скачать книгу бесплатно
– Это Анна, дочь золотых дел мастера Иоганна Георга Монса и Модесты Ефимовны, урожденной Могерфляйш.
– Семья-то большая? – спросил Петр.
– У меня две сестры и брат Виллим, – певучим голосом ответила Анна.
– Хороша, нет, право хороша, – проговорил Петр, глядя на девушку восхищенными глазами.
– Государь, отведайте кьоузе – я сама пекла, – пропела Анна.
– Что это такое? Чудное название – кузе!
– Крокеты из картофеля, – пояснила она.
– Она вообще мастерица готовить, – льстиво проговорил Франц, обнимая девушку за талию и прижимая ее к себе. Но, увидев яростный взгляд Петра, смутился и отпустил ее.
– Живешь прямо здесь, Анхен? – спросил Петр.
– Да, на верхнем этаже у меня небольшая комнатка, – лукаво улыбнувшись, ответила она.
– Покажешь мне?
– Отчего же не показать? – улыбнулась Анна.
– Тогда пойдем, погляжу, – Петр встал и жестом пригласил ее следовать впереди.
– Ты чего насупился? – спросил Алексашка Франца, когда они остались вдвоем.
– Я с ней начал жить, когда ей исполнилось только пятнадцать, – ответил тот. – А теперь, чувствую, все…
– Да уж, – засмеялся Меньшиков, – Петр своего не упустит. Придется тебе искать другую пассию.
– Да есть у меня «запасная», – нехотя проговорил Франц. – Ее подруга – Елена Федермех. Такая же горячая, как и Анна.
– Немки они только с виду строгие и сдержанные, – согласился с ним Алексашка. – А как прижмешь к себе – огонь! Не чета нашим бабам.
– Не скажи, – возразил Франц. – И среди русских встречаются ого-го!
– Это точно, – согласился с ним Меньшиков. – А Петру в этом смысле не повезло с женой. Он рассказывал: только сделаешь с ней дело, а она уже храпит. Да и то, говорит, не каждый день. Чуть что: устала я, грешно сегодня – светлый христианский праздник, болею я… Вот Петр и звереет при виде юбки.
– В таком случае озвереешь, – согласился Франц.
– А ты не переживай за Анну, найдешь себе другую. А то, что познакомил государя с ней, тебе зачтется.
В это время они заметили спускающихся по лестнице Петра и Анну. Лица обоих раскраснелись, словно они только что вышли из бани. Подходя к друзьям, Петр усадил ее за стол и сказал, обращаясь к Меньшикову:
– Я обещал Анхен завтра показать Москву со сторону Яузы. Приготовь ботик…
– Все сделаю в лучшем виде, Петр Алексеевич, – церемонно поклонился тот. – С утра все будет готово…
Ближе к вечеру Меньшиков попросил позволения у Петра пойти подготовить судно к заврашнему плаванию.
– Сделай все лучшим образом, – предупредил его тот.
– Все будет, как надо, – уверил его Алексашка, – не беспокойся.
Тут же ушел и Франц, сославшись на неотложные дела, что, впрочем, не вызвало возражений у государя.
Во дворец Петр явился только к вечеру следующего дня. Евдокия, заглянувшая к нему в комнату, начала причитать:
– Совсем обезумел, стыда у тебя нет. Мало того, что позабыл свою жену, так и о сыне не вспоминаешь. А я уж которую ночь сплю одна, все слезы проплакала, подушки к утру мокрые от слез…
Петр молча слушал ее вопли, но было видно, как покраснело его лицо и сам он напрягся. Евдокия замолчала и во избежание вспышки гнева ушла в свою светелку. Жаловаться царице Наталье Кирилловне было бесполезно: однажды на ее сетования та строго ответила: «Он – государь, и не нам с тобой осуждать его и препятствовать. Радуйся тому, что живешь в царском дворце, а не в вашем захудалом домишке».
Не встречая поддержки и сочувствия в чуждом ей царском доме, Евдокия становилась все более раздражительной, ворчливой и нередко плакала, стоя на коленях перед иконами.
А Петр, чувствуя поддержку матери, практически перестал обращать внимание не только на жену, но и на сына. Мало того, свою Анхен он приводил в царские покои и на ассамблеи, нимало не стесняясь осуждающих взглядов присутствующих.
Особенно недовольны были поведением Петра, да и матери его, давнишние супротивники Нарышкиных – знатные бояре Долгорукие, Матвеевы и другие, близкие к ним семьи.
– Ишь, гулящую девку стал водить в царский дом, – ворчал Михаил Долгорукий.
– Ни стыда, ни совести, – поддерживал его Артамон Матвеев. – А что от них ждать, коли род их происходит от стрелецкой верхушки и от офицеров полков нового строя…
– Вот из-за незнатности рода он и порубил стрельцов-то, – усмехался Михаил.
Петру, естественно, немедля донесли об этих разговорах. В бессилии он скрипел зубами, но что-либо сделать с мощными и многочисленными родами ни он, ни мать не решались.
Анна, замечавшая, как менялся в лице ее поклонник, мягко гладила его по руке и шептала:
– Ты – государь, тебе ли их бояться?
– Она права, – дополнял ее вездесущий Алексашка. – Да и святоши тебе не указ.
– Со святошами тоже разберусь, – ворчал Петр.
В конце концов, глядя на расстроенного Петра, Анна предложила:
– Давай уйдем отсюда. Надоело смотреть на эти угрюмые лица, на их старомодные кафтаны, бородатые морды…
Подхватив свою подругу, молодой государь увел ее в одну из комнат и сразу же повалил на кушетку. В перерывах между ласками он достал из кармана камзола какой-то сверток, завернутый в платок.
– Что это? – спросила Анна.
– А ты разверни, увидишь…
В платке оказался миниатюрный портрет Петра, обрамленный алмазами.
– Какая прелесть! – воскликнула восхищенная девушка. – Это же очень дорогой подарок.
– Тысячу рублей заплатил мастеру, – с гордостью ответил Петр. – Смотри, храни его как зеницу ока, как признание моей любви.
– Я буду носить его возле сердца, – ответила она. – И тогда ты будешь всегда со мной.
– Я скоро уезжаю в Германию, – серьезно сказал Петр. – Что тебе привезти?
– Ты же понимаешь, что нужно женщине, – жеманилась Анна. – Конечно же, самые модные наряды, ботинки, которые сейчас там носят. Не могу же я ходить в лаптях!
– Ладно, привезу, – засмеялся Петр. – Ты только гляди тут у меня, не шали. Узнаю – голову оторву твоим полюбовникам. Ты меня знаешь…
– Да знаю, знаю, – Анна прильнула к нему и начала целовать. – Ты там тоже не балуй…
– Никого знать не хочу, кроме тебя, – ответил Петр.
Перед отъездом Наталья Кирилловна вызвала к себе сына. Поговорив о делах, она заметила:
– Мне доложили, что ты приблизил к себе семейство Монсов – даришь им дорогие вещи, украшения. Вон девице Анне подарил даже свой портрет с драгоценными каменьями. А это дорого стоит казне. Не слишком ли ты расточителен?
Петр надулся и пробурчал:
– Чай, я не первый, кто дарит дорогие подарки своим полюбовникам.
– Что ты имеешь в виду? – сощурилась мать.
– Сама знаешь, – ощерился сын. – У меня тоже есть свои шептуны.
– Не слишком ли много берешь на себя, чтобы судить мать?
– Так и ты не суди меня.
– Ты – государь и должен думать о благе отечества, а не швырять казенные деньги на ветер.
– Казна от этой мелочи не обеднеет.
Вздохнув и строго глянув на сына, царица строго сказала:
– Смотри там, за границей, не позорь ни себя, ни Россию. Не то подумают: приехал-де медведь, дикарь-дикарем. А по тебе станут судить и о стране в целом…
Петр молча поклонился матери, поцеловал ей руку и вышел. Отправившись в Немецкую слободу, он жестоко напился и остался ночевать у милой Анхен.
По возвращении из Германии Петр проехал прямо к своей любовнице. Обрадовавшись подаркам, та прыгала от радости, как маленькая девчонка.
Само собой, что Наталье Кирилловне немедленно доложили о приезде сына, и она послала за ним. Нехотя Петр был вынужден подчиниться и отбыл во дворец.
В покоях матери уже находились срочно вызванные ее братья, Федор Юрьевич Ромодановский, Борис Петрович Шереметьев, Тихон Стрешнев и Борис Голицын.
Рассказав им о результатах поездки, Петр сказал, что жить в изоляции Россия больше не может, а значит, нужно строить свой флот и торговать, чтобы вывести страну из длительного сна. Рассказал и о том, что прибывшие с ним выглядели, как белые вороны на фоне по-иному одетых, бритых и образованных немцев.
– Да вы сами видите, как одеваются в Немецкой слободе и как наши люди. И начинать надо с бояр. Смешно и дико видеть, как они среди лета ходят в кафтанах до пола, собирая на подолы уличную грязь, противно смотреть на их бородатые рожи с застрявшими в бородах крошками после трапезы.
– Это ли главное в управлении страной? – спросил Петр Кириллович.
– Все начинается с малого, – упорствовал Петр. – Замыкаемся в своих теремах с узкими оконцами, сидим, словно медведи в берлоге, не видя, что деется окрест. А заграница идет вперед…
– Такие дела делаются неспешно, исподволь, – заметил Лев Кириллович. – Надо подготовить народишко, чтобы он понял выгоду от этого. А рубить топором – себе в ущерб.
– Ну да, не торопясь, как на телеге ехать, а не на коне скакать, – с усмешкой возразил Петр. – И через многие века, может быть, догоним заграницу. Только и она не станет стоять на месте. Нет уж, в таких делах надо действовать решительно и споро.
– Экий ты упрямец, племянник, – покачал головой Петр Кириллович.
– Ох, боюсь, – хлебнем мы горюшка с таким государем, – проворчал Федор Юрьевич. – Еще наплачемся…
– Вы всю жизнь прожили в темноте, а я на свет хочу, – махнул рукой государь и пошел в свои покои.
В переходе он нос к носу столкнулся с Евдокией.
– Петруша, ты бы зашел ко мне хоть ненадолго, – просящим голосом пропела она.
– Отстань от меня, постылая, – оттолкнул он жену. – И без тебя забот хватает.
Сидя на скамье в своих покоях, он долго обдумывал разговор с родичами, а потом резко встал и крикнул:
– Никита!
Дверь в покои отворилась и в притворе показалась помятая физиономия Никиты Зотова.
– Звал, Петруша? – спросил он.
– Найди Алексашку, – приказал он, уставившись на красный нос бывшего учителя. – Поедем в Немецкую слободу. Да живо у меня!
В «веселом доме» было привычно шумно. Войдя в залу, приятели сразу увидели за своим столом у окна Франца Лефорта, на коленях у него сидела их общая знакомая, подруга Анхен, Елена Федермех.
– А я уж думал, что вы сегодня не придете, – воскликнул Франц, ссаживая девушку и раскинув руки для объятий.
Заметив, что гостей обслуживает мать Анны, Петр спросил:
– Анхен где?
– Приболела она, – ответила Елена. – Квасу холодного на жаре выпила, вот и слегла. Сейчас лекарь у нее.
Петр направился в комнату любимой, следом за ним семенила ее мать, Модеста Ефимовна, и постоянно тараторила:
– Уснула она сейчас, государь, ты уж ее не буди. Всю ночь бедняжка металась в жару.
Войдя в комнату, Петр увидел свою Анхен, лежащую на постели. Подле нее сидел дряхлый старичок лекарь и, окуная тряпицу в какую-то жидкость в чашке, прикладывал ее ко лбу девушки.
– Анхен, милая, – только и прошептал Петр.
Осторожно взяв руку девушки, лежащую поверх одеяла, он осторожно поцеловал ее. Рука была настолько горячая, что он едва не обжег губы.
