Период полураспада. Том 1: Общество

– Как хоть тебя зовут, игрок?

– Меня?.. А я не говорил? – спросил здоровяк и удивился. – А-а, да, походу, не говорил… Гриша. Олешков. А тебя?

Здоровяк протянул широкую крепкую руку.

– Кирилл. Кравченко, – парень ответил на рукопожатие. – Приятно познакомиться, Гриша.

– Мне тоже, – улыбнулся Гриша. – Кравченко – знакомое что-то…

Пропустив последние слова, Кирилл сделал затяжку и серьёзно спросил:

– Как долг будешь отдавать, Гриша? Смотри, я не люблю, когда долги не отдают. Мелочь, не мелочь – это не важно. У нас, вообще-то, в части игры запрещены – наказание серьёзное. Так что, мне нужны мои конфеты…

– Долг? А-а, сосульки. Ну-у… отдам. Отдам! Честно – отдам! Мама скоро посылку подкинет – попрошу закинуть конфет туда.

Кирилл несколько секунд так же серьёзно смотрел на него в упор, а затем рассмеялся:

– Да успокойся. Просто шучу. Можешь не отдавать.

Гриша улыбнулся и облегчённо вздохнул:

– Не пугай так, а то я, бля, подумал, что ввязался уже во что-то!

– Неужели грозно выгляжу? Ты побольше меня будешь – мог бы и побить.

– Да хуй знает, что у тебя в голове. Иногда такие ебанутые попадаются – удивляешься как вообще живым ходишь. Выкидывают что-нибудь – потом из ебатории не выйти.

Кирилл улыбнулся и посмотрел в сторону.

– Это да. Это… да…

– А ты откуда сам будешь? – спросил Гриша.

– Из Миргорода, – ответил Кирилл.

– Из Миргорода? Ого, – удивился Гриша. – И чё, как там? Реально заебись?

Кирилл улыбнулся, попутно затушил окурок об дерево и пошёл к урне.

– Много о чём преувеличивают. Хоть жизнь чуть получше, чем в остальной Федерации, но и своих проблем хватает, – проговорил он на ходу.

– Я в детстве ездил. Дед возил. Не помню точно как там, совсем малой был, но помню, что красиво: всё такое яркое, как в телике. И люди у вас там модные, в дорогих шмотках. Зарабатываете вы там, конечно, ебал я рот, бля. У нас так хуй получишь половину даже.

– Ты приезжай, сам посмотри. Там красиво: старые храмы на площадях, стены Замка, мавзолей с Волгиным, за городом руины Старого Мира, мозаики рабочие – и куча ещё всякого. Интересно посмотреть. Правда, я не люблю этот город: он большой, как муравейник. Постоянно туда-сюда нужно бегать – нет времени жить, так всё в беготне проходит. Похож на зелёные города чем-то, особенно в центре, где высотки строят, бизнес-центры. Короче, съездить стоит. В каждом городе есть что-то своё, а Миргород, как будто, с каждым годом это только теряет… Ты сам-то откуда?

– Из Славного.

– Славный… Это ниже от Миргорода, да? Вроде, чуть в глубине континента, не на побережье?

– Да. Мы с вами рядом живём. Дыра, конечно, – он засмеялся. – А в Миргороде бабки… Сколько хотел съездить, да то денег нет, то времени – друганы ездили, им по кайфу было… Поэтому в армию и пошёл, на контракте норм бабки поднять можно. Пару лет отслужу, накоплю, перееду и как заживу! А сейчас, бля, думаю, как бы после учебки не отправили меня в часть под Славным…

– Не хочешь? – спросил Кирилл.

Гриша отвернулся и махнул своей мощной рукой:

– А-ай. Заебало меня там всё, – только и ответил.

На несколько секунд повисла пауза, после которой Кирилл спросил:

– Погоди. Ты сказал «отправят»… В смысле «отправят»?

– Службу дальше проходить, – удивлённо ответил Гриша. – Ты как будто с дуба свалился.

– А здесь?

– Э-э… – удивился Гриша и потупился на собеседника. – Это учебка – только до присяги тусуемся. Кто-то здесь останется, но многих раскидают куда-нибудь.

– Я думал, что мы здесь весь год будем, – недоумённо ответил Кирилл.

Гриша засмеялся:

– Ну ты выдал! Реально думал? Прям без пизды? – Кирилл кивнул. – Бля, не! Нас после присяги раскидают – там и будем сидеть-пердеть до конца года.

– У тебя служил кто-то? – спросил Кирилл.

– А-а, да так, кореша были, да, – ответил Гриша.

– Понятно. Странно, почему об этом не рассказывают?.. Как ногу вытянуть правильно при ходьбе сто раз расскажут, а это – нет… Вроде, важно.

– Да хэ-зэ, вроде все знают.

– Я вот не знал.

– Это ты, – ответил Гриша.

– А остальные?

– Остальные знают. Я знал, друганы мои. Да похер, короче.

Кирилл посмотрел на часы: 14:50.

– Пойдём, скоро последнее занятие.

Гриша завыл:

– О-ой, бля-я… Заебали эти пары! Вот реально! Ещё на гражданке в училище заебался сидеть! Хуйню нам какую-то распрагяют: уставы, хуявы – нет бы дать отдохнуть. Тут побегаешь норматив – всё отваливается, а потом иди с улыбкой несколько часов слушай хуйню.

Кирилл улыбнулся:

– Ты же говорил, что мозги тут не ебут.

– Да это учебка! Я про армию. Тут это, своя хуйня. Крутиться надо, мутить всякое – такое. Мне кенты рассказывали про всё это, и что нахуй надо знать эту хуету.

– Пригодится или нет, а отдыхать никто не даст. Это же наша работа. Нам и платят за неё.

– Вроде, должны платить, а в карманах ни копейки! Ещё ничего не дали, а заебали уже. Как этот месяц продержаться – ебал его рот бля… Поскорее бы присяга и мозги чтобы не ебали…

Они двинулись в казарму, чтобы забрать тетради. После построения роту повели в учебную часть на скуку и скудное поучение.

Последний час прошёл медленнее остальных. После обеда хотелось просто лечь и поспать, а не слушать очередную нудную лекцию по одному из уставов, да ещё и от молодого лейтенанта, невероятно скучно читающего всё с листа. Для результата документ можно было перевести в человеческие понятия. «Нельзя бегать по казармам» – разве неясно? Но нет, нужно было читать «Запрещается пешее ускоренное передвижение внутри казарменных помещений в виде быстрого шага, бега» – кому вообще это будет интересно? Неудивительно, что к половине занятия большая часть группы тихо выла от тоски по своему неинтересно тянущемуся времени. Добавляло в скуку обязанность записывать – для формальных отчётов. Спать нельзя – наказанием за это могли стать несколько десятков отжиманий: «для разогрева и поднятия морального духа личного состава».

На двадцатой минуте Гриша прилагал все возможные силы, чтобы не закрыть глаза: старался и мучился для порядка. Держа физически веки, он старался протянуть до конца и, вообще, не быть наказанным. Только дал слабину на минуту, облокотившись на кулак, как глаза тут же закрылись и сознание, предательски, сразу ушло в сон и никак не давалось воле. Через минуту Гриша совсем без стыда повалился побеждённым и радостным телом на стол, чем обратил внимание офицера на себя.

Молодой невысокий офицер-усач хотел встать, тихо подойти и как-нибудь ловко проучить негодника, заодно подняв авторитет в глазах окружающих солдат, да и своих собственных никчёмных. Несколько секунд он думал, как именно проучит наглого солдата, и совсем ничего не придумал, да и идти против такого здоровяка не хотелось. Поэтому он, натужно повышая тонковатый неуверенный голос, проговорил:

– Новобранец! Эй! Разбудите его!

Соседка по парте толкнула Гришу в рухнувшее слабое плечо, и тот открыл глаза, опасливо озираясь и надеясь, что никто не заметил невольной шалости. В реальности его ожидал пристальный взор лейтенанта. Гриша испугался и виновато поник огромным существом.

– Извините! – сказал Гриша. – Я не спал! Всего на секунду глаза закрыл – отвечаю!

Группа замолчала, ожидая наказания. Кое-кто тихо хихикал и, прикрываясь, улыбался себе на чужую вину.

– Отвечать будете, когда спрошу, – сказал лейтенант, растягивая слова. – Двадцать отжиманий. Нет… Тридцать!

Послышалось несколько новых смешков.

– Может не надо? Я не сплю уже, честно! Ни в одном глазу! – Гриша потянул себя за веки вниз, показывая глазные яблоки. – Бодрый, как огурчик!

– Выполнять, – проговорил лейтенант властью и внутренним злорадством.

Подождав несколько секунд и надеясь на отмену наказания, ничего не получив, Гриша кое-как вышел из-за стола, отодвигая стол позади и припирая соседку к столу для своего существа и выполнения приказа. После того как здоровяк, наконец, вышел, он расставил ноги и прямо в проходе начал отжиматься, чувствуя пальцами старое дерево и всякую грязь. Отжимался бодро и быстро. Секунд через сорок он уже закончил, немного запыхавшись. Для него действие было не столько напрягающим, сколько стыдным и морально подавляющим.

Пока Гриша отжимался, лейтенант молча и с завистью наблюдал за ним, подкрепляя слабую никчёмность и компенсируя что-то. Сам он так бодро не мог бы отжиматься, да и вне армии иметь власть над подобными, давящими его в школьные годы – здесь он имел власть заставить, и это его успокаивало, дарило что-то тёмное и томное. Кирилл смотрел за этим и сочувствовал новому приятелю – он видел, для чего даётся наказание, совсем не для пользы Гриши. Это огорчало и даже немного бесило.

Когда Гриша вернулся за стол, лейтенант ему сказал, решив уколоть напоследок:

– Постарайтесь больше не засыпать – буду спрашивать и будете отжиматься, пока не ответите всё как положено. Хоть весь день.

– Понял! – простодушно ответил Гриша.

– Не «понял», а «есть», – поправил его лейтенант и прибавил: – Где это я остановился… А-а, здесь, да… – и продолжил читать.

Оставшаяся часть занятия прошла без происшествий – очень скучно и всем казалось, что зря. Только лейтенант чувствовал внутреннее довольство и наслаждался. Некоторые чувствовали то же неприятие, что и Кирилл, думали что с этим делать. Гриша ничего не чувствовал – выполнив наказание, он облегчился и думал о еде.

Следующий час должен был быть свободным. Только вкусив облегчение, на выходе из казарм Кирилла и Гришу встретил мужчина лет сорока. Пухленький мужчина расплылся и энергично улыбался, потирая пальцы на руке.

– О-о, – протянул он радостно. – Высокие, сильные, красивые! Как с картинки, ё-маё! Такие мне и нужны! Это вы, хлопцы, вовремя мне попались. Погодите только, сейчас ещё парочку найду. Стойте здесь!

Он поставил молодых людей чуть в сторону от прохода, а сам бодро пошёл в казарму.

– Чё ему надо? – спросил Гриша. – Чё-то я сейчас ничего не понял вообще.

– Не знаю, – ответил Кирилл. – Сказал тут ждать. Странный какой-то.

– А это кто-то важный, да? – начал Гриша вдруг испуганно. – Может… мы провинились? Бля, Киря, может он наказать хочет, а? Может, это… сбежим? Пойдём…

Кирилл улыбнулся такой реакции от товарища как глупому ребёнку и решил поддержать для душевного спокойствия:

– Успокойся. Я ничего не делал – значит, и ты тоже. А вот важный ли… по погонам неясно – я ещё не научился в этом разбираться.

– Я тоже не делал, вроде! Хотя, хуй знает… может и сделал! Не знаю… Нет, не делал… Но ты им докажи! Скажут «сделал» – и всё…

– Гриша, успокойся. Сейчас он вернётся – всё узнаем. Не бежать же нам из части.

– Это правда, – согласился Гриша.

Из казармы быстрым шагом вышел тот непонятный мужчина, ведя ещё двух несчастливых новобранцев за собой. Один из них совсем опустил голову, будто знал или просто чем-то чувствовал.

– Чего встали как истуканы, ё-маё? Да вы расслабьтесь! За мной! – кивнул мужчина за собой, энергично юркнув в дверь.

– Дядя, а вы кто? – спросил Гриша.

– Какой я тебе «дядя»? – обернулся мужчина. – Я – прапорщик Гритько. Запомни!

– Понял, – ответил Гриша и пошёл следом. – А чего вам надо?

Вся пятёрка с мужчиной во главе пошла прочь от казармы.

– Делом вас займу. Там дело, буквально, на пару минут. Зашли и вышли. Поразминаетесь. Вы же молодые! Тело надо укреплять, пока в штаны срать не стали – потом поздно будет! Ха-ха-ха! Вам же всё равно сейчас нечем заняться! Как раз и разобьёте время, – прапорщик говорил быстро, энергично и весело. – Да чего тухлые такие? Не на каторгу веду, ё-маё. Поможете мне – и свободны.

– А что нужно сделать? – спросил Кирилл.

– Да сейчас всё сами увидите, – улыбнулся прапорщик. – Хлопцы, говорю же, дело мелкое. Пять минут – и делайте, что хотите. Ё-маё – что за поколение! Вы как будто мельче с каждым призывом становитесь или что!

Прапорщик был на голову ниже самого низкого из выбранной четвёрки. Один из незнакомых Кириллу новобранцев тяжело вздохнул и смотрел вдаль, как будто думал и жил сердцем.

Они прошли весь плац и подошли к складам. Прапорщик полез в карман, доставая ключ.

– Сейчас-сейчас, родимые. Сейчас зайдём… Ключ только достану. Провалился, едрить его в корень!.. – последнее слово он сказал с натяжкой, пытаясь нащупать пальцами кусочек металла в провалившуюся внутреннюю часть костюма. – Что ж ты, сука… где ты… кто ты… Сейчас… Почти нащупал. Вот он, чувствую, ё-маё. Сейчас-сейчас, родимый. Ещё секунду…

Наконец, прапорщик схватил и достал ключ:

– Вот он, родимый, – сказал прапорщик, радостно и облегчённо глядя на ключ. Отворив замок, мужчина толкнул поржавевшую печальную дверь: – Заходите, хлопцы.

Изнутри сразу ударил запах тягучей сырости и мазута. Новобранцы зашли внутрь, но ещё ничего не было видно. Прапорщик зашёл внутрь и полностью открыл одну створку прохода, затем включил свет – это был большой склад. Место убивало человека функциональным безразличием к пространству: неясный порядок, грязь, странный столик перед проходом в глубину этого давящего места. Один из парней закашлял, а остальные только неприятно морщились запахом и всякому мусору.

– Так, а чё сделать-то надо? – наконец прокашлявшись, спросил незнакомый Кириллу сослуживец.

– Да тут мелочь совсем… Кой-чего перенести – и свободны. Чего? Испугались? Не бойтесь, хлопцы, ё-маё! Вы молодые, здоровые, да ещё и на такой здоровой прикормке – вам это ничего не стоит… Пойдём.

«Мелочь» оказалась огромной кучей матрасов – их нужно было перенести на другой склад. «Зачем» – прапорщик ответил, что так нужно для учёта. Едва взявши по одному, а прапорщик пытался принудить взять сразу по два, новобранцы недовольно пошли. На другом складе не сразу приняли матрасы – пришлось ждать уточнения: нужны ли они здесь вообще. Для этого матрасы сверяли по номерам и журналу учёта. Дело оказалось не быстрым, и никто не отпускал скучающих неудачливых новобранцев, иначе придётся новых искать – да и потерпят. Хваткий прапорщик, считая что всё уже решено, отправил за остальными матрасами. Когда груз перенесли, тяжело разгибаясь от напряжения, Кирилл несколько раз отходил покурить, а дело всё шло. Прапорщик, смотря на курящих под знаком «курить запрещено», что-то тихонько бубнил себе или просто думал, после этого возвращался на другой склад и ругался с местным ефрейтором – тот невнятно отвечал и дело тормозилось.

В итоге, всё это заняло чуть больше получаса. Отпустив на вольный дух, прапорщик быстро побежал куда-то по новым делам или просто домой. Свободного времени оставалось не так много. Кирилл и Гриша отошли на одну из лавочек, а остальные ушли в другое место.

– Бля, штаны засрал, бля-я! – протянул Гриша, осматриваясь. – Они же пыльные были – пиздец… Я, наверное, весь сейчас в грязи, да? Посмотри спину.

Кирилл повернул товарища.

– Да… – слабой оценкой, ответил Кирилл, уставший от нагрузки. Через несколько секунд пришла мысль: я ведь тоже грязный. Ему повезло – грязным было только плечо, правый рукав и половина головы. Гриша почти всю верхнюю часть испачкал, как и вообще весь.

– Да как?! – недоумённо выкрикнул Гриша. – Один я засрался, что ли? Бля-я, – снова протянул он. – Ну я и объебос, конечно… Мама так всегда и говорила: Гриша – ты аплытька.

– Факт… – устало сказал Кирилл, откидываясь на лавочке. Он смотрел на небо и ничего от усталости не видел – только чувствовал тяжёлое тело и живое сердце внутри.

На несколько секунд Гриша замолчал, а потом снова вскрикнул:

– Бля-я! Нам же через полчаса на построение! Киря, погнали! Чего сидишь? Надо мыться – иначе пизда! Пойдём-пойдём! Реще, ну! – Гриша тянул Кирилла и тот, наконец, встал.

Нужно было не просто почистить себя от грязи, начистить сапоги и причесаться. В целом, нужно было выглядеть опрятно перед высшим начальством части. Глаз командиров мог зацепиться за что угодно, особенно у высших чинов, и тогда мало не покажется – хорошо, если отдельному новобранцу. За нарушения могли наказать офицера – он запомнит хорошо и будет напоминать при любом удобном случае неудачному солдату.

На общее облегчение, Гриша и Кирилл успели вовремя. Когда они закончили чистить ботинки, командир роты скомандовал строиться на плацу. Передвигая вялым телом, они чувствовали что-то облегчённое.

Две роты стояли на плацу – около двухсот человек. Новобранцы, ещё не привыкшие к армейской жизни, то не могли построиться строем, то ровно встать, то у кого-то была плохо заправлена одежда – из-за чего он (или она) получал наказание и молча ждал окончания построения, чтобы его выполнить. Всех скромно объединяло полное отсутствие армейского опыта. Нужно, минимум, две недели, чтобы научиться строиться сразу – именно столько времени нужно для окончательного слома чувства индивидуальности.

Индивидуальность легко ломается физически – простое насилие здесь не всегда работает хорошо, вызывая ненужный страх и защитную реакцию отвержения. Гораздо лучше с этим справляются физические упражнения как наказания – и физическая форма тренируется, и человек привыкает подчиняться.

Когда все построились, полковник, высокий мужчина средних лет, быстро начал и ещё быстрее кончил речь – некому неинтересную и бессмысленную. Он в очередной раз сказал о долге военнослужащих, о том как важно поддерживать порядок, когда враг не дремлет – в общем, важно быть готовым в любую минуту. Это была стандартная короткая речь, давно готовая им на случай внешнеполитической агрессии других стран – сегодня, по его разумению, был такой день. После этого полковник расставил задачи командирам и озвучил имена заступающих в наряд по роте. Заступающие в наряд должны теперь пройти серьёзную проверку: от знания своих обязанностей до чистоты штык-ножа. Остальные возвращались в казармы. Новобранцев ещё не касались наряды, и можно было тихонько наблюдать и учиться службе.

После вечернего развода оставался важнейший для командиров час, за который нужно сделать подопечных солдат уставшими. Обычно фантазии хватало на простые физические упражнения: солдат отводили на спортивную площадку для сдачи условных нормативов. Важным было по двум причинам: для ужина и сна. Проголодавшиеся солдаты не заставляли страдать отчётность по калориям. Также уставшие измученные тела быстро засыпали после отбоя, не думая, а принимая служебные порядки. Последняя, и важнейшая задача – уничтожение свободного времени, прививание сознания к этому. С каждой неделей свободное время заменялось обязанностями до той поры, пока солдатская смекалка не начнёт его создавать из ниоткуда – если она вырабатывалась у солдата.

Сначала новобранцев почти никто не трогает, кроме дел по распорядку – поэтому начало службы называется «золотые дни». Постепенно их привлекают к мелким делам: помочь тут и там. Дела могут быть разными: от перетаскивания матрасов до обслуживания автопарка. Кирилл быстро смекнул, что свободное время в армии стремится к нулю, если не начинать хитрить. Как он однажды услышал от офицера: «Хороший солдат – занятой солдат». Сам он не хотел соглашаться, поэтому начинал следить за старослужащими – искал там подсказку к действиям. Ещё он услышал, что на выходных после «учебки» будет возможность уехать из части, если ты «местный». Как Кирилл понял, некоторые солдаты специально для этого снимают квартиру в городе рядом с частью, чтобы уходить из части на выходных – хотя бы на пару часов, провести определённое время с «любимой». Думая об этом, Кирилл понимал выгодность и радость служить в родном городе: не нужно тратиться ни на проезд, ни на проживание, и с родными видишься.

Солдаты отжимались, подтягивались, на металлических протёртых потом перекладинах качали грудной пресс или должны были. На деле, делали как могли – с лишним весом не могли почти ничего и печальной злобой провожали зависть. Старшие принуждали таких пытаться, из-за чего иногда получалось и тело начинало крепнуть. Им в этом помогала специфика армейской действительности, где кухня и разные запреты не дарили множество калорий, а постоянные нагрузки расходовали всё полученное – в итоге, вес медленно шёл вниз.

Заниматься физическими нагрузками нужно было и девушкам. Почти так же, как и парням, только с маленькими послаблениями. Нагрузки было столько, чтобы тело привыкало уставать и не теряло формы для выполнения армейской жизни. Эта жизнь включала вес снаряжения, походы на десятки километров, забеги с большой нагрузкой – это настоящие ситуации войны. Для этого нужна была хорошая физическая форма, молодость и тренированные органы.

В начале каждого вечера мужской отряд занимался на турниках, а женский бегал. Затем менялись. Здесь их не смешивали, чтобы люди могли концентрироваться на упражнениях и кровь не уходила куда не должна, оставаясь разделённой по телу. Всё же, никто не мог отделить противоположные взоры от тренированных тел или разных привлекательных мест. Иногда отдельных новобранцев и новобранок ругали, а кроткие беглые взгляды жгучей потребности продолжали своё истязание по недоступному и близкому.

После физических упражнений было десять минут, чтобы перевести дух, подмыться и быть готовым к ужину – любимой части дня у солдат: после такой нагрузки больше всего хочется восстановить потраченные калории. Вкус в такие моменты ощущается особенно остро из-за тянущего к жизни для ослабевшего тела голода. Обдумывая чувства, Кирилл понял, что между приёмами еды запасено столько времени и занятий, чтобы солдаты хорошо прочувствовали голод и при этом ещё не начали от него чрезмерно страдать – как будто выверенно наукой или благой удачей.

Кирилл тяжёлой походкой, с отдышкой, пошёл в казармы. Ему нужно было умыться и помыть руки. Тело тряслось, ладони жгло, болели ноющие мышцы плеч, пульсировало давление в страдающей голове с каждым вдохом – вместо умывальни ему хотелось прийти и лечь на кровать, проспать до следующего утра и вообще забыться где-нибудь подальше в углу или нигде. Можно было бы даже не до следующего утра – хотя бы отдышаться и стать человеком. Если бы и дали такую возможность, а пропустить приём пищи нельзя, умом Кирилл понимал, что от пропущенной еды ему самому будет только хуже: ресурсы понадобятся ему завтра, за что он будет корить себя и всячески сокрушаться.

Зайдя в казарму и, не обращая внимание на дневального, Кирилл сразу пошёл по коридору мимо кубриков к умывальне. Через минуту он уже опускал горящие сухие руки под прохладную живительную воду себе на облегчение и жизнь как будто возвращалась чувством – сначала больным, а потом и нормально. Рядом стоял десяток других парней – они так же тяжело дышали и обдавали себя прохладной водой, чтобы почувствовать что-то и жить. Кто-то очень заливно смеялся из другого ряда умывальников – Кирилл узнал в этом смехе своего соседа по комнате и приготовился стыдиться.

– Ну вы, ребята, и даёте. Что вы за сопли какие-то? Соберитесь! Бодренько позанимались, разогрелись, сейчас покушаем – замечательно! Жизнь, у-ух! – теперь у Кирилла не оставалось никаких сомнений. Он чуть пригнулся, чтобы, вдруг, этот «живчик» не узнал его и не привязался.

Держа руки под водой, Кириллу казалось, будто они находятся где-то ещё – в месте с температурой на порядок выше, из-за чего жжение рук доводило почти до состояния транса. Кирилл возвращал себя мыслью, что это всего лишь натёртые нервные окончания, плотно усеянные в руках, и всё же хотел спать и чего-то духовного.

Трясущимися руками Кирилл набрал воды в пригоршню, обдал лицо, растёр болью, затем ещё раз обдался – это помогло стать свежее, легче. Тяжесть в голове отступила. Он тяжело вздохнул и посмотрел в зеркало.

«А кто говорил, что будет легко? – мысленно спросил он своё отражение. – Всё по чесноку, как говорится. Это оправдается со временем. Сам же утром себе говорил, что нужно привыкнуть…»

После этого он ещё несколько раз умыл лицо, поправил форму и вышел.

Командир уже дал команду собираться на ужин. Кирилл подошёл к Грише:

– О-о, Киря. Куда пропал? Я тебя искал. Пацаны тебя тоже не видели.

– Зачем? – тихо спросил Кирилл.

– Побазарить. Да и так, просто – для компании. Так куда пропал-то?

– Умывался.

– А-а…

Командир пошёл вперёд, все выдвинулись на улицу к столовой. Снаружи догорало закатное зарево, алые линии всё больше проваливались за горизонт и манили собой чувства и душу. Кириллу на секунду, как в детстве, захотелось побежать за ускользающим днём, чтобы он никогда не кончался и унёс в неизвестное – сразу же подавил и отвернулся человеком.

– Что, упражнения тяжёлые? – спросил Гриша, улыбаясь, как бы подшучивая над приятелем. – Это всё из-за курева. Я эту хуйню бросил – и нормально: бегаю, отжимаюсь, подтягиваюсь – прям бычара стал. Вообще по кайфу.

Кирилл смотрел прямо от своего подавленного желания и отвечал усталостью:

– Да фигня. Привыкну.