Чуждость

Шон тут же захотел воспроизвести эксперимент, но во-первых, воссоздать то первоначальное нажатие кнопок лапами обезьянки не представлялось возможным, а во-вторых эффект проявился далеко не сразу, и нельзя было исключать вероятности, что это в какой-то мере было обусловлено воздействием сильных болеутоляющих препаратов, которые она принимала, чтобы иметь возможность хотя бы несколько часов в день работать.

Поэтому Мила взяла с него обещание даже не пытаться это сделать, поскольку риск для подопытных был смертельным. Более трех воздействий одновременно не выносило ни одно подопытное животное. Шон клятвенно обещал ей это, а сейчас, видимо, решил все же нарушить клятву.

От навалившегося чувства омерзения Миле захотелось немедленно пойти к Шону, устроить скандал и уйти из института. Пусть делает что хочет, хоть всех животных разом угробит, идиот амбициозный. Ей явно с ним не по пути.

Она решительно встала и направилась в приемную.

Узнав у Ника, что директор на месте, резко приказала: «К нам никого не пускать» и распахнула дверь его кабинета.

– О, дорогая! – Шон тут же с улыбкой поднялся из-за стола. – Как я рад, что ты зашла. Может, сходим поедим? Я что-то уже проголодался.

Мила плотно закрыла за собой дверь и, шагнув к столу, с нескрываемой злобой выдохнула:

– Шон, я многое могу понять и простить, но я ненавижу, когда играют за моей спиной, считая меня слепой идиоткой! Ясно тебе?

– О чем это ты? – лицо Шона напряглось, и он медленно опустился обратно в кресло.

– А то ты не знаешь… Или ты скрываешь от меня так много, что не можешь понять, что именно я выяснила из твоих махинаций у меня за спиной?

– Мила, ну давай без огульных обвинений, пожалуйста. Я знаю твое умение из единичного факта выстраивать целую теорию, но поверь мне, твои обобщения и домыслы сильно преувеличены. Я не играю у тебя за спиной и если где-то был не до конца откровенен с тобой, то лишь из-за желания лишний раз не волновать тебя по пустякам и не стоящим твоего внимания мелочам с которыми я в состоянии разобраться самостоятельно.

– Начать абсолютно провальный эксперимент у меня за спиной, угробив всех подопытных это по-твоему мелочь, не стоящая моего внимания?!

– Тихо, тихо, дорогая, – глубоко вздохнув, Шон с явным облегчением примирительно вытянул вперед руки, на губах его появилась извиняющаяся улыбка. – Я признаю, что поступил глупо и опрометчиво. Виноват. Виноват очень сильно. Но пойми меня, во мне тоже есть дух экспериментатора. Ты исчезла, мне надо было как-то отвлечься, и мелькнула шальная мысль: а не попробовать ли? Но опыт не клеился. Крис никак не мог подобрать минимальную дозу, не влияющую на падеж… Одним словом эксперимент провалился, и когда ты вернулась, я побоялся, да побоялся травмировать тебя рассказом о нем. Я понимаю, что глупо, и что ложь ты ненавидишь, но ты была так слаба, и так вымотана… Я боялся, что мой рассказ негативно скажется на твоем здоровье. Вот посмотри, какая ты сейчас бледная и взвинченная до предела. Я хотел этого избежать любой ценой, поэтому и ограждал тебя от этой информации.

– Тоже мне экспериментатор, который печется о моей нервной системе, – непроизвольно поморщившись, чуть сбавила напор Мила. – Свалил все на Криса и радовался. Очень по-мужски, нечего сказать.

– А не без повода свалил. Это он не мог подобрать дозу. Тупица твой Крис и аналитическую работу вести не может.

– Да потому что ты поставил перед ним невыполнимую задачу! Невозможно это повторить. Невозможно! И ты поклялся мне не делать этого!

– Мила, взгляни правде в глаза, – в голосе Шона послышался металл. – Тебе явно подсознательно хочется сохранить за собой свою уникальность, что ты при обсуждении этого вопроса превращаешься из ученого в сентиментальную кисейную барышню: «Мне жалко животных, поэтому эксперименты проводить не будем!». Иначе твою упертость в этом вопросе я объяснить не могу. Я не спорил с тобой тогда, понимая, что твои головные боли не дают тебе возможности отстраненно взглянуть на проблему. Мне было до ужаса жаль тебя, и я готов был согласиться на что угодно и в чем угодно поклясться, лишь бы ты лишний раз не нервничала и не спровоцировала новый приступ, столь выматывающей тебя мигрени. Но сейчас, Мила, когда все это уже в прошлом, ты должна понять: у нас есть свидетельство, что так трансформировать мозг реально. Есть! Это свидетельство – ты! И ни один ученый не откажется от попыток любым способом узнать метод подобной трансформации. Ясно тебе?

– Что?! Ты обвиняешь меня не в научном подходе?! – от негодования у неё даже дыхание перехватило. Она вплотную приблизилась к столу Шона и, нагнувшись и опершись руками о стол, устремила на него пристальный взгляд.

– Считаешь, что безосновательно? Ты готова отказаться от своей исключительности на благо науки? Так докажи мне это, докажи, и я извинюсь! Причем учти, я не настаиваю, чтобы ты раскрывала свои способности, мне будет достаточно, что ты поможешь разработать методику воздействий. Большего я не прошу.

– Так ты не отказался от этой провальной затеи и все еще лелеешь мысль, что сможешь получить способ преобразования способностей мозга? Ты что, рассказал о чем-то нашим кураторам, и на тебя давят они? – от этого предположения Милу одномоментно бросило в жар, и голос её предательски дрогнул.

– Ничего я им не рассказывал, успокойся, – заметив её волнение, усмехнулся Шон. – Я не дурак вываливать перед ними пока ничем не подтвержденные наработки.

– Тогда зачем? У института сейчас и так исследовательских тем хватает. Зачем тебе это абсолютно неперспективное направление? Ты увязнешь в нем, хуже чем в болоте. Вгрохаешь средства и ресурсы, а результатом будет пшик! Уж поверь моему немалому опыту и интуиции. Не получишь ты в этом направлении устойчивых однородных результатах, к тому же на животных. Человеческий мозг отличается от их мозга кардинально!

– Именно потому что тем хватает, я как раз и могу перераспределить ресурсы так, чтобы их хватило даже на безусловно провальный проект. Понимаешь, нам с тобой мало того, что посчастливилось ухватиться за кончик ниточки запутанного клубка открытия для человека новых возможностей, так мы еще и результат в наличии имеем, и знаем, что он однозначно достижим. И после этого, какие мы с тобой ученые, если не сумеем распутать этот клубок? Да никакие! Мы будем просто трусливыми обывателями, если не возьмемся при таком благоприятном раскладе за решение этой проблемы!

– Можешь вешать на меня любые ярлыки, пусть я обыватель, пусть тупа и труслива, но от подобного разматывания клубка ценой жизней сотен подопытных уволь, я в этом участвовать не желаю. Все эти высоконаучные эксперименты, – Мила не без ироничной усмешки, брезгливо скривилась и, выпрямившись, сделала шаг назад к двери, – без меня.

– Ты как всегда, моя дорогая, права, – голос Шона обрел необычайную проникновенность, и в тоже время напор, – цену в сотни жизней подопытных и я не готов платить. Особенно в свете того, что, как показали опыты Криса, они все еще и малоинформативны будут, поскольку, как ты резонно заметила, человеческий мозг кардинально отличается от мозга животного. Именно поэтому я решил перевести эксперимент несколько в другую плоскость, и надеюсь, что узнав о нем поподробнее, ты все же пересмотришь свое решение и активно включишься в процесс исследований.

– Что ты задумал? – моментально насторожилась Мила, вновь приближаясь к его столу.

– Я не только задумал новый эксперимент, дорогая, но и начал уже воплощать его в жизнь. Все дело, насколько я понимаю, в том, что подобные эксперименты лучше всего проводить на добровольцах, и один такой у меня уже есть.

– Ты в своем уме?! – в глазах Милы полыхнул гнев.

– Какая разница в чьем, дорогая? – губы Шона сложились в самодовольную ухмылку. – Главное, чтобы ты поняла, что тебе выгоднее поддержать меня и помочь, нежели чем вступать в конфронтацию, обрекая тем самым добровольца на уменьшение и без того невысоких шансов на выживание.

– Кто он?

– А ты не догадываешься?

От навалившегося нехорошего предчувствия у Милы все похолодело внутри:

– Шон, не надо, не пугай меня так, – срывающимся голосом выдохнула она, – не надо таких намеков, этого не может быть… ты не мог… не мог так поступить… это просто не по-человечески…

– Что не по-человечески? Дать ученому возможность абсолютно добровольно рискнуть своей жизнью на благо науке? Так ты, например, это делала всегда и ни у кого разрешения не спрашивала. То что все всегда заканчивалось благополучно не более чем счастливое стечение обстоятельств, на которое я и в данном случае рассчитываю, кстати.

– Шон, – Мила в замешательстве прижала пальцы рук к вискам, не желая смириться с полученной информацией, – неужели ты не понимаешь: чужая человеческая жизнь, это не разменная монета, с ней нельзя так обращаться? Откажись! Я умоляю тебя. Я постараюсь добиться максимальной эффективности во всех текущих разработках, и новые буду пытаться развивать, только от этой идеи откажись. Я не могу согласиться подвергать такому риску жизнь любого человека, а уж Криса тем более. Ведь это ты его подбил рискнуть жизнью, я права?

– Мила, не надо такой патетики! – Шон вновь поднялся с кресла и в раздражении прошелся по кабинету. – Ты мне еще тут начни руки заламывать и на колени падать… Это между прочим не мое решение, а его собственное, которое я просто поддержал, потому что считаю правильным и перспективным. Почему ты считаешь себя вправе вершить чужие судьбы и отказывать человеку в праве сделать открытие? Что с тобой случилось? Тебе настолько дорог Крис или все же собственная исключительность душу греет?

– Какая моя исключительность? – сердито повела она плечами. – Я ей что часто пользуюсь? Да она мне вообще не нужна! Это просто побочный эффект для меня и не более! Что ты прицепился к этой моей исключительности? Она тут абсолютно ни при чем!

– А что причем? Что? – Шон остановился напротив неё и замер, вглядываясь в глаза напряженным взглядом.

– То что в любой ситуации человеком оставаться надо, вот что! А ты, похоже, про это забыл. Совсем власть и административные полномочия разум застили?

– Мила, это не мне они разум застили, а видимо тебе их отсутствие совсем мозги отключило! – в ответ со злобой выдохнул он ей прямо в лицо. – Я не узнаю тебя! С каких это пор ты перестала стремиться к новым научным открытиям? Что на тебя так повлияло? Новое тело этой тупой алкоголички или то, что тебя периодически её тупой муж трахал?

– Ты что себе позволяешь?! – в негодовании хрипло выдохнула Мила, борясь с подступившим к горлу комком.

– Правду! Правду я себе позволяю. Привыкла, что я лишь лестные дифирамбы всегда пел? Так вот, после таких твоих закидонов я это делать отказываюсь! Надоело! Не хочешь работать – не работай! Хоть сейчас уматывай на все четыре стороны! Только не удивляйся, если тебя попросят объяснить некоторые нестыковки в твоих документах.

– Ты никак угрожать мне вздумал? Так это ты зря, Шон. Я ведь объясню, все объясню и еще неизвестно, кто от моих объяснений выиграет.

– Хочешь стать пациенткой психиатрической лечебницы?

– Уж лучше быть пациенткой психиатрической лечебницы, чем плясать под твою дудку, лишая жизней ни в чем неповинных людей! Для меня это более привлекательно. Ясно тебе?! – её глаза метали молнии.

– Мила, ладно, успокойся! – Шон примирительно поднял ладонь правой руки. – Я погорячился и прошу извинения. Извини! Я психанул, и наговорил лишнего. Но в любом случае эксперимент мне уже не остановить, и теперь от тебя будет зависеть, сумеешь ли ты мне помочь сохранить жизнь Крису, или захочешь быть непричастной и увеличить его шансы на неблагополучный исход эксперимента.

Несмотря на клокотавшее в груди негодование, Мила не могла не понимать, что её отказ сотрудничать с Шоном будет равносилен приговору для Криса. Причем, раз Шон пошел ва-банк, сбросив все карты и начав в открытую угрожать и оскорблять, то нельзя исключать, что может, чтобы ей еще больше насолить, и мучить того начать. Поэтому, взяв себя в руки, продолжила разговор:

– То есть в любом случае без меня или со мной эксперимент ты намерен провести?

– Да.

– Я не верю, что Крис добровольно согласился. Он не самоубийца.

– Могу показать нотариально заверенную копию его согласия на любые экспериментальные действия с ним, а потом с его телом.

– А почему копию?

– Не хочу, чтобы что-то случилось с оригиналом, поэтому он хранится у нотариуса.

Мила глубоко вздохнула, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. Наличие такой бумаги давало Шону полную власть над Крисом. Он мог сделать с ним что угодно: хоть на куски мелко порезать или в кислоте растворить, никто теперь не озаботится этим.

– Ладно… – нервно сжав перед собой руки, она устремила на Шона напряженный взгляд, – если я, предположим, соглашусь вести эксперимент, ты обещаешь, что все воздействия будут вводиться лишь с моего одобрения? И ни одного, ты слышишь: ни одного не будет без моего согласия!

Поняв, что внутренне она уже сдалась и близка к тому, чтобы дать согласие, Шон не без самодовольства усмехнулся:

– Пообещаю, но только если ты пообещаешь взамен, что не будешь заниматься профанацией и имитацией бурной деятельности, а действительно будешь стремиться достичь результата.

– Я хоть когда-то этим грешила? – тут же сердито осведомилась Мила. – Ты по себе что ли судишь?

– Ну раз не грешила, то какие сложности? – недоуменно повел он плечом. – Пообещай и дальше себя так же вести, а я в ответ пообещаю, что не стану вмешиваться в ход эксперимента.

– Обещаю, я приложу максимум усилий, но торопить ты меня не будешь! Ясно тебе?

– Не буду, не буду торопить, главное начинай работать, и все будет в ажуре.

– Хорошо, – кивнула Мила, а потом раздраженно потрясла головой, – поверить не могу, что ты на полном серьезе эту авантюру затеял и меня еще в неё втянул… это же против всех норм морали… кошмар какой-то наяву да и только.

– Мила, успокойся, ты ученый, поэтому давай без патетики и экспрессионизма. Когда на кону глобальный шаг в науке и перспектива потенциальной возможности настолько расширить рамки способностей человека, то без жертв не обойтись, и твоя задача их минимизировать. Мне кажется, ты с этой задачей сумеешь справиться. Поскольку ты без сомнений стремящийся к открытиям ученый, а не истеричный демагог, прикрывающий рассуждениями о гуманизме неспособность двигать науку вперед.

– Шон, ты не на планерке, так что уймись, подобные пафосные речи меня не трогают, да и твое мнение обо мне, для меня как-то ну абсолютно безразлично. Я согласилась только из-за Криса, хочу поддержать его, хотя его решение кажется мне необоснованно рискованным и глупым, ты наверняка ввел его в заблуждение своей демагогией. Ну да ладно, что теперь об этом, по любому это уже данность. Так что прибереги свой пыл для общих собраний. Лучше скажи, как планируешь эксперимент с ним проводить: кого из лаборантов намерен привлечь и как мое участие обосновывать будешь, – вскинула она на него жестко-внимательный взгляд.

– Наконец-то узнаю твою деловую хватку, – удовлетворенно потер руки он. – Значит так, я думаю, лучше всего будет, если ты сама полностью эксперимент вести станешь, а всю работу лаборанта возьмет на себя Ник.

– Понятно… хочешь не афишировать и все держать под жестким контролем с его помощью… резонно, конечно… только учти, постоянно контролировать голос мне будет сложно и Крис может что-то заподозрить.

– Все-таки надеешься на благоприятный исход и не хочешь подставляться, это радует. Что ж, в этом случае лучшим выходом будет сказать ему, что со стажировки вернулась его бывшая лаборантка. Что-то мне подсказывает, что после этого он без тени сомнения доверит ей, то есть тебе ведение эксперимента и никаких сомнений или подозрений у него не возникнет. При этом ты сможешь наблюдать за ходом эксперимента через одностороннее стекло из смежной комнаты с пультом управления и, не меняя голоса, общаться с ним и Ником через переговорное устройство. Ну а в случае крайней необходимости личного присутствия, будешь надевать халат, маску и шапочку, в которых все одинаковы, как куриные яйца, – он лукаво улыбнулся. – Так что расслабься и не думай о технических мелочах, все уже как всегда подготовлено для комфортного проведения тобой любых экспериментов.

– Похоже, ты готовил этот трюк давно, – Мила раздраженно поморщилась, – надо же, даже специальную лабораторию заранее подготовил… Шон, я явно недооценила твои способности играть за моей спиной, используя мои чувства и слабости… Ты превратился в успешного и ловкого интригана. Что ж, что взрастила и выпестовала, то и расхлебывать теперь буду.

– Мила, поверь мне, я не хотел тебя обидеть и играть за спиной, но я знал твое отношение к этому, знал… долгое время я боролся с искушением попробовать, а потом просто не смог больше ему противостоять… это чувство, что ты стоишь на пороге великого открытия, способного увековечить и твое имя и имя института и не делаешь и шага, чтобы этот порог переступить сводило меня с ума… Понимаешь, это ведь будет грандиозный прорыв в этой области… Ну не сердись, не сердись, дорогая… Я все сделаю, как ты захочешь и не буду лезть в сам ход эксперимента, только начни работать, – он приблизился и осторожно положил руку на её плечо. – Ты ведь у меня умница, и мне очень хочется, чтобы твое имя было не забыто потомками, ты достойна этого, дорогая, а это беспроигрышный вариант вписать его в анналы истории.

– Мое? – она с раздражением сбросила его руку с плеча. – Шон, вот только врать не надо. Ты не обо мне, а лишь о своем имени печешься, и славы именно тебе не достает.

– А даже если и так? – иронично усмехнулся он. – Я в любом случае ношу твою фамилию и мне хочется выглядеть достойным продолжателем твоего дела и твоих начинаний. Что в этом плохого?

– Только то, что ради этого ты готов жертвовать не своей жизнью, силами и здоровьем, а чужими! Только это и более ничего.

– А я силы на это не трачу?! Да ты и представить себе не можешь, сколько сил и здоровья я уже положил, чтобы все это так подготовить. Ты даже не догадываешься, какую я аппаратуру закупил и сколько положил трудов, чтобы только твоей милости было удобно и комфортно работать. Но ты как обычно плюешь на все это и предпочитаешь не замечать. Конечно, это же все мелочи и лишь подготовительный этап, который тебя не касается по определению, не царское это дело до такого снисходить, это дело примитивного обслуживающего персонала вроде меня, ловящего ваши требования на лету: Шон, мне нужно это, Шон, мне нужно то… Ты хоть представляешь, что за всем этим стоит? Или озадачиваться чем-то подобным тебе совсем не по статусу?

– О… опять полезло твое ущемленное самолюбие. Все, Шон, продолжать разговор в таком тоне и ключе я не намерена, ибо ни свою, ни твою работу чем-то героическим не считаю. Мне моя нравится и доставляет удовольствие, если ты таких чувств по отношению к своей не испытываешь, это твои сложности. Не нравится – никто силком не заставляет! Поэтому всю эту демагогию о том, как ты бедный-несчастный уработался, будь любезен держать при себе! Ясно?!

– Понял, миледи, – Шон иронично склонился перед ней и продолжил с нескрываемым сарказмом: – не посмею больше напрягать Ваш слух столь недостойными сетованиями на сложность решаемых мною задач. Раз Ваша светлость не желает снизойти не то что до благодарности, о ней я и не помышляю, а хотя бы даже до элементарного человеческого сочувствия ближнему, стремящемуся всеми силами облегчить Вам проведение так любимых Вами экспериментальных исследований, то что поделать, я это приму как данность.

– Паяц, – непроизвольно усмехнувшись, хмыкнула она.

– Пусть так. Готов снести любые уничижительные эпитеты, только работайте, миледи, на благо руководимого мной института, и тогда можете хоть нецензурными выражениями меня ежедневно обкладывать. Снесу и даже обижаться не стану. Все для Вашего душевного комфорта и благополучия.

– Учту.

– А я ожидал другого ответа… Мил, ну что ты право… Ну прекращай злиться. Я правда постараюсь сделать все, чтобы тебе было комфортно работать, и торопить не стану. Вот уверен, что при таком раскладе с Крисом все хорошо будет, выживет он, и в добавок заимеет способности покруче твоих.

– Хотелось бы верить… – она глубоко вздохнула, удрученно качнув головой.

– Верь, и все будет по вере твоей. Я уже многократно замечал, тебе воздается именно по вере, поэтому настройся на победу, и все будет в шоколаде. Кстати, когда приступить намерена?

– Да хоть сейчас, пойдем покажешь, что подготовил.

Они вышли и в сопровождении Ника отправились на самый верхний этаж старого экспериментального блока. Пройдя через трехуровневую систему блокируемых дверей, которые Ник открывал с помощью личной карточки они наконец остановились перед раздвижной сейфовой дверью и Шон, подойдя к ней вплотную быстро набрал шифр. Дверь медленно отползла в сторону, после чего он вошел, щелкнул тумблером, включая свет, и сделал приглашающий жест рукой:

– Прошу.

Мила шагнула следом за ним за порог и оказалась в просторном помещении с большим, практически во всю стену зеркальным окном и большим пультом возле него. Рядом стояли несколько рабочих кресел, а чуть дальше пульта еще одна сейфовая дверь, явно ведущая в лабораторию за зеркальным окном. У противоположной стены стояли большой мягкий диван, пара кресел и между ними небольшой столик на колесиках. Чуть дальше в стене виднелись дверки встроенного шкафа.

– Это на случай, если дежурить здесь кому-нибудь придется, – перехватив её недоуменный взгляд, которым она осматривала мягкую мебель, пояснил Шон.

– На редкость предусмотрительно, – усмехнулась она. – Только не привыкла я на дежурстве спать, оно не для этого организуется.

– Значит так, дорогая, хочу предупредить сразу, чтобы потом не было никаких недоразумений: за ход эксперимента отвечаешь ты, ну а вот за технику безопасности, соблюдение правил и норм работы исключительно я. Вот исходя из этого, я разрешу тебе дежурить тут только в присутствии Ника и только на условии, что спать ты будешь не менее восьми часов в сутки. Иначе тебя вообще сюда не допустят. Ясно?

– Это шантаж!

– Называй, как хочешь, но правила останутся неизменными. Не нравятся – можешь не работать вообще.

– Неужели ты все-таки закроешь эксперимент?

– Нет, я найду кого-нибудь другого, кто его возглавит… не факт, конечно же, что у него получится успешно его завершить, но в любом случае он попытается.

– А ты не только научился быть жестким, но и вообще всякую эмпатию потерял, – она в раздражении тряхнула головой. – Хорошо, согласна. Твоя игра – твои правила, главное в вопросы моей компетенции не лезь, а с остальным соглашусь, куда деваться…

– Вот и умница. Я верил, что мы найдем консенсус. Ник, закрывай дверь, иди сюда, покажешь госпоже Вельд, как работает пульт управления, – повернулся Шон к секретарю и, дождавшись, чтобы он приблизился, достаточно жестким тоном продолжил: – Да, кстати, при Крисе будешь её называть не иначе как «госпожа руководитель». Хоть раз оговоришься, очень сильно пожалеешь. Понял?

– Да, господин директор, – понятливо кивнул тот.

– А теперь давай буди нашего подопечного.

Ник щелкнул несколькими тумблерами, и в лаборатории за стеклом вспыхнул яркий свет. Оказалось, что она находится ниже, так что стекло расположено явно выше человеческого роста и состоит из двух частей, разделенных стеной с еще одой сейфовой дверью. Небольшая левая, была как бы проходной между их комнатой и непосредственно лабораторией, сплошь заставленной аппаратурой, которая была намного больше. В левой комнатке, похожей по обивке стен серебристыми кожаными мягкими панелями на палату для буйных пациентов, было три больших ниши. В одной стояла высокая медицинская кровать с полным комплектом поддерживающей жизнедеятельность аппаратуры, во второй стоял стол со стулом, а в третьей шкаф с матовыми стеклами.

– Ничего себе… – Мила удивленно повернулась к Шону, – почему такая странная планировка?

– Бокса для пациента или лаборатории?

– Бокса.

– Здесь предусмотрены спускающиеся перегородки, которые превращают его в изолятор, где невозможно нанести себе увечье.

– Когда ты успел так оборудовать помещения?

– Я давно этим занимался… вначале они были предназначены не для Криса, конечно, но благодаря тебе я понял, он наилучшая кандидатура, чтобы их занять.

– Шон, у меня даже слов нет… – на Милу накатил мощная волна злости, но при Нике она не хотела начинать выяснение отношений.

– Они пока и не нужны, дорогая, – иронично усмехнулся в ответ он. – Вот когда начнешь работать, и в полной мере сможешь оценить, насколько я облегчил тебе жизнь, вот тогда они и появятся.

Прикрыв глаза и мысленно досчитав до десяти, чтобы унять рвущийся наружу поток негодования, она вновь повернулась к стеклу, и начала вглядываться в фигуру, лежащую на кровати. С опутанной проводами головой, подключенным подключичным катетером с капельницей и мочеприемником человек производил впечатление тяжелобольного.