скачать книгу бесплатно
С вытаращенными безумными глазами, с охрипшими голосами люди совершенно потеряли голову. И только казачьи цепи, образовавшие коридор к судам, сдерживали толпу и пропускали исключительно по пропускам.
Казаки действовали решительно: им было обещано место на корабле, поэтому лишние пассажиры им были не нужны, – они могли занять предназначенные для них места.
Капитона и Аглаю, из уважения к полковнику, допустили до самого трапа. Но как только они передали на борт вещи, их тут же оттеснили в сторону. Поручик Васечка помог Владимиру Георгиевичу внести вещи по трапу в каюту.
Устроив вещи в каюте, все трое вышли на палубу со стороны кормы, откуда им было видно все, что творилось на берегу. По красной рубахе Капитона они сразу отыскали оставляемых ими слуг. Те тоже заметили их и замахали руками.
Через пару часов сходни были убраны, пароход дал протяжный прощальный гудок и стал медленно отходить от причала.
Стоявшие в сторонке от постепенно расходящейся толпы Капитон и Аглая еще сильнее замахали руками. Мария Игнатьевна и Владимир Георгиевич с тоской смотрели на берег и тоже махали.
Берег уходил все дальше.
Яркая красная рубашка бывшего денщика превратилась в еле заметную точку, а вскоре исчезла и она. На месте города и берега была видна лишь грязно-серого цвета полоска…
– Прощай, немытая Россия, – процитировал поэта Васечка, на что полковник строго посетовал ему:
– Эта «немытая Россия» – ваша родина, поручик. Никогда не забывайте об этом!
Несостоявшаяся царица или несчастная любовь царя
Нет ничего лучше жены хорошей,
Но не может быть ничего ужаснее скверной.
Гесиод
Великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием… Забыть про это, а не памятники ставить.
Л. Н. Толстой
Самодержец ты или нет, – в любви все беззащитны.
О. Лебедева. «Изменницы самодержца»
Петр был чудовищно прожорлив и несдержан в еде.
И так же неудержимо сексуален, далеко выходя за пределы приличия. Такое впечатление, что он просто не мог удержаться при виде любой понравившейся ему женщины, кто бы она ни была…
Неумение удерживаться, стремление овладеть буквально всякой женщиной, которая только смогла ему понравиться, привело к закономерному итогу: известно более 100 бастардов Петра. Что характерно, он им никогда не помогал, объясняя это очень просто, – мол, если будут достойны, сами пробьются.
О педерастии Петра говорили совершенно открыто еще при его жизни. Ученые же мужи, если и ведут споры, то исключительно о том, кто приохотил к педерастии Петра – Франц Лефорт или Александр Данилович Меньшиков? Оба предположения одинаково вероятны.
Но, во всяком случае, во дворе мало кто не знал, что «Петр живет с Меньшиковым бляжьим образом», как кричал один гвардейский сержант. Впрочем, и со многими гвардейцами жил точно таким же образом.
А.М.Буровский «Петр Первый – проклятый император»
В доме Нарышкиных стояла тревожная тишина и только из дальней комнаты доносились возбужденные голоса да отдельные выкрики. Прислуга попряталась по углам, опасаясь попасть под горячую руку господ, справедливо рассуждая между собой, что, мол, береженого бог бережет. Но разговор шел на повышенных тонах, так что, вольно или невольно, было слышно, о чем беседуют спорщики.
– Васька Голицын с Софьей хотят забрать трон под себя, – слышался возмущенный голос Петра Кирилловича. – А про нас распускают слухи – де род худородный, из домов самого низкого и убогого шляхетства…
– Такоже и о Стрешневых, Головкиных толкуют, – послышался еще чей-то голос. – А про царевича Петра болтают, – мол, бляжин сын, нагуляла его Наталья… Не от покойного Алексея Михайловича-де рожден!
– Да уж, слаба сестричка на передок, – по голосу прислуга узнала Тихона Стрешнева. – Многие с ней побаловались, потешились…
– Тебе ли этого не знать! – поддел его Лев Кириллович Нарышкин.
Тихон хотел было что-то ответить ему, но Петр Кириллович не дал разгореться ссоре:
– Хватит собачиться, о деле надо думать. Иначе Софья с Голицыным загонят нас за Кукуй. Ишь, что они удумали, – послали, мол, мы человека с ножом зарезать их в Кремле. А стрельцы-де схватили его и на дыбе он признался, – мы послали.
– Петрушку надо ставить на трон, – перебил его Тихон. – Пока малолетние Федор да Петр сидят на троне, за них руками Софьи все решают Голицыны да Шакловитые. Их ныне велят почитать да слушать.
– Не бывало на Руси такого, чтобы баба сидела на троне, – возмущался Лев Кириллович. – Разве что Ольга, жена князя Игоря, посвоевольничала с древлянами. Да когда это было…
– Вот то-то, – проворчал Тихон. – Умна, да и Василий Голицын далеко не глуп. Вот парочка – баран да ярочка.
– Опасаться надо царевича Федора, – вступил в разговор Петр Кириллович. – Его еще покойный батюшка Алексей Михайлович готовил в наследники. Приставил к нему Симеона Полоцкого, тот научил его польскому, латыни, древнегреческому, разным художественным ремеслам… Слава Богу, жена его Агафья Грушецкая умерла при родах и уже не произведет потомства, прости, Господи. Да и сынок их Илья почти сразу умер. А вот вторая жена его Марфа из дома Апраксиных бесплодна…
– Вовремя Бог призвал к себе Михаила да Иоанна Алексеевичей. И я слышал от лекаря Герштейна, что и сам Федор-то не больно здоров, – пробасил Лев Кириллович. – Можно и помочь ему… – тихо произнес Тихон.
– Вот тогда в наследниках останется один Петруша, – поддержал его Петр Кириллович. – И хорошо, что сестра Наталья крепко его в своих руках держит. По совету Федора Алексеевича приставили к нему учителем Никиту Моисеева, сына Зотова, подьячего приказа Большого Прихода.
– Никитка-то не шибко учен, – вступил в разговор молчавший доселе Федор Юрьевич Ромодановский. – Отколь у подьячего знания, окромя божественных? Вот он и учит царевича азбуке, часослову, Псалтырю да Евангелию. А еще неплохо петь на клиросе. Вот и все, чему он мог научить мальца. А признаться Никитке резона нет – вкусно ест да сладко спит. Слышал я, к хмельному пристрастен…
– Недавно мне пьяненький дьяк сказывал, что этот сопляк с ним вытворяет, – заговорил Петр Кириллович. – Когда нужно было заниматься, подьячего обвязали веревкой вокруг пояса, а другой конец веревки привязали к дереву так, чтобы он не смог убежать. Бросили ему дерюжку и поставили баклажку с сивухой. А сам Петр заместо занятий убежал к своим потешным войскам. А то убежит охотиться с соколом.
– Вот и ладно, – заключил Стрешнев. – И пусть занимается, чем придется, только бы не учился управлять государством. Мы уж заместо него…
– Да у него еще под носом не высохло, а уж такое начал вытворять, что сказать срамно, – заметил Лев Кириллович. – Мне Брошка, постельничий, что рассказал. Алексашка, пирожник, коего Петр на базаре подобрал и сделал свои адъютантом, мылся с Петром в бане. Так вот, когда царевич мылил тому спину, он зашел сзади и…
– А тот что? – усмехнулся Ромодановский.
– Кряхтел только, – махнул рукой Лев Кириллович.
– Так вот и ладно, – начал рассуждать Петр Кириллович. – Надо воспользоваться этим. Ты, Федор Юрьевич, в хороших отношениях с царевичем. Придумай что-нибудь по этой его слабости. Пусть уж лучше девок топчет, чем делу обучается. А я поговорю с сестрой, чтобы она узду с него не снимала.
– Может, еще кому-то с тобой поехать? – спросил Тихон Стрешнев. – Мало ли, что…
– Справлюсь сам, – отмахнулся тот.
– Бывай здоров, – поцеловал хозяина Федор Юрьевич Ромодановский. – Помогай тебе Бог!
– Ты там с ней построже, – напутствовал Лев Кириллович. – Она – младшая сестра, должна слушать старших братьев. Немудреное дело родить царевича, мы с тобой ей вместо отца, ослушаться не может.
Гости начали расходиться, а Петр Кириллович, оставшись в одиночестве, начал продумывать свой разговор с сестрой… Встав перед киотом на колени, он принялся тихо молиться, прося у Господа помощи в предстоящем разговоре.
Закончив общаться с Богом, он подошел к слюдяному окошку, пытаясь рассмотреть, как отъезжают гости.
Приехав к сестре, Петр Кириллович не застал ее во дворце. Как поведал служка, произошло несчастье, – внезапно умер Федор Алексеевич, и царица поехала навестить умершего. «Слава тебе, Господи», – пробормотал про себя Нарышкин-старший.
Он решил, что ехать во дворец царя не имеет смысла, чтобы не встречаться там с царевной Софьей. Поэтому велел кучеру ехать к брату Льву Кирилловичу. У того сидел в гостях Федор Юрьевич Ромодановский. Услышав новость, те возрадовались и принялись креститься.
– Все поворачивается в нашу сторону, – начал разговор Петр Кириллович. – Сейчас самое время нажать на Софью, обвинить ее в заговоре с целью захвата трона и передаче власти Ваське Голицыну. Стрельцы пока стоят за них, но Петровы Потешные войска могут пригодиться. Тем более что Петру они преданы.
– Тут и поспешать, и медлить нельзя, – согласился с ним Лев Кириллович.
– Сегодня что-либо сделать нельзя – поздно уже. А завтра с утра собираемся вместе, – сказал Ромодановский. – Я заеду к Стрешневым, упрежу Тихона.
На том и договорились.
Утром сообщники собрались в доме Петра Кирилловича.
– Вот что, – начал разговор хозяин. – Поедем-ка все к Наталье – мол, пришли с соболезнованием по поводу смерти приемного сына. Там все и обговорим…
Так и сделали, благо тройки стояли готовые к поездке, а кучера сидели на облучках в ожидании хозяев.
Наталья уже проснулась и сидела в своей светелке в глубокой задумчивости. Увидев родичей, она искренне обрадовалась.
– Хорошо, что вы приехали, – воскликнула она. – А то я готова с ума сойти.
– Чего ты забеспокоилась? – спросил старший брат.
– Разговоры пошли, что, мол, царевич еще накануне себя хорошо чувствовал, а скончался враз, – ответила та. – На меня косятся. Повариху в пыточную взяли…
Тихон Стрешнев отвернулся к окну. Наталья с подозрением уставилась на него.
– Не чуди, не думай на нас, – укорил ее Лев Кириллович. – А за старую повариху не волнуйся, – у ней с перепугу язык отнялся. Долгих пыток она не выдержит.
– А Василий Голицын все воюет? – поинтересовался Лев Кириллович.
– Да, в Крыму. Рассказывали, что не очень успешно, – ответила Наталья. – Софья посылает к нему письма с признаниями верности и бесконечной любви…
– Это хорошо, что его здесь нет, – рассудительно проговорил Лев Кириллович. – Он, пожалуй, поумнее Софьи-то будет.
– А Петруша-то где? Что он думает по поводу своей дальнейшей судьбы, – обратился к Наталье Тихон.
– Обалдуй растет, – махнула рукой та. – С утра со своим Потешным войском сабелькой помахивает, а после обеда пропадает на Кукуе в Немецкой слободе.
– С кем он там развлекается? – поинтересовался Федор Юрьевич.
– Да все с теми же Алексашкой Меньшиковым, Никитой Зотовым, да еще завели там нового дружка немчина Франца Лефорта, – ответила Наталья. – Такой же раздолбай, как и наши.
Лев Кириллович подошел к столу и взял лежащий на нем свиток.
– Это его каракули? – спросил он, показывая Наталье бумагу.
– Его, – со вздохом ответила она. – Я уже выгнала Никитку Зотова из учителей, так Петруша назначил его своим денщиком. Чем-то тот его привлек…
– А кого поставили учителем? – спросил Петр Кириллович.
– Голландца Тиммермана, – ответила Наталья. – Он учит Петрушу языкам, показывает астролябии, компасы разные. Говорит, что это развлекает его, но тот, по его уверению, очень не любит, когда дело требует хоть малейшего напряжения. Оболтус, да и только…
– Я как-то послушал, чему учит его Тиммерман, – вмешался в разговор Тихон Стрешнев. – Беда, учит немецкий, голландский и французский, да только толку от этого, как от козла молока. Путает все на свете – начинает говорить по-немецки, слово забудет, вставляет голландское, начинает говорить по-голландски, путает его с французским. А пишет чаще русскими буквами: «мейн бест фринт». А архангельского воеводу Апраксина именовал «Min Her Geuverneur Archangel»!
– Может, оно и к лучшему? – бросил реплику Ромодановский. – Таким легче управлять. Ты, матушка, держи его в ежовых рукавицах, чтоб не взбрыкнул.
– У меня не взбрыкнет, – ответила та.
– Дай-то Бог! – согласно кивнул головой Федор Юрьевич. – Дай-то Бог! А что Софья?
– После похорон Федора совсем почувствовала себя царицей, – гневно бросила Наталья. – Уже и парсуны свои заказывает с короной на голове.
– Не рано ли корону примеряет? – возмутился Петр Кириллович. – На царствие ее никто не венчал…
– Ничего, недолго ей сидеть в Кремле, – заметил Ромодановский. – А пока пусть тешится, это нам на руку…
В один из вечеров, когда царевич только что вернулся из Немецкой слободы, все заметили необычайное скопление возбужденных стрельцов в центре Москвы.
– Что они затеяли? – забеспокоилась Наталья Кирилловна. – Кабы беды не было…
На всякий случай она послала надежного парня из прислуги к братьям. Заволновался и Петр, сидя в светелке матери и не желая идти к себе спать. И только уговоры Никиты Зотова помогли уложить его в постель.
Но среди ночи во дворец ворвался стражник с криком, что в кустах возле дворца спрятались какие-то мужики с ножами и поминают царевича Петра, видимо, замыслив что-то недоброе.
Никита, спавший возле дверей спальни Петра спросонья вскочил, вбежал в спальню и начал тормошить хозяина:
– Беда, Петенька! Знать, царица твоя умыслила что-то недоброе. Подговорила какую-то голытьбу. Бежать надо…
Петр затрясся в страхе.
– Куда, куда бежать-то?
– Да хоть в Новодевичий монастырь. Там укроешься у монашеской братии. Они не выдадут.
– Как? Как бежать-то? – трясся царевич.
– Давай через людскую тихонько выйдем к конюшне. Атам на коней и айда…
Петр кинулся было к одежде, но Никита остановил его:
– Полно, Петруша, тут каждый миг дорог. Бежим скореича!
Никита в исподнем и Петр в одной ночной рубашке, белеющей в темноте сеней, пробрались в конюшню и, прыгнув на первых же попавшихся коней, нахлестывая их, охлюпкой поскакали в сторону монастыря.
Наталья Кирилловна, разбуженная суетой, возникшей во дворце, велела девке Параньке позвать к себе сержанта Акинфьева, несшего сторожевую службу. Когда тот явился, приказала:
– Срочно поднимай Семеновский да Преображенский Потешные полки да пришли ко мне Меньшикова.
Рассвет едва начал заниматься, как запыхавшийся Алексашка Меньшиков ввалился в ее покои. Выслушав рассказ Натальи Кирилловны, он наспех собрал сброшенную перед сном одежду царевича, увязал ее в узел и вышел на крыльцо, на ходу отдавая распоряжения:
