WW II Война, начало

Однако, сказал Сталин, три агрессивных государства и начатая ими новая империалистическая война прокинули вверх дном всю эту систему послевоенного мирного режима.

Япония разорвала договор девяти держав, Германия и Италия – Версальский

договор, чтобы освободить себе руки все эти три государства вышли из Лиги

наций.

Характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она не стала ещё всеобщей, мировой войной.

Войну ведут государства агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Англии, Франции, США, а последние пятятся назад и отступают, давая агрессорам уступку за уступкой.

Таким образом, на наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счёт интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних.

Невероятно, но факт, – воскликнул Сталин.

Неагрессивные, демократические государства, взятые вместе, бесспорно сильнее фашистских государств и в экономическом, и в военном отношении.

Чем же объяснить в таком случае систематические уступки этих государств

агрессорам?, – задал Сталин вопрос.

Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией,

которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну, и война примет мировой характер.

Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран.

Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или нескольких странах.

Но это сейчас не единственная и даже не главная причина.

Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран и, прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию "нейтралитета".

В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в

войну с Китаем, а ещё лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, "в интересах мира", и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия.

И дешево и мило!, – пошутил Сталин, под общий смех зала.

Или, например, взять Германию.

Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать её самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о "слабости русской армии", о "разложении русской авиации", о "беспорядках" в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками дальше все пойдет хорошо.

Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение

агрессора.

Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская

пресса по поводу Советской Украины.

Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее, как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине.

Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований.

Конечно, вполне возможно, что в Германии имеются сумасшедшие, мечтающие присоединить слона, то есть Советскую Украину, к козявке, то есть к так называемой Карпатской Украине, – снова Сталин вызвал смех собравшихся депутатов съезда.

И если действительно имеются там такие сумасброды, – продолжил Сталин, – то можно не сомневаться, что в нашей стране найдется необходимое количество смирительных рубах для таких сумасшедших.

Но если отбросить прочь сумасшедших и обратиться к нормальным людям, то разве не ясно, что смешно и глупо говорить серьезно о присоединении Советской Украины к так называемой Карпатской Украине?, – спросил Сталин.

Ещё более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании "похода на Советскую Украину", сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства.

Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их "разочаровали", так как, вместо того чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе

колоний.

Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства,

говорить об измене, о предательстве и тому подобное.

Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты.

Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом.

Таково действительное лицо господствующей ныне политики невмешательства.

Такова политическая обстановка в капиталистических странах.

Война создала новую обстановку в отношениях между странами. Она внесла в эти отношения атмосферу тревоги и неуверенности. Подорвав основы послевоенного мирного режима и опрокинув элементарные понятия международного права, война поставила под вопрос ценность международных

договоров и обязательств. Пацифизм и проекты разоружения оказались похороненными в гроб. Их место заняла лихорадка вооружений. Стали вооружаться все, от малых до больших государств, в том числе и прежде всего государства, проводящие политику невмешательства. Никто уже не верит в елейные речи о том, что мюнхенские уступки агрессорам и мюнхенское соглашение положили будто бы начало новой эре "умиротворения".

Не верят в них также сами участники мюнхенского соглашения, Англия и Франция, которые не менее других стали усиливать свое вооружение.

Понятно, что СССР не мог пройти мимо этих грозных событий. Несомненно, что всякая даже небольшая война, начатая агрессорами где-либо вотдаленном уголке мира, представляет опасность для миролюбивых стран.

Тем более серьезную опасность представляет новая империалистическая война, успевшая уже втянуть в свою орбиту более пятисот миллионов населения Азии, Африки, Европы. Ввиду этого наша страна, неуклонно проводя политику сохранения мира, развернула вместе с тем серьезнейшую работу по усилению боевой готовности нашей Красной Армии, нашего Красного Военно-Морского Флота.

В этих трудных международных условиях проводил Советский Союз свою внешнюю политику, отстаивая дело сохранения мира.

Внешняя политика Советского Союза ясна и понятна:

1. Мы стоим за мир и укрепление деловых связей между всеми странами, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться

таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны.

2. Мы стоим за мирные, близкие и добрососедские отношения со всеми соседними странами, имеющими с СССР общую границу, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить, прямо или косвенно интересы целости и неприкосновенности границ Советского государства.

3. Мы стоим за поддержку народов, ставших жертвами агрессии и борющихся за независимость своей родины.

4. Мы не боимся угроз со стороны агрессоров и готовы ответить двойным

ударом на удар поджигателей войны, пытающихся нарушить неприкосновенность советских границ.

Такова внешняя политика Советского Союза.

Задачи партии в области внешней политики:

1. Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами в том числе и с Германией;

2. Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками.

3. Всемерно укреплять боевую мощь нашей Красной Армии и Военно-морского Красного Флота;

4. Крепить международные связи дружбы с трудящимися всех стран

между народами, заинтересованными в мире и дружбе.

Глава 5

Речь Сталина на съезде, которую я сегодня прочёл в «Правде» в нашем берлинском полпредстве, произвела на меня двоякое впечатление.

С одной стороны, Сталин дал всем понять, что не испытывает иллюзий и готов к любому сценарию развития событий. А с другой стороны, тоже как бы поощрил Гитлера к дальнейшим действиям, упомянув Германию как страну, с которой «будет проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей».

И в окружении Гитлера эта речь была встречена с оптимизмом.

Я же, находясь в Берлине, видел, как на то, что осталось от несчастной Чехословакии, надвигается гроза.

В феврале 1939 года мелодия «чешского вальса» закружила пол Европы в стремительном танце. Газеты пестрели сообщениями об участившихся пограничных инцидентах, очередных притеснениях германского меньшинства в Богемии и Моравии. Берлин отправлял одну за другой ноты протеста в Прагу, из Чехословакии были отозваны немецкий посол Фридрих Айзенлор и военный атташе оберст генерального штаба Рудольф Туссен.

Доктор Гаха, слабый ничтожный президент, преемник великого Мацарика и компетентного Бенеша, объявил военное положение в Словакии, сместил Тисо и распустил кабинет министров Словакии.

Но я знаю, что Тисо – ставленник Берлина. Странно, – а может быть, и нет, – что Германия и Италия так и не дали Чехословакии гарантий, которые они обещали в Мюнхене.

Люди из министерства иностранных дел Рейха признают, что Лондон и Париж требовали от Гитлера таких гарантий, но Гитлер, по их словам, считает Чехословакию всё ещё слишком «еврейской, большевистской и демократичной».

Я не припоминаю каких-либо оговорок на этот счет в Мюнхене.

Следуя Мюнхенскому соглашению, французское правительство, вероятно по настоянию Праги, вновь подняло вопрос о безопасности остатков Чехословакии.

Однако французы не смогли найти нужную тональность, чтобы отстоять свою линию в беседах с Гитлером.

Французам нужно было только без всяких амбиций заявить, что они не смирятся с дальнейшими актами применения силы.

Вместо этого французы использовали приём, который психологически никуда не годился и заключался в том, что они потребовали от Гитлера гарантий целостности чешской границы и обещания хорошо себя вести в будущем. Вместо того чтобы заставить Гитлера отказаться от любой идеи использования силы против Праги, поскольку это было слишком опасно, они захотели связать его моральными обязательствами.

Мне же казалось, что лучше всего было бы совсем отвлечь внимание Гитлера от Праги, предложив ему договор о дружбе или убедив его, что отсюда в дальнейшем не последует никакая военная угроза. Другими словами, попытаться «заморозить» данный вопрос.

Правда и то, что мне идея гарантий казалась в это время самой злободневной.

19 сентября прошлого 1938 года в Мюнхене Англия и Франция гарантировали Чехословакии неприкосновенность новых границ при условиях, которые ещё не были выполнены.

И Гитлер, и Муссолини размышляли в Мюнхене, как выразить приемлемые гарантии нерушимости границ.

Во время работы международной комиссии, собравшейся в начале октября прошлого 1938 года в Берлине, вскоре выяснилось, что германские участники переговоров больше руководствовались стратегическими, чем этнографическими, соображениями.

Многочисленные действия вермахта, предпринятые во время переговоров, свидетельствовали о том, что руководители рейха намерены были прежде всего провести границу, которая полностью лишила бы Чехословакию её естественной оборонительной линии и укреплений и сделала бы её с военной точки зрения совершенно беспомощной.

Разграничение, которое было вынуждено принять правительство Праги в октябре 1938 года, включало в территорию рейха 850 тыс. чехов.

Теперь же западные державы хотели свести всё к четырехсторонним гарантиям великих держав.

Однако Гитлер дал понять чешскому послу, что он не станет считаться даже с односторонней гарантией.

Ещё меньше он был склонен участвовать в коллективной четырехсторонней гарантии, в Мюнхене даже не шла об этом речь.

Тем не менее западные страны пытались тешить себя иллюзиями, требуя от Гитлера гарантий. Так вначале произошло во время визита Риббентропа в Париж 6 декабря прошлого 1938 года.

Затем к нему чехи попытались подобраться через посла Франции Кулондра перед самым Рождеством и, наконец, с помощью французско-британских нот по тому же поводу недавно в феврале этого1939 года.

Во время дипломатических переговоров я, как мог, осторожно пытался отговорить всех от продвижения этого вопроса. Любая дискуссия по этому поводу была бесполезной и могла только увеличить существующие трудности.

Вместе с тем я считал, что в качестве дополнительной меры безопасности гарантийный план окажется вовсе не бесполезным.

Но было нетрудно увидеть, что сами западные державы всерьез не были им озабочены. Ведь ничто не мешало им самим заявить об особых гарантиях границ независимо от Гитлера.

Но они вовсе не стремились прийти на помощь Праге.

Нет сомнения, что словацкий сепаратизм являлся прежде всего делом рук германских агентов или словаков, направляемых непосредственно Берлином. Было давным-давно известно, что некий Мах, шеф пропаганды правительства Братиславы, один из самых ярых экстремистов, находился полностью на службе у рейха.

Министр транспорта Дуркански, совершавший частые наезды в Германию, был тоже лишь игрушкой в руках гитлеровцев, и в частности, в руках нациста Кармасина, «фюрера» 120 тыс. словацких немцев.

Что же до магистра Тисо, человека малоэнергичного, но занятого пропагандой успехов гитлеровской идеологии в своей стране, он был не способен противостоять сепаратистским тенденциям, поощряемым Германией.

Именно в силу этой мягкотелости он и был смещен 10 марта центральным правительством Праги.

Эта суровая мера, принятая в отношении магистра Тисо, и его просьба, с которой он обратился к правительству рейха, послужили гитлеровским руководителям тем самым предлогом, которого они дожидались, чтобы вмешаться в распри между чехами и словаками.

Сразу же после получения послания смещенного председателя Совета Словакии официальные германские службы заявили, что в их глазах только правительство магистра Тисо имело законный характер и что, назначая другого председателя Совета Словакии, Прага нарушала конституцию.

Начиная с этого момента берлинская пресса стала кричать о терроре, которому чехи подвергали в Братиславе словацких автономистов и их немецких соотечественников.

В этот момент я ещё раз вспомнил речь Сталина. – Не послужила ли она некоторым образом спусковым механизмом?, – задавался я тогда и позже вопросом.

Фюрер неоднократно заявлял, что уже сыт по горло и впредь не намерен терпеть творящиеся в Чехословакии безобразия.

Я даже не сомневался в том, что вскоре предстоит так называемое «урегулирование проблемы остаточной Чехии».

Несмотря на мою настойчивость фюрер давал уклончивые ответы и не называл конкретные сроки проведения операции.

Тем не менее я узнал, что по настоянию Кейтеля, фюрер вызвал Браухича и отдал приказ о проведении «акции умиротворения» в связи с нестерпимым положением германских меньшинств.

Правовым обеспечением приказа являются его директивы и указания, подписанные в 1938 году.

Позже Кейтель в дружеской беседе, сказал мне, что тогда фюрер не счел нужным сообщить им, солдатам, о плетущихся политических интригах и дипломатической игре между Берлином и Прагой. И они покинули его кабинет, так и не узнав ничего нового – некоторые подробности ему затем сообщил военный атташе.

Гитлер же уже не раз демонстрировал свой дар предвидения, и никто в его окружении не сомневались, что у него есть в запасе хитрый дипломатический ход. Даже в тот момент никто из его окружения не думал о войне.

«Мартовские иды» с некоторых пор стали для меня своеобразной точкой отсчета: и в 1933 году, и в 1937 году Гитлер приступал к активным действиям в середине или во второй половине марта месяца! Не знаю, чего в этом больше – случайности или суеверия? Наверное, последнего, поскольку фюрер неоднократно заводил разговоры на «нумерологические» темы.

Начиная с 12 марта тон берлинской прессы сделался ещё более неистовым. Речь уже шла о волнениях не только в Словакии, но также в Богемии и Моравии.

В течение 24 часов акценты сместились.

Берлинские газеты отодвинули на второй план муки, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы – выходцы из рейха или представители этнического меньшинства.

Если верить газетам рейха, заговорившим не только тем же языком, но и теми же выражениями, что и в сентябре 1938 года, то над жизнью 500 тыс. чехословацких немцев нависла самая страшная опасность.

«Чехи, в которых проснулся дух гуситов и старая ненависть против германизма, снова начали охоту на людей. Создалось невыносимое Положение», – писали геббельсята на страницах газет рейха.

Однако, как сообщало БиБиСи, в действительности же, если исключить Братиславу, где беспорядки разжигались службой самозащиты немцев и гвардейцами местного нациста Глинки, получавшими оружие из Германии, порядок не был никоим образом нарушен ни в Словакии, ни в Богемии, ни в Моравии.

Например, английский консул в донесении своему посланнику в Праге констатировал, что в Брюнне, где, по сообщениям германской прессы, «рекой текла немецкая кровь», царило абсолютное спокойствие.

К тому же статьи, публиковавшиеся в берлинских газетах под зажигательными заголовками, были чрезвычайно бедны фактами, – подобно нескольким пылинкам, поднятым в воздух дуновением адских мехов.

Но «великие державы – гаранты» молчали…. Всё это стало мне очевидным в моей беседе с английским послом 12 и 13 марта. В феврале Хендерсон вернулся к исполнению своих обязанностей, похоже ещё питая надежды. Он готовился к визиту в Берлин некоторых членов британского кабинета министров, ими должны были стать Стенли и Хадсон.

Хендерсон подчеркнул в беседе со мною, что именно Германия имеет преобладающие интересы в Чехии.

Посол Италии в Берлине – Аттолико также не проявлял активности. Муссолини снова остался в стороне, поскольку Гитлер в то время не информировал его о своих планах в отношении Праги.

Если первый чешский кризис 1938 года разразился с большим шумом, второй начался тихо, с раскола самой Чехословакии.

Мне трудно сказать, насколько германская интервенция способствовала случившемуся. Я мог полагаться только на свою интуицию.

Примерно 10 или 11 марта мне стало известно, что Гитлер попытался спровоцировать словаков позвать его на помощь.

С этого времени уже не приходилось сомневаться в его намерениях.

Так 13 марта этого 1939 года по указке из Германии лидер словацких сепаратистов Тисо провозгласил «независимость» Словакии.

По Рейхсканцелярии расползлись слухи, что 12 марта Гитлер подписал предварительный приказ по сухопутной армии и люфтваффе о приведении войск в полную боеготовность и предполагаемом вступлении на территорию Чехии 15 марта 1939 года в 06.00, однако вплоть до дня «X» войскам запрещалось приближаться к государственной границе рейха ближе чем на 10 км.

В Рейхсканцелярии мне сообщили, что президент Чехословакии Гаха и министр иностранных дел Хвалковский сегодня приезжают в Берлин.

– Спасать осколки?, – спросил я у Геринга, который срочно вернулся в Берлин из Рима.

Тот, пожав плечами, ответил весело:

– Установлено, что они согласны на всё, вплоть до оккупации.

И добавил заговорщицки:

– Предполагаемое занятия Чехии немецкими войсками, намеченного на следующий день.

Адъютанты Гитлера тут же принялись гадать и распространять слухи: «Неизвестно, примет ли их Гитлер, который уже пустил в ход всю военную машину и останавливать её не намерен. Если чехи вздумают сопротивляться, Прага будет до основания разрушена авиацией. Гитлер твердо решил лично вступить в Прагу. Он мечтает выступить с речью из Граджина – пражский кремль или град».

Под впечатлением этих событий и слухов, юмористически настроенными гебелльсятами, что тоже тут крутились, был тут же составлен предполагаемый текст речи, которую Гитлер произнесет в… 1950 году в Лондоне. Начинается она, примерно так:

«Европейцы и европейки! Не случайно я обращаюсь к Вам из Лондона, я не

мог остаться безучастным к мольбам моих угнетенных ирландских братьев…» и так далее…

Гаха и Хвалковский также видели приближение катастрофы, и это была их отчаянная попытка в последнюю минуту спасти свою страну.

Они искали встречи с Гитлером, который согласился принять их в Берлине.

Гитлер, увидев меня в Канцелярии, пожелал, чтобы и я присутствовал при этом «величайшем для Рейха» событии… Я ответил, что буду, но только в качестве частного лица…

По мимике Гитлера я понял, что тот ничего не понял. Он довольно махнул рукой и отправился после обеда к себе в апартаменты отдыхать.

Ночь того рокового дня 15 марта 1939 года, я лично считаю началом конца Гитлера.

Около 21.00 я прибыл в рейхсканцелярию. Гитлер только что поужинал, и все собрались в музыкальной комнате на просмотр фильма «Безнадежный случай».

Гитлер жестом пригласил меня занять пустующее рядом с ним кресло и спокойно произнес: «Гаха появится не раньше 22.00».

Меня задела за живое противоестественность ситуации: через 8–10 часов заговорят пушки, и прольется первая кровь, а здесь… Я совершенно не воспринимал происходящее на экране – все мои мысли были с несчастными чехами, которые даже не подозревают, что ждет их на рассвете…

В 22.00 рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп доложил о прибытии чешской делегации.

На вокзале их встретили со всеми почестями, которые положено оказывать главам государств.

Чехи приехали почему-то с женами, и немцы поэтому прислали в отель «Адлон», где те поселились, несколько охапок орхидей.

Гаха хотел бы прийти в себя после трудного дня и просил назначить аудиенцию на 24.00.

Мне показалось, что я ослышался: как, решается судьба целого народа, а старый господин решил вздремнуть час-другой… Или же это тщательно выверенная дипломатическая тактика?

Гаха спокойно отдыхал и не знал, что с наступлением сумерек, ещё сегодня 14 марта, лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» пересек государственную границу у Моравской Остравы и занимает круговую оборону в районе сталеплавильного завода в Витковице, чтобы дать отпор полякам, вздумай они и на этот раз «полонизировать» часть чешской территории.

Гитлер с минуты на минуту ожидали донесений о занятии этого рубежа.

Я так же узнал, что ещё до того, как Гаха прошёл перед строем почетного караула на берлинском вокзале, посол Праги в Берлине сказал им, что немецкие войска уже пересекли границу в Остраве. Но тот не поверил…

Затем Гахе пришлось сидеть и несколько часов ждать в отеле «Адлон» телефонного звонка из Канцелярии.

Наконец, в час ночи Гитлер решил принять доктора Гаха, президента Чехословакии, и его премьер-министра Хвалковского «для установления немецкого протектората над Богемией и Моравией», как он уже ясно высказался, в своём новом кабинете.

Гаха появился ровно в полночь в сопровождении министра иностранных дел Франтишека Хвалковского и чехословацкого посланника в Берлине Войтеха Мастны.

Невысокий пожилой человек с тёмными глазами, поблескивавшими на лице, покрасневшем от возбуждения, это был преемник Бенеша – президент Гаха. Он приложил все усилия, чтобы не дать поводов для критики со стороны своего гигантского соседа Германии, с трех сторон окружавшего уменьшившуюся в размерах Чехословакию.

Я иногда, тоже в качестве частного лица, присутствовал на переговорах в Берлине, когда его министр иностранных дел Хвалковский старался угадать пожелания Риббентропа по выражению его лица, лишь бы не нанести ему ненароком какое-нибудь оскорбление.

В области торговли он выражал готовность заключить таможенный союз, гарантируя Германии в основном преференциальный режим, а в политических вопросах покорно выражал своё согласие всеми возможными способами.