скачать книгу бесплатно
– Утром я уйду и никогда больше не появлюсь в твоём доме. Постараюсь не попадаться тебе слишком часто на глаза. Я не буду тебе мешать. Я же знаю, что ты меня никогда не полюбишь. Ведь я – обыкновенная, таких много…
После этого она энергично встала и приказала:
– А теперь давай менять постель. У тебя есть чистое бельё?
Запас чистого белья был, но когда она сдернула простыню, стало понятно, что эта предосторожность излишняя…
Вернувшись из ванны, Тая спросила:
– Когда твоя жена приезжает?
– Не знаю. Она всегда появляется без предупреждения.
…Но звонок раздался уже вечером. Жена сообщила, что приезжает утром. По ее тону, Сергей понял, что ей уже «доложили».
От вокзала до дома Сергея было несколько сот метров.
Рано утром, войдя в квартиру, Лариса ничего не спросила, и лишь сказала:
– Если ты думаешь получить развод, то я тебе его не дам. Он мне сейчас не нужен. А если ты попытаешься со мной развестись, то сына ты никогда не увидишь.
Сергей не стал оправдываться.
– И вообще… Я перевожусь на заочное отделение и переезжаю в Петрозаводск. Надеюсь, что ты позаботишься о том, чтобы для меня нашлась здесь достойная работа.
– Что это так? – спросил ошарашенный Сергей. – Ты же заявляла, что ноги твоей не будет в этом «паршивом» городишке!
– Ну, и что? Я и сейчас могу это повторить. Но так надо… Я решила.
На следующий день она уехала.
Колесо судьбы Сергея сделало опять полный оборот.
Через некоторое время, слетав к родителям в Киев, Лариса появилась в Петрозаводске.
С Таисией Сергей больше не встречался. Несколько раз он видел ее издалека, но она его явно избегала. В конце учебного года она по распределению уехала из города, не попрощавшись с Сергеем даже звонком…
С появлением Ларисы, Сергей перебрался на раскладушку «для гостей». Никаких «выяснений отношений» не было. Они просто жили в одной квартире. Лариса часто уезжала в Ленинград по любому поводу. Иногда надолго… Осенью Кольцов успешно защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде. Лариса царствовала на банкете…
«Amor» – Канев: «Склянка Часу-Zeitglas». 2009
«Интеллигентная сволочь»
Последний апрельский день выдался чудесным. Карельская весна наступает поздно, но сразу. За несколько дней лед сходит с Онежского озера, солнце быстро нагревает землю, и деревья сразу же покрываются листвой. Заметно удлиняется день. Жизнь, после долгой предполярной зимы, пробуждается. Мир воспринимается оптимистично.
Сергей Кольцов, тридцатилетний кандидат наук, в прекрасном настроении вышел утром из дома и отправился на автостанцию. Ехать предстояло недалеко, в гарнизон, расположенный в десятке километров за городом. Автобус высадил его у нужного поворота. Пройдя несколько сот метров, он подошел к КПП, предъявил свое удостоверение и вступил на территорию военного городка.
Здесь он бывал неоднократно. В гарнизонном Университете марксизма-ленинизма он в течение нескольких месяцев вел занятия по философии. Сегодня его слушателям предстояла сдача экзамена.
В Доме офицеров он поднялся в кабинет начальника майора Нестеренко, где кроме хозяина находился и замполит полка подполковник Юдин.
– Ну, что ж, – приветствовал он Кольцова, – приемная комиссия в сборе. Как настроение, Сергей Михайлович? Будете рубить моих хлопцев сразу или дадите им все-таки шанс?
– Сначала дадим им шанс, – ответил, улыбаясь, Кольцов, – а затем будем рубить, если они им не воспользуются.
Втроем вышли из кабинета и отправились в аудиторию, где их ждали офицеры.
Экзамен прошел нормально. Офицеры летного полка были людьми молодыми и грамотными. К экзамену подготовились серьезно и на вопросы отвечали четко и внятно. Начальство было довольно.
После окончания экзамена Кольцов и старшие офицеры вернулись в кабинет начальника. Майор открыл сейф, в котором, как Кольцов уже знал, хранилась «дежурная» бутылка «Московской». После занятий, которые заканчивались поздно вечером, Виктор Иванович Нестеренко, – мужчина «преклонных лет», дослуживавший до пенсии, неизменно доставал из сейфа бутылку и они вдвоем пропускали пару рюмок «на посошок». У Кольцова было такое впечатление, что это всегда одна и та же бутылка.
Офицеры и Кольцов выпили за успешное окончание экзамена. Закусили ломтиками лимона.
В дверь заглянул капитан Рязанов, староста учебной группы:
– Сергей Михайлович, все собрались. Мы Вас ждем.
Кольцов удивился, так как никакого разговора о «продолжении» не было. Однако все вышли из кабинета и направились по единственной улице городка в сторону леса. Здесь была накрыта «поляна». На белой скатерти стояли бутылки водки и закуска. Офицеры, явно, уже успели пообедать, поэтому ограничились легкой закуской: солеными огурцами, квашеной капустой, вареной картошкой и прочее. Обстановка была вполне располагавшая к отдыху. Яркое и теплое солнце освещало кроны деревьев, вокруг была тишина, прерываемая лишь чириканием птиц и гомоном повеселевших офицеров.
«Посиделки» были недолгими, но «интенсивными». Вскоре Кольцов почувствовал, что ему пора покидать кампанию. Тем более что вечером ему предстояло присутствовать в Финском театре на Торжественном заседании в честь предстоящего праздника. Ехать в таком состоянии на рейсовом автобусе было рискованно. Кто-то предложил отвезти его в город на мотоцикле с коляской. Но мотоцикл пригодился только для того, чтобы подъехать на «причал», так как Рязанов взялся доставить «товарища лектора» в Петрозаводск на своем катере.
Кольцов занял место рядом с капитаном в небольшом катере, типа «Казанка», и они бодро отправились в приятное путешествие по волнам Онежского озера. Настроение у него было чудесное. Пьянило ощущение простора и свободы. Хотелось петь. И он запел…
«Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны…»
Песня неслась над гладью бескрайнего озера и уносилась к голубым облакам. Капитан за штурвалом подпевал ему. Так, завершив песню, они подлетели к пристани. Выскочив с катера на причал, Кольцов помахал на прощание удалявшемуся катеру и повернулся, что бы направиться к театру, куда он уже опаздывал.
…И увидел прямо перед собой двух молодых милиционеров.
– Здравствуйте, – опешив, произнес он и попытался пройти мимо них.
Когда он поравнялся с милиционерами, они, не говоря ни слова, резко заломили ему руки за спину.
От неожиданности он закричал:
– Что вы делаете?
Милиционеры, не отвечая, потащили его на глазах гулявшей в этот вечерний час на берегу озера публики к машине. Здесь они передали Кольцова двум другим милиционерам, которые бесцеремонно затолкали его в «газик». Один из них сел напротив, другой рядом.
– Товарищ старшина, – обратился Кольцов к старшему из них. – В чем дело? Почему меня задержали? Я ничего не нарушал? Я опаздываю. Мне надо быть…
Договорить он не успел. Тот, который сидел рядом схватил его за галстук и стал душить. Другой нанёс ему тяжелый удар в живот. Кольцов согнулся пополам, его вырвало, и он потерял сознание. Последнее, что он услышал, было:
– Заткнись, интеллигентская сволочь!
…Очнулся Кольцов на кровати. Он лежал в одних трусах на голом, грязном матрасе. С потолка комнаты свисала тускло горевшая лампочка. Рядом на соседних кроватях лежали такие же голые люди. Вероятно, было уже поздно. Окон в комнате не было. Он попытался повернуться и почувствовал, как болит все его тело, как будто он упал с большой высоты. Отрывочно начал вспоминать, как его привезли, вытолкав из машины как мешок на землю, как с ним говорил какой-то лейтенант, говорил что-то издевательски вежливое, потом его неожиданно почему-то стали бить, сбросив ударом сзади с табуретки на пол, потом он уже ничего вспомнить не смог…
Кольцов почувствовал, что замерз. С усилием, преодолевая боль в пояснице, встал с кровати, подошел к двери и начал в нее стучать. Окошко в двери открылось и оттуда спросили:
– Тебе чего? Что стучишь? Люди спят.
– Позовите дежурного офицера, – потребовал резко Кольцов.
– Тебе что, мало досталось? Хочешь еще? Иди, проспись.
– Вызывай офицера! Или я буду стучать всю ночь.
– Ты, кто такой? Фамилия? – с угрозой прозвучал голос за дверью.
Кольцов назвал свою фамилию. Окошко захлопнулось.
Он не отходил от двери. Ждать пришлось недолго.
Дверь открылась. В ее проеме стоял толстый молодой милиционер с одеждой в руках. Он кинул одежду Кольцову и негромко произнес:
– Одевайтесь и выходите (?!).
Он подождал, пока Кольцов наденет мятые рубашку и костюм. Галстука и обуви не оказалось. Так он босиком прошествовал по затемненному коридору за милиционером. Тот без стука открыл дверь комнаты.
– Проходите.
В кабинете за небольшим школьным столом сидел капитан милиции, лет сорока. Он поднял голову и сказал:
– Здравствуйте, Сергей Михайлович. Присаживайтесь, – показал на стул у двери. – Можете обуться.
Кольцов увидел рядом со стулом свои туфли, начищенные так, будто сделал он это сам. Носков не было.
Капитан дождался, когда он закончил обуваться и заговорил:
– Произошло досадное недоразумение. Я приношу извинения за наших сотрудников. Они – люди молодые. Деревенские. Ну, перегнули палку. Но Вы должны понять… – капитан взял со стола какую-то бумагу. – Вот протокол, который мне оставил старший лейтенант.
– Вы устроили пьяный дебош на пристани в присутствии десятка свидетелей. Оказали сопротивление сотрудникам милиции. Оскорбляли их. Но, самое главное, Вы были даже не в состоянии назвать свою фамилию. Вот в протоколе записано: «неизвестный». Откуда сотрудники могли знать, кто Вы такой? Потом, правда, разобрались… Но Вы уже отдыхали, и я решил Вас не беспокоить.
Говоря это, капитан, через стол протянул Кольцову его удостоверение. Тот поднялся со стула, боль в пояснице напомнила о себе. Сидение на жестком стуле давалось ему с трудом, он все время боялся с него упасть. Удостоверение нашли, конечно, в кармане пиджака. Но лежавших там денег не оказалось. Как и часов.
– Который час? – спросил Кольцов. – И где мои деньги?
– Сейчас, – капитан посмотрел на часы, лежавшие у него на столе, – четыре пятнадцать.
И протянул Кольцову его часы «Полет». Ему опять пришлось встать со стула и подойти к столу. Вопрос о деньгах капитан проигнорировал. Он, очевидно, ни о каких деньгах не знал. Он же заступил на дежурство «позже». И в протоколе о деньгах, наверняка, ничего не сказано.
– Я позвонил Вашей жене. Скоро она здесь будет.
Кольцов понимал, что узнать номер его домашнего телефона было нетрудно, но жену он никак не хотел бы здесь видеть. Вернее, он не хотел, чтобы она увидела его в таком состоянии. Но он промолчал.
Через несколько минут дверь открылась и в кабинет вошла Лариса. Увидев ее, капитан вскочил из-за стола и устремился к ней навстречу. Лариса умела произвести впечатление. Ее появление в этом убогом кабинете среди ночи было подобно выходу Афродиты из морского прибоя.
– Проходите, садитесь, пожалуйста, – засуетился капитан. – Извините, что побеспокоили Вас так поздно.
Лариса была невозмутима как статуя ее предшественницы. Она холодно улыбнулась милиционеру, окинув взглядом его тщедушную фигуру сверху вниз и, оставаясь у дверей, коротко спросила:
– Мы можем ехать? Такси ждет.
Только после этого, она посмотрела на мужа, продолжавшего сидеть на стуле у двери.
– Да, конечно, вы свободны, – брякнул по привычке капитан, но тут же сообразил… – Извините, оговорился.
Он вернулся за свой стол, за которым вновь обрел уверенность в себе. Оттуда он обратился к уже вставшему и повернувшемуся к выходу Кольцову:
– Одну минутку, Сергей Михайлович, – капитан держал в руках бумагу, в которую Кольцов так и не заглянул. – Я уничтожаю Ваш протокол. Но полагаюсь на Ваше благоразумие. Пусть это недоразумение останется между нами. Вы, думаю, согласны? – капитан демонстративно медленно порвал бумагу.
Кольцов промолчал, понимая, что милиционер прав. Огласка не нужна была ни ему, ни милиции. Опротестовывать «протокол» было бессмысленно.
Они вышли на ночную знакомую улицу. Вытрезвитель оказался в двух кварталах от места работы Кольцова, который до этого не обращал внимания на этот небольшой деревянный домик в глубине двора. В такси они сидели молча, до их дома ехать было недалеко.
Войдя в квартиру, Кольцов сразу же направился в ванну. В горячей воде боль постепенно отпускала тело, но сосредоточилась теперь в районе почек. Он не сразу заметил, что вода в ванной стала черной. И испугался.
– Тебя сильно били, – сказала вошедшая в ванну с полотенцем Лариса. – Об этом меня предупредил капитан еще по телефону. Он не знал, сможешь ли ты выбраться оттуда сам. Вероятно, били сапогами или ботинками, поэтому у тебя вся спина черная от грязи. Дай бог, чтобы не отбили что-нибудь внутри!
Приходя в себя, Кольцов только сейчас начал осознавать весь ужас, произошедшего с ним. И дело было не столько в том, что его впервые в жизни избили, и он даже не мог оказать сопротивление. Это тяжело было осознавать, но боль, наверное, со временем пройдет. Но он уже знал, что никогда не забудет то острейшее унижение, которое испытал. Своими сапогами какая-та безмозглая дрянь, исключительно из инстинкта садизма, растоптала его как человека!
Он на всю жизнь запомнит это чувство попранного человеческого достоинства. И тогда, когда будет смотреть популярные советские «мыльные» телесериалы о бравых «ментах». Глядя на знаменитых киноактеров, с талантом и упоением играющих роли непорочных «борцов» за справедливость и закон, у Кольцова будет желание спросить этих интеллигентов: а вы сами, хотя бы раз, побывали в «гостях» у советского гестапо? Недаром русская мудрость гласит: от сумы и от тюрьмы не зарекайся!
…Сейчас же, в эту весеннюю ночь, Кольцову хотелось только одного: чтобы она никогда не заканчивалась. Он не хотел, чтобы наступил день. Потому что не мог себе представить, как он будет жить дальше. Да, вероятно, никто ничего не узнает. Но он то знает! И знает об этом еще один человек. Лариса!
Кольцов отдавал себе отчет, что произошедшее явилось для нее, может быть, большим потрясением, чем для него. Она была свидетельницей его уничижения, он на ее глазах, на мгновение, превратился в н и ч т о. Но этого мгновения вполне достаточно. Он хорошо знал свою жену. Как у любой женщины, у нее были свои недостатки. Но главным в ее жизни было чувство собственного достоинства. Она не скажет ему ни слова, но он знал, что в эту ночь он потерял ее уважение.
…Вскоре Лариса уехала в Ленинград и подала на развод…
«Склянка Часу» №50. – Канев: 2009
Чарли
Чарли родился в квартире Хозяина вместе со своими братьями и сестрами. Мать его звали Чика. Поэтому его назвали Чарли, в честь Чарли Чаплина, которого очень любил Хозяин.
Чика и ее дети вскоре из квартиры Хозяина исчезли, и Чарли остался один.
Хозяин тоже жил один в почти пустой двухкомнатной квартире. В квартире, кроме телефона и железной кровати, стояла раскладушка, которой вскоре стал спать Чарли (если кто-нибудь из гостей не оставался на ночь, чего тот очень не любил). Посреди пустой комнаты стоял на собственных ножках телевизор «Таурас». Чарли по вечерам вместе с Хозяином смотрел его. Особенно ему нравились передачи футбольных и хоккейных матчей. Он очень внимательно следил за быстрыми передвижениями мяча или шайбы. Чарли любил слушать и музыкальные концерты, во время которых даже иногда пытался поддержать мелодию своим внутренним голосом.
Мяукать Чарли вначале не умел (вероятно, не успел научиться), поэтому с Хозяином он общался исключительно посредством мимики и телодвижений. Хозяин же разговаривал с ним на своем языке, и Чарли очень быстро его освоил. И между ними скоро установилось полное взаимопонимание. Чарли очень нравилось, когда Хозяин иногда подолгу с ним беседовал, а когда Хозяин не уделял ему должного внимания, очень обижался.
Вообще Чарли во всем подражал своему Хозяину. На своей раскладушке он спал точно также как Хозяин, вытянувшись во весь рост на боку и подложив под голову одну лапу. На кухне, когда Хозяин садился за самодельный деревянный стол, Чарли устраивался на задних лапах рядом, на широком подоконнике и ел любимую вареную треску, вытаскивая ее лапой из своей чашки. Совместная трапеза обязательно завершалась питием чая из стакана Хозяина. Чарли не любил есть без Хозяина и всегда терпеливо ждал его возвращения с работы, хотя еда ему всегда оставлялась на кухне.
Предназначенное для него в туалете «место» Чарли отверг. Свои проблемы он стал решать, используя унитаз. Гости Хозяина отказывались верить, однако вынуждены были признать это из-за отсутствия специфического запаха в маленькой квартирке.
Вообще Чарли не любил, когда к Хозяину приходили гости, особенно женщины. Тогда на весь вечер он уходил в свой угол, и покидал его только с уходом гостей, всем своим поведением выражая недовольство.
