Эликсир смерти. Печать первая

– Бегом – марш!

На их счастье, до постоялого двора было уже совсем близко. Калитка оказалась запертой на засов, поэтому два жандарма просто перелезли через забор. Во дворе остервенело тявкали, но самих псов разглядеть не удалось – вероятно, почуяв приближение монстра, попрятались и подавали голос из какого‑нибудь убежища. На крыльце с двустволкой наизготовку стоял совершенно ошалевший трактирщик, который с перепугу попытался взять их на прицел, однако не сумел по причине дрожания рук. Увидев, что к нему бегут не таинственные чудовища, а постояльцы в шинелях, он с облегчением опустил ружье и пролепетал на прекрасном русском языке:

– Быстрее, господа, Мец-хозин близко.

Когда они летели вверх по лестнице, Хассель догадался спросить:

– Объяснишь мне, что происходит?

Отворив ударом плеча незапертую дверь номера, Барбашин схватил «винчестер», защелкал затвором, загоняя в магазин заряды, бросил в карман шинели горсть запасных патронов и только после этого сказал:

– Стреляй, как только увидишь.

Вряд ли Хассель был удовлетворен таким объяснением, но «берданку» свою послушно зарядил и поспешил вслед за приятелем. Спустившись в сени, Барбашин выглянул в окно. Судя по маневрам испуганных дворняг, вурдалак приближался к дому со стороны калитки. Офицеры вышли во двор через дверь кухни, снова перебрались через ограду и, осторожно ступая, двинулись в обход, намереваясь атаковать чудовище сбоку.

Обогнув угол забора, они увидели мохнатое существо, стоявшее на задних лапах в десятке шагов перед воротами постоялого двора. Было в этой твари не меньше сажени росту. Мец-хозин по-обезьяньи сутулился, длинные передние конечности свисали почти до ступней. Когда сквозь облачный просвет пролилось лунное сияние, людям удалось разглядеть сильно вытянутую, как у волка, морду адского создания. Оба поручика почти одновременно вскинули оружие, однако монстр почуял их присутствие. Резко повернув голову в сторону людей, Мец-хозин угрожающе оскалил огромные клыки и тихонько зарычал.

Впрочем, напасть на офицеров оборотень не решился, словно догадывался, что от человека с винтовкой следует держаться подальше. Силуэт неведомой твари был уже в прицельных прорезях, когда вурдалак стремительно отпрыгнул и огромными скачками умчался в сторону леса. Офицеры бросились в погоню, но тварь оказалась проворной, и вскоре заросли скрыли сутулую фигуру.

Остановившись, Алекс сказал, тяжело переводя дух:

– Признаюсь, у меня нет желания преследовать его ночью в лесу.

Возле трактира из встретил доктор Лямпе, вооруженный винтовкой незнакомого образца: над тонким стволом без мушки располагалась короткая, не больше фута, трубка в полтора-два дюйма диаметром. «Телескопический прицел», – не без зависти подумал Барбашин, слыхавший о подобных чудесах заморской инженерии.

– Вы спугнули мою дичь, – невыразительным голосом сообщил антрополог. – Я ждал его в засаде, а ваша вылазка сорвала мне охоту.

Сокрушенно покачивая огромной головой, ученый вернулся в дом.

Выслушав рассказ молодых офицеров, Лапушев задумался. Ситуация запутывалась все сильнее. Ночной монстр заметно отличался от йе-те, которого они встретили в окрестностях Шамбалы. Тот с виду был чрезмерно волосатым человеком, который мог превращаться в четвероногое, напоминающее большую собаку или волка. Сегодня же в деревню нагрянула тварь совсем другой породы – вроде человекообразного медведя. Оставалось предположить, что существуют разные виды вурдалаков.

Пока профессор размышлял над этой загадкой, Сабуров негромко спросил:

– Лямпе сильно возмущался, что вы помешали ему?

– Ни капли, – уверенно ответил Барбашин. – Держался очень флегматично. Будто охота не имеет для него большого значения.

– Да что вы говорите?! – вскричал пораженный Лапушев. – Настоящий ученый не может так себя вести!

– Думаю, настоящий ученый не отправился бы в тундру один, – сказал Сабуров. – Без помощников столь опасного зверя поймать просто немыслимо. Надеюсь, вы помните, что Лямпе врал нам, будто намерен взять вурдалака живьем… Где же загонщики, где работники, которые увезут добычу?

– Полагаете, он пытался нас обмануть? – Тихон Миронович изумленно округлил глаза.

Князь загадочно поиграл бровями, после чего произнес небольшой спич. Деятельность IX отделения касается важнейших вопросов государственной обороны, сказал он, а потому должна осуществляться в обстановке строжайшей тайны. Сабуров напомнил, что держава наша окружена многочисленными недругами, которые сами не прочь овладеть мистическими средствами ведения грядущей войны. Из этого следовал простой и понятный вывод: следует ожидать, что вокруг чиновников Отделения, равно как возле всевозможных сверхъестественных феноменов, станут роиться шпионы некоторых государств.

– Завтра доктор Лямпе поедет вместе с нами в Муониярве, – сказал Павел Кириллович. – Призываю вас сохранять бдительность. Мы должны узнать от него как можно больше, но не выдать ничего лишнего.

Лес Пеккала. 26 ноября 1905 года

Рано утром, когда они спустились позавтракать, оказалось, что перед крыльцом собрались все мужчины поселка. Трактирщик сказал, кланяясь:

– Господа военные, народ хочет говорить с вами.

– Пусть говорят, – милостиво кивнул князь.

Старый финн, местный староста, залопотал по-своему, и хозяин перевел:

– Общество просит, чтобы вы привели войска и убили Мец-хозина.

– У вас теперь есть своя полиция, – насмешливо напомнил Сабуров.

Финны угрюмо молчали, только исполнявший обязанности толмача трактирщик пробормотал: дескать, ночью бунтовщики подожгли помещичью усадьбу, и потому отряд гвардейцев занят другими делами в полусотне верст к западу. Покровительственно похлопывая стариков по плечам, князь заверил, что императорская власть, безусловно, готова защитить своих подданных. Однако, добавил он, чтобы справиться с чудовищем, нужно посоветоваться с Нумми Пурккя. Седобородый деревенский староста сказал через переводчика:

– Мы уже много лет не видели саамского нойда. Он не любит людей Суоми.

Члены экспедиции предполагали, что неприязнь финнов и лопарей была взаимной, но вслух своих подозрений высказывать не стали. После непродолжительных уговоров крестьяне согласились предоставить экспедиции две брички с возницами, которые знают ведущие через болота тропинки.

Удовлетворенные путешественники плотно закусили, прихватили узелки с провиантом на дорогу и уже собирались уезжать, но тут Тихон Миронович вспомнил про доктора Лямпе. К его удивлению, оказалось, что подозрительный антрополог покинул постоялый двор глубокой ночью вскоре после нападения Волчьего Хозяина. По словам трактирщика, Лямпе ушел незамеченным, оставив на подушке своей комнаты сторублевую ассигнацию.

Поездка получилась долгой и утомительно-занудливой. Колеса двуколок тяжело проворачивались, то и дело увязая в хлябкой дорожной грязи. После полудня сделали короткую остановку посреди безлюдного леса, наскоро пообедали и снова тронулись в путь. Ближе к вечеру Лапушев задремал и просыпался только дважды, когда повозки по шатким мостикам переправлялись через неширокие речушки.

Разбудил профессора дикий рев. Спросонок Тихон Миронович первым делом попытался нащупать приклад своей тульской двустволки, но не преуспел, потому как перед отъездом упаковал ружье в чехол. Когда же он наконец достал ружье, было уже поздно – по правую сторону дороги мелькнула между деревьев и снова скрылась с глаз знакомая хвостатая тварь. Рядом с Лапушевым грохнул запоздалый выстрел – это спустил курок Сабуров. Тут же началась пальба с передней брички, в которой ехали оба поручика.

– Ушел, бестия, – прокомментировал князь Павел, опуская австрийский карабин. – Надо было из вашего ружья картечью, чтобы…

Не дослушав, профессор схватил его за рукав и прошептал, задохнувшись от волнения:

– Глядите!..

Он показал рукой вперед и чуть правее, где на фоне древесной кроны быстро снижался темный силуэт. Поначалу Лапушев решил, что видит очередного Мец-хозина, который летел по воздуху на высоте трех-четырех саженей, а потом плавно опустился на землю. В следующую минуту Тихон Миронович убедил себя, что даже вурдалаки не способны летать, и, стало быть, зловредное существо попросту спрыгнуло с дерева, хотя прыжок этот и получился до невозможного замедленным. И лишь затем профессор убедился в собственной ошибке – у дороги стоял вовсе не мохнатый зверь, а давнишний знакомый доктор Лямпе.

Когда двуколки приблизились к антропологу, тот как раз закидывал за плечо футляр, в который спрятал ружье. Одет он был опять не слишком уместно – из-под расстегнутого пальто от хорошего портного выглядывали все тот же сюртук и красный бант галстука.

– Господа, вы снова мне помешали, – изрек Лямпе, не удосужившись поздороваться. – Я успел выстрелить в него всего один раз.

– А вы ловко по деревьям лазаете, – ехидно заметил Сабуров, вылезая из брички, чтобы размять ноги.

– По деревьям? – Лямпе пожал плечами. – Сверху сподручнее охотиться.

Подоспевший Барбашин добавил:

– И бегаете быстро. Как вам удалось добраться в такую даль быстрее нас?

Лямпе завел утомительный рассказ о верховой лошади, которую он одолжил у какого‑то финна, и которую с полчаса назад загрыз вурдалак. Оставшись пешим, доктор якобы долго убегал от хищной твари, а потом забрался на дерево и выстрелом сверху всадил под шкуру Мец-хозину… Он не стал объяснять, что именно всадил под шкуру, но и без того было ясно: лжеантрополог нагло врет.

– Господа, надеюсь вы не бросите коллегу в лесу одного, без коня? – поинтересовался бессовестный лазутчик. – Давеча вы обещали подвезти меня на озеро.

– Садитесь к нам, – гостеприимно предложил Сабуров. – Ехать вроде бы недалеко, поговорим по дороге о наших научных… как бы сказать… исследованиях.

Лямпе разговаривал монотонно и неторопливо, словно ленился произносить слова. «Как здесь всё нелепо устроено», – сетовал он, приводя в пример финнов, которые невесть с чего невзлюбили лопарей, а потому не решаются обратиться за подмогой к старому нойду. Лопари тоже пробудили в антропологе немалое удивление: имея собственный язык, позаимствовали из великорусской речи слова «хозяин» и «хозяйка», да еще исказили, так что получилось «хозин» и «хозик».

Поневоле Лапушев вынужден был согласиться с Павлом Кирилловичем: Лямпе был худшим примером научного растяпы. Когда ему задавали вопросы, эстляндец делал длинные паузы, подолгу обдумывая ответ.

– Вы считаете Нумми феноменом? – переспросил Лямпе. – Возможно. Вам виднее.

– Конечно, феномен, – запальчиво вскричал забывший об осторожности Сабуров. – Такие, как он, управляют непостижимыми силами!

– Согласен, нойд обладает странными свойствами, – согласился антрополог. – Если, конечно, все слухи о нем правдивы. Но скажите мне: что вы намереваетесь предпринять, когда колдун окажется у вас в руках?

Профессор, снисходительно посмеиваясь, объяснил: мол, собирается тщательно расспросить колдуна о том, как у него получается распоряжаться астральной энергией. Издав странный звук, Лямпе возразил, что с тем же успехом зрячий будет объяснять слепому разницу между желтым и фиолетовым цветами. Поскольку они явно разговаривали на разных языках, Тихон Миронович решил выведать, какими знаниями о вампирах и оборотнях располагает его собеседник. После затянувшегося раздумья Лямпе ответил встречным вопросом:

– Вы верите в существование подобных существ? По-моему, это всего лишь легенда. Или вам попадались создания, способные изменять форму своего организма?

– Например, вчера ночью, – сказал Сабуров.

– Где?!

У антрополога сузились зрачки, отчего широкое лицо приобрело угрожающее выражение. Впрочем, он быстро успокоился, когда разобрался, что князь имел в виду Мец-хозина. Лямпе снова откинулся на спинку деревянного сиденья и меланхолично поведал, что монстр, наводящий ужас на этот район Лапландии, не имеет никакого отношения к оборотням.

– Я достаточно долго следил за ним вчера ночью и сегодня днем, – сказал подозрительный субъект из Антропологического общества. – За это время тело Мец-хозина ни разу не менялось.

– Но таких животных в природе не существует! – попытался вразумить его Лапушев.

– Как видим, существует.. . – Лямпе повернул голову к профессору и добавил. – Надеюсь, вы не полагаете, что он мог прилететь с другой планеты? Это – хищник, обладающий лишь примитивными зачатками разума.

Лапушев просто опешил и возмущенно изрек:

– Что за дикая мысль! При чем тут другие планеты?

– Абсолютно ни при чем, – подтвердил доктор Лямпе. – Я сделал анализ шерсти, которую Мец-хозин оставил на деревьях, поэтому со всей определенностью утверждаю: объект моей охоты имеет вполне земное происхождение. Безусловно, его наследственные признаки серьезно повреждены, но я сомневаюсь, чтобы… Простите, профессор, мне трудно объяснить – в вашем языке нет нужных понятий.

Когда он заговорил о других планетах, Тихон Миронович понял, что имеет сомнительное удовольствие беседовать с умалишенным. В своих экспедициях, объездив полмира, профессор встречал множество безумцев, но про такое помешательство слышать не приходилось. И вдобавок несчастный полагает, что в русском языке мало слов.

Похоже, пренебрежительный намек на лексическую бедность родного языка задел и Сабурова. Подбавив в голос изрядную порцию яда, его сиятельство предложил:

– А вы по-французски нам объясните, или по-английски…

– Результат принципиально не изменится, – отрезал Лямпе.

В этот момент возница громко щелкнул кнутом и сказал, повернувшись к пассажирам:

– Муониярве. Ми приехал-ли.

Перед ними расстилались заболоченные берега, незаметно переходившие в небольшое озеро. Чуть дальше, примерно в половине версты одиноко стояла покосившаяся от древности изба.

Муониярве. 26 ноября 1905 года

В избе было холодно, через выбитые окна по светлице гулял сквозняк. На придвинутом к стене сундуке, накрытый потертой оленьей шкурой, неподвижно лежал изможденный старик с редкой бороденкой на безжизненно-бледном лице. С первого взгляда все решили, что колдун уже отдал душу – неизвестно только кому. Однако когда они приблизились к лежаку, обтянутый кожей череп обернулся к вошедшим, и посиневшие губы пошевелились, точно умирающий пытался что‑то выговорить.

Первым опомнился Лапушев, негромко сказавший младшим офицерам:

– Приведите этих мужиков-возниц, пусть наскоро заделают окна и растопят печь. Надо отогреть старика.

– И накормить горячим, – добавил Сабуров.

Неожиданно Нумми Пурккя прошептал:

– Не беспокойтесь. Я умру до наступления темноты.

Князь подумал, что им в любом случае предстоит ночевать в этой хибаре, а потому обязательно нужно позаботиться о тепле. Он махнул Барбашину рукой: исполняйте, мол. Тем временем доктор Лямпе вынул из внутреннего кармана сюртука коробочку вроде портсигара, внутри которой оказалось непонятное устройство – соединенные тоненькими проводами несколько дисков размером с пятак. Антрополог приложил «пятаки» к вискам и лбу старика, да так ловко, что диски закрепились на коже и не падали, даже когда умирающий колдун ворочал головой.

– Нумми, откуда вы знаете, когда умрете? – спросил Лямпе, зачем‑то поглядывая на откинутую крышку пустого «портсигара». – Вы умеете видеть будущее?

Старик пробормотал слабым голосом:

– Раньше редко видел, сейчас хорошо вижу. Дед говорил, нойд перед смертью становится пророком… – колдун замолчал, потом снова зашевелил губами. – А сегодня, как солнце пошло на закат, вижу только черную трубу, в которую скоро душа моя улетит.

В избу робко вошли финские крестьяне и принялись разводить в печи огонь. Конвоировавший мужиков Барбашин с улыбкой поведал князю:

– Они поначалу боялись входить, но я припугнул. Сказал, что Мец-хозин может вернуться.

– Между прочим, не стоит забывать о вурдалаке, – спохватился Павел Кириллович. – Вы бы с Хасселем взяли винтовки и покараулили снаружи.

Козырнув, поручик вернулся во двор. Нумми, расслышавший их разговор, приподнялся, упершись локтем, и взмолился:

– Не троньте Меца, добрый он, безобидный, людей не тронет.

– Успокойтесь, никто не собирается его убивать, – Лямпе погладил старика по плечу. – Кто он, где живет?

Откинувшись на подушку, набитую соломой, колдун рассказал, что в здешних лесах с незапамятных времен обитает племя двуногих зверей. По его словам, эти твари были совсем дикие, с грехом пополам освоили полсотни слов человеческой речи. Дед Нумми Пурккя, который тоже был нойдом, говорил, что во времена его молодости в племени было не меньше двух дюжин мужчин и женщин, но сам Нумми застал только двоих. Лопари называли эту пару Луот-хозин и Луот-хозик. С тех пор, как Финляндия стала русской землей, у Луотов родилось несколько детей, но все они померли, не прожив и недели. С помощью Нумми удалось выходить только младшего, который известен сейчас под именем Мец-хозин.

– Один он остался из своего племени, – жалобно говорил нойд. – Все его боятся, малыш только со мной водится, иногда помогает, рыбу мне ловит, птичек…

Захрипев, старик потерял сознание. Продолжая смотреть в свою коробочку, Лямпе с непостижимой уверенностью заявил, что у Нумми легкий обморок, но пульс ровный, то есть старик скоро очнется.

Между тем финны уже затянули оконные рамы кусками найденных в сарае шкур, а горящие в печке дрова немного согрели помещение, так что члены экспедиции смогли снять верхнюю одежду. Потом один из возниц накопал каких‑то корешков, приготовив в небольшом котелке отвратительный по виду и запаху отвар. Гадкое снадобье налили в найденную на полке оловянную кружку и кое‑как влили в рот умирающему.

Нойд снова приоткрыл глаза, в которых явственно светилась благодарность. Допив варево, он сказал:

– Вы очень добры, но стараетесь напрасно. Я слишком долго жил, теперь мало осталось… Раньше я всю округу от болезней лечил, а теперь даже самого себя не могу на ноги поставить…

– У вас есть дети? – спросил Лапушев в тайной надежде, что где‑то живут отпрыски колдуна, также владеющие сверхъестественным даром.

Отрицательно покачав головой, Нумми ответил, что не оставил потомства, и что ни одна женщина так и не понесла от него. На глазах старика появились слезинки. К возмущению Тихона Мироновича, тартусский антрополог совершенно бестактным образом продолжал издеваться над умирающим: доктор Лямпе приложил к артерии на его шее прозрачную трубочку, которая быстро наполнилась кровью.

– Помилуйте, коллега, нельзя же так безжалостно, – зашипел Лапушев.

– Через час будет поздно, а для науки анализ его крови может представлять интерес, – равнодушно откликнулся Лямпе и снова нагнулся к беспомощному старику. – Можете сказать, сколько вам лет?

Нумми Пурккя задумался, потом проговорил виноватым голосом, что грамоте не обучен, но помнит, будто служил гренадером в армии конунга Карла, который воевал с конунгом Питером. Еще он сказал, что был ранен в большом сражении возле местечка Нарва, и генерал отпустил его домой.

– Больше двухсот лет? – недоверчиво переспросил Сабуров. – Наверное, старик ошибается.

Словно обидевшись, нойд возразил, что прожил не так уж много – вот его дед, тот действительно был долгожителем, даже плавал через большое море в дружине Эрика Рыжего.

– Дед меня научил, как готовить питье из молока лесных людей, – сказал Нумми. – Пока Луот-хозик живая была, я совсем не старился…

Он снова захрипел. Сабуров раздраженно прорычал сквозь зубы проклятье. Они возились со стариком больше часа, но ничего не узнали о его магическом искусстве. Лямпе тоже нервничал, покусывая губы. Потом вдруг произнес что‑то неразборчивое, решительно достал шприц и, набрав из прозрачной ампулы розовую жидкость, впрыснул лекарство нойду.

– Ему теперь все равно, – объяснил Фердинанд Гектор, – а мы сможем еще немного поговорить с ним.

– Что вы сделали? – подозрительно спросил Лапушев.

– Это средство восстановит силы. Ненадолго… – Лямпе опять раскрыл загадочную коробочку. – Коллеги, Мец-хозин направляется к нам в гости. Скажите своим офицерам, чтобы не стреляли без особой надобности.

Сабуров и Лапушев переглянулись, и князь нехотя вышел в сени, где прятались от ливня жандармы и возницы. Когда он, отдав распоряжения, вернулся, неизвестное зелье буквально преобразило колдуна.

Нумми сидел на сундуке, бодро отвечая на вопросы ученых. По его словам, колдовать удается только в этих болотах, потому что здесь из земли выходит особая сила, которую простые люди не видят. Кроме того, Нумми встретил такое же волшебное место в горах на севере Швеции, где никто никогда не строил жилищ, потому что там голые скалы, и семена не дают всходов. Волшебная сила, которой нет имени в человеческом языке, наполняет тело нойда и делает глаз зорким, а руки – длинными. Поэтому настоящий нойд может видеть то, что творится далеко за лесами, а злые нойды умеют сделать больным или даже убить человека, который живет в другой деревне.

– Какая это сила? – сдавленным шепотом спросил профессор. – Сила проходит через тело как тепло, как вода? Или на электрический ток похоже?

Пожав плечами, Нумми признался, что не может ответить. На теплоту сила магии не похожа, а про электричество он слышал впервые и понятия не имел, что оно такое. Внезапно подаренная лекарством бодрость оставила нойда. Старику снова стало худо, и он со стоном опустил голову на подушку. А потом Лямпе с неожиданной силой оттеснил Сабурова и Лапушева в дальний от сундука угол, куда не проникали красноватые всполохи горевших в очаге дров. «Сейчас войдет Мец», – тихонько пояснил он возмущенным спутникам.

И действительно, во дворе дико заржали лошади. Затем, разодрав закрывавшую окно шкуру, в избушку влез мохнатый гигант. Жалобно поскуливая, Мец-хозин приблизился к умирающему нойду и опустился на колени, положив звериную голову на грудь Нумми. Колдун ласково погладил приятеля по торчавшей на затылке густой щетине и что‑то зашептал в большое треугольное ухо. Издав отчаянный рев, вурдалак потряс верхними конечностями, а затем снова выпрыгнул в окно.

Когда вбежали привлеченные этим рыком офицеры, было уже поздно – через окно успели только увидеть, как исчезает за деревьями темно-бурая спина Меца. А нойд проскрипел напоследок:

– Не обижайте парня, он совсем один остался… Я ухожу… – А потом вдруг выкрикнул. – Меня ждут, я вижу их!..

Агония была совсем короткой. Некогда могущественный Нумми Пурккя просто вытянулся на убогом лежаке. На его лице застыла гримаса непостижимого блаженства.

– Умер, – констатировал Лапушев.

Не слушая его, Сабуров застегнул все пуговицы шинели и взял в руки «манлихер». Тяжело вздыхая, Тихон Миронович тоже натянул доху. В сенях громко молились перепуганные возницы.

– Что вы намерены делать? – поинтересовался Лямпе, снимая с покойника прибор неизвестного назначения.

– Надо будет послать кого‑нибудь в ближайшую деревню, чтобы лопари похоронили Нумми по своим обычаям, – сказал Сабуров. – А мы попытаемся догнать и схватить вурдалака.

Неожиданно стало светло, по стенам побежали языки пламени, словно кто‑то подпалил избу сразу со всех сторон. Люди бросились наружу, однако поджигателей не обнаружили. Последним из горящей избы неторопливо вышел антрополог, державший в одной руке пальто, а в другой два чехла с ружьями – свой и профессорский. Приблизившись к спутникам, он бросил оружие в двуколку и неторопливо оделся, после чего заметил:

– Нойд действительно владел особой формой энергии. С того света устроил себе погребальный костер… Коллеги, у вас есть карта этих мест?

Ошеломленный поручик фон Хассель молча протянул ему сложенный лист. Расстелив карту на сиденье брички, Лямпе уверенно показал участок севернее озера и сказал, что Мец-хозин направляется в ту сторону. «Там его пещера», – пояснил антрополог. Обозленный Сабуров собирался спросить, по какому праву доктор неизвестных наук позволяет себе командовать, однако в этот момент со стороны дороги послышались голоса, и к пылающему домишке подъехал отряд – человек двадцать.

По словам барона Кассилы, третьего дня его дети не вернулись из леса, а потом бандиты подожгли баронскую усадьбу. Но сегодня днем егеря привели напуганных голодных подростков, которые рассказали, что заблудились на болотах и забрели в незнакомые места, где на них напал огромный медведь. Вдруг откуда‑то появился двуногий волк, который загрыз медведя, а детей не тронул и даже отвел поближе к человеческому жилью.

– Я просто не знаю что подумать, – говорил барон. – Наверное, им эти чудеса померещились от голода и страха. Но егеря говорят, что действительно видели в лесу медведя, которого убил какой‑то страшный зверь. А два часа назад в усадьбу прискакал парень и сказал, что какие‑то офицеры отправились к дому Нумми Пурккя, чтобы поймать Мец-хозина. Поэтому я собрал людей и поспешил сюда.