скачать книгу бесплатно
Когда Чарли подрос, Хозяин стал выпускать его во двор. Во дворе он быстро освоился, и вскоре они с Хозяином стали выходить вместе «на работу». Чарли точно знал, когда Хозяин возвращался и ждал его у подъезда. Когда Хозяин был дома, двор Чарли не интересовал. Но теперь на время визита гостей Чарли уходил «погулять» и не возвращался до того, пока последний гость не покидал квартиру.
Все дети во дворе полюбили независимого и умного Чарли. Он знал их всех, но никому не позволял с ним фамильярничать. А за Хозяином среди детей вскоре закрепилось имя «Чарлин папа». Часто дети, встречая возвращавшегося с работы Хозяина, докладывали, что Чарли «натворил» за день.
Однажды, когда Хозяин подходил к своему подъезду, он увидел группу ребят, стоявших вокруг растущего во дворе большого дерева, и что-то возбужденно обсуждавших. К нему подскочил соседский мальчишка Дениска с возгласом: «Спасите Чарли! Он не может слезть с дерева и сейчас упадет!»
Подойдя к дереву, Хозяин узнал из сбивчивых рассказов детей, что Чарли напугала случайно заскочившая во двор собака. Знакомых собак он не боялся и они его не трогали. А здесь, очевидно, чужая собака оказалась непонятливой, и Чарли предпочёл с ней не связываться и удалился на дерево. Но собака была настырной и своим лаем загоняла Чарли все выше и выше. Наконец он очутился почти на последней ветке дерева, которое по высоте превышало пятиэтажный дом. Оказавшись на конце ветки, Чарли уже не мог развернуться и спуститься вниз. По словам ребят, он просидел так довольно долго и, очевидно, устал.
Увидев сверху Хозяина, Чарли подал голос (мяукнув). Но было непонятно, то ли он извинялся, то ли предупреждал об опасности. Во всяком случае, жалобной интонации не ощущалось. Чарли, как бы понимал, что никто ему помочь не может. Ребята были в отчаянии. Хорошо, что еще давно кто-то догадался обрезать нижние ветки, иначе сейчас все дерево было бы облеплено детскими телами.
Хозяин был уже немолод, да и прошло очень много времени с тех пор, когда он последний раз влезал на дерево. Но пришлось вспомнить. По его просьбе ребята быстро соорудили небольшую пирамиду из деревянных ящиков, стоявших у магазинного подвала, которая позволила ему с предосторожностями добраться до первой ветки. Потом дело пошло быстрее. Дерево было старое и ветки крепкие. Хозяин, не обращая внимания на высоту, поднялся до последней ветки, которая могла его еще удержать. Но Чарли находился выше. До него оставалось несколько сантиметров, преодолеть которые было уже невозможно. Ситуация была безвыходной.
Все это время Чарли молчал, терпеливо наблюдая за восхождением Хозяина. Но когда Хозяин достиг последней ветки, Чарли, очевидно, понял, что дальше Хозяину нельзя, и предупредительно угрожающе мяукнул. Так прошли несколько томительных минут, Хозяин и Чарли молча смотрели в глаза друг друга. И Чарли понял!
Подав предупредительный крик, он прыгнул…
Снизу раздался торжествующий возглас ребят. Сделав в воздухе невероятный разворот, Чарли упал точно на плечо Хозяина. Так они замерли на мгновение. Затем вместе стали медленно спускаться. Это было труднее, чем подниматься. Хозяин не мог сделать резкого движения и спускался, почти не глядя вниз. Чарли сидел на его плече как каменный, не шевелясь. Наконец, они вступили на землю под радостные вопли детей. Чарли не покинул плеча Хозяина до того, как они вошли в квартиру…
Время шло, и в доме Хозяина однажды появилась Женщина. Вначале Чарли отнесся к ней снисходительно. Хотя она бывала чаще, чем другие гости, но на ночь не оставалась. Поэтому Чарли был уверен, что это ненадолго. Но однажды Женщина осталась в доме. Но и это Чарли перенес по-мужски. Только теперь он просто стал уходить из дома по ночам и возвращаться утром, когда Женщина покидала квартиру. Он не оставался с ней надолго дома, хотя принимал, как должное, ее обслуживание в отсутствии Хозяина. Поев и отдохнув от «бессонной» ночи, он покидал квартиру до возвращения Хозяина. В его же присутствии он чувствовал себя в квартире, по-прежнему, равноправным Хозяину.
Но все изменилось, когда через год в доме появился третий человек, точнее – человечек. Это маленькое существо своим непонятным поведением очень удивило Чарли. Он стал оставаться дома днем и старался все время быть рядом с этим шумным существом, ревниво следя за тем, чтобы Женщина выполняла все свои обязанности. Если Она задерживалась подойти к плачущему ребенку, Чарли возмущался и был настойчив. Когда же в квартире появлялся Хозяин, Чарли спокойно отправлялся «по своим делам».
Однако, по мере того, как человечек подрастал, менялось и поведение Чарли. Оставаясь по вечерам дома, он, обычно, не выходил из своего угла. Совместные с Хозяином просмотры телевизионных программ давно прекратились, как давно ушли в прошлое и совместные трапезы на кухне. Теперь рядом с Хозяином была Женщина. И Хозяин все больше времени уделял ей и маленькому человечку, не обращая внимания на ревность Чарли. Он все реже и реже стал бывать дома. Иногда исчезал на несколько дней, возвращаясь встрепанный и голодный. Отдохнув, он вновь уходил.
Но привычка встречать Хозяина с работы у него все-таки осталась. Чарли часто ждал Хозяина у подъезда, но зайти с ним в дом нередко отказывался.
Однажды Хозяину пришлось на несколько дней покинуть город.
Подойдя ранним зимним утром к подъезду своего дома, он услышал под лестницей хриплый знакомый голос. Это был Чарли. Подползти к Хозяину он уже не мог. Хозяин поднял его на руки. Кто-то распорол ему живот. Видно было, что он пролежал здесь ни один день, кровь уже запеклась и почернела.
Ветеринар сказал, что от такой раны кот должен был умереть сразу, и чудом было то, как он дождался Хозяина. Но спасти его было уже невозможно. Чарли умер…
«Литературный Севастополь» №5 – Севастополь: «Вебер». 2008
Танки в снегу
До Лахденпохья Кольцов добрался на автобусе. С новенькой кожаной сумкой в руках он бодро прошагал через типичный карельский городок на берегу Ладожского озера и подошел к железным воротам военного гарнизона. Пройдя КПП, он оказался во дворе, заполненном сотнями слонявшихся без дела «партизан».
…В свое время Кольцов не был призван в армию, но получил военный билет с «ограниченной годностью». С тех пор прошло много лет. В университете «военную кафедру» на его факультете ввели тогда, когда он его уже заканчивал. Так получилось, что, прожив первые свои шестнадцать лет в военных гарнизонах, вторые шестнадцать он оставался «рядовым запаса». Первоначально его это не беспокоило. Но, когда он переехал в Карелию, начались периодические военные «сборы», которые пришлось проходить в рядах рядовой братии «резервистов».
И вот однажды, новый «военрук», пришедший в консерваторию из военкомата, остановил его в коридоре и неожиданно завел разговор:
– Негоже Вам, Сергей Михайлович, доценту, заведующему кафедрой марксизма-ленинизма, до сих пор ходить в «рядовых». Давайте, мы Вас определим в лейтенанты запаса. Все данные для этого есть. Не хватает только служебного стажа. Но этот вопрос можно решить. Отправим Вас на военные сборы на офицерскую должность. А по возвращению, получите нормальный офицерский военный билет. Согласны?
Кольцов не придал этому разговору значения.
Однако вскоре его вызвали в военкомат и предложили пройти «краткосрочные курсы». Занятия были по вечерам, военкомат находился недалеко от дома. Поэтому Кольцов посещал занятия регулярно. Потом о нем вроде бы как забыли. Но осенью, когда учебный год начался, к нему подошел «военрук» и сообщил:
– Через неделю отправляетесь на месячные «сборы». Готовьтесь.
В полученном предписании сообщалось место и время прибытия. Так он оказался вновь в армии…
В военном городке Лахденпохья располагался «кадрированный» танковый полк, на базе которого проходили «сборы» резервистов. Кольцова окружили в основном деревенские мужики: шофера, «механизаторы» и прочие самых разных возрастов. Многие из них друг друга знали и группировались по «землячеству», либо по прежней службе. Кольцов чувствовал себя в этой кампании «интеллигентной вороной».
Постепенно, по группам, «партизан» провели через баню, предварительно выдав на складе воинское обмундирование. Не новое, но вполне приличное «бэу». Некоторые приехали в своей старой армейской форме, которая сидела на них как на пивных бочках. Все получили солдатские шинели. Многие не надели на них армейские ремни, оставив их на гимнастерках. Кроме того, почти все отказались перед баней стричься. Так что из-под армейских шапок торчали их отросшие патлы и это был особый шик. Вот тогда Кольцов и понял, почему резервистов прозвали «партизанами».
После бани Кольцов переоделся в офицерскую форму. Сидела она на нем хорошо. Пожалел даже, что не взял с собой фотоаппарата. Но жесткая шинель топорщилась. Шапка оказалась на размер меньше и висела на затылке. Зато сапоги ему достались на размер больше. Как объяснил старшина, у него оказался слишком «ходовой» размер. Кольцов не придал этому значения, о чем позже очень пожалел. Полученные лейтенантские погоны еще предстояло пришить к гимнастёрке. Так же как и белый воротничок. Это далось с трудом, но опытные «сослуживцы» помогли. Потом в «каптерке» были получены котелки, кружки, ложки, мыло и вещевые мешки. В большие брезентовые мешки была сложена гражданская одежда и личные «принадлежности». Они, с деревянными бирками фамилий, остались на складе гарнизона.
После «приведения себя в порядок» резервисты пообедали в столовой гарнизона и почти сразу же загрузились на машины. Им предстояло служить не в этом обжитом военном поселке, а на «полигоне» в двух десятках километрах от города.
Большая колонна военных машин сразу же углубились по проселочной дороге в осенний лес. Ехали недолго. Вместе с другими Кольцов спрыгнул с кузова грузовика и занял место в строю. Последовала команда разгружать машины. После этого они ушли, и отряд начал устанавливать палатки. Их ставили в два ряда между деревьями. Палатки для рядовых были большие на взвод, для офицеров – маленькие, на четыре человека. В офицерских устанавливали железные кровати, в рядовых – деревянные топчаны. В каждой палатке соорудили печки-«буржуйки» с трубами, выведенными в окна. Одна команда оборудовала полевую столовую, сооружая столы, скамьи и навес. Все делалось быстро, слажено, с шутками. Видно было, что люди знали свое дело. К наступлению темноты установление лагеря было завершено. По цепочке передали команду готовиться к ужину, а офицерам – прибыть в штабную палатку.
Штабная палатка, к которой Кольцов подошел вместе с другими, оказалась более просторная, чем обычная офицерская. Здесь располагались кровати штабных офицеров, и посредине стоял большой сколоченный из досок стол, на котором находился аппарат полевого телефона и лежали свернутые карты и офицерские планшеты. Над столом низко свисала большая электрическая лампочка, свет для которой подавался от рядом работавшего генератора. Он же освещал и полевую кухню. Ни столовая, ни другие палатки не освещались.
После приветствия командир полка, подполковник Калаберда, плотный мужчина лет под пятьдесят, представил всех собравшихся офицеров. Кадровых было немного: замполит майор Голубков, начштаба майор Соловьев и несколько заместителей по строевой, боевой и прочей подготовке. У каждого были «дублеры» из резервистов. Офицеры-резервисты возглавляли роты и взвода. Кольцова определили на должность «агитатора» полка и передали в подчинение замполита. После этого комполка поставил «задачу».
Полку предстояло, после обустройства лагеря, провести полевые и тактические танковые учения.
Кольцов недоумевал. Никаких танков он поблизости не видел. И как можно проводить танковые учения в глухом лесу, он не представлял. Но промолчал. На его вопрос, чем собственно должен был заниматься он, замполит ответил коротко:
– Позже разберемся.
После совещания офицеры-резервисты отправились в столовую, но там их никто уже не ждал. «Партизаны» успели употребить всю приготовленную кашу. В темноте разобраться было невозможно. Поэтому Кольцову вместе с другими пришлось довольствоваться теплым чаем. Его «малая» штабная палатка, которую он нашел в темноте с трудом, показалась ему удобной. У входа печка светилась уютным огнем. Рядом с ним расположились «дублеры» штабных офицеров. Все были почти одного возраста, хотя и в разных званиях. Двое работали в сельских школах, один из них – директором. Третий был инженером из Кандопожского комбината. Общий язык нашли быстро. Впоследствии его «сожители», прошедшие в свое время армию, помогли ему освоить премудрости военного быта. Первая ночь прошла спокойно. В палатке было тепло.
В первые дни обустраивался лагерь. Офицеры-резервисты, приписанные к штабу, дежурили там по очереди, выполняя разные поручения. Начальник штаба, вероятно, чтобы избавиться от назойливого лейтенанта, поручил Кольцову «срисовывать» полевые карты на ватман. Но он был удивлен, когда в конце дня увидел результат.
– Вы, Кольцов, где научились так читать и копировать карты? Вы что, были в военном училище?
– Нет, товарищ майор, – ответил Кольцов. – У меня нет военного образования. А карты я умею читать еще с детства, когда мечтал стать штурманом дальнего плавания и копировал карты знаменитых морских путешествий.
– Да, – с улыбкой сказал начштаба. – В Вас погиб штабной оперативник.
Однако вскоре замполит освободил Кольцова от штабных дежурств, поручив ему более «ответственное» дело. Григорий Семенович Голубков, несмотря на свой «критический» возраст, учился заочно в одной из военных Академий, и зимой ему предстояла экзаменационная сессия как раз по «политическим» предметам. Теперь в служебные обязанности «агитатора» полка входили ежедневные консультации замполита по философии, «научному коммунизму» и политэкономии. Кольцов подозревал, что эти предметы вместе не могут присутствовать в одной сессии, скорее всего, у его ученика были серьезные «задолженности» по учёбе. Без учебников и литературы готовиться к таким консультациям было трудно. Но выбора не было. Почти каждый вечер в палатке замполита проходили «беседы», в результате которых доцент Кольцов уже не понимал, кто из них тупее: ученик или учитель. То, что, при его преподавательском опыте, казалось простым и понятным, для его собеседника было непостижимым. Замполит подходил ко всем проблемам просто:
– Вы, Кольцов, преподнесите мне все это так, чтобы я запомнил. А понимать мне эту галиматью незачем. А еще лучше, если бы Вы просто написали мне шпаргалки.
Это было уже выше возможностей Кольцова. К его счастью в лагере имел место острый дефицит бумаги, а шариковые ручки вообще отсутствовали (офицеры в «полевых условиях» привыкли пользоваться карандашами). Но вечерние «беседы» продолжались, хотя со временем Голубков потерял к ним интерес. В результате Кольцов оказался свободен. Но эту свободу приложить было некуда. Книг он с собой не взял. До ближайшего селения километров восемь-десять. Но и там, по слухам, нет ничего, кроме магазинчика и почтового отделения. В лагере установили «сухой закон» и пьяных, действительно, не попадались. Но каждое утро перед построением на «плацу» у деревянной «трибуны» аккуратненько выстраивались пустые винные бутылки («фугасы»). Очевидно, вино привозили водители-«срочники» из гарнизонного городка, но попытки офицеров установить источник «контрабанды» не имели успеха.
Обычно четверка штабных резервистов, чтобы не мозолить глаза начальству, уходила в лес и на полянке резалась до обеда в карты. Но вскоре погода внесла свои коррективы в это единственное развлечение.
Однажды утром лагерь проснулся занесенный снегом. Крупный снег валил весь день. Потом снегопад прекратился. В Карелии часто бывает так, что за зиму снег выпадет всего несколько раз, но зато заносит так, что лежит он до конца зимы. К столовой пришлось, буквально, «прорываться» в снегу, и обед, конечно, оказался совмещен с ужином. Весь день лагерь освобождался из-под снега. Саперными лопатками это сделать было практически невозможно, но к середине дня привезли из гарнизона деревянные лопаты. В лагере прочистили широкие тропы, утрамбовали снег на «плацу». И теперь главной проблемой отряда стала заготовка дров. На это были брошены все. Из гарнизона доставили двуручные пилы, топоры. И в лесу начали валить деревья. Рядом с лагерем заготовлять дрова было запрещено. Но на себе деревья из леса не вытащишь. Поэтому пилили вдали от лагеря, но недалеко от дороги, а потом подвозили на машинах. Эти дрова распределялись только для «служебного пользования», прежде всего, для кухни, а каждой палатке они выдавались строго по норме. Остальное, для «личного пользования», рубилось все-таки с наступлением темноты рядом с лагерем. А днем все дрова одинаковы. Палатка Кольцова имела такую возможность днем, когда лагерь пустел. Все отправлялись на «учения» или на работу, а они в лес… играть в карты. Стоя по колено в снегу, на высоком пеньке перекинулись в «партию», – спили дерево, перекинулись во вторую, – распилили ствол, перекинулись в третью, – раскололи на большие бруски, чтобы легче было ночью вынести. Так с пользой проходил день. Поэтому в их палатке всегда было тепло.
Снег внес серьезные коррективы в планы «учений».
В первые дни «полевые» учения проходили на «полигоне», который находился недалеко на опушке леса. Здесь все было уже оборудовано: окопы, ячейки, стрельбище, «полоса препятствий» и даже «блиндаж». В некоторых «учениях» Кольцов принимал участие наравне со всеми. На стрельбище резервисты «отводили душу». Стреляли по неподвижным и подвижным мишеням. Из окопа, из разных положений… Кольцов из пистолета стрелял впервые, но получилось у него неплохо. Его даже отметили. С метанием гранат дело было похуже. У него еще со школьного «военного дела» это получалось неважно. Но там были муляжи, а здесь настоящие боевые гранаты. Двух попыток было достаточно. К станковому пулемету он вообще не подошел. Благо, никто не заставлял.
Совсем плохо у Кольцова оказалось со «строевой». Для бывалых служак это было развлечением, для него – мукой. Он просто тупел от строевых команд. Когда на утренних построениях он проходил вместе со «штабными» во главе колонны мимо «трибуны», командир полка не мог этого вынести:
– Кольцов! – орал он. – Тяните ногу, … твою мать! Ставьте ровно ступню, идиот! Вы когда научитесь ходить нормально?!
В конце концов, терпение комполка лопнуло, и Кольцова отстранили от «прохождений». Он, конечно, не возражал.
Все ждали начала «боевых» занятий. Штаб разрабатывал «оперативные» планы, маршруты передвижений, схемы «позиций» и прочее. Как дежурный по штабу Кольцов иногда присутствовал на таких совещаниях. Изредка начштаба использовал его графические способности.
Однажды ночным переходом на полигон было доставлено около десятка танков. На сравнительно ровном поле полигона танки, размещенные в заранее приготовленных укрытиях («капонирах»), воспринимались нереально как гигантские черепахи, до тех пор, пока не заводили свои моторы.
В порядке ознакомления Кольцов побывал в одном из них. Это был Т-55, огромный с длинным стволом орудия и широкой «грудью». Снаружи он производил внушительное впечатление. Но когда Кольцов оказался внутри танка, он был поражен. Как в нем могли разместиться четыре человека? Ноги командира танка почти упирались в плечи водителя. Наводчик и «заряжающий» были стиснуты между замком орудия и штабелем снарядов. Повернуться было просто некуда. Воздух проникал свободно только при открытых люках. Хотя внутреннее оснащение танка, само по себе, смотрелось современно. Но он представил себе положение экипажа во время марша, а затем – боя. Танк явно не был предназначен для долгого нахождения в нем людей.
Кольцов вспомнил польский сериал «Четыре танкиста и собака», в котором герои весело разъезжали по дорогам и полям на Т-34 как в просторном «Мерседесе», и спросил сопровождавшего его офицера:
– Сколько такой танк может продержаться в современном бою?
– По условной статистике – до двадцати минут, – спокойно ответил тот.
Да, понял Кольцов, выжить в таком танке больше – невероятно. Он теперь знал, что танкисты во время войны были «смертниками». У них практически не было шанса выйти живыми из танкового боя.
Участие Кольцова в танковых учениях не предполагалось.
Однако и сами учения не состоялись. После снегопада танки оказались в своих укрытиях засыпанными по башни. И хотя их, в конце концов, откопали, проводить полевые маневры на заснеженном полигоне было бессмысленно. Правда, два танка с кадровыми экипажами провели показательные «упражнения». Но посадить в танки экипажи резервистов начальство не решилось. Отказались и от проведения танковых стрельб, вероятно из соображений безопасности. Так что «учения» офицеры провели в штабе по картам. Рядовой состав полка предавался в это время полному безделью.
Ровно через две недели после прибытия в лагере была устроена «баня». Утром установили большую армейскую палатку с брезентовым полом, в ней «задраили» окна, оставив лишь только одно, в которое воткнули трубу из котла полевой кухни. Несколько часов повара нагоняли в палатку «пар». Затем по очереди стали загонять в нее людей. Раздевались догола в маленьком «предбаннике», затем влетали в «парную», в которой трудно дышать как в хорошей парилке. В темном тумане метались причудливые тени, хлещущих березовыми вениками друг друга людей. Гвалт был невероятный. Взрослые мужики дурачились как дети. На деревянных лавках стояли тазы с водой из растаявшего снега, и ею окатывали неожиданно рядом подвернувшегося. Через несколько минут, по команде «освободить помещение», вновь выскакивали в «предбанник» и быстро натягивали на себя холодную одежду. Кольцову понравилась эта «баня». После долгого житья в палатке, почти не раздеваясь, приятно было ощутить себя «очищенным».
Рано опускавшаяся ночь погружала лагерь в безмолвие. Люди не высовывали носа из палаток. Только по «необходимости» или в столовую, которую успели накрыть деревянным навесом. Электричества в лагере не было, не было, разумеется, ни радио, ни газет, ни книг. Некоторые захватили с собой гитары, которые приглушенно слышались в ночи. Почту привозили раз в неделю, взрослые мужики радовались, как дети. Кольцов представлял, как это происходило на фронте. В его палатке по вечерам валялись на кроватях и трепались. Палатка освещалась только огнем, пробивавшимся в щели дверцы печки.
«…Бьётся в тесной печурке огонь.
На поленьях смола как слеза…»
Однажды вечером, лежа на кровати, Кольцов сказал своим соседям:
– Мужики, а мне сегодня стукнуло тридцать три.
Естественно, сначала никто не поверил и не отреагировал. Лишь через несколько минут до кого-то «дошло».
– Ты что, Сергей, серьезно? У тебя, что – день рождения?
– Да, вроде так.
Началась суета. Но это было бесполезно. В полупустых вещмешках нашлась только банка сгущенного молока. Ею и «отпраздновали» возраст Христа.
Накануне после завтрака Кольцов сбегал в «самоволку» в деревню. Был солнечный день. По протоптанной лесной тропе он добрался до деревни примерно за два часа. Но деревня оказалась всего в несколько ветхих домишек, из окон которых выглядывали древние бабки, да один старик появился во дворе. Кольцов нашел «почту», помещавшуюся в маленьком деревянном домике, где приветливая женщина средних лет смогла терпеливо соединить его с Петрозаводском. Поздравив жену со своим днем рождения, он не стал тратить время на рассказы о своей «службе». На двери деревенского «магазина» на гвозде висела, вероятно, уже давно бумажка: «завоза товара нет».
Так с пустыми руками Кольцов отправился в обратный путь, который оказался значительно труднее. Его сапоги, на размер больше, растерли ноги до кровавых мозолей. В конце концов, он перестал перематывать портянки и шел, преодолевая изнурявшую боль. В результате он опоздал на Торжественное «построение», на котором такие же «неслужившие», как он, принимали воинскую присягу. Ему хватило сил добраться только до своей палатки. Он остался также и без «праздничного» обеда. Соседи ему рассказали, что комполка был раздосадован его отсутствием, но ему объяснили, что Кольцов «болен». И, действительно, когда замполит зашел в их палатку, он увидел окровавленные портянки и жалкого лейтенанта на кровати. Выразив свое «соболезнование», он удалился. Так Кольцов перешел в офицерский чин, не приняв воинской присяги.
Наконец, было объявлено об окончании «сборов». Из гарнизона доставили гражданскую одежду резервистов. Им приказали переодеться и сдать воинское обмундирование. Выезд из лагеря назначили на 22.00. Предполагалось машинами доставить их прямо на железнодорожную станцию, откуда на «товарняке» развезти по местам проживания. Такая перспектива Кольцову не понравилась. Он узнал, что лагерь будет эвакуироваться на следующее утро и для этого в нем остаются несколько человек и шофера, которые были мобилизованы на сборы на своих машинах. С одним из шоферов Иваном Сажиным, водителем водовозки, Кольцов договорился, что тот утром подбросит его до городка Суоярви, откуда он к вечеру доберется рейсовым автобусом в Петрозаводск.
Когда поздно вечером резервисты стали покидать лагерь, Кольцов накрылся на кровати одеялом и промолчал, когда в палатку заглянул проверяющий. После долгой суеты лагерь затих. И тогда он понял, что поступил непредусмотрительно: нельзя топить печку! Свет и дым будут замечены сразу в опустевшем лагере. Накрывшись всеми одеялами и стуча от холода зубами, он провел без сна всю ночь. Утром завтрака не было, ограничились теплым чаем. Не дожидаясь прибытия команды из гарнизона для вывоза имущества, Кольцов в кабине водовозки покинул лагерь.
По пути завезли домой одного прапорщика, который умудрился к цистерне прицепить два больших мешка с буханками солдатского хлеба:
– Для свиней, – весело пояснил служака. – Не пропадать же добру.
Кольцов про себя чертыхнулся, вспомнив, как строго «по норме» выдавался этот хлеб в столовой. Зато столько каши (в основном «перловки») съедено, сколько он не съел за всю свою жизнь, и вряд ли когда-нибудь к ней еще прикоснется!
Избавившись от говорливого прапорщика, они двинулись дальше. В Сортавале Сажин «заправился» в магазине двумя бутылками водки. Кольцов купил два холодных пирожка с капустой, полагая, что путь их будет недолгим. Однако не успели отъехать от города, как лопнула камера одного из задних колес. Целой «запаски» не оказалось, пришлось разбортовывать колесо и клеить камеру. На это ушло почти два часа. Уже начало темнеть, когда, подъезжая к Суоярви, они увидели в придорожном перелеске упавший на бок автобус. Как он туда залетел, было непонятно, никого из людей рядом не было. Посмотрев на номер, Иван безапелляционно заявил:
– Это – твой. Видно шофер не рассчитал скорость на заснеженной дороге и не вписался в поворот. Благо, что здесь местность ровная. Вряд ли кто-нибудь пострадал, иначе тут была бы милиция. И все-таки тебе повезло, что мы опоздали. А автобус завтра утром вытащат.
– Ну, и что теперь? – спросил Кольцов.
– Ехать тебе в этот городишко бесполезно. До утра уже автобуса не будет. Так что едем ко мне. Переночуешь, а завтра я тебя вывезу на трассу, перехватишь какой-нибудь попутный рейс.
Кольцов уже потерял ориентацию, где они находились. Он безнадежно кивнул и сел в кабину.
Ехать пришлось довольно долго. Они свернули с трассы и углубились на север в карельскую лесную глушь. Наконец, уже поздно вечером въехали в спящую деревню. Иван остановил машину у крыльца своего дома. Их встретила молодая симпатичная женщина, его жена. Сажин представил Кольцова как сослуживца, и они прошли через небольшую «гостиную» на кухню. Здесь умылись у рукомойника и сели за стол, который был накрыт достаточно скромно. Голодный Кольцов набросился на еду, а Иван сразу же начал пить водку. Кольцов изредка присоединялся к нему. Он не был трезвенником. Но так, как пил его напарник за столом, наливая себе один стакан за другим, он видел впервые. Ни на кого не обращая внимания и почти не закусывая, Сажин не остановился, пока не опорожнил первую бутылку.
Потом он сделал короткий перерыв на разговор с женой о делах деревенских и на закуску. После этого открыл вторую бутылку. Кольцов решил, что с него хватит, и встал из-за стола.
– Я хотел бы лечь спать. Очень устал, – обратился он к хозяйке. – Где Вы меня положите?
Нина заметно смутилась и ответила.
– Проходите в спальню. Там кровать. Можете ложиться.
Пройдя в комнату, Кольцов понял, что кровать в доме только одна. Ничего другого похожего не было. Он вернулся на кухню и спросил Нину:
– А как же Вы? Где Вы будете спать?
Она спокойно ответила:
– Вы не беспокойтесь. Я здесь на кухне устроюсь. Мне не впервой…
Иван, уже заметно охмелевший, не обращал на обоих никакого внимания. Кольцов устал настолько, что не стал ничего выяснять. Он просто ушел и упал на кровать. Заснул моментально. Проснулся, когда Сажин полез на кровать через него. Тогда он встал и пошел на кухню.
Здесь Нина, уже убрав посуду со стола, в темноте сидела на табурете у окна.
– Который час? – спросил Сергей.
– Полчетвертого, – ответила женщина. – Вы, почему не спите?
– Уже выспался. – Кольцов присел рядом. – Вы, что будете так сидеть до утра? Идите, поспите.
– Нет, не хочу. Я уже привыкла. Мне часто приходится ночевать на кухне. Когда Ваня напьется, он выгоняет меня из спальни.
– И часто он так пьет?
– Часто, – коротко ответила она.
После молчания спросила:
– Вы, действительно, выспались?
