Период полураспада. Том 1: Общество

– Да ты послушай: это же по сердцу херачит, дыхалка, сосуды – всё убивает. Нахер оно тебе надо? Да и как-то, бля… не знаю. Зависишь от хуйни какой-то, выходить надо постоянно, люди стремаются, воняет всё – бред же.

Ничего не отвечая, Кирилл задумался над словами Гриши – они в очередной раз навели его на собственные размышления о вреде курения:

«Да, вредно, но и спокойнее. С другой стороны, действительно ведь зависишь: иногда на стену лезешь, потому что выйти и затяжку сделать нельзя. Это же пиздец… Хотя, так много людей живёт – может, не так уж и страшно. Терпят, не бросают – я хуже, разве? Другие люди… Другие люди много чего делают: и людей пытают, и страдают, и жизнь не живут… Надо своей головой думать. Это действительно херня какая-то – каждую затяжку делаешь и противно, хочется бросить и никогда не возвращаться…»

Он машинально погладил выступающую пачку сигарет, что лежала в правом кармане.

– Да, ты прав, – только и ответил Кирилл.

Гриша улыбнулся.

– Да я тебе говорю: оно сразу тяжело, а потом, как отпускает, вообще херня. Главное – это первые недели продержаться. Я, бля, на другую хуйню переключился тогда, ещё перед армейкой: бухал как сука. Ты другой – может, и так получится. Есть в тебе что-то. Так что, давай бросай сосалки эти. Как там было: чёто тело мощное, дух хороший…

– «В здоровом теле – здоровый дух», – поправил Кирилл с улыбкой.

– Да-а, реально. Вот-вот. Думай-думай, – с лицом мудрости сказал Гриша.

Улыбаясь, Кирилл радовался оценке от другого человека, пусть тот его знал мало. Может, действительно в нём что-то было? Волевое или просто удачное? Получится бросить жизненный костыль и освободиться? Обдумывая это, Кирилл больше склонялся к решимости бросить, хоть ещё и не окончательно.

Подойдя к столовой, отряд выстроился в колонну по одному и каждый пошёл со своим разносом к выдаче. Выдавали небольшую порцию картошки-пюре, котлетку, чай и два кусочка гордого хлеба: белого и чёрного. Кирилл стоял за Гришей. Они медленно прошли раздачу, затем пошли к одну из столов в середине зала, куда только начала добираться волна военнослужащих.

– Пюрешечка – кайф, – проговорил Гриша, глотая голодную слюну.

Как только они сели, здоровяк сразу же набросился на еду как вор или горький лишенец. Кирилл же, также голодный, есть не спешил из-за брезгливости. Его смущали слизкая котлета и жиденькое пюре. Он несколько раз потрогал их вилкой, как бы разминая и надеясь улучшить текстуру, разрубил котлету пополам, и всё смотрел внутрь этой сомнительной сущности, чтобы увидеть лучшее.

«Котлета – как котлета…» – думал он и есть не спешил.

Гриша уже почти доел.

– Слушай, а ты хлеб не будешь? – спросил он.

– Хлеб? – переспросил Кирилл. – Чёрный не буду, бери.

– Спасибо-спасибо, – с довольной улыбкой ответил Гриша, забирая кусочек хлеба. – Хлеб, знаешь, всему голова! Так мне дед говорил, – затем он несколько секунд помолчал, принимаясь с новой силой за оставшуюся еду. Как только с ней покончил, посмотрел на Кирилла: – Ты чего не ешь? Не будешь?

– А? – переспросил Кирилл. – Нет, буду. Тут котлета какая-то странная – думал: есть или не есть.

Гриша посмотрел на него недоумённо и даже с небольшой обидой за труд:

– Да норм котлета, чё ты! Вкусная! Попробуй! Завтра же без сил будешь!

Решившись откусить кусочек, Кирилл почувствовал солоноватый вкус мяса, ударивший по вкусовым рецепторам, обострёнными от голода. В одну секунду давящий голод будто в десяток раз увеличился, отчего парень стал жадно есть и вообще не смущался, став человеком. Так было третий вечер подряд – каждый раз раздумья всё дальше стремились к нулю, переходя в трапезу. Обдумывая это, Кирилл понимал, что дело в непривычке есть простую и неопрятную еду. Нельзя сказать, чтобы он ел только в дорогих ресторанах и только изысканные блюда – всё-таки бывали и в его рационе макароны быстрого приготовления – «обычная», «обывательская» еда была для забавы, как дань подростковой интернет-культуры. Ещё с раннего подросткового возраста, Кирилл привык есть в столичных кафе и зелёных транснациональных сетях быстрого питания. В последние годы перед армией Кирилл научился готовить сам, чтобы впечатлить девушек и стать самостоятельнее – готовил он совсем не такие блюда, и приятнее на вид. Несмотря на эти обстоятельства, Кирилл никогда не относился высокомерно к людям, которым не так повезло с семьёй и достатком – были и у него малоимущие друзья, в скромное жильё которых он приходил без капли брезгливости. В таких домах и квартирах, парадоксально, он чувствовал больший душевный уют, чем даже у себя дома, рядом с матерью, отчимом и сестрой в богатом частном доме.

«Не важно как богато человек живёт. Я прихожу домой к людям, а не в красивую квартиру. Не всем везёт с достатком. Всякое бывает.» – так рассуждал для себя Кирилл, а парадокс «бедного» уюта не смог разгадать.

Когда еда кончилась, Кирилл немного пожалел, что отдал кусочек хлеба. Даже такая мелочь ему сейчас казалась нужной для полноценного чувства.

«Что сделано – то сделано, надо думать, как дальше быть», – про себя с улыбкой подумал Кирилл и смирился.

– Ну, как котлета? – спросил с улыбкой Гриша, допивая чай. Он вообще часто улыбался и как будто внутренне бурлил энергией. У Кирилла создавалось ощущение, что с Гришей так всегда и он в приподнятом настроении чувств.

– Вкусная, – ответил Кирилл.

– А я говорил! – одобрительно усмехнулся Гриша. – Мне только хрящик попался, а так – вкусно.

– Приём пищи закончить! – сказал их командир. Половина зала встала из-за столов и устало понесла разносы на ленту.

После столовой по распорядку было десять минут свободного времени, после чего показывали какой-нибудь фильм, примерно на полтора часа. После фильма на полчаса включали новости. Пропускать эту важную радость нельзя – смотреть должны были все. Вечерний фильм считался частью службы, военно-патриотическим воспитанием – тем более, новости.

На улице уже стемнело и на ночном полотне стали проступать маленькие белые точечки света и чьей-то мечты. Созвездия разнеслись по всему огромному полотну небосвода, как разлитое кем-то молоко или другой животный продукт. Здесь, в отличие от бесчеловечных и скучных улиц больших городов, можно было увидеть настоящее ночное небо, во всей его полноте и прекрасности. Кирилл на секунду остановился и смотрел наверх, и в этот день предаваясь заглядению.

«Как их, всё-таки, много…» – думал он и простоял так около минуты. Звёздный простор тянул взор Кирилла и пробуждал что-то подавленное, детское и невинное – как когда-то забытое. Сегодня не было внезапной радости, как несколько дней назад – входило в глубинную привычку. Опустив голову, ещё несколько секунд он сохранял перед собой одну из картин мира – с чем и пошёл.

Кирилл пошёл в сторону курилки, а не казармы. Он встал, прислонившись к небольшой беседке, где несколько других солдат сидели молча. В кармане лежал телефон, в котором можно было бы посмотреть новости и провести быстро время. Обдумав это несколько секунд, Кирилл решил, что сейчас ничего не хочется, кроме как постоять в тишине и выкурить сигарету – после тяжёлого и отупляющего дня. За полдня, проведённых с Гришей, он наговорился так, что сейчас хотелось отдохнуть от информации и всякого напряжения.

– Сколько время? – спросил сослуживец из беседки.

На секунду задумавшись, Кирилл решил не лезть за телефоном и не смотреть время: к нему никто не обращался.

– Девятнадцать-тридцать-пять, – ответил второй.

– Это сколько? Половина восьмого? – спросил первый.

– Да.

– Говори нормально – я в этом сраном времени не разбираюсь, – не дав ответить, солдат продолжил: – Докурил? Погнали. Сейчас очередную залупу нам в уши включат – как заебала.

– Э-эх, – протянул второй. – Ладно.

И они оба вышли из беседки.

Через минуту, как маленькое удовольствие кончилось, Кирилл тоже пошёл в казармы. Он пришёл в момент, когда солдаты начали ставить себе табуретки перед телевизором – стареньким и «пузатым».

– Киря, сюда! – позвал его Гриша. Он поставил две табуретки в середине группы и сидел на одной, облокотившись на другую.

Пройдя к третьему ряду, Кирилл начал перемещаться к своему новому приятелю. С каждым часом ему всё больше нравился этот здоровяк – простой и добродушный. Он напоминал собаку, которую Кирилл хотел с детства – думая о приятеле, он вспомнил забытое детское желание и огорчался раннему лишению.

Сев рядом, Кирилл дальше раскручивал колесо воспоминаний жизни. В то время, Кирилл даже обижался на маму, говорил, что будь его отец жив, он бы разрешил собаку. Тогда он ничего не знал, кроме окружающей известности отца, и хотел воздействовать на материнскую нерешительность капризом – как любое дитя. Тогда он убегал куда-нибудь в доме и воображал, как добрый отец приводит в дом собаку, и все вместе они радуются желанию Кирилла. Позже он узнал, что отец был не таким уж и хорошим, и сам лично не смог его уважать за фактическое предательство своей Родины – совсем не так представляли его окружающие, да и многим откровенно не было дела до правды. В те же далёкие времена, Кирилл капризничал не столько из-за собаки, сколько из-за нехватки внимания – мама гуляла и искала заполнитель собственной пустоты, а Кирилл для этого уезжал к бабушке с дедушкой, и в прочие места из дома. Так он прочувствовал отречённость и горькую потребность – с этим остался и стал жить. Обдумывая всё это, он улыбался и чувствовал прошедшее время.

– Чё думаешь, что покажут? – спросил Гриша, вырывая Кирилла из внутренности.

Пожимая ноющими плечами, Кирилл устало ответил:

– Документалку какую-нибудь, скорее всего.

Через десять минут пришёл командир, вставил небольшой носитель в цифровой приёмник-приставку под телевизором, и включил фильм. Это был один из рабочих фильмов – далёкого Содружества Рабочих Республик, в осколке которого, Синей Федерации, они и жили. Это была комедия на тему алчности и кумовства – один из многочисленных подобных позднерабочих фильмов.

Рассказывать о проблемах было можно в определённых рамках, а с решением возникли проблемы. Тогда принесли гласность, которая, как позже оказалось, стала ширмой для реальных дел: перерождения Рабочей Партии Содружества. Перерождённые высшие чины партии, а также их близкие алчные друзья, стали на собственную радость хозяевами осколков, успешно вырвав их из голодной пасти зелёных корпораций. Такое событие, как развал Содружества, очень сильно сказался на достатке и вообще жизни большинства населения – совокупные ресурсы стран-союзниц значительно сократились: закрылось множество производств, сократилась добыча, сельское хозяйство пришло в упадок. Массы людей были выброшены на нищету и никому не нужны. В противовес, небольшая кучка – кучка новых хозяев – резко возвысилась среди остальных. Тех крох, что остались и после развала, и после захвата (под видом покупки) производств зелёными, хватило с лихвой для жирования этой кучки, для того чтобы они никогда не знали нужды. Богатство не далось им просто: сначала нужно было выиграть во внутрипартийной игре, быстро переросшую в скрытые бандитские разборки, затем вырвать свой кусок у зелёных хозяев. После этого преуспевшие с каждым днём, до сих пор, лишь укрепляли свои позиции. Быть может, когда-нибудь они даже смогли бы бросить вызов бывшим хозяевам – зелёным корпорациям и богатым семьям – это было бы логично и исторически правильно. Не сознавая это, Кирилл даже надеялся, что такое случится, видя свободу и независимость.

Художественных фильмов, кроме рабочих, здесь почти никогда не показывали. Недавние события как будто запрещалось освещать, поднимать. Боль от развала Содружества, Гражданской Войны, терактов в Миргороде – эти яркие ломающие события ещё совсем недавнего прошлого были больной, гноящейся раной, которую не хотелось трогать и вообще знать. О проблемах текущего государства, тем более в государственных структурах, говорить негласно запрещалось – другое дело государство прошлое. Фильмы с поливанием грязью подвигов прошлого хорошо встречались современной публикой и радовались. Не важно, насколько серьёзна была ошибка и была ли она вообще. Если не было – придумают. Художественное видение – так видит автор, ему виднее. Насчёт искажения памяти о событии у масс – это и лучше, на это расчёт. Пусть возмущаются единицы – такие как Кирилл – которым не нравилось очернение собственной истории. Не понимал Кирилл, не хотел принимать патриотическим чувством, главную задачу: очернить прошлое, чтобы на его фоне настоящее выглядело светлее для большинства. Он встречал это мнение в разных видео. В каком-то из них говорилось:

«Им всё равно на реальные проблемы, опыт которых можно было бы учесть – регрессивному строю не нужно учитывать ошибки прогрессивного. Обывателю муторно разбираться в деталях и выстраивать сложную и противоречивую картину истины. Как говорил один из людей Старого Мира: чем страшнее ложь, тем легче в неё поверят. Этим нынешнее правительство, что Синих, что Зелёных, что Фиолетовых, что Жёлтых – всех – активно пользуется.»

Эта мысль засела чем-то в мыслях Кирилла и никак не шла. Он спорил с призраком чужой мысли много раз, а она всё не шла и даже чувствовала себя в силе. Когда он смотрел фильмы рабочей эпохи, она возникала собой и думалась – как сейчас.

Кирилл несколько раз видел этот фильм. Это был один из безопасных фильмов, которые приятно посмотреть и не жалеть о времени. Вдобавок, поднятые там вопросы было тяжело обдумать в рамках настоящего времени, что не ложилось большим на мысли. Поэтому Кирилл спокойно обдумывал что-то своё всё прошедшее время.

Когда фильм кончился, командир переключил на канал с новостями. Репортёр, молодая светловолосая женщина, рассказывала о технологичной выставке в одном из городов Зелёных:

– … выставка новых моделей роботов. В них появилась поддержка распознавания мимики и движения человека. Выглядит как настоящая магия. Всё дело в датчиках. За стеклом стоят небольшие устройства, считывающие движения губ, век, бровей – всех мышц лица. Отслеживают жестикуляцию. На базе этого специально обученная нейросеть распознаёт состояние человека, и робот отвечает, исходя из подходящих данных. Сейчас покажу, как это работает, – женщина повернулась в сторону робота от камеры. – Привет. Я – Анна. Рада познакомиться, – у робота на лицевой части появилось изображение улыбки синего цвета, и он помахал механической рукой. Репортёр отвернулась обратно к камере. – Он считал, что я не представляю угрозы, у меня хорошее настроение и отреагировал положительно. Если бы я была грустной, он попытался поддержать. Такие на сегодня новости и новинки. Быть может, вскоре по улице вы увидите какого-нибудь из представленных красавцев. Мир меняется. С вами была Анна Герасимова. Специально для Первого.

Изображение переключилось на студию. Другая женщина, постарше, сидела посреди зала за непомерно широким смешным столом на фоне меняющихся фигур синих оттенков.

– Спасибо, Анна, – сказала ведущая. – А теперь, к новостям. Пожары на севере нашей страны удалось локализовать. Силами местных пожарных очаг изолирован и идёт активное тушение. Огонь удалось остановить до подхода к острову Железного Феликса – бывший Васильевский остров. Сергей Ловкопальцев, глава Синлесхоза, прокомментировал это, сказав что пожары удалось локализовать и, в течение нескольких дней, ликвидировать. Теперь к международным новостям. Глава зелёного парламента, Джонатан Оуи, высказал опасения по поводу грядущих выборов в Рензенской Республике: «У меня есть ощущение, что наши западные коллеги пойдут на провокацию через несколько лет. Я очень надеюсь, что они пойдут на диалог, чего хотим и мы.» – заявил он. Через полчаса после этого заявления, Первый генеральный советник Стоутон заявил: «Мы ни к кому не питаем агрессии и только призываем к диалогу.». Президент Дорогин от комментариев отказался. Будем держать вас в курсе событий. И к другим новостям…

После оставшихся новостей слово передали для прогноза погоды. Изображение переключилось на другую часть студии, где пузатый мужчина начал рассказывать о погоде в городах страны на ближайшие дни.

Все уже начали вставать и расставлять табуретки по местам.

– Бля буду, херню какую-то эти зелёные мутят – отвечаю, – сказал Гриша. – Хитро ещё так говорят – по-умному.

Кирилл ничего на это не ответил и хотел спать.

– Куда ты? – спросил Гриша, когда они вернули табуретки к своим кроватям и вернулись в коридор.

– Пойду курну и похожу. Хочется подумать, – ответил Кирилл.

– Лан, давай, – Кирилл махнул рукой товарищу. – А я спать пойду – устал сегодня шо пиздец.

– Спокойной, – ответил Кирилл, и вышел на улицу.

В знакомой беседке сидели всё те же два сослуживца. Сейчас они так же не обращали на подошедшего внимание, погрузившись в телефоны – бояться было нечего, офицеры не следили перед отбоем. Кирилл решил им не мешать и снова встал у стенки, достал сигарету и поджёг её. За телефоном ему лезть не хотелось. Реальный свет ночного неба, пусть уже и несколько привычный, манил его взгляд сильнее, чем искусственный свет экрана. Оглядывая засыпающее пространство, вдали заметил девушку, что одиноко сидела на одной из лавочек у женской казармы – она тоже смотрела на звёзды, откинувшись на спинку. В свете луны ему показалось, что у неё развевались по прохладному ветру тёмные волосы – с такого расстояния точно было невозможно разобрать.

Привлекаемый женщиной, Кирилл думал о другом:

«Неужели реально нападут?.. Если так, то времени совсем немного… М-да, а с войной ситуация непростая будет, зная о проблемах. Наша власть, конечно, тоже немного закон преступает, а где не так? Её выбрал народ… Мы так решили – нам и разбираться. Пидоры эти зелёные – своих проблем навалом, а к нам всё пытаются лезть. У них и голод, и нищета, и колонии до сих пор, а они всё на наши ресурсы губу раскатывают. Прикрывают это, мол у нас диктатура Дорогина – у самих вообще рабство процветает.»

Кирилл неожиданно заметил, что сигарета кончилась, когда она обожгла ему пальцы. Осмотрелся: хорошо, что пропущенный пепел не прожёг нигде одежду. Кирилл отошёл от стены, обошёл беседку, затушил об чугунный, ещё рабочего времени, мусорный контейнер окурок, и полез за новой сигаретой. Наполовину достав её, вспомнил слова Гриши, задумался на несколько секунд, и убрал обратно на собственное облегчение.

«Хватит и одной», – подумал он.

Обернувшись, Кирилл решил немного пройтись по плацу. Он окинул взглядом площадку, посмотрел на лавочки, в поисках загадочной девушки – ушла. Не увидев её, Кирилл медленно пошёл вперёд, устало глядя в землю. Он ни о чём не думал – хотелось пройтись, не лежать в комнате, несмотря на общую усталость и боль в теле. Пока позволяли последние минуты перед отбоем.

Когда Кирилл дошёл до казармы, на часах было «21:52» – через восемь минут должны скомандовать отбой. Кирилл быстро прошёл в свой кубрик, взял ванные принадлежности и вышел к умывальне. Все быстро ходили туда-сюда, появилась суматоха перед отбоем: всей казарме нужно было приготовиться ко сну, а дежурные по роте должны к этому времени вымыть помещения.

Умывальня уже была вымыта и отсвечивала электрический свет своими влажными пятнами. Кирилл встал в общую очередь к умывальникам. Несколько человек спорили за место в очереди. Кирилл, не сняв свою верхнюю часть формы, выглядел странно – остальные стояли в майках. Его это не волновало, и все другие спешили готовиться спать.

Через минуту освободился очередной умывальник, Кирилл подошёл по своей очереди. Он быстро почистил зубы и несколько раз умылся, вытер лицо и пошёл в туалет.

Хотелось уже лечь спать. Вечерняя прогулка подействовала хорошо и успокаивающе. Он начинал проникаться порядком.

После туалета Кирилл вернулся и помыл руки, нагло и быстро потеснив другого человека. Затем пошёл в комнату. Настенные часы показывали «21:58».

Как только Кирилл зашёл в свой кубрик, поставил принадлежности и снял сапоги, из коридора послышался приказ:

«Рота, отбой!»

Кирилл снял штаны, кинув их на табуретку перед кроватью, и лёг в приятную скрипучую кровать, натянув одеяло. Голова к этому моменту стала наливаться свинцом, а веки, к радости, отяжелели. Всё тело просило покоя, и он с радостью его дал, медленно уплывая в сон.

Настолько хотелось спать, что он не заметил ни похрапывания соседа, ни света телефонов у двух других. Пока ещё прохладное одеяло его волновало больше, а ноющие мышцы помогали засыпать.

Глава 3

«Резвые колеса

Прочные постройки

Новые декреты 

Братские могилы

…

 Всё как у людей.»

Гражданская Оборона, «Всё как у людей»

Следователь неинтересно закрыл папку и посмотрел на подозреваемого за решёткой. Он огорчился глупости или пустой болтовне. Смотря в глаза, следователь старался надавить и получить нужное. Кроме сидящего напротив, следов не было. На него давила гордость и сидящие «выше», стараясь получить нужный доклад и отправить его дальше по цепочке. Каким-то образом история об известном сыне национального героя, ставшего, предположительно, предателем и террористом, вышла за пределы расследования. Оппозиционные СМИ, жившие на территории Зелёного Королевства, радостно подхватили давящую власть информацию, и деятельно перепечатывали. Следователь сам был недоволен ситуацией и хотел разобраться. Сидя здесь, ему было немного противно опрашивать предателя – страшнейшего врага. Он борол себя и скрывался за тихой маской профессионализма.

– О Григории Олешкове, всё, что нужно, давно известно. Не нужно тратить время на армейские «байки» – мне интересна Марина Кудрецова. Как ты не поймёшь, что государству важно понять врага, а не узнавать отдельную и неважную жизнь? – он немного повернул туловище, собираясь встать.

– Вы и не поймёте, – тихо, почти неслышно, ответил парень, усмехаясь.

– Что? – переспросил следователь. – Что ты сказал?

– Вы сами попросили, – соврал парень и, предугадывая вопрос, ответил сразу: – Начать сначала. Я и начал. Слушаюсь вас, как законно порядочный гражданин.

Следователь сощурил глаза, пристально вглядываясь в парня, он решил давить личным отношением и чувством власти. Говорил медленно и неприятно прямо:

– Не прикидывайся шутом. Повторю в последний раз: не с тем шутишь. Ты проходишь у меня как подозреваемый в терроризме, государственной измене – и ещё многих вещах. Могу тебе ещё «приписать» – например, педофилию. Пойдёшь замечательно по этапу, если мне что-то не понравится. Твоя судьба решается здесь. Поверь, я не поленюсь и замолвлю за тебя словечко в будущих нескольких годах жизни: зайдёшь сразу опущенным – вся зона будет знать. Педофил, да ещё и опущенный – нужно пояснять, сколько такие живут на зоне? По характеристикам из части, ты не глупый. Я и сам вижу…

Кирилл быстро сменил выражение лица и рассмеялся, размахивая руками:

– Не-не-не, вы что. Я же с максимальным уважением! Да и как с вами пошутишь? Шаг влево, вправо – срок дадите. Нельзя шутить, – парень сделал грустное лицо. – Не поймите неправильно: волнуюсь. Раньше никогда за решёткой не был, да и вы давите. Ещё пару месяцев назад строил планы на гражданку, куда на работу пойти, завести ли семью, а теперь здесь сижу, «в темнице сырой»… Странная штука «жизнь»: строишь планы, а потом как повернётся всё и,  – Кирилл замолчал, пытаясь подобрать лучше слово, но не смог и закончил неряшливо: – всё.

Наполовину повернувшись, следователь сидел, упёршись левым локтем в стол и пристально смотря на подозреваемого:

«Может, и правда боится? Двадцать пять, из хорошей семьи, приводов раньше не было – богатые часто боятся, когда за решётку попали. Другое дело, что они если и попадаются, то за наркоту, а не за терроризм – они жить не хотят, а не идейные… Этот только с войны – она ломает всякого, особенно этих неженок. Если бы сломался, вряд ли бы потом на что-то пошёл – это если духи мозги промыли или контуженный. Нет, этот слишком нормальный для контуженного или фанатика… Всё-таки неженка… Не уверен. Богатые так хорошо не играют. В характеристике из университета ответили «был душой компании» – этим притворяться незачем. Ладно, пусть болтает о ерунде – где-нибудь проколется, можно будет зацепиться. Посижу ещё. Может, получится что-то найти, куда-то надавить. Эта Марина как сквозь землю провалилась.»

– У-ух, ну здесь и жёсткие сидения, конечно, – прервал его мысли Кирилл, вставая и разминаясь. – Жопа ноет и спина болит – даже локти заболели. Неужели нельзя с подозреваемыми получше обращаться? Подушку какую-нибудь? Сидеть реально тяжело… В плену даже не так плохо было.

Следователь вернулся в исходную позу, пропустив недовольные вопросы мимо себя.

– О важном думаете или просто? – спросил Кирилл с самым простым любопытством на лице, закончив разминаться и садясь на место.