скачать книгу бесплатно
За углом прямо посреди кабинета в кресле-качалке раскачивался человек с другой картины. Тот самый, что держал на коленях собственную голову. На сей раз голова зажала в зубах трубку и курила. Тварь сидела к Мэри вполоборота, и Шубина могла отчётливо видеть, как толстые щёки с бакенбардами надуваются, а затем выпускают струю сизого дыма.
Шубина вдруг подумала, что где-то поблизости может находиться и семья этого господина. Всё так же тихо Мэри отошла от угла и, ни живая ни мёртвая от страха, осторожно спустилась ещё на два пролёта.
Она оказалась в душном полумраке. Пахло хвоей и прелыми листьями. Мэри забилась в самый тёмный угол и, подтянув колени к подбородку, замерла. Постепенно глаза привыкли к темноте, и девушка смогла различить громоздкие ящики, которыми было заставлено помещение. Мысленно Шубина твердила себе, что это не гробы – только похожи, и то не слишком.
Внезапно сквозь крышку одного из них показалась голова, потом плечи, грудь, и скоро перед Мэри стоял худосочный мальчишка. У него были светлые волосы и нос горбинкой, почти как у папеньки. Призрак стоял и молча изучал девушку.
Мэри похолодела. Она хотела бежать, но ноги не слушались.
– Ты Шубина Маша? – бесцветным голосом спросил мальчишка.
Мэри никогда не называли Машей. Родители и знакомые с детства звали её на английский манер – Мэри, гувернантка – на французский – Мари, бабушка строго величала Марией. Но Машей – никто. Имя звучало дико и как-то по-крестьянски. Мэри и не думала ассоциировать себя с этим именем, поэтому она раздумывала несколько мгновений, прежде чем кивнуть.
Призрак тоже кивнул, будто в подтверждение каких-то своих мыслей.
– Не бойся, – сказал он, – я тебе помогу. Но только если ты поможешь мне.
* * *
Несколько минут Вадим в бессильной злобе пытался сорвать со стены портрет. Казалось, проще пробить стену кулаком, чем убрать отсюда проклятый холст. Наконец сдавшись, Вадим Никифорович набросил на плечи сюртук и вышел из комнаты. Он собирался попросить Шпака снять картину или, если тот уже спал, найти Остапа и уже вместе с ямщиком разделаться с богомерзкой мазнёй.
Шубин оказался в пустом тёмном коридоре. Вернувшись за свечой, он бросил разъярённый взгляд на картину – в ней что-то изменилось. Некоторое время Вадим рассматривал портрет, чтобы понять, что не так, но скоро бросил эту затею.
Ночной коридор полнился звуками. В соломе шуршало. Пёстрые обои с глухим треском отщёлкивались на сквозняках. Половицы скрипели под ногами. Дождь тихой дробью хлестал по крыше. Ветер бил в ставни.
Из комнаты в конце коридора доносился мерный скрип. Кровать не могла так скрипеть, там либо что-то с немалым трудом отвинчивали, либо перетирали. Больше всего походило на скрип верёвки на скотобойне, когда к потолку подвесили тушу.
Вадим постучал и решительно надавил на ручку. Дверь оказалась не заперта. В нос ударил гнилистый запах мокрой земли и экскрементов. Первое, что бросилось в глаза, – это старые истоптанные сапоги с дыркой на голенище. Вадим уже где-то их видел.
Через мгновение Шубин понял, что если видит сапоги прямо перед лицом, то их хозяин, очевидно, висит под потолком. Пройдя несколько шагов, Вадим Никифорович обнаружил, что Остап повесился. Это его верёвка издавала тот тихий протяжный скрип.
Ямщика было не узнать. Лицо опухло и налилось тёмным. Глаза вылезли из орбит, а посиневший язык вывалился изо рта. Вдобавок ко всему, Остап после смерти обделался.
Засмотревшись на извозчика, Вадим налетел на кушетку, которая перегораживала собой путь от дверей до окна, перед которым тихо покачивался ямщик. Споткнувшись, Вадим упал и обронил свечу. В полёте она погасла, комната погрузилась во мрак. Только слышно было тихое покачивание извозчика и прерывистое дыхание Шубина.
Кто-то вошёл. Тихонько прокрался на цыпочках и притаился.
– Кто здесь? – прохрипел Шубин, хотя и знал, что ответа не будет.
Некто оставался в комнате и совершенно не торопился себя раскрывать. Мало того, судя по звуку, зашли ещё два-три человека.
– Господин Шпак?
Молчок.
Вадим медленно, стараясь не шуметь, на четвереньках пробирался к выходу и надеялся, что верно запомнил направление.
За спиной послышались смешки, как будто кто-то изо всех сил сдерживал хохот, но выходило скверно. Потом раздался топот маленьких детских ножек, и волосы на голове Вадима Никифоровича зашевелились. В этот момент кто-то прыгнул ему на спину и вцепился зубами в плечо.
Шубин заорал и принялся колотить руками в попытках сбить с себя тварь, кем бы она ни была. Вторая тут же бросилась на грудь и вцепилась в горло. Теперь Вадим верещал совсем не мужественно – высоко и пронзительно, как девочка-подросток. Кое-как поднявшись на ноги, он вместе с обеими тварями на себе вылетел в коридор. Первую Шубин сбил, врезавшись спиной в стену. Создание глухо шмякнулось под ноги и запищало. Вадим наугад ударил ногой. Стопа угодила во что-то мягкое. Крики прекратились. Вторую бестию он принялся охаживать тумаками и кружиться при этом по всему коридору, то и дело наталкиваясь то на одну, то на другую стену. В итоге Вадим нашарил рукой открытую дверцу и прижал ею тварь к косяку. Пару раз качнул, раздался противный хруст, и маленькие челюсти на его шее разжались.
Стукнув тварь ещё несколько раз для верности, Вадим Никифорович попятился. Через несколько шагов он наткнулся на противоположную стену. Вадим прислонился к ней здоровым плечом и зажал рану на шее. В ладонь толчками била кровь, пробивалась сквозь пальцы и бежала за шиворот. Шубин хрипло и тяжело дышал. Его лихорадило.
Неподалёку раздались новые шаги. Вадим напрягся. Со стороны лестницы поднимался слабый круг света. Он наплывал медленно, плясал на стенах, точно издевался.
Вадим метнул взгляд на приоткрытую дверь комнаты. Он мог бы незамеченным нырнуть в полумрак, но что если одна из этих тварей всё ещё там? Вадим обшарил взглядом коридор в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия, но увидел только два маленьких трупа, валявшихся на полу. Они и впрямь были детьми, почти младенцами. Посиневшая кожа в некоторых местах уже подверглась тлению. Глядя на этих существ, любой мог бы проникнуться жалостью, если бы не кровавые разводы вокруг губ и багровые пятна по всему телу.
Свет приближался. Из-за ступеней сначала показалась темноволосая макушка, потом лицо, шея, плечи и всё остальное.
Вадим настороженно следил, как поднимается та самая служанка, что провожала Шубиных в комнату.
Не зная, чего ждать, Вадим Никифорович развернулся к ней здоровым плечом и чуть присел, готовый если не драться, то хотя бы побежать и сбить с ног. Его качало, но Шубин продолжал стоять с решительным и непокорным видом.
Увидев его, девушка ахнула и закрыла рот ладонью.
– Барин, что с вами?
Девица подобрала подол юбки свободной рукой и со всех ног рванула к Вадиму, отчего едва не затушила огарок в другой руке.
– Боже, что стряслось? – запричитала, забегала вокруг Шубина девка.
Вадим не знал, что ей ответить. Он даже не мог решить, стоит опасаться служанку или ждать от неё помощи. По крайней мере, никакой явной угрозы Вадим от неё не чувствовал.
Служанка обошла его кругом, цокая языком от ужаса. Мёртвых младенцев служанка в упор не замечала, даже когда топталась по одному из них.
– Идёмте, вас нужно срочно перевязать!
Она решительно схватила Вадима за руку и потащила вдоль коридора. Девушка по-прежнему охала и ахала по поводу того, в «каком ужасном состоянии барин» и «что же могло приключиться». Вадим никогда барином не был, но местные служанки, по всей видимости, использовали это слово как обращение, а не титул.
В любом случае Вадим был рад уйти подальше от комнаты, где повесился его ямщик и остались лежать кровожадные чудовища, похожие на человеческих детей.
– Где у вас находится ванная?
Девушка подняла на него испуганные и прекрасные глаза.
– Она на верхнем этаже, я провожу вас. Но прежде надо вас перевязать, или вы совсем кровью истечёте.
С этим спорить было глупо, и Вадим послушно поплёлся за служанкой. Тем более что он из-за потери крови уже чувствовал слабость и лёгкое головокружение.
Девчонка привела его к невысокой двери, наверное, комнате прислуги. Служанка бросила на постояльца тревожный взгляд и ключом отперла дверь, потом посторонилась, пропуская его вперёд. Вадим Никифорович переступил порог и остановился в крайнем изумлении.
Если на постоялом дворе по какой-то странной прихоти судьбы могла существовать камера пыток, то это была именно она.
Служанка хищно улыбнулась и втолкнула Шубина внутрь.
* * *
Мэри крепко стиснула ручку и пошире взмахнула топором. Потом ещё раз и ещё, пока не превратила небольшое поленце в груду щепок. После чего она проткнула лезвием топора подушечку большого пальца на руке и старательно нанесла на каждую щепку по капле своей крови.
Девушка находилась в тёмном полуподвальном помещении среди пузатых дубовых бочек и грубо сколоченных громоздких ящиков. В дальнем углу сгрудились туго набитые мешки. Вдоль стен тянулись трухлявые полки, на которых безо всякого порядка стояли стеклянные банки с заспиртованными в них человеческими органами. Предпочтение отдавалось глазам и пальцам. Пахло сыростью, плесенью, спиртом и формальдегидами. Сквозь узкое окно под потолком внутрь проникал тусклый свет полной луны.
Мэри бросила короткий взгляд в окно. Скоро рассвет, нужно поторапливаться. Среди вороха прелых и пустых мешков Шубина отыскала старую, наполовину истлевшую верёвку. Перевязала ей щепки и перебросила через плечо. Взяв топор у самого обуха, девушка крадучись вышла из помещения и очутилась в узком коридоре. Прежде чем двинуть дальше, Мэри на дверном косяке начертала символ огня – колесо с тремя спицами, закрученными по часовой стрелке, – и вогнала щепку меж плохо подогнанных брёвен.
Сырой замшелый коридор тянулся ровно девять шагов и упирался в высокую скрипучую лестницу. Пол здесь был земляным, безо всякой соломы. По земле, стенам и даже потолку бегали крысы. По углам рваными парусами едва заметно колыхалась паутина.
Мэри дошла до лестницы и ногой вбила щепку меж двух кривых досок. Рядом нарисовала огневик и только после этого пошла наверх. Она ступала уверенно, как будто наверняка знала, куда нужно идти. Каждые десять-пятнадцать шагов девушка вставляла куда-нибудь в стену или пол щепку с каплей своей крови и рисовала знак огня.
На третьем этаже, если считать от подвала с заспиртованными глазами, Мэри встретились две похожие на младенцев твари, совсем как те, что напали на Вадима. Поначалу они бежали на девушку с радостным визгом, предвкушая свежую кровь, но постепенно перешли на шаг и всё смотрели на Шубину, будто не могли понять, кто сейчас перед ними.
Мэри ощерилась и бросилась вперёд. Рубила до тех пор, пока не превратила существ в мелкие зловонные куски мяса. Кое-как собрав их в одну кучу, она вонзила кончик топора в деревянные половицы и заключила останки в круг.
Этажом выше Мэри пришлось прикончить ящерицу размером с человека. Она пыталась отгрызть Шубиной ногу, но девушка оказалась проворнее и раскроила твари череп.
Наверху раздался мужской крик, это заставило Мэри поторопиться. Что кричал не кто иной, как папенька, не было ни малейшего сомнения.
Мэри уже стояла перед своей комнатой, когда раздался другой крик. И кричала на этот раз уже Вера Аникеевна. Кричала она дольше, то замолкая, то разражаясь криком вновь – ещё сильнее.
Мэри рванула к ней, но вдруг замерла. Посмотрела в сторону, откуда пару минут назад кричал отец, потом обернулась на крики матери. Медленно, точно борясь с самой собой, девушка развернулась и пошла к папеньке. Она оступалась, каждое движение выглядело так, будто Мэри приходится преодолевать невидимый, но бурный поток, который пытался унести её совсем в другую сторону.
Со временем идти стало легче, и к моменту, когда Мэри добралась до невысокой выщербленной двери, девушка двигалась с прежней лёгкостью. И как раз в этот момент за дверью снова закричали. Мэри навалилась всем телом, но дверь не поддалась. Тогда в дело пошёл топор. Щепки полетели в разные стороны.
Изрешетив дверь сквозными зарубками, Мэри разбежалась и с размаху вынесла её плечом. Дверь распахнулась настежь и грохнула о стену. Сама же Шубина запуталась в юбках и ничком упала в солому. Топор юзом покатился вперёд.
– Мэри, нет! Беги! – закричал папенька. Потом раздался глухой удар, и папенька мог уже только мычать.
Он лежал связанный и распятый на столе. Рубаха была разорвана, а на груди пенились кровью пять глубоких порезов. Рядом с отцом стояли две абсолютно одинаковые служанки. Их губы матово блестели неестественно красным, а когда девушки улыбнулись, то зубы оказались того же цвета. Даже клыки. Большие, как у хищника. Одна из близняшек скромно вытерла рот красной тряпкой.
– Ты вовремя! – радостно воскликнула она. – Будешь?
Мэри встала. Одним движением она сорвала с себя ненавистные нижние юбки и бросила в сторону. Подобрала топор.
– Зачем так сразу? – испугалась служанка. – Кровь живого гораздо вкуснее!
Когда она поняла, что Мэри несётся с топором вовсе не на Вадима, а на неё, на лице девушки застыло глупое, почти детское удивление и обида. Лезвие врубилось ей в ключицу и прошло до середины груди, а служанка только поражённо на него уставилась и не проронила ни звука.
Вторая зашипела, как кошка, и, выпустив острые когти, бросилась на Мэри. Шубина отмахнулась обухом, но вторая служанка оказалась проворнее первой. Она отпрыгнула и закричала:
– Ты что творишь?!
Мэри ещё раз ударила топором первую, перерубив ей шею, чем вызвала дикий вопль её сестры. Она набросилась на дочь Вадима так быстро, будто умела летать. Мэри едва успела отмахнуться топором, но вышло это столь неловко, что Шубина сама едва не упала. Не успела она прийти в себя, как сумасшедшая девица снова налетела и вцепилась Мэри в волосы. Они закружились, словно в каком-то дьявольском танце. Служанка норовила вцепиться клыками в шею Мэри. Шубина пыталась отбиваться топором, но при таком тесном контакте как следует размахнуться не получалось, и девушке оставалось лишь неглубоко полосовать тварь лезвием.
– Мэри! – кричал на столе папенька. Он остервенело бился в путах, пытаясь выбраться, но верёвки от этого, напротив, затягивались ещё туже. – Мария, перестань! Беги отсюда, я сказал!
– Ты слышишь? – прошипела служанка Мэри прямо в лицо. – Он назвал тебя Марией!
И после этих слов тварь истерично расхохоталась.
Они всё ещё боролись и пятились, пока не ударились о стену. Горячий воск упал Мэри на плечо. Она зашипела и подняла взгляд: перед ней на стене висел подсвечник с тремя свечами. При виде его девушка злобно ощерилась. Боднув противницу в лицо, Мэри схватила одну свечу и вонзила служанке в глаз. Та закричала нечеловеческим голосом и схватилась за уязвлённое место. Блеснуло лезвие топора, и кровавая служанка упала на колени. Лезвие блеснуло дважды, и служанка распростёрлась на полу. После третьего раза её голова покатилась.
Мэри бросилась к Вадиму. Чтобы не тратить время, она перерубила верёвки, что держали отца, предоставив тому дальше освобождаться самостоятельно. Заметив глубокую рану на шее папеньки, Мэри оторвала лоскут от юбки и перевязала. Накладывать повязку на грудь времени уже не оставалось.
– Где Вера?
– Наверху. Если поторопимся, может, успеем, – сказала Мэри, рисуя на стене кровью служанки колесо с тремя спицами.
Вадим кивнул и спрыгнул со стола. Затёкшие конечности слушались плохо, но он старался не отставать. Шубин не узнавал дочь. Его нежная, слегка избалованная малышка всегда была прямо девочка-девочка, Вадим никогда бы не заподозрил её в способности забить топором двух упыриц. Перед ним была уже не та Мэри, которую Вадим Никифорович знал с молодых ногтей. И эта новая пугала его до дрожи.
Когда они ворвались на верхний этаж, вокруг Веры Аникеевны кружило четыре упырицы. Одна из них жадно пила кровь из развороченной шеи. Остальные отрывали белоснежными зубами целые куски мяса из рук и глотали целиком. Сама Вера пребывала в каком-то полузабытьи. Она медленно переводила взгляд из стороны в сторону и ни на что не реагировала. Возможно, лишилась рассудка. Из противоположного конца коридора за всем наблюдал безголовый человек в кресле-качалке. Голова на его коленях по-прежнему дымила.
– Вера, – выдохнул Вадим.
Ноги подкосились, и Шубин упал на колени. Из глаз потекли слёзы.
Мэри схватила его за здоровую руку и потянула к лестнице.
– Идём!
– Что? Мы ей не поможем?
– Ей уже ничего не поможет. Идём!
Вадим с ужасом смотрел на дочь так, будто видел её впервые. Мэри зарычала и влепила ему пощёчину.
– Вставай, размазня!
Глаза Вадима от удивления полезли на лоб, но он подчинился.
Дочь тащила его за собой, увлекая всё вниз и вниз. Ступени мелькали перед взором, от них рябило в глазах. Ступени визжали под ногами, как живые, как будто им больно. То и дело Мэри вбивала куда-нибудь маленькую деревянную щепку и зачем-то рисовала рядом загадочный символ, наверняка языческого происхождения. Будь Вадим проклят, если он знал, что это и зачем оно надо. Несколько раз впотьмах Вадим Никифорович оступался и падал. Шубин уже забыл, каково это, когда у тебя ничего не болит. Его руки дрожали, а ноги слушались и того хуже. Но Мэри не щадила отца и гнала вперёд в безудержном темпе.
Вскоре они оказались в столовой постоялого двора. Тут всё оставалось так же, как когда Шубины только появились здесь. Даже не верилось, что было это всего несколько часов назад. Казалось, будто прошли годы.
Свечи на стенах прогорали, и помещение медленно погружалось во мрак.
Выход перегораживал сам Шпак. Он стоял, сложив руки на груди, и строго хмурил брови.
– Ну и куда мы собрались? – спросил он.
Мэри тоже нахмурилась и взглянула на Шпака исподлобья.
– Мы уходим.
Вадим Никифорович молча переводил взгляд с дочери на Шпака и обратно. Он был в шаге от того, чтобы потерять рассудок вслед за женой.
– Мы не можем тебя отпустить. Тем более с ним. – Шпак засунул руки в карманы брюк и небрежно кивнул в сторону Вадима.
– Он мне нужен.
– Нам плевать.
