь. Я же говорю, они все уехали. Слышишь, все.
– Но ты-то с дедушкой остались?
– Да нет же, Вася, я один остался. Дедушка тоже уехал. Его увезли.
– Куда увезли?! – крикнул Чумаков. – Кто увез? Да говори ты толком, пьяница проклятый!
– Ну, эти, люди в белых халатах, взяли и увезли.
– Он что, заболел?
– Похоже, – сказал Сеня, зевая. Он засыпал с трубкой в руке. – Сказал, что пришла пора превращаться в таракана, – Сеня хихикнул. – Сказал, чтобы я позвонил куда следует, они приехали и увезли.
– Куда увезли? Что у него болело? Ты можешь внятно говорить?
