RETRO

скачать книгу бесплатно


– Да, мне много не надо. Я привык спать мало.

– Тогда уходите, – неожиданно сказала она.

Кольцов опешил.

– Что я Вам сделал? Почему вы меня гоните в ночь?

Женщина опять помолчала. Она все время сидела к нему спиной, глядя в окно на пустынную улицу, освещавшуюся единственной лампочкой, висевшей на телеграфном столбе.

– Извините, Вы меня не так поняли. Я Вас не выгоняю. Я Вас прошу.

Она говорила тихо, медленно, с трудом.

– Я знаю, что произойдет утром. Он выпил вторую бутылку. Никуда он завтра Вас не повезет. Он проснется злой на весь мир. Будет искать повода сорвать на ком-нибудь свою злость. И Вы можете подвернуться ему под руку. Тем более, – по тону, Кольцов почувствовал, что женщина улыбнулась, – что мы провели с Вами ночь вместе. Вам не надо с ним связываться. Ничего Вы ему не объясните. Так что лучше, если Вы уйдете до того, как он проснется.

– Как вы здесь оказались? – — Спросил Кольцов. – Вы же – городская. Я вижу и слышу по Вашей речи.

– А зачем Вам это знать? Впрочем, это – не секрет.

Нина опять помолчала. Кольцов закурил.

– Я приехала сюда несколько лет назад по распределению. После окончания Петрозаводского пединститута. Там у меня жила мама. Сейчас ее уже нет. Работала здесь в школе. Теперь даже стала директором. Школа небольшая. Всего несколько десятков учеников. Но я к ней привыкла и мне нравится моя работа. Меня здесь уважают.

Нина сделала паузу.

– Вскоре после приезда вышла замуж. Здесь в деревне молодой девушке иначе нельзя. Ваня только пришел из армии. Вы видели, он – симпатичный и, в общем-то, добрый. И поначалу было все хорошо. Ну, а потом… – приятели. В деревне же делать нечего. Ни кино, ни телевизора. Даже радио нет. Стал пить. И чем дальше, тем больше. Как напьется, так становится другим человеком… Наверное, из-за этого у нас нет детей.

– Почему Вы не разведетесь с ним?

– Вы что? В деревне разводов не бывает!

– Так уезжайте!

– — Куда? В такую же деревню, как эта. Так, там то же самое. Тут меня знают. У нас свой дом. Я привыкла. Да, и Ваня не хуже других. Нет, здесь мне жить…

Помолчали. Женщина продолжала смотреть в окно на улицу.

– Хорошо, – сказал Кольцов, – я уйду, как только рассветет.

– Нет, Вам лучше уйти сейчас. Пока Вас никто не видел. Да, и до трассы добираться далеко. Вы, как раз к утру выйдете к ней. А там, может быть, поймаете машину из Суоярви. Утром большая вероятность, чем днем.

Кольцов понял, что женщине тягостно присутствие постороннего в доме…

Он вышел на ночную улицу и направился по дороге, по которой они приехали. Выйдя из деревни, он оказался на лесной проселочной дороге, которая освещалась только звездами. Снега здесь было мало, но небольшой мороз ощущался. Поэтому он шел бодро. Когда он вышел к трассе, стало светать. И только тогда он вспомнил, что сегодня – воскресенье. Значит, вероятность появления машины на этой глухой дороге чрезвычайно мала. Но другого выхода не было. До Суоярви было очень далеко, пешком не дойти. Оставалось ждать.

Однако ему повезло. Примерно через час издалека показалась небольшая грузовая машина. Когда она остановилась, Кольцов увидел, что в кабине рядом с водителем сидят две женщины.

– Только в кузове, – сказал шофер. – — Выдержите?

Машина шла прямо в Петрозаводск. Кольцов полез в кузов, и грузовик рванул вперед по пустынной дороге. Прижавшись спиной к кабине, он пожалел, что на нем вместо надежной армейской шинели тонкое демисезонное «финское» пальто, в котором он непредусмотрительно отправился служить в армию.

Примерно через два часа они въехали в Петрозаводск. Окоченевший Кольцов с трудом спрыгнул на землю, ни ног, ни тела он не чувствовал. К счастью до его дома пройти было недалеко. Идя по улице просыпавшегося города, Кольцов ощущал себя вернувшимся с другого «света». В своей квартире, после горячего душа и за чашкой черного кофе, ему уже казалось, что прошедший месяц был лишь фантастическим сном. Тем более что ни фотографий, ни военной формы, ни каких-либо других вещей «на память» у него не осталось.

– Ты, где был? – с сарказмом спросила жена. – Мне уже звонили, все мужики вернулись в Петрозаводск еще вчера.

– Ты, моя дорогая, не поверишь. Я, кажется, был в армии…

«Литературный Севастополь» №5. – Севастополь: «Вебер». 2008.

Стерва

Шло заседание бюро райкома партии. Рассматривалось «дело» коммуниста Кольцова.

Членом партии Кольцов стал совсем недавно, всего два года назад. Это случилось неожиданно, когда он уже перевалил через свое тридцатилетие. Его две предыдущие попытки «вступить в партию» завершились неудачами. До сих пор как-то он и партия не могли найти общего языка. Ну, не нужны были такие люди, как Кольцов, правящей в стране компартии.

Но, как заметил известный греческий философ, «все течет, все изменяется».

Через три года его беспечного пребывания в консерватории ситуация в этом богоугодном заведении изменилась. За это время Кольцов защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском университете. И в течение последующих двух лет ничто не предвещало серьезных перемен…

И вот на неожиданно освободившееся место заместителя директора по учебной работе из райкома партии прислали «товарища» Мордвинову. Эта высокая и сухая женщина с безликой внешностью и энергичным характером, уже отметившая свой полувековой юбилей, была типичной партийной «активисткой». Большую часть своей жизни она посвятила правоохранительным органам. В консерваторию ее направили с должности начальника исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. В классической музыке она разбиралась на уровне «Мурки». Но, вероятно, партийное начальство сочло, что ее «педагогический опыт» крайне необходим для руководства высшим музыкальным заведением.

Консерватория – учебное заведение особого типа. Здесь своеобразно сочетаются полная самоотдача «специальности» и безалаберность ко всему тому, что не имеет к ней прямого отношения. Музыкант и дисциплина – это вещи взаимоисключающие. Коллектив преподавателей и студентов живет от концерта к концерту. В этом их смысл жизни и учебы. Учебный процесс держится на двух «столпах»: на способности ученика и на авторитете Учителя. Это накладывает отпечаток и на их личные отношения. Поэтому такие общепринятые в вузах вещи, как расписание, «посещаемость занятий», экзамены, отчеты и прочее – в консерватории весьма условны. Самое главное – это результат, то есть, в конечном счете, «отчетный концерт». Ради него в жертву приносится все: и учебный процесс и личное время.

Филиал Ленинградской консерватории располагался в обычной пятиэтажной панельной «хрущевке». Предполагалось, что это его временное пребывание. Макет будущего здания как экспонат для гостей стоял в кабинете директора. Пока же на первых трех этажах здания размещались учебные классы с небольшим концертным залом, а на двух верхних этажах находилось студенческое общежитие. Так что музыкальные занятия в «классах» практически не прекращались до позднего вечера.

С первых же дней своего появления Мордвинова стала наводить в консерватории «новый порядок». И начала она с преподавателей. Формально она была права: в основе учебного процесса, прежде всего, должна лежать дисциплина. Но это надо понимать… Музыканты – это люди «не от мира сего» и они беззащитны в столкновении с бескомпромиссной реальностью.

Музыкант подчинен, прежде всего, своей концертной программе. А с концертами преподаватели, в большинстве своем еще молодые люди, выступали много. И не только в городе и республике, но часто выезжали в Ленинград, и иногда за границу (Финляндия, Германия, Польша). Естественно, по этой причине, занятия со студентами не могли быть регулярными. Но студенты от этого не страдали, они умели заниматься самостоятельно.

От рвения нового «завуча» многие преподаватели пришли «в ужас», никакие объяснения во внимание не принимались. Владимир Китовин, сорокалетний доцент-пианист, директор филиала со дня его основания, был человеком либеральным и бесконфликтным. Он по-своему пытался урезонить своего рьяного заместителя, но возразить по существу не мог. Начались «кадровые» проблемы. Почти все преподаватели приехали из Москвы и Ленинграда. У большинства из них своих квартир в городе не было. Так что кое-кто стал покидать консерваторию и уезжать в другие города.

Одной из первых не выдержала заведующая кафедрой «марксизма-ленинизма» доцент Кирьянова (сама в прошлом партийный работник) и ушла в университет. Кольцова вызвал в свой кабинет Китовин, который три года назад приглашал Кольцова на работу из Ленинграда, и в безапелляционной форме предложил «взять» кафедру. Но сначала необходимо было решить весьма «деликатную» проблему. Беспартийный не мог возглавить кафедру «марксизма-ленинизма». Этот вопрос быстро согласовали с горкомом, и вскоре Кольцов стал кандидатом в члены партии. Почти одновременно он получил диплом доцента.

Первоначально Мордвинова отнеслась к Кольцову как своему «союзнику». И действительно, у него самого и в его учебных группах с дисциплиной было все нормально. Но отношения взаимопонимания у них все-таки не сложились. Опытная милицейская волчица была уверена в том, что легко подомнет под себя молодого щенка. Однако Кольцову уже приходилось по жизни сталкиваться с подобного рода партийными функционерами с не сложившейся личной жизнью. Он знал, насколько они непредсказуемы по умственной ограниченности и опасны из-за их мстительности. Все обычные человеческие чувства, в том числе и женские, у них давно атрофировались по причине невостребованности. Поэтому сразу же он установил дистанцию исключительно служебного общения, не позволяя ей вмешиваться во внутреннюю жизнь кафедры.

Кафедра «марксизма-ленинизма», объединявшая все общественные дисциплины, была небольшой – всего семь человек. Но это были опытные люди, – среди них Кольцов самый младший, – на которых он мог положиться. С учебными документами он быстро разобрался (сыграл свою роль опыт комсомольской работы). У него был авторитет в преподавательском коллективе, врагов не было. В личной жизни придраться было не к чему.

Мордвинова это понимала, как и знала о том, что у него хорошая поддержка в горкоме партии, где его ценили как активного лектора. Поэтому она вынуждена была взять «тайм-аут», тем более что ей хватало забот с другими заведующими кафедрами (многие из которых были не на много старше Кольцова). «Разборки» на Ученом совете приобрели постоянный характер.

В конце концов, у директора не выдержали нервы. Посреди года он бросил консерваторию и вернулся в Москву к своей семье. Это потрясло весь коллектив. Китовина уважали как музыканта и любили как руководителя. Быстро назначили нового директора, Вячеслава Колодкина – «народника» -баяниста, бывшего до этого председателем профкома. Кольцов знал его еще со времен аспирантуры в Ленинградской консерватории. Слава был компанейский парень, большой и веселый чревоугодник. Его дом с гостеприимной женой Клавой и двумя умненькими дочками служил часто убежищем для бездомных холостяков. Сложилась даже традиция: после праздничных демонстраций заходить к ним на обед. Но к его назначению Кольцов отнесся без энтузиазма. Жизненный опыт ему подсказывал, что дружба и подчинение – вещи трудносовместимые.

Колодкин никогда никем не руководил, он не был даже заведующим кафедрой. Его назначение для многих оказалось неожиданным, так как, по не писаной традиции, руководителями музыкальных учреждений становились представители «классических» специальностей. Все понимали, что здесь не обошлось без участия Мордвиновой. При покладистости характера нового директора, она фактически становилась безальтернативным руководителем консерватории.

Кольцов чувствовал, что теперь она всерьез возьмется за него. Но не мог предугадать, с какой стороны будет нанесен удар.

И вот однажды к нему на кафедру нагрянули инспекторы КРУ, самой страшной организации после КГБ. Визит был столь же неожиданным, сколь и нелепым. Кафедра – это не самостоятельное административно-финансовое учреждение. Двое вежливых молодых визитера начали с заявления, что их посещение «не официально», так сказать, «без протокола». Они ознакомились с кафедральными учебными документами и быстро нашли то, что искали. Дальше речь пошла о распределении учебной нагрузки преподавателей, как нарушении «финансовой дисциплины».

Собака здесь была зарыта в том, что преподавательская нагрузка в вузе делится на две части: на учебную и научно-методическую, распределение между ними строго не установлено, но определена общая сумма часов. Это, действительно, относилось к компетенции заведующего кафедрой. Но какая в консерватории «научная» деятельность, тем более для «общественников»? В то же время обеспечить стопроцентную нагрузку только «учебными» часами по шести предметам невозможно из-за малочисленности студенческого контингента. Это – довольно распространенная ситуация в провинциальных учебных заведениях и на нее всегда смотрели «сквозь пальцы».

Кольцов был спокоен. У него лично, кстати, с «нагрузкой» было всё в порядке. Он объяснил «гостям», что это вопрос не его уровня, и они пришли не по адресу, им следует поговорить с заместителем директора по учебной работе. Ревизоры поняли, что «на пушку» его взять не удалось, и ретировались со словами: «Тем не менее, Вы, Сергей Михайлович, подумайте. У Вас могут быть проблемы».

Колодкин его успокоил: «Не обращай внимания, Серёга. Это – не их собачье дело». Но Кольцов догадывался, что это – «предупреждение» от Мордвиновой. В горкоме партии его подозрения подтвердились. Секретарь по идеологии Нина Васильевна Смирнова, бывшая учительница, с которой у него сложились взаимоуважительные отношения, предупредила его.

– С этим визитом из КРУ мы разберемся. Наверняка, это самодеятельность. И ты прав, инициатива, похоже, исходит от Мордвиновой. Она одно время там работала. Здесь в горкоме она уже пыталась тебя скомпрометировать, но не получила поддержки. Но будь осторожен. Я ее хорошо знаю. Эта стерва способна придумать такую подлость, что мы не сможем тебе помочь.

Это Кольцов понимал, но сдаваться не собирался. Мордвинова, получив отпор, больше не проявляла открытой агрессивности. Внешне все было благопристойно. Но теперь он знал, что она готовит что-то серьезное против него.

И всё-таки то, что произошло, застало его врасплох…

На расширенном бюро райкома партии обсуждался вопрос о работе консерватории «по воспитанию студентов в свете решений XXV съезда КПССС». Съезд прошел недавно, и постановка вопроса была вполне правомерна. Рядом с Кольцовым на стульях для «приглашенных» у стены сидели директор филиала Колодкин и секретарь партбюро Цветков, старичок-духовик. Вообще в музыкальных учреждениях чаще всего членами партии были либо «народники», либо «духовики», которые вступали в партию обычно во время службы в армии. Мордвинова сидела за столом как член бюро райкома, и она же делала доклад.

Мордвинова говорила обычными демагогическими трафаретами. Из ее пафосного словоблудия можно было извлечь только одну мысль, относительно того, что «коллектив консерватории… в целом выполняет задачи, поставленные съездом нашей партии». Но в обязательной «критической части», – здесь ее голос приобрел прокурорский тон, – прозвучало: «кафедра марксизма-ленинизма в своей работе допустила ряд серьезных ошибок…» и прочее. «Серьезные ошибки», в конечном счете, свелись к низкой успеваемости студентов.

Вроде бы так оно и было. Преподаватели «общественных» дисциплин испытывали некоторые трудности, студенты консерватории, по вполне понятным причинам, никогда не показывают здесь высокие баллы. Но, во-первых, общий уровень успеваемости по кафедре был не ниже, чем обычно. Во-вторых, известно, что успеваемость напрямую зависит от посещаемости занятий, а это – уже дело учебной части. И, в-третьих, причем здесь XXV съезд партии?

Мордвинова в своем пространном «докладе» ни разу не упомянула имя Кольцова. Но он знал, по опыту участия в подобных «разборках», что это ничего хорошего не значит. Продолжение последует по заранее разработанному сценарию. Так оно и произошло.

Обсуждение началось с выступления Колодкина. Напуганный до полусмерти значимостью происходящего, Слава мямлил что-то, вроде того, что «мы согласны с критикой, с одной стороны…», «мы учтем высказанные замечания, с другой стороны…», «мы обещаем неукоснительно следовать указаниям партии…» Слушая эту ахинею, Кольцов вспоминал Китовина, при котором, несмотря на его интеллигентность, такой фарс был бы невозможен. Ему самому, естественно, слова не дали. Ведь его имя пока не упоминалось. Вызываться самому было не принято. Он знал правила игры.

Стали высказываться члены бюро райкома. Обсуждение шло по накатанной колее. Секретарь райкома был человеком новым, переведенным из провинции. Они знакомы не были, так как Кольцов не относился к «номенклатуре» райкома. Поэтому рассматривать его «персональное дело» бюро райкома не могло. Однако на самом деле обсуждение доклада Мордвиновой обернулось в оценку «недостатков» в работе заведующего кафедрой «марксизма-ленинизма». Наконец, один из членов бюро, похоже, директор школы, прямо сказал то, что ждали все: заведующий кафедрой Кольцов, как коммунист, несет личную ответственность за… «невыполнение решений XXV съезда КПСС»!

На этом «подвели черту». В решении бюро острые формулировки были «сглажены», но основная идея была ясна: работа заведующего кафедрой Кольцова «не соответствует» требованиям XXV съезда КПССС. Обычный в таких случаях «выговор с занесением» вынесен не был. Райкомовцы понимали, что тогда им придется объясняться в горкоме партии. А так, – ограничились «замечанием».

Кольцов ожидал нечто подобного, но поразился безграмотности «Постановления». Ни аргументов, ни объяснений, ни «фактов» в нем не было. Как приговор к «высшей мере» в 30- годы. Но это серьезное предупреждение означало, что продолжение не заставит себя долго ждать.

У него не было никаких иллюзий. Удар был нанесен точно. Он не боялся потерять заведование кафедрой. Однако получить партийный выговор не за «бытовуху», а за идеологическое «несоответствие» – это конец профессиональной карьеры.

По дороге от здания райкома до своей служебной машины, где уже по-хозяйски расположилась Мордвинова, Колодкин пытался ему что-то говорить:

– Не бери в голову, старик. Ничего собственно не произошло. Относись к жизни проще…

Но Кольцов его не слушал. Он был ему уже не интересен.

В горком партии, к Смирновой, он не пошел. Ей итак всё доложат. В утешении он не нуждался.

Дома с женой он обсуждать это не стал. Она была далека от его консерваторской жизни. Почти всю ночь курил на кухне. Нужно было всё трезво обдумать. Он вспоминал, с какими надеждами и планами он приехал шесть лет назад в этот забытый Богом городок. С тех пор он, фактически, добился всего того, что мог. Сумел преодолеть тяжелый психологический кризис, вызванный разводом, и создать новую семью. За стеной в кроватке спала очаровательная годовалая дочка. Казалось, теперь все будет хорошо…

Но сейчас он должен принять решение. Конечно, еще пару лет тому назад он был бы готов продолжить борьбу с Мордвиновой. Он знал таких людей. Они достаточно циничны для того, что бы, сознавая свое ничтожество, не позволить другим напоминать им об этом. У них только один способ добиться цели: опустить человека ниже себя. Унизить его и растоптать. Таким людям нельзя поддаваться, иначе потеряешь самоуважение, предашь самого себя. Но в таком случае надо быть готовым ко всему, в том числе и к поражению. Это значит поставить на карту все. Сегодня он не хотел приносить свою жизнь, благополучие своей семьи на алтарь справедливости. Тем более теперь ему не приходилось рассчитывать на чью-нибудь, даже моральную, поддержку. Он практически остался один на один с этой женщиной-монстром, которая, располагая милицейско-партийными связями, не остановится до тех пор, пока его не уничтожит.

Утром Кольцов позвонил заведующему кафедрой философии университета, который давно уговаривал его перейти к нему, и договорился о встрече.

Это решение изменило его дальнейшую жизнь…

«Fatum» – Канев: «Скянка Часу-Zeitglas». 2009

«Десант» в ночи

Лекторская фортуна Сергея Михайловича Кольцова забрасывала его в разные уголки Карелии. За десять лет он пересёк ее территорию, как говорится, вдоль и поперёк и по диагонали во все времена года и в любую погоду. Он без колебаний соглашался отправиться в любую глухомань, куда до него не ступала нога лектора. Он выступал в цехах заводов, на строительных участках, в леспромхозах, в воинских частях и, конечно, в клубах и школах. И чем глубже он забирался в карельские леса, тем гостеприимнее его встречали. Общение с самыми разными людьми, необходимость найти с ними «общий язык» давали хороший жизненный опыт. К тому же это была единственная возможность для доцента Петрозаводского университета «подзаработать». Он объездил республику на всех видах транспорта: на поездах, машинах, самолётах и пр. Однажды ему пришлось воспользоваться почти военным кораблём.