скачать книгу бесплатно
Нет, мама и папа больше никогда не повышали голоса. Никогда не ругались громко и никогда не устраивали сцен. Но Лиана, казалось, на всю жизнь запомнила ту ночь. Ночь, полную ужаса и страха, ночь, когда она поняла: здесь она не в безопасности.
Глава 12. Ноябрь 2002 года. Батуми
Нана лежала в пастели и смотрела в потолок. В доме было настолько тихо, что ей казалось, будто она слышала удары собственного сердца. Дочь Лиана давно спала в своей комнате, мужа Иосифа еще не было дома. Она перевела взгляд на настенные часы. Четверть четвертого. Нана обхватила себя руками, пытаясь успокоить. Все тело ее пронзал холодный липкий страх.
Где мог быть сейчас Иосиф? Она звонила ему в одиннадцать, затем снова в двенадцать, затем в час, а потом перестала. В такие дни муж не брал трубку. Это был очередной период депрессии, случавшейся с ним всегда после особенно бурного периода яркого эмоционального возбуждения. Последние несколько дней муж почти не выходил из своего кабинета. Он даже спал там на маленьком диване у письменного стола, укрывшись халатом или чем-то еще. Нана знала, что он работал и не хотел отрываться, что это очередной прилив вдохновения, что именно сейчас под ударами его пальцев по клавиатуре рождается новый роман. Но также Нана знала и другое: Иосифа накрывает волна черной депрессии, захватывает и тянет за собой в мрачную бездну безысходности и отчаяния. Она знала это по его хмурому молчанию и посеревшему взгляду, замеченному ею в те редкие минуты, когда Иосиф спускался в кухню поесть.
Сегодня он также спустился вниз около десяти часов вечера. Она скользнула из своей комнаты за ним, думая, что муж пойдет на кухню. Но он широким шагом пересек гостиную, быстро накинул куртку и вышел из дома. Она бросилась за ним, но успела увидеть только, как его высокая фигура скрылась за небольшим забором из камня.
– Иосиф! Иосиииф!
Напрасно она пыталась позвать его: муж не обернулся. Слышал ли он ее?
Тогда Нана вернулась в дом и стала ждать. Как ждала она его все 17 лет их совместной жизни.
Нана перевернулась на бок и тяжело вздохнула. Главное перестать нервничать. С Иосифом ничего плохого не случится. Не случалось же раньше? Вот и сейчас обойдется.
О том, что Иосиф страдает маниакально-депрессивным расстройством, Нана догадалась через несколько месяцев после знакомства с ним. В день, когда она впервые его увидела, Иосиф был очень приветлив, весел, общителен и интересен. Он предстал перед ней как человек редкого интеллекта и воспитания: харизматичный, обходительный интеллектуал с исключительным чувством юмора. Рассказами об истории и политике, необычными фактами и их интерпретацией он увлекал ее в свой удивительный мир, открывал новые горизонты и расширял кругозор. Вниманием и обходительностью он пленил ее юное сердце. Она вся трепетала под взглядом его глубоких карих глаз, тонула в его обаянии.
Но со временем пришлось познать и другую сторону ее возлюбленного. То был невнимательный и грубый человек, по большей части пребывавший в мрачном молчании. Очевидно, он понимал всю степень контраста, которую представлял собой, а потому в тяжелый период старался избегать Наны. Тогда они не виделись неделями. Но если вдруг им случалось встретиться посреди его депрессии, то Нана сполна ощущала ее влияние на Иосифа. Он часто злился без повода, раздражался по пустякам или замыкался в себе. Это были словно два разных человека: светлый и темный, радостный и мрачный, общительный и замкнутый, любимый и отталкивающий. С первым она была безоговорочно счастлива. Осознав это однажды, она приняла его всего. Приняла со всеми недостатками, с переменами настроения, с депрессиями и замкнутостью. А приняв, она полюбила всем сердцем.
Итак, Нана смирилась. Дальнейшее было лишь вопросом знаний. Она читала все, что могла найти о недуге Иосифа. Медицинские справочники, газетные статьи, мнения врачей. Нана искала способ облегчить жизнь как свою, так и мужа. И это оказалось очень непросто. Расслабиться Нана не могла практически никогда, потому как просто не знала, чего ожидать от мужа. Даже самый светлый и радостный день мог превратиться в начало депрессии.
А затем родилась Лиана. Тогда Нане пришлось балансировать между мужем и дочкой. Она научилась поддерживать хорошее расположение мужа и его настроение как можно дольше, но еще лучше она научилась скрывать от Лианы его недуг. Их семья казалась счастливой и прочной. Но с каждым годом держаться Нане становилось все сложнее. В ней нарастало напряжение и копился стресс. Иногда ей казалось, что вот-вот и силы покинут ее. Что она не сможет продолжать. Но до тех пор, пока любовь к мужу жива, сил все время оказывалось достаточно, чтобы прожить еще один день, и еще, и еще.
Тихо скрипнула входная дверь. Сердце Наны заколотилось как бешенное, страх сильнее сковал ее сердце. Она усилием воли заставила себя покинуть кровать и спуститься по лестнице.
Нана увидела, как Иосиф тихонько разулся, стараясь не сильно шуметь, прошел на кухню и тяжело опустился на стул. Руки его беспомощно свесились. Сгорбленный, он сидел и смотрел в пустоту прямо перед собой, как вдруг уронил голову на грудь, и до чуткого слуха Наны донеслись его горькие рыдания. Сердце ее заныло от жалости и страха. Не раздумывая, Нана бросилась к мужу, упала перед ним на колени, обхватила голову своими руками и принялась ласково гладить его черные жесткие волосы.
– Милый мой, дорогой, что случилось?
Рыдания теперь сотрясали все его тело. Его пальцы дрожали, красивые губы искривились в жалкой гримасе, временами он задыхался и давился собственными слезами. Она успокаивала и ласкала его, обнимала и целовала. Наконец, сердце Наны не выдержало.
– Скажи же хоть что-то! Я не могу сидеть и видеть тебя таким. Пощади же меня.
– Я – ничтожество, Нана, – тихо выдавил из себя Иосиф. – Я безответственный отец и бессовестный муж. Я недостоин вас с Лианой.
– Иосиф, не говори так. Все это глупая ложь, ты и сам знаешь. Мы любим и ценим тебя. Ты наша опора. Мы знаем, как много ты работаешь, чтобы мы ни в чем не нуждались и как тяжело приходится тебе.
– Ты не понимаешь… Ты не знаешь, что я наделал.
– Так расскажи же мне!
– Ты будешь презирать меня, ты уйдешь от меня. Лиана перестанет меня любить, – весь он снова задрожал.
Только теперь Нана увидела. Он был пьян. От Иосифа исходил запах сигарет, алкоголя и порока. Он весь был растрепан. Волосы спутаны, рубашка расстегнута и сильно измята. И вдруг она ахнула.
– Где твои часы, Иосиф?
Муж не придавал значения вещам, считал – что это просто материальный объект. Но часы были для него исключением. Классические Breget из белого золота. Он купил себе эти часы, когда один из его романов получил первый серьезный успех. Это был долгожданный подарок за труды. Это была память о первой победе и начале долгого пути писателя. С часами Иосиф не расставался никогда.
– Я буду любить тебя, чтобы ни произошло. Ты можешь мне все рассказать, – тихо прошептала Нана, глядя мужу прямо в глаза.
Нана видела, как больно было мужу, как он мучился в эту минуту. Видела, как сожаление и раскаяние раздирают его душу. Она слишком хорошо его знала. Как хотелось ей утешить Иосифа, пролить лечебный бальзам своей нежности на его раны и снять терзающие муки.
– Я был в казино. И я… я проиграл.
– Милый, ну вот видишь. Все хорошо. Мы все это решим. Это нестрашно, – она говорила тихо, вкрадчиво, ласково, а в это время леденящий холод уже разливался по ее телу и страх сжимал горло своими мерзкими липкими пальцами. – Как много ты проиграл?
– Сто семьдесят тысяч долларов. И часы.
Это было целое состояние.
Глава 13. Апрель 1979 года. Тбилиси
Сердце Иосифа стучало так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он уже давно сидел в своей комнате, заперев плотно дверь, и слушал, как скандалят родители. Скандалы теперь случались все чаще и чаще. Они начались сразу, как вышел папин документальный фильм. Фильм не имел того успеха, которого все от него ждали. Но больше всего разочаровалась мама. Сначала это были небольшие ссоры по пустякам. Мама расстраивалась и плакала, говорила папе, что он не оправдал ее надежд, что ему нужно больше работать над стилем, что она обеспокоена будущим их семьи и что если так пойдет и дальше, то им будет просто не на что жить. Затем папа стал отвечать на ее слезы криками и срывами. Ссоры постепенно перерастали в скандалы. Иосиф уже и не помнил, как это – жить без постоянных скандалов, ссор, упреков и плача.
Обычно Иосиф старался отвлечься, не слышать того, что происходило за стеной, и просто писал, полностью концентрируясь на своих рассказах. Собственные рассказы уносили его прочь от этой действительности, в которой мама расстраивалась, а отец злился на себя за то, что подводил семью, и на маму за то, что она не поддерживала его. Однако в этот раз Иосиф просто не мог взять карандаш: руки его дрожали, ладони потели, и он чувствовал, как учащается его пульс, дыхание становится прерывистым, как гулко сердце бьется где-то в груди. Иосиф весь поджался, как кролик, и дрожал мелкой дрожью. Ему было по-настоящему страшно. Он боялся, что родители снова начнут драться, что отец не рассчитает силы и причинит матери серьезный вред. Но больше всего он боялся, что мама уйдет. Он так сильно любил ее, так нуждался в ней, а она так редко одаряла его своей лаской и вниманием в ответ. Что же будет, если мама уйдет совсем? Заберет ли она его с собой? Позволит ли видеться с отцом? В том, что рано или поздно мама уйдет, Иосиф совсем не сомневался. Он даже иногда страстно желал этого: только бы скандалы стихли. Вот так он и жил – то боясь, что мама уйдет, то желая этого больше всего на свете.
– Сначала этот идиотский документальный фильм, который с треском провалился, теперь еще это!
– Он не провалился!
– Не провалился? Да его никто и смотреть-то не стал. Тебя поддержали только твои партийные друзья. А точнее собутыльники!
– Лали, аккуратно! Думай, что ты говоришь и о ком ты это говоришь! Их поддержки вполне достаточно.
– Более объективная публика не заинтересовалась твоим фильмом.
– Более объективная? О чем ты?
– Знаешь, Герман, есть в мире страны, где искусство ценится само по себе, а не в связи с политической идеологией.
– Да о чем ты?!
– Твой фильм был хоть как-то поддержан только потому, что он идеологически правильный! Не более того! В мире он никому неинтересен!
– Ты все еще про свои Канны! И что с того, Лали? Свет клином сошелся на этих Каннах?
– Нет, но ты обещал мне другую жизнь!
– Ты плохо живешь?
– А я не знаю, что будет завтра после выходки это жалкой актриски!
– Лали, замолчи!
– Будешь ее защищать?
Отец молчал.
– И это накануне твоей новой премьеры! Я так ждала этот фильм! Так ждала его триумфа! Ты обещал мне успех! Ты говорил мне, что этот новый фильм уж наверняка будет настоящим шедевром. Я мало терпела твоих шлюх?
– Лали!!!
– Что Лали, что? А ты думал, я слепая? Ты думал, все эти годы я ничего не замечала? Но это уже перебор, Герман! Ты спишь с актрисой, играющей главную роль в твоем фильме. И все бы ничего, но эта гадина лично распространяет листовки и призывает выйти на демонстрацию!
Иосиф знал о том, что происходило сейчас в Грузии, в основном из разговоров взрослых и имел представление, о каких листовках идет речь. Он слышал о том, что в университетах многие курсы преподают на русском языке, и это вызывает определенное недовольство. Слышал он также и о том, что официальным языком республики, возможно, станет русский. Такие разговоры ходили. Отец говорил, что большинство его друзей, представлявших грузинскую политическую элиту, настроены враждебно к этой мере и собираются бороться против нее, начав с демонстрации протеста. Иногда Иосиф слышал и другие слова кроме «демонстрации». Многие теперь опасались, что Москва крайне негативно отреагирует на происходящее, и боялись последствий.
– Тебя больше всего волнует не то, что я с ней сплю, а то, что она организует протестные демонстрации? – отец зло рассмеялся. – Скажи же, Лали? В тебе нет ни капли ревности! Ни капли задетого чувства! Только страх, верно?
– А ты не подумал о нашем будущем? Ты не подумал о том, во что может вылиться эта демонстрация, чем она может закончиться, как Москва отреагирует на это на все? И как это скажется на тебе, судьбе твоих фильмов и твоей семье?
– Лали, мои друзья в партии…
– Твои друзья в партии сами не знают, на что идут! Никто не знает, чем все это может обернуться! Неужели ты веришь в то, что Москва пойдет на уступки?
– С каких это пор тебя стали интересовать партийные дела и судьба грузинского языка? С каких пор ты стала разбираться в политике?
– С тех самых пор, как любовница моего мужа начала принимать в них активное участие.
– Это твои московские друзья, к которым ты стала так часто летать, научили тебя?
– Я переживаю за свою жизнь!
– Довольно, Лали.
– Довольно? Довольно?! И это все, что ты можешь мне сказать?
– Что ты хочешь услышать от меня, Лали?
– Я выходила замуж за успешного талантливого режиссера.
– Что же поменялось с тех пор?
– Талант. Куда он делся, Герман?
На кухне раздался страшный грохот и звуки бьющегося стекла. На мгновение крики стихли. Этого сердце Иосифа выдержать не смогло. А вдруг отец убил мать? Или это она выхватила нож и…
– Мамочка, перестаньте, – с диким криком бросился он на кухню.
– Не вмешивайся, – рявкнул отец. – Возвращайся в комнату.
– Папа, – начал было Иосиф, но, встретив взгляд отца, не решился продолжить.
Перед тем как уйти из кухни, его внимательные глаза успели вырвать из картины общего хаоса перевернутый посудный шкаф, разбросанные по полу осколки тарелок, чашек, блюдец и маму, отвернувшуюся к окну и не смотрящую на него.
– Ступай, Иосиф, – уже чуть спокойнее ответил отец.
Иосиф послушно отправился в комнату. Однако на этот раз он плотнее прижался к стене, чтобы слышать все, что будет сказано отцом и матерью дальше. Отец говорил намного тише и спокойнее.
– Лали, послушай меня. Я говорил, что люблю тебя. Ты одна имеешь для меня значение. Для меня важна ты, Иосиф, семья. Да, я виноват перед тобой. Перед вами обоими. Позволь мне все исправить. И… и эта женщина не причинит вреда ни мне, ни моему фильму, ни моей семье. Я обещаю тебе, что этот фильм перевернет весь кинематограф и будет не просто упомянут на Каннском фестивале, а удостоится награды.
Мама ничего не отвечала.
«Скажи же хоть что-то, мамочка. Прости папу, он так любит тебя».
– Лали?
– Герман, я устала, – наконец тихо произнесла Лали. – Я просто хочу, чтобы все было как раньше.
– Прошу тебя, давай все забудем. Осталось совсем немного до окончания работ над фильмом. Бери Иосифа, летите в Батуми, а я прилечу следом, и мы вместе будем ждать выхода моего фильма в нашем доме. Умоляю, Лали.
Мама опять молчала.
– Ну скажи же что-нибудь, Лали.
– А как же школа?
– Я тебя умоляю, Иосиф лучший ученик. Он наперед знает программу этого класса. Пару недель в Батуми ему не повредит. Кроме того, он очень любит Батуми.
– Я отправлю Иосифа с бабушкой в Батуми, – начала мама и замолчала.
– А ты?
– А я хочу некоторое время побыть одна. Я полечу в Москву.
Сердце Иосифа снова заколотилось с удвоенной скоростью. Он понятия не имел, что это означало. Он только понимал, что так не должно быть, что это не обычная история, что раньше так не было и что последствия могли быть самыми непредсказуемыми.
– В Москву? Опять, Лали? Что значат эти твои постоянные поездки в Москву? – растерянно произнес отец.
– Я же сказала, я хочу побыть одна, Герман.
Через пару дней Иосиф с бабушкой прилетели в Батуми. Накануне вечером мама простилась с ними и обещала скоро приехать. Иосиф не знал, полетит она в Москву или все же останется с отцом в Тбилиси, но не решался спросить. Эта неопределенность и неизвестность тревожила его. Ему было так неспокойно, что даже соленый воздух прибрежного Батуми, запахи и звуки любимого летнего дома не могли отвлечь его от этих переживаний. Как мог он отвлекаться на море, солнце, сад и вкусные бабушкины завтраки, когда мама так несчастна и так далеко? А вдруг он вообще больше никогда не увидит маму?
Вечером Иосиф открыл листок, написанный им четыре года назад и бережно хранимый все это время. На этом листке навсегда сохранился тот завтрак, где мама и папа были счастливы, любили друг друга и не ссорились.
Он аккуратно развернул сложенную вчетверо бумагу и стал перечитывать строчки, старательно выведенные его рукой. Воспоминания и образы лезли в голову, толпились и нагромождались одно на другое. Вот Иосиф смеется, вот мама ласково его целует, вот папа с любовью смотрит на маму… То были самые счастливые, светлые дни, до краев наполненные любовью, радостью, весельем и легкостью. Как же невыносимо больно осознавать, что так больше не будет. Не будет никогда! И Иосиф так бессилен. Ничтожно абсолютно бессилен. К горлу подступил ком, в глазах защипало. Он все читал и просил Бога, если тот только есть, чтобы все было как раньше. Он умолял Бога вернуть покой в дом, а взамен обещал очень-очень хорошо себя вести.
Иосиф так сильно старался хоть что-то изменить! Но Бог не слышал его. Богу было мало его стараний. Он не давал этим страшным скандалам прекратиться, не давал высохнуть слезам мамы и не давал успеха отцу. Чего же ему нужно было еще? Иосиф упал на колени посреди своей комнаты в летнем доме: «Господи, молю тебя, возьми у меня что хочешь – я отдам тебе все. Только пусть мама и папа снова полюбят друг друга». Теперь лицо Иосифа заливали слезы, струящиеся из глаз, тело его сотрясали судорожные рыдания, в подушечках пальцев сильно кололо и губы сводила судорога. «Молю тебя, сделай же что-нибудь!».
Так раз за разом Иосиф доводил себя до исступления. Ему казалось, что если он сильно попросит и если только Бог существует, то все возможно. Кто знает, может быть даже возможно снова вернуться в тот завтрак.
Глава 14. Декабрь 2002 года. Батуми
Вокруг была настоящая зимняя сказка. Город преобразился так, что его едва можно было узнать. Как будто кто-то нарочно выкрасил его сине-белым цветом. Ветер гнал темные сапфировые волны к заснеженному берегу. Они спешили, волновались, наскакивали друг на друга и разбивались белой пеной по мокрому песку. Пышные сугробы надежно укрыли набережную и тротуары. Под тяжестью снежных шапок пальмы гнули свои лапы-листья к земле. Многоэтажные высотки и низенькие ресторанчики, машины и автобусы – все было запорошено серебристыми искрами. Вдали возвышались могучие горные хребты, раскрашенные белым. В воздухе пахло мандаринами и выпечкой. Не было здесь пестрых ляписных украшений, новогодней суеты и спешки. Но со всех сторон, в каждом уголке витал дух наступающего праздника. Волшебное настроение целиком окутало город.
Новый год по традиции мы отмечали в Батуми. Каждый год мы все собирались под крышей большого гостеприимного дома дедушки Карду и бабушки Тинатин. В доме этом неизменно царила атмосфера душевного тепла и умиротворения. Сюда все приезжали без исключения: папа с мамой и мы с Катей, тетя Аня с мужем Михаилом и Арчи. Каждый незаметно старался положить свои подарки под елку, и с каждым днем подарков становилось все больше. Эти несколько праздничных дней мы проводили за разговорами, прогулками, застольями, приемом и посещением гостей.
