скачать книгу бесплатно
– Так закончи.
– Это невозможно. Я же объяснял тебе не один раз, что теперь нужно другой документ разработать, чтобы утвердили этот, а это около двух лет.
– Это для тебя невозможно, для других все возможно! Вон, твой Витька Бондарев – приехал без году неделя, а уже квартиру купил, а ты меня из года в год только словами кормишь про невозможно. Вот у него, наверное, никаких проблем с Мансуровичем нет, поэтому и все возможно.
– Ну что ты опять? Я же говорил, что он на прежней работе денег сумел скопить, а я сюда с долгами переходил. У него и у жены было по своему дому, один они продали, какую-то иномарку продали. Что же ты сравниваешь?
– Да потому что ты только отговорки ищешь и оправдания, а другие все для своей семьи делают.
Сергей Сергеевич сглотнул хотевшие сорваться с языка слова и пошел заниматься стиркой.
Жена что-то продолжала говорить, чем-то возмущалась на кухне, но за шумом льющейся воды и выполаскиваемого белья слов в ванной комнате было не разобрать. Сергей Сергеевич всеми силами пытался загасить поднимающуюся и никак не желающую отступать бурю негодования от несправедливых, как ему казалось, обвинений. Он не мог понять, что и зачем сейчас говорила его жена. Она же знала, что он не слышит ее. Разве не надо подойти к человеку, если хочешь, чтобы тебя услышали и поняли? Разве тот, кто говорит, не больше других заинтересован в том, чтобы его услышали и поняли? К чему тогда весь этот монолог на кухне, для кого? Кого она убеждает, что он такой плохой, никчемный и во всем виноватый? Саму себя? Он подумал, что ей, наверное, просто надо выплеснуть эмоции, как грязную воду после стирки белья. Он постепенно успокоился.
Когда он вернулся на кухню, жена молча пила чай, и он обрадовался, что все уже миновало. Он налил свежезаваренного чаю в свой стакан в красивом металлическом подстаканнике, подаренном дочерью на юбилей, и тоже сел за стол.
– Ну давай, – спокойным голосом начала жена, – расскажи мне, как ты видишь нашу дальнейшую жизнь, что ты собираешься делать.
– То, о чем мы с тобой говорили, то, на что ты согласилась, то и буду делать. Уволюсь. Поеду за границу консультантом на год. Там будет две вакансии, постараюсь пройти конкурс хотя бы на одну, а это контракт на три года. Возьму вас к себе. Там накопим деньжат, если не на квартиру целиком, то хотя бы на существенный взнос.
– То есть ты собираешься уехать, бросить нас здесь, чтобы мы в этой помойке жили, а сам будешь за границей шиковать?
– Шиковать я не буду. Я же принял их предложение только после твоего согласия. Мы же вместе почти месяц обсуждали все за и против и решали. Ты же согласилась.
– А кто здесь будет по судам таскаться? Все на мне? И дом, и сын, и еще суды?
– С адвокатом мы все обсудили и обо всем договорились. Сейчас надо только ждать определения даты рассмотрения нашего дела против городских властей. Как только дата определится, он даст мне знать, и я обязательно приеду.
– А потом, после суда?
– А что после суда? Ждать официального решения, получить его на руки.
– Но с ним же надо будет по всем инстанциям ездить, чтобы нас восстановили в списках нуждающихся в жилье.
– Ну, извини, это, наверное, мне сделать будет сложнее.
– То есть все на мне?
– Наверное, да, это на тебе. Зато можно будет квартиру купить не по рыночной, а по государственной стоимости.
– Я и говорю, что опять на меня все вешаешь. А что на работе будешь делать? Ты там уже сказал?
– Нет, на работе никто не знает. Только в кадрах, да и то я в сослагательном наклонении говорил, и только про увольнение. Куда, что, как не упоминал и никому говорить не собираюсь.
– Что и Витьке Бондареву не проболтался?
– Ему тем более.
– А что так? Ты же раньше с ним вась-вась, делился абсолютно всем, даже нашими проблемами, как с другом.
– Друг у меня один, зато настоящий – это Андрей. Но я и ему ничего пока не говорил. Для него это, конечно, будет проблема.
– А для него-то с какой стати?
– Ну пока все работы для их компании выполняли мы, а я за все отвечал. Без меня будет сложнее. Конечно, я чему-то своих научил, но им без меня будет сложно.
– Хочешь для всех хорошим быть? И отделу будет тяжело, и другу, а мы тебе кто? Твой Мансурыч, когда узнает, что ты уходишь, тебе вообще не заплатит, а тебе и не надо! Ну, давай, отказывайся от наших денег, раздавай их всяким дашам и клашам, как ты уже делал, когда он им премии срезал. Конечно, тебе же деньги не нужны! Все для других! Тебе насрать, что семья живет в невыносимых условиях. Что у меня уже ни сил, ни здоровья, ни нервов не осталось, что я на сына уже срываюсь. Ты же у нас «хороший»! Что же ты для любимой жены и детей не можешь быть хорошим, заботливым мужем и настоящим отцом? В кого твой сын вырастет? Какой пример он видит перед глазами? Про себя уже не говорю. Сколько раз повторяла, что здесь жить нельзя?! Я здесь задыхаюсь, мне дышать нечем, я жить здесь не могу. Не можешь квартиру нормальную купить, как у всех, тогда сними мне отдельную, чтобы я там жить могла, если тебя здесь все устраивает! У тебя одни отговорки: я работаю, я стараюсь. А нет ни квартиры, ни денег! Ну, купи квартиру, если ты работаешь! Почему все другие живут как люди – одна я как…? Только горбачусь здесь с утра до ночи на вас всех. Я что рабыня, служанка. Работаешь – так найми себе домработницу: пусть здесь порядок и чистоту наводит, по магазинам носится, обеды готовит! Ты утром ушел, сел в своем кабинете и только лясы точишь целый день с анями-манями. Как ни слышу, так будто мужиков у тебя на работе нет – одни бабы. И сам ты как баба! Только языком мелешь, а ничего не можешь! Ни-че-го! А я в этой… Ну, нельзя же это называть квартирой! Ты всю жизнь мою загубил! Если и есть, что хорошего вспомнить, так это только в школе, с мамой, папой и сестрой. А как за тебя вышла, так и жизни больше нет, и вспомнить нечего. Ну что ты молчишь?! Сказать нечего? То мать твоя мозг выносила, теперь ты доводишь. Ну уехали от нее, но здесь же жить нельзя! Или вся твоя любовь – это одна фальшь и сплошное вранье, одни пустые слова? Что ты можешь?! Трепло, а не мужик! Ну как с тобой сын сможет стать настоящим мужчиной?!
Резко открылась дверь в комнату, оттуда вышел сын, встал в коридоре и с исказившимся лицом закричал во всю силу своих легких:
– Хва-тит-а-рать! Оба!
О вернулся к себе и громко захлопнул за собой дверь.
В квартире на мгновение повисла тишина, сквозь которую просачивались казавшиеся теперь не раздражающими, а мирными звуки шумной улицы за окном.
Жена молча ушла в ванную комнату, а Сергею Сергеевичу вдруг в голову пришла чудная мысль: «Эх, знал бы Борис Мансурович, что мне приходится выслушивать дома. Это от своей семьи мне уйти некуда, а на работе всегда можно сделать выбор. Может быть, тогда понял бы, что оскорблениями и публичной поркой от меня вряд ли чего можно добиться. Ну, так незачем мне еще и его проблемы на себя взваливать – своих хватает».
Сергей Сергеевич раздвинул диван-кровать, постелил, лег и задремал. Когда пришла жена, он подвинулся к ней, обнял за плечи и попытался поцеловать.
– Отстань! Отодвинься. От тебя воняет! Фу!
Остатки сна моментально сняло как рукой. Он отодвинулся, насколько это было возможно, повернулся на спину и попытался сдержать подступающие слезы. Справившись с эмоциями, он тихонько встал, взял одежду, вышел на кухню и поплотнее задернул штору.
Он оделся, сел за стол и уставился пустыми глазами в стену. Внутри было абсолютно пусто. Не было ни обиды, ни боли, ни мыслей, ни желаний. Даже чисто женский вопрос «За что?» лишь на миг мелькнул в подсознании и растворился в пустоте. Снова захотелось плакать от собственного бессилия и от того, что его не понимают самые близкие и дорогие ему люди. Даже сын в этом сегодняшнем скандале считал их равно виноватыми, как будто это он, Сергей Сергеевич, кого-то в чем-то обвинял или упрекал, а не просто пытался объяснять, что все не обязательно так, как видится другим.
Вдруг в его голове промелькнула сумасшедшая мысль, и он начал лихорадочно искать бумагу и хоть что-то пишущее, чтобы ее не упустить. Закончив писать, он уже взял себя в руки, постелил на полу кожаное пальто, скрутил куртку себе под голову и, накрывшись банным халатом, заснул.
Утром автопилот, конечно, уже не работал и все требовало от него осознанных действий. Ему не хотелось ни кофе, ни чаю. Он оделся, потом все-таки не удержался и бесшумно подошел к спящей на кровати жене.
Он видел всю ту же молоденькую девушку, в которую когда-то влюбился и которую хотел сделать счастливой. Ему было до боли обидно, и он чувствовал себя виноватым в том, что не может ей объяснить, а она не может понять, что счастье не приходит с квартирой или деньгами, что человека нельзя сделать счастливым – счастливым человек может стать только сам. Он не стал ни касаться, ни целовать ее, как накануне, боясь потревожить сон или вызвать негативные эмоции. С печалью он долго смотрел на нее, потом очень тихо ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.
Рядом с кроватью остался листок бумаги, на котором он утром переписал то, что пришло к нему перед сном.
Есть песни, которые люди поют
Без устали и без намека на лень.
И песни им новые силы дают
Из месяца в месяц и изо дня в день.
– Ты самый никчемный мужик на земле!
Да ты и мужик, и отец никакой!
О детях не думаешь и обо мне.
Всегда и во всем занят только собой!
Твердишь о работе, но это обман.
Когда бы ты делом был занят хоть чуть,
То не был бы вечно пустым твой карман
И вверх продвигался твой жизненный путь!
На что ты способен? Ну, сам посмотри!
Ни кран починить, ни с детьми поиграть.
Живешь эгоистом, один, без семьи.
Что будет твой сын о тебе вспоминать?
Как изредка с папой в «Макдональдс» ходил?
Не лыжи, хоккей и футбол во дворе,
А лишь «Чупа-чупс», ди-ви-ди, «Хэппи мил» —
Хорошая память о детской поре!
Хоть что-нибудь сделал ты в жизни своей,
За что благодарность бы мог заслужить?
Зачем заводил ты семью и детей?
Хотелось «как все», «как положено» жить?
Живем в тесноте, в нищете, как скоты!
Я разве мечтала о жизни такой?!
Мечтала о счастье, а что сделал ты?
Да я просто дура, что стала женой!
Что было хорошего в жизни моей?
Что вспомнить – так только до встречи с тобой,
Из школьных да ранних студенческих дней,
Пока я не стала «замужней вдовой».
Хоть мужа нашел бы ты мне наконец,
Пока я не стала старухой седой.
Я б тут же ушла от тебя под венец,
Узнала бы счастье, любовь и покой.
А ты только нервы мне день ото дня
Изводишь бездельем и ленью своей.
Уж лучше одной, чем такая «семья».
Ушла бы, да жалко невинных детей.
Устала тебе каждый день повторять:
Квартира нужна, а не это «купе».
Но ты ничего не готов предпринять,
Что есть – и за то благодарен судьбе.
Нет сил и нет слов мне бороться с тобой.
Как будто со стенкою я говорю.
Как только твоею я стала женой?!
Как смел ты сказать мне когда-то: «Люблю»?!
– Слова этой песни, как музыка мне.
Я с ними сроднился, и я к ним привык.
Я слышу их всюду, порою во сне
Мне кто-то поет, что, мол, я не мужик.
День свадьбы тебе как поминки и боль.
Ты пой, если это тебе по душе,
О счастье, надеждах, загубленных мной,
О так и не сбывшейся светлой мечте.
Ты пой, но при этом, прошу, не сердись,
Что в искренность слов я не верю твоих.
Я знаю, нелегкая выпала жизнь,
Связав наши судьбы в одну для двоих.
Я знаю, что сил не хватает порой,
Что многое нужно и многого нет,
Что муж твой не гений, совсем не герой…
Но я помолчу, если можно, в ответ.
Ты пой, если песня тебе по душе.
А я потерплю – это мне не впервой.
Веками об этом поют для мужей.
Так пой же и ты мне, любимая, пой!
Конечно, приятнее было бы мне,
Когда бы иные слова ты нашла.
Но, видимо, рано и в жизни моей
Пора эта просто еще не пришла.
Но я и сейчас не ропщу ни о чем,
Завидна и радостна доля моя —
И в будни, и в праздники, ночью и днем
Любимая песню поет для меня!
Артур Каджар
Ангел
Бабушка распахнула шторы и проворчала:
– Сколько можно спать, день давно на дворе!
Утреннее летнее солнце ворвалось через щели в зеленых деревянных ставнях, широкими теплыми полосами освещая пляшущие пылинки в воздухе. Комната, в которой спали я, младшая сестренка и две двоюродные сестры, отделялась от гостиной белой застекленной панельной перегородкой.
Сестры были младше меня, я только-только вступал в подростковый возраст, очень сильно вымахал за последний год, обогнав сверстников и остро ощущая чрезмерную худобу и неуклюжесть.
Бабушка намазала бутерброды маслом и медом, мне – без меда, у меня болел коренной зуб слева.
– Доедайте и марш за водой, по десять раз каждый. Мыть вас буду.
Я сказал, что не хочу сегодня мыться, и разозлил бабушку.
– Это еще что такое? Думаешь, вымахал и можешь свои порядки устанавливать? – прикрикнула она. – Мыться не будете – вши заведутся, и что я вашим родителям скажу?
