Приключения Пиноккио

– Но это действительно правда, – спросил Пиноккио, – что детям в этой стране не нужно учиться?

– Никогда в жизни!

– Какая прекрасная, чудесная страна!

Глава 31

Не обращая внимания на предупреждения говорящего ослика, Пиноккио вместе с Фитильком прибывает в Страну Игр

Наконец карета приблизилась. Её колеса были обмотаны тряпками, и двигалась она без малейшего шума.

Тащили карету двенадцать пар ослов, все они были одинаковых размеров, но разной масти. Одни были серые, другие белые, а третьи крапчатые. А некоторые – в жёлтую и синюю полоску.

Но самое удивительное, что все двенадцать пар, то есть все двадцать четыре ослика, не были подкованы, как обычные вьючные животные. Вместо подков на копытах красовались башмаки из белой кожи.

А кучер?

Представьте себе человечка, которого перепрыгнуть легче, чем обойти, человечка мягкого, лоснящегося, как кусок масла, с лицом круглым, как апельсин, улыбающимся ртом и вкрадчивым ласковым голосом – точь-в-точь как у кошки, выпрашивающей у хозяйки сливок.

Он нравился всем мальчикам с первого взгляда, и они торопились занять место в его экипаже, не сомневаясь, что есть на свете райский уголок, и называется он Страна Игр.

Мальчишек в возрасте от восьми до двенадцати лет было в карете как сельдей в бочке. Об удобстве не приходилось и думать, все стояли вплотную, так, что даже дышать было трудно. Но никто не сетовал и не хныкал. Мальчишки думали только об одном: через несколько часов они попадут в страну, где нет ни учебников, ни школ, ни учителей, и в счастливом ожидании не замечали ни усталости, ни неудобств, ни голода, ни жажды, и даже спать никому не хотелось.

Карета остановилась, и кучер, гримасничая и ухмыляясь, обратился к Фитильку:

– Скажи, милый мальчуган, хочешь ли ты поехать в нашу чудесную страну?

– Конечно, хочу!

– Но должен сказать, дорогое моё дитя, что мест в карете уже не осталось. Сам видишь: она полна!

– Неважно! – откликнулся Фитилёк. – Раз внутри места нет, поеду сзади, на облучке.

И он лихо запрыгнул на облучок.

– Ну а ты, мой лапочка, – обратился кучер к Пиноккио сладким голосом. – Что ты собираешься делать? Поедешь с нами или останешься?

– Останусь, – ответил Пиноккио. – Я иду домой. Я собираюсь учиться и ходить в школу, как подобает всем хорошим детям.

– Ну, скатертью дорога!

– Пиноккио! – закричал Фитилёк. – Давай к нам! Поедем вместе, повеселимся!

– Нет-нет, ни за что!

– Давай с нами, будет так весело! – послышались другие голоса из кареты.

– Но что скажет Фея, если я уеду с вами? – спросил Пиноккио, понемногу сдаваясь под мощным нажимом.

– Да какая тебе разница, – сказал Фитилёк. – Только подумай: мы едем в страну, где можно играть с утра до вечера.

Пиноккио ничего не ответил, только тяжело вздохнул. А потом вздохнул снова. И наконец, после третьего вздоха, спросил:

– Осталось одно местечко? Я тоже поеду.

– Все места заняты, – ответил человечек. – Но я несказанно рад, что ты едешь с нами, и готов уступить тебе место на козлах.

– А как же вы?

– О, я пройдусь пешком.

– Нет, я не могу этого допустить. Я лучше поеду на одном из ваших осликов! – воскликнул Пиноккио.

С этими словами он направился к ослику, стоявшему справа в первой паре, и попробовал взобраться на него. Но ослик так лягнул Пиноккио, что тот полетел вверх тормашками.

Можете себе представить, как хохотали мальчишки – свидетели этой сцены.

Один только кучер не смеялся. Он приблизился к взбунтовавшемуся ослику, сделал вид, будто гладит его, а сам наклонился и откусил ему кончик уха!

Тем временем разобиженный Пиноккио поднялся на ноги и взлетел на спину несчастного животного. Прыжок получился настолько эффектным, что мальчики разом перестали смеяться, захлопали в ладоши и завопили: «Молодец, Пиноккио!»

Но ослик неожиданно взбрыкнул задними ногами и выкинул Пиноккио на самую середину дороги.

Снова грянул хохот, но маленький человечек не смеялся и в этот раз. Он с таким чувством обнял ослика, что откусил ему кусок второго уха. Затем он обратился к деревянному человечку:

– Залезай, не бойся. Этот осёл – редкий упрямец, но я кое-что шепнул ему на ухо, и теперь, надеюсь, он будет смирным и сговорчивым.

Пиноккио сел на осла, и карета двинулась в путь. Ослики мчались галопом, колеса громыхали по камням, и среди грохота и шума Пиноккио вдруг услышал тихий голос:

– Бедный дурачок! Решил поступить так, как взбрело тебе в голову, но ты ещё пожалеешь об этом!

Изумлённый Пиноккио завертел головой по сторонам, пытаясь понять, откуда донёсся голос, но никого не увидел. Ослики неслись вскачь, стучали по камням колёса кареты, мальчики внутри заснули, похрапывал Фитилёк, а кучер, сидевший на козлах, напевал себе под нос:

Все кругом спят ночью тёмной,Только я один не сплю…

Ещё одна миля осталась позади, и снова Пиноккио услышал всё тот же негромкий голос:

– Заруби себе на носу, глупец! Дети, которые не читают книг, бросают школу, не слушают учителей, проводят время в играх и забавах, рано или поздно кончают плохо! Я знаю, что говорю, по своему опыту. Настанет день, когда и ты станешь плакать, как плачу я, но будет поздно!

Услышав этот тихий шёпот, Пиноккио перепугался не на шутку. Он соскочил с ослика, обошёл его и взялся за уздечку.

Каково же было его изумление, когда он увидел, что ослик плачет словно ребёнок!

– Простите, господин кучер! – закричал Пиноккио. – Тут что-то невероятное! Ослик плачет!

– Пускай плачет. Получит сено – засмеётся.

– Вы научили его разговаривать?

– Нет, но он три года провёл с дрессированными собачками, вот и выучился у них нескольким словам. Ладно, поехали, – сказал кучер. – Нечего тратить время на плаксивого осла. Забирайся на него, и вперёд. Ночь холодная, а путь ещё долгий.

Пиноккио молча повиновался. Утром на рассвете они благополучно прибыли в Страну Игр.

Эта страна не была похожа ни на одну другую в мире. Населяли её одни только дети. Старшим было лет по четырнадцать, младшим от силы восемь. На улицах царило такое веселье, такой шум и гам, что голова шла кругом. Дети были повсюду. Кто играл в орешки, кто в кольца, кто гонял мяч. Одни катались на велосипедах, другие – на деревянных лошадках. Одна компания затеяла игру в прятки, другая – в салочки. Дети разыгрывали представления, распевали песни, бегали, кувыркались и ходили на руках. Кто носился с обручем, кто вырядился генералом в шлеме из листьев и командовал целым эскадроном игрушечных солдатиков. Кто-то хохотал, кто-то вопил во весь голос. Ребята хлопали в ладоши, свистели, кудахтали, как курица, снёсшая яйцо. Словом, тарарам стоял такой, что можно было оглохнуть. Тут и там возвышались балаганы, под крышами которых толпились с утра до ночи дети. На стенах домов красовались надписи, сделанные углем: «Да здравствуют игрушки!», «Бросай школу!», «Долой арифметику!», и прочие подобные призывы – все до единого с ошибками.

Едва Пиноккио, Фитилёк и их товарищи вошли в город, как их тотчас затянула гомонящая толпа, за считаные минуты они, казалось, перезнакомились со всеми. Все дети выглядели счастливыми и довольными.

Среди бесконечных игр и всевозможных развлечений часы, дни и недели проносились со скоростью молнии.

– До чего замечательная здесь жизнь! – воскликнул как-то Пиноккио, обращаясь к Фитильку.

– Убедился, что я был прав? – ответил Фитилёк. – А ты ещё ехать не хотел! Домой к своей Фее рвался, собирался тратить время на учёбу! Признай, что только благодаря мне ты теперь свободен и от занудных книжек, и от школы. Так поступил бы только настоящий друг.

– И правда, Фитилёк! Если я теперь счастлив, так только благодаря тебе. А знаешь, что о тебе говорил наш учитель? Он вечно твердил: «Не связывайся с этим лентяем Фитильком, он плохой товарищ, ещё втянет тебя в какую-нибудь беду».

– Бедный учитель! – покачал головой Фитилёк. – Я-то хорошо знаю, как он ко мне относился и как охотно говорил про меня всякие гадости. Но я человек великодушный, я его прощаю!

– Благородная душа! – сказал Пиноккио, обнимая своего друга и целуя его в лоб.

Эта восхитительная жизнь длилась целых пять месяцев, не омрачаемая мыслями ни о школе, ни об уроках, ни о Фее и бедном отце. Но настало утро, когда Пиноккио ждал по пробуждении весьма неприятный сюрприз, изрядно испортивший ему настроение.

Глава 32

У Пиноккио вырастают ослиные уши, а потом он превращается в настоящего осла и кричит по-ослиному

Что же это был за сюрприз?

Дело в том, что Пиноккио, проснувшись в то злополучное утро, почесал голову. И обнаружил при этом – как вы думаете, что?

Он обнаружил, к великому своему изумлению, что уши у него стали на несколько сантиметров длиннее!

А надо сказать, что уши у деревянного человечка были очень малы, так малы, что невооруженным глазом их и не заметишь. Можете себе представить изумление Пиноккио, когда оказалось, что за ночь его уши выросли и стали напоминать две метёлки.

Пиноккио тотчас же кинулся искать зеркало. Так ничего и не найдя, он наполнил водой таз для умывания, заглянул туда – и в воде отразилось то, что ему никак не хотелось бы увидеть. Его голову венчали два великолепных ослиных уха!

Вряд ли можно представить себе горе, стыд и отчаяние, охватившие бедного Пиноккио!

Он плакал, кричал, выл и колотился головой об стену. Но чем больше он голосил, тем длинней отрастали его уши. И не просто отрастали – на их кончиках уже пробивалась шерсть!

На вопли Пиноккио прискакала маленькая хорошенькая белочка, жившая в том же доме на первом этаже. Увидев, в каком горе пребывает деревянный человечек, она спросила:

– Что случилось, дорогой соседушка?

– Белочка, дорогая, я заболел, тяжело заболел, и мне очень страшно! Ты умеешь считать пульс?

– Думаю, да.

– Тогда посмотри – вдруг у меня лихорадка?

Маленькая белка нащупала правой лапкой пульс Пиноккио и сказала со вздохом:

– Друг мой, как мне ни жаль, у меня для тебя плохие новости!

– Что такое?

– У тебя очень сильная лихорадка!

– Что еще за лихорадка?

– Ослиная.

– Ничего не понимаю, – произнёс Пиноккио, хотя на самом деле он всё понял очень даже хорошо.

– Тогда объясню, – сказала белка. – Знай, что часа через два-три ты уже не будешь ни куклой, ни мальчиком.

– Кем же я тогда буду?

– Через несколько часов ты станешь маленьким осликом, таким же, как и те, что таскают на рынок возки с капустой и салатом.

– Ой, бедный я, несчастный! – завопил Пиноккио и, ухватившись за уши, принялся тянуть их так яростно, будто они принадлежали не ему, а кому-то другому.

– Дорогой мой мальчик! – пыталась успокоить его белка. – Разве это предотвратишь? Такова судьба. Законы мудрости гласят, что все дети, которые ленивы, которые невзлюбили книги, школу и учителей и проводят время в играх и забавах, – все они в конце концов становятся ослами.

– Так это правда? – всхлипнул Пиноккио.

– Боюсь, что да! И слёзы теперь не помогут. Следовало подумать об этом раньше!

– Но это же не по моей вине! Белочка, поверь мне, это Фитилёк во всём виноват!

– А кто такой Фитилёк?

– Мой школьный приятель. Я хотел пойти домой! Хотел быть послушным, учиться, быть хорошим мальчиком! Но Фитилёк мне сказал: «Зачем мучить себя учёбой? Зачем ходить в школу? Поедем лучше в Страну Игр, там учиться не нужно. Там всегда весело, развлекаться будем с утра до вечера».

– И почему же ты последовал совету так называемого друга, плохого товарища?

– Почему? Да потому, дорогая белочка, что я просто кукла, у которой ни мозгов, ни сердца. Будь у меня хотя бы сердце, я никогда бы не бросил добрую Фею, которая любила меня как мать и столько для меня сделала! И я больше не был бы куклой – к этому времени я мог бы стать мальчиком! Ну попадись мне теперь этот Фитилёк! Он узнает, что я о нём думаю!

И Пиноккио кинулся было к выходу, но уже в дверях вспомнил про ослиные уши. Ему было стыдно показываться людям на глаза в таком виде. Как по-вашему, что он сделал? Взял бумажный колпак, нахлобучил себе на голову и натянул до самого носа.

Затем он отправился на поиски Фитилька. Он обходил улицы, площади, театральные балаганы, но нигде не мог его найти. Пиноккио расспрашивал каждого встречного, но Фитилька никто не видел.

Наконец он добрался до дома своего приятеля и постучал в дверь.

– Кто там? – послышался голос Фитилька изнутри.

– Пиноккио!

– Подожди минуту, сейчас открою.

Только через полчаса дверь открылась. Предоставляю вам самим догадываться, что почувствовал Пиноккио, увидев своего друга в большом бумажном колпаке, натянутом на самые уши.

При виде этого колпака Пиноккио почти что успокоился. Он подумал: «Уж не подхватил ли мой друг ту же болезнь, что и я? Никак и он страдает ослиной лихорадкой!»

Пиноккио притворился, что ничего не заметил, улыбнулся и приветливо спросил:

– Как поживаешь, дружище Фитилёк?

– Отлично! Как мышь в головке сыра.

– Правда?

– С чего бы мне врать?

– А тогда зачем ты натянул на уши этот колпак?

– Это мне доктор посоветовал, потому что я ушиб коленку. А зачем ты, друг сердечный, натянул колпак себе на нос?

– Это мне доктор прописал, когда я поранил ногу.

– Ох, бедный Пиноккио!

– Ох, бедный Фитилёк!

Последовала продолжительная пауза, во время которой приятели пристально смотрели друг на друга.

Наконец Пиноккио сказал:

– Утоли моё любопытство, дорогой Фитилёк. У тебя когда-нибудь болели уши?

– Никогда! А у тебя?

– Раньше нет, а вот этим утром одно ухо вдруг разболелось.

– И у меня.

– У тебя тоже? И какое именно?

– Вообще-то оба. А у тебя?

– И у меня оба. Думаешь, мы подхватили одну и ту же болезнь?

– Боюсь, что да.

– Фитилёк, ты не мог бы оказать мне одну любезность?

– Да, охотно.

– Можно мне взглянуть на твои уши?

– Почему нет? Только сначала, дорогой мой Пиноккио, я бы хотел посмотреть на твои.

– Нет, ты первый.

– Не пойдёт, дружище. Сначала ты, потом я!

– Хорошо, – сказал Пиноккио. – Сделаем это так, как подобает друзьям.

– Это как?

– Снимем колпаки одновременно. Идёт?

– Идёт.

И Пиноккио начал громко считать:

– Раз! Два! Три!

На счёт «три» оба сорвали с себя колпаки и подбросили их в воздух.

В дальнейшее трудно было бы поверить, если бы это не произошло на самом деле. Убедившись, что их обоих постигло одно и то же несчастье, Пиноккио и Фитилёк, вместо того чтобы устыдиться или расстроиться, принялись потешаться друг над дружкой и хохотать.

Они смеялись и смеялись до слёз. Но в самый разгар веселья Фитилёк внезапно остановился. Он покачнулся, побледнел и произнес:

– Пиноккио, помоги!

– Что случилось?

– Я больше не могу стоять прямо!

– И я тоже! – воскликнул Пиноккио, шатаясь, и залился слезами.

Через минуту оба приятеля забегали по комнате на четвереньках. А их ноги тем временем превращались в копыта, лица вытягивались, как морды животных, а спины покрывались серой шкурой с чёрными крапинками.

А знаете, что для несчастных мальчиков оказалось хуже всего? Самым невыносимым, самым унизительным был тот миг, когда они почувствовали, что у них отрастают хвосты. Вне себя от стыда и горя, они принялись причитать, оплакивая свою участь.

Лучше бы они молчали! Вместо сетований и жалоб получался только ослиный рёв, и они орали в один голос:

– И-о! И-о!

И тут кто-то постучал в дверь, и снаружи скомандовали:

– Открывайте! Я – кучер, который привёз вас в эту страну. Открывайте сейчас же, не то худо будет!

Глава 33

Пиноккио, ставшего настоящим ослом, уводят для продажи; его покупает хозяин цирковой труппы и продаёт человеку, который хочет сделать из его шкуры барабан

Они не успели открыть дверь, как кучер распахнул её яростным пинком. Войдя в комнату, он обратился к Пиноккио и Фитильку:

– Отлично, парни! Хорошо ревёте, я вас по голосам узнал. Потому я и здесь.

Ослики умолкли и стояли, понурив головы, повесив уши и поджав хвосты.

Первым делом маленький кучер погладил их спины и потрепал уши. Потом вытащил гребень и причесал так, что шкура у осликов заблестела, будто зеркало. А затем набросил им на шею верёвку и повёл своих осликов на рынок, надеясь выгодно продать их.

В покупателях недостатка не оказалось. Фитилька купил крестьянин, у которого накануне сдох осёл. А Пиноккио попал в руки директора цирка: тот собирался обучить его разным трюкам и танцам, что умели делать и другие животные в его труппе.

Читатели, наверное, уже догадались, чем занимался наш кучер. Это злобное маленькое чудовище с лицом благостным и добродушным раскатывало по миру в своём экипаже, по пути лестью и всевозможными посулами завлекая тех детей, которые не любили и не хотели ничему учиться. Как только карета его оказывалась полна, он увозил ребят в Страну Игр: пусть себе там резвятся. А когда от непрерывных забав и бездумных развлечений эти бедные обманутые дети превращались в ослов, кучер, потирая руки от радости, продавал их на рынках и ярмарках. Так всего за несколько лет он заработал целые горы денег и сделался настоящим богачом.

Не знаю, как обстояло дело с Фитильком, но для Пиноккио с этого дня началась очень тяжёлая жизнь.

Хозяин завёл его в стойло и насыпал в ясли солому, но Пиноккио, едва попробовав её, тотчас выплюнул всё обратно.

Хозяин с ворчанием заменил солому сеном, но Пиноккио не понравилось и оно.

– Ах, вот оно как? – закричал рассерженный хозяин. – Тебе и сено не по вкусу? Ну, погоди, привереда, я тебя сейчас вылечу!

И он хлестнул по ногам Пиноккио хлыстом.

Пиноккио заплакал и заревел:

– И-о! Я не перевариваю соломы!

– Тогда ешь сено, – ответил хозяин, который прекрасно понимал ослиный язык.

– И-о! От сена у меня живот болит!

– Ты хочешь сказать, что ослят вроде тебя надо потчевать куриными грудками и прочими деликатесами? – разозлился хозяин и снова хлестнул его.

На этот раз у Пиноккио хватило ума прикусить язык и больше не жаловаться.

Дверца стойла захлопнулась, и Пиноккио остался один. Он не ел уже много часов, и от голода у него сводило желудок. Наконец, поняв, что ничего другого в яслях не появится, Пиноккио собрался с духом и пожевал немного сена. А разжевав, зажмурился и проглотил.

«Пожалуй, не так уж плохо это сено, – сказал он себе. – Впрочем, я ведь теперь осёл, а для ослов это любимая еда. Но насколько было бы лучше, если бы я не бросал школу! Жевал бы сейчас не сено, а отличный бутерброд с колбасой. Что ж, придётся набраться терпения!»

Проснувшись поутру, Пиноккио заглянул в ясли в поисках сена, но ничего не нашёл: за ночь он сжевал всё, что было.

Тогда он отправил в рот пучок соломы. И невольно отметил, что соломе несомненно далеко до макарон и риса.

– Надо терпеть! – повторил Пиноккио, пережёвывая сухие стебли. – Может, мой пример пойдёт на пользу непослушным детям, которые не желают учиться. А пока надо терпеть!

– Да уж, терпеть! – закричал хозяин, входя в стойло. – Ты что, осёл, решил, будто я стану кормить и поить тебя даром? Я тебя купил, чтобы ты работал и приносил мне деньги. Ну-ка, поднимайся! Пошли на арену, будешь учиться прыгать через обруч, танцевать вальс и польку и ходить на задних ногах.

Пришлось бедному Пиноккио осваивать все эти премудрости. Но на это ушло три месяца, за это время хлыст хозяина едва не содрал с него всю кожу.

Наконец хозяин объявил об окончании репетиций. Был назначен день премьеры нового представления. Афиши на каждом углу сообщали об удивительной программе и её участниках.

Как и следовало ожидать, вечером за час до начала представления цирк был уже полон.

Нельзя было найти ни одного свободного места ни в партере, ни на галерке, ни в ложах.

Скамейки возле самой арены занимали дети: им не терпелось увидеть, как танцует знаменитый Пиноккио.

После первого отделения перед публикой предстал директор цирка, облачённый в чёрную куртку, белые штаны и высокие кожаные сапоги. Низко поклонившись, он обратился к зрителям с забавной речью:

– Почтенная публика, дамы и господа! Покорно нижеподписавшийся, будучи проездом в прославленном этом городе, желает иметь честь, если не сказать удовольствие, представить утончённой и изысканной публике знаменитого ослика, удостоившегося чести выступать перед венценосными особами Европы. И, благодаря вас за внимание, прошу поддержать нас своим присутствием и простить своим снисхождением.

Речь была встречена смехом и аплодисментами. Но овации усилились и переросли в настоящую бурю, когда на арене появился маленький ослик Пиноккио. Для выступления его принарядили: на нём была новенькая кожаная уздечка с медными заклёпками, а за уши воткнули по белому цветку. Гриву расчесали, завили и оплели разноцветными ленточками. Красные и синие бархатные ленты были вплетены даже в хвост, а туловище обхватывала подпруга, отделанная серебром и золотом. Одним словом, не ослик, а загляденье!

Директор представил Пиноккио зрителям и прибавил:

– Достопочтенная публика! Я не стану утомлять вас долгим рассказом о том, с какими великими трудностями я поймал и приручил это дикое свободолюбивое животное, пасшееся на просторах одной из жарких стран. Посмотрите, как дико сверкают его глаза. Порой мягкого подхода оказывалось недостаточно, чтобы превратить его в послушное животное, поэтому мне приходилось прибегать и к помощи хлыста. Но за всю мою заботу это животное платило отнюдь не любовью, а упрямством и непокорностью. Однако, руководствуясь последними научными рекомендациями, я обнаружил в его черепе кость, от которой, по определению Факультета медицины Парижа, зависит рост волос и умение танцевать. Но я пошёл дальше и обучил его не только танцам: он также умеет прыгать через обручи и бумажные круги. Вы сможете сейчас оценить его искусство. Но прежде чем удалиться, позвольте мне, дамы и господа, пригласить вас на дневное представление, которое состоится завтрашним вечером. Если же, к несчастью, начнётся дождь, представление будет перенесено на завтрашнее утро, на одиннадцать часов. Надеюсь, я ясно выразился?

На этом директор низко поклонился и повернулся к Пиноккио:

– Смелей, Пиноккио! Прежде чем начать, поклонись благородной публике – дамам, господам и детям!

Пиноккио повиновался и согнул ноги, коснувшись коленями земли. Он оставался в таком положении до тех пор, пока хозяин не скомандовал, щёлкнув хлыстом:

– Шаг!

Тогда ослик поднялся и, грациозно ступая, зашагал вокруг арены.

– Рысь! – приказал директор.

И Пиноккио послушно перешёл на рысь.

– Галоп!

Пиноккио сорвался в галоп.

– Карьер!

И Пиноккио понёсся так быстро, как только мог. Внезапно, когда ослик мчался на полной скорости, директор поднял руку и выстрелил из пистолета.

Пиноккио рухнул на пол, как будто и в самом деле испустил дух.

Потом вдруг он поднялся на ноги под восторженные крики и гром аплодисментов, поднял голову – и увидел в одной из лож прекрасную даму, на шее которой висел медальон на золотой цепочке. На медальоне был портрет деревянной куклы.

«Это же мой портрет! Эта дама – моя Фея!» – догадался Пиноккио. Охваченный волнением, он хотел было крикнуть: «Моя Фея! Моя дорогая добрая Фея!»

Но вместо этих слов раздался лишь ослиный рёв, такой громкий и протяжный, что зрители, особенно дети, покатились со смеху.

Хозяин мигом разъяснил Пиноккио, что реветь перед публикой неприлично: огрел его по носу рукояткой хлыста.

Бедный ослик стал облизывать нос языком, чтобы унять боль.

Но представьте себе его отчаяние, когда, снова подняв голову, он увидел, что ложа пуста! Фея исчезла!