Период полураспада. Том 1: Общество

После вечернего развода оставался важнейший для командиров час, за который нужно сделать подопечных солдат уставшими. Обычно фантазии хватало на простые физические упражнения: солдат отводили на спортивную площадку для сдачи условных нормативов. Важным было по двум причинам: для ужина и сна. Проголодавшиеся солдаты не заставляли страдать отчётность по калориям. Также уставшие измученные тела быстро засыпали после отбоя, не думая, а принимая служебные порядки. Последняя, и важнейшая задача – уничтожение свободного времени, прививание сознания к этому. С каждой неделей свободное время заменялось обязанностями до той поры, пока солдатская смекалка не начнёт его создавать из ниоткуда – если она вырабатывалась у солдата.

Сначала новобранцев почти никто не трогает, кроме дел по распорядку – поэтому начало службы называется «золотые дни». Постепенно их привлекают к мелким делам: помочь тут и там. Дела могут быть разными: от перетаскивания матрасов до обслуживания автопарка. Кирилл быстро смекнул, что свободное время в армии стремится к нулю, если не начинать хитрить. Как он однажды услышал от офицера: «Хороший солдат – занятой солдат». Сам он не хотел соглашаться, поэтому начинал следить за старослужащими – искал там подсказку к действиям. Ещё он услышал, что на выходных после «учебки» будет возможность уехать из части, если ты «местный». Как Кирилл понял, некоторые солдаты специально для этого снимают квартиру в городе рядом с частью, чтобы уходить из части на выходных – хотя бы на пару часов, провести определённое время с «любимой». Думая об этом, Кирилл понимал выгодность и радость служить в родном городе: не нужно тратиться ни на проезд, ни на проживание, и с родными видишься.

Солдаты отжимались, подтягивались, на металлических протёртых потом перекладинах качали грудной пресс или должны были. На деле, делали как могли – с лишним весом не могли почти ничего и печальной злобой провожали зависть. Старшие принуждали таких пытаться, из-за чего иногда получалось и тело начинало крепнуть. Им в этом помогала специфика армейской действительности, где кухня и разные запреты не дарили множество калорий, а постоянные нагрузки расходовали всё полученное – в итоге, вес медленно шёл вниз.

Заниматься физическими нагрузками нужно было и девушкам. Почти так же, как и парням, только с маленькими послаблениями. Нагрузки было столько, чтобы тело привыкало уставать и не теряло формы для выполнения армейской жизни. Эта жизнь включала вес снаряжения, походы на десятки километров, забеги с большой нагрузкой – это настоящие ситуации войны. Для этого нужна была хорошая физическая форма, молодость и тренированные органы.

В начале каждого вечера мужской отряд занимался на турниках, а женский бегал. Затем менялись. Здесь их не смешивали, чтобы люди могли концентрироваться на упражнениях и кровь не уходила куда не должна, оставаясь разделённой по телу. Всё же, никто не мог отделить противоположные взоры от тренированных тел или разных привлекательных мест. Иногда отдельных новобранцев и новобранок ругали, а кроткие беглые взгляды жгучей потребности продолжали своё истязание по недоступному и близкому.

После физических упражнений было десять минут, чтобы перевести дух, подмыться и быть готовым к ужину – любимой части дня у солдат: после такой нагрузки больше всего хочется восстановить потраченные калории. Вкус в такие моменты ощущается особенно остро из-за тянущего к жизни для ослабевшего тела голода. Обдумывая чувства, Кирилл понял, что между приёмами еды запасено столько времени и занятий, чтобы солдаты хорошо прочувствовали голод и при этом ещё не начали от него чрезмерно страдать – как будто выверенно наукой или благой удачей.

Кирилл тяжёлой походкой, с отдышкой, пошёл в казармы. Ему нужно было умыться и помыть руки. Тело тряслось, ладони жгло, болели ноющие мышцы плеч, пульсировало давление в страдающей голове с каждым вдохом – вместо умывальни ему хотелось прийти и лечь на кровать, проспать до следующего утра и вообще забыться где-нибудь подальше в углу или нигде. Можно было бы даже не до следующего утра – хотя бы отдышаться и стать человеком. Если бы и дали такую возможность, а пропустить приём пищи нельзя, умом Кирилл понимал, что от пропущенной еды ему самому будет только хуже: ресурсы понадобятся ему завтра, за что он будет корить себя и всячески сокрушаться.

Зайдя в казарму и, не обращая внимание на дневального, Кирилл сразу пошёл по коридору мимо кубриков к умывальне. Через минуту он уже опускал горящие сухие руки под прохладную живительную воду себе на облегчение и жизнь как будто возвращалась чувством – сначала больным, а потом и нормально. Рядом стоял десяток других парней – они так же тяжело дышали и обдавали себя прохладной водой, чтобы почувствовать что-то и жить. Кто-то очень заливно смеялся из другого ряда умывальников – Кирилл узнал в этом смехе своего соседа по комнате и приготовился стыдиться.

– Ну вы, ребята, и даёте. Что вы за сопли какие-то? Соберитесь! Бодренько позанимались, разогрелись, сейчас покушаем – замечательно! Жизнь, у-ух! – теперь у Кирилла не оставалось никаких сомнений. Он чуть пригнулся, чтобы, вдруг, этот «живчик» не узнал его и не привязался.

Держа руки под водой, Кириллу казалось, будто они находятся где-то ещё – в месте с температурой на порядок выше, из-за чего жжение рук доводило почти до состояния транса. Кирилл возвращал себя мыслью, что это всего лишь натёртые нервные окончания, плотно усеянные в руках, и всё же хотел спать и чего-то духовного.

Трясущимися руками Кирилл набрал воды в пригоршню, обдал лицо, растёр болью, затем ещё раз обдался – это помогло стать свежее, легче. Тяжесть в голове отступила. Он тяжело вздохнул и посмотрел в зеркало.

«А кто говорил, что будет легко? – мысленно спросил он своё отражение. – Всё по чесноку, как говорится. Это оправдается со временем. Сам же утром себе говорил, что нужно привыкнуть…»

После этого он ещё несколько раз умыл лицо, поправил форму и вышел.

Командир уже дал команду собираться на ужин. Кирилл подошёл к Грише:

– О-о, Киря. Куда пропал? Я тебя искал. Пацаны тебя тоже не видели.

– Зачем? – тихо спросил Кирилл.

– Побазарить. Да и так, просто – для компании. Так куда пропал-то?

– Умывался.

– А-а…

Командир пошёл вперёд, все выдвинулись на улицу к столовой. Снаружи догорало закатное зарево, алые линии всё больше проваливались за горизонт и манили собой чувства и душу. Кириллу на секунду, как в детстве, захотелось побежать за ускользающим днём, чтобы он никогда не кончался и унёс в неизвестное – сразу же подавил и отвернулся человеком.

– Что, упражнения тяжёлые? – спросил Гриша, улыбаясь, как бы подшучивая над приятелем. – Это всё из-за курева. Я эту хуйню бросил – и нормально: бегаю, отжимаюсь, подтягиваюсь – прям бычара стал. Вообще по кайфу.

Кирилл смотрел прямо от своего подавленного желания и отвечал усталостью:

– Да фигня. Привыкну.

– Да ты послушай: это же по сердцу херачит, дыхалка, сосуды – всё убивает. Нахер оно тебе надо? Да и как-то, бля… не знаю. Зависишь от хуйни какой-то, выходить надо постоянно, люди стремаются, воняет всё – бред же.

Ничего не отвечая, Кирилл задумался над словами Гриши – они в очередной раз навели его на собственные размышления о вреде курения:

«Да, вредно, но и спокойнее. С другой стороны, действительно ведь зависишь: иногда на стену лезешь, потому что выйти и затяжку сделать нельзя. Это же пиздец… Хотя, так много людей живёт – может, не так уж и страшно. Терпят, не бросают – я хуже, разве? Другие люди… Другие люди много чего делают: и людей пытают, и страдают, и жизнь не живут… Надо своей головой думать. Это действительно херня какая-то – каждую затяжку делаешь и противно, хочется бросить и никогда не возвращаться…»

Он машинально погладил выступающую пачку сигарет, что лежала в правом кармане.

– Да, ты прав, – только и ответил Кирилл.

Гриша улыбнулся.

– Да я тебе говорю: оно сразу тяжело, а потом, как отпускает, вообще херня. Главное – это первые недели продержаться. Я, бля, на другую хуйню переключился тогда, ещё перед армейкой: бухал как сука. Ты другой – может, и так получится. Есть в тебе что-то. Так что, давай бросай сосалки эти. Как там было: чёто тело мощное, дух хороший…

– «В здоровом теле – здоровый дух», – поправил Кирилл с улыбкой.

– Да-а, реально. Вот-вот. Думай-думай, – с лицом мудрости сказал Гриша.

Улыбаясь, Кирилл радовался оценке от другого человека, пусть тот его знал мало. Может, действительно в нём что-то было? Волевое или просто удачное? Получится бросить жизненный костыль и освободиться? Обдумывая это, Кирилл больше склонялся к решимости бросить, хоть ещё и не окончательно.

Подойдя к столовой, отряд выстроился в колонну по одному и каждый пошёл со своим разносом к выдаче. Выдавали небольшую порцию картошки-пюре, котлетку, чай и два кусочка гордого хлеба: белого и чёрного. Кирилл стоял за Гришей. Они медленно прошли раздачу, затем пошли к одну из столов в середине зала, куда только начала добираться волна военнослужащих.

– Пюрешечка – кайф, – проговорил Гриша, глотая голодную слюну.

Как только они сели, здоровяк сразу же набросился на еду как вор или горький лишенец. Кирилл же, также голодный, есть не спешил из-за брезгливости. Его смущали слизкая котлета и жиденькое пюре. Он несколько раз потрогал их вилкой, как бы разминая и надеясь улучшить текстуру, разрубил котлету пополам, и всё смотрел внутрь этой сомнительной сущности, чтобы увидеть лучшее.

«Котлета – как котлета…» – думал он и есть не спешил.

Гриша уже почти доел.

– Слушай, а ты хлеб не будешь? – спросил он.

– Хлеб? – переспросил Кирилл. – Чёрный не буду, бери.

– Спасибо-спасибо, – с довольной улыбкой ответил Гриша, забирая кусочек хлеба. – Хлеб, знаешь, всему голова! Так мне дед говорил, – затем он несколько секунд помолчал, принимаясь с новой силой за оставшуюся еду. Как только с ней покончил, посмотрел на Кирилла: – Ты чего не ешь? Не будешь?