скачать книгу бесплатно
– Простите, вы намекаете на неверность Жозефины? – после недолгой паузы робко спросил я.
– Не только на нее, но и на многих моих женщин, равно как и на самого себя, – задумчиво проговорил он.
Я удивленно посмотрел на него. Тот, видя мое недоумение, пояснил:
– Все дело в новизне плотских ощущений и привыкании, после которого новизна пропадает, а человек, будь то мужчина или женщина, испытывает потребность в поиске и возобновлении новой новизны наслаждений.
– Но существует нравственная и моральная ответственность перед плодами этих наслаждений, – возразил я. – Я имею в виду детей.
– Вот здесь и возникает коллизия: с одной стороны, долг перед детьми, с другой стороны, неистребимый человеческий эгоизм, когда человек в первую очередь думает о себе.
– Вы извините меня, но мне, человеку, интересующемуся историей, любопытно узнать, например, были у вас дети от Луизы де ла Плень?
– Господи, и эта ничем не примечательная женщина сохранилась в памяти потомков? – удивился Наполеон.
– Благодаря связи с вами, – польстил я ему.
– С этой ветреной женщиной у меня была мимолетная связь. Совместных детей не было.
– В наше время в соответствующих кругах рассуждают о наследственности на генном уровне. Как вы оцениваете способности ваших наследников?
– Никакими особыми способностями они не отличались, невзирая на то, что я предоставил им отличные стартовые возможности.
– Чем это объясняется?
– Я думаю, что они не воспитывались отцом непосредственно, а были предоставлены наемным воспитателям и учителям, личностям в какой-то мере ординарным.
Поэтому дети и не смогли унаследовать способности родителя. Взять хотя бы одного из моих сыновей, Шарля, графа Леона, человека пустого и совершенно бездарного. Впрочем, довольно об этом. Вы – человек из далекого будущего, недоступного для меня. Скажите, за двести лет появились ли в мире личности, сопоставимые по популярности со мной?
– Для меня до сих пор остается непонятным, почему наивысшей популярностью пользуются люди, отличающиеся крайним самомнением, амбициозностью, пренебрежением к своим подчиненным. С античных времен и до наших дней наиболее запомнились не, скажем, мыслители типа Фалеса, Анаксимандра, Геродота и иже с ними, а полководцы и правители-самодуры наподобие семейства Птолемеев, Нерона, Калигулы, Гая Юлия Цезаря…
– Вы и меня относите к этой когорте? – коротко спросил Наполеон.
– Вы же прекрасно понимаете, куда вас следует отнести, – я был безжалостен. – А самыми известными в последней истории были Ленин, Сталин, Гитлер, пролившие моря крови как своих, так и чужих людей.
– По их вине погибло больше людей, чем во время моего правления? – Бонапарт внимательно посмотрел на меня.
– Вы – агнец по сравнению с ними…
…В это время резко зазвонил телефон. Помотав головой, чтобы прогнать сновидение, я нехотя взял трубку, но не стал отвечать, а посмотрел на лежавшие рядом с телефоном книги Леонтия Раковского «Кутузов. Священной памяти 1812 года» и М.Н. Загоскина «Рославлев или русские в 1812 году». «Нет, больше нельзя читать до поздней ночи, – решил я для себя, – иначе можно свихнуться…»
Прощай, немытая Россия!
«Конец всему!» В этой фразе, которая срывалась сует не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения, беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных – животный страх за свою собственную жизнь.
А. И. Деникин «Поход и смерть генерала Корнилова»
Умирающие кони…
Осенью много их было, брошенных ушедшей за море армией добровольцев. Они бродили. Верховые и под запряжку. Молодые и старые. Рослые и «собачки». Лили дожди. А кони бродили по виноградникам и балкам, по пустырям и дорогам, ломились в сады, за колючую проволоку, резали себе брюхо. По холмам стояли – ожидали – не возьмут ли. Никто их не брал: боялись. Да кому на зиму нужна лошадь, когда нет корму? Они подходили к разбитым виллам, протягивали головы поверх заборов: эй, возьмите! Под ногами холодный камень и колючки. Над годовой – дождь и тучи. Зима наступает. Вот-вот снегом с Четырдага кинет: эй, возьмите!
Я каждый день видел их на холмах – там и там. Они стояли недвижно, мертвые – и живые. Ветер трепал им хвосты и гривы. Как конские статуи на рыжих горах, на черной синеве моря – из камня, из чугуна, их меди. Потом они стали падать. Мне было видно с горы, как они падали. Каждое утро я замечал, как их становилось меньше. Чаще кружились стервятники и орлы над ними, жрали живьем собаки…
И. Шмелев. «Солнце мертвых»
Город ликовал.
Над городом полыхал праздничный трезвон церковных колоколов, улицы были полны разряженными лавочниками, с балкона на победителей сыпались цветы и крики приветствий, гремели военные оркестры. При большевиках памятник Александру II задрапировали досками. Чьи-то руки уже сдирали эти доски, и чьи-то лбы уже стукались о гранитный пьедестал «царя-освободителя», а там, на окраинах, еще шла расправа с побежденными.
Артем Веселый (Кочкуров) «Россия, кровью умытая»
В центре довольно большой комнаты, возле круглого полированного стола, покрытого белой с бахромой скатертью, стояла высокая стройная женщина в длинном платье. Лицо ее выказывало в ней породу, но несвежесть кожи выдавала, что дама на дальнем пределе бальзаковского возраста. В руках барыня держала обтянутый темно-зеленым бархатом альбом с фотографическими карточками. Вид у нее был довольно растерянный, точно она не знала, что делать с этим альбомом, и взглядом рыскала по комнате, словно искала место для него.
От неожиданно прогремевших за окном выстрелов женщина вздрогнула и крикнула вглубь квартиры:
– Капитон, посмотри, что там случилось?
Но в этот момент в дверь позвонили, и тот, кого звала дама, пошел открывать. «Господи, кто там может быть?» – прошептала она и направилась в прихожую. В передней снимал с себя шинель седовласый мужчина в форме пехотного полковника.
– Володя, наконец-то! – она прильнула к нему. – Что там происходит? С тобой все в порядке?
– Все нормально, дорогая, – откликнулся он. – А стреляли – так это патруль прикончил двух дезертиров, грабящих скобяную лавку Кокшенова.
– Боже мой, когда все это кончится? – женщина снова прижалась к мужу. – Неужели нельзя навести порядок? Вы же – армия!
– Ну, полно, полно, – начал утешать жену полковник. – А что касается окончания беспорядков, то, боюсь, что это не пугачевский бунт, а значительно серьезней. Появился повод для самоуправства черни, и ее нельзя остановить никакой силой.
– Что, настолько все плохо? – тихо спросила жена.
– Да, второе татарское нашествие, когда не щадят никого, – слегка отстранил он жену. – Машенька, я ужасно проголодался, вели накрывать к обеду.
– Аглаша, – крикнула женщина в сторону кухни. – Готовьте обед.
– Слушаюсь, барыня, – донеслось оттуда, и тотчас же молодой женский голос распорядился: – Капитоша, накрывай на стол, у меня все готово.
Умывшись, полковник и жена сели за стол и в ожидании обеда вели неторопливую беседу.
– Неужели все так бесповоротно? – спросила Мария Игнатьевна.
– К сожалению, – ответил муж. – Я сейчас был в штабе. Растерянность полная даже среди офицеров-фронтовиков. А уж они, казалось бы, и не такого повидали.
– Но бунты были и ранее, и все кончалось благополучно…
– Все эти народные всполохи происходили на окраинах империи и не затрагивали армию. Их было не так трудно подавить или перенаправить на благое дело.
– Что ты имеешь в виду?
– Взять хотя бы Ермака. Бандитствовал до тех пор, пока не почуял над собой назревающий царский гнев. Вот тогда он по совету Строганова и направил свою банду на завоевание Сибири. И от царя откупился – завоевал новые земли и прислал богатые подарки – меха, золотые изделия бухарских мастеров, камни драгоценные. За что и был прощен. А сейчас бунт начался в столице, приближенные царя фактически предали его, подсунув публике сфабрикованное отречение с поддельной подписью императора… Армия фактически разложена…
– Неужели действительно все так безнадежно? – снова повторила Мария Игнатьевна. – И никакого выхода?
Полковник скосил глаза на денщика и прислугу, вздохнул и почему-то ответил по-латыни:
– Una salus est – misericordia dei nostril[93 - Единственное спасение – милосердие Божие]…
– Ну, хорошо. Предположим, что таким образом чернь хочет выразить свое недовольство. Для этого совсем не обязательно выказывать такую жестокость, когда пошли брат на брата, сын на отца, когда гибнут женщины, дети, старики…
На этот раз муж ответил по-французски:
– A la guerre a la guerre[94 - На войне, как на войне].
– Что же ты предлагаешь нам делать?
– Я договорился в штабе, что мы вместе с моим полком отправляемся в Крым. Эшелон уже забронирован, нам будет предоставлено отдельное купе.
– Господи, когда все это кончится? – вздохнула Мария Игнатьевна. – Все бежим, бежим куда-то. Когда же остановимся, наконец? О Саше слышно что-нибудь?
– Ничего нового. Их часть базируется в Джанкое. Задержали на переформирование.
– Ох, как бы хотелось увидеть сына, остановиться где-нибудь и больше не удирать с места на место…
– М-да, – только и проговорил полковник. Вот уж, действительно, в России идет по принципу Людовика XV «Apres nous le deluge». Ладно, qui vivra verra[95 - После нас хоть потоп… Поживем – увидим…].
Тем временем на кухне Аглая мыла посуду. Капитон помогал ей.
– Ты чего нахмурилась? – спросил денщик.
– Опять убегаем и убегаем. Сколько же можно?
– Скорее всего, опять двинем на юг, как давеча говорил Владимир Георгиевич.
– Да куда на юг-то?
– Должно быть, в Крым.
– А дальше?
– А дальше – море. Станем в него сигать, – усмехнулся денщик.
– Тебе все шуточки, а нам-то каково? Оне богатые, с деньгами, драгоценностями, везде устроятся. А нам что делать? Кому мы нужны – бездомные, голоштанные?..
Через некоторое время на кухню вошла Мария Игнатьевна.
– Если освободились, пройдите в залу, – сказала она, обращаясь к обоим. – Владимир Георгиевич хочет поговорить с вами.
Войдя в гостиную, Капитон и Аглая встали перед столом, за которым сидели хозяева.
– Завтра с утра начинайте собираться. Мы уезжаем. Мария Игнатьевна поможет вам, – объявил полковник.
– Дозвольте спросить, вашбродь, – обратился к нему денщик.
– Говори, – разрешил тот.
– Куда поедем?
– На юг, в Крым.
– А потом? – подала голос Аглая.
– Потом… – в раздумье проговорил Владимир Георгиевич. – Там будет видно. Это не нам решать. Завтра день на сборы, а послезавтра подъедет машина и отправимся на вокзал.
– Слушаюсь, – ответил за обоих Капитон. – Разрешите идти?
– Идите, готовьтесь, – отпустил их полковник.
На кухне служанка тихо ворчала:
– Собирайтесь, собирайтесь… Нищему собраться – только подпоясаться…
– Ох, девоньки, бабоньки… Нет в вас солдатской готовности. Дана команда: «Подъем!» – раз, два и готов!
– Вот и воевали бы сами, безголовые, а нас-то с собой пошто таскаете?
– Да куда ж мы без вас-то, таких сладеньких, – Капитон шутливо приобнял девушку, но та вывернулась из его объятий и строго прикрикнула:
– Не балуй! Господам скажу…
– Дак я что, я ничего, – виновато проговорил шутник. – Пойду чемоданы достану с антресолей, протру их.
– Вот и пообнимайся с ними, – сказала ему вслед расстроенная Аглая.
Ночью Мария Игнатьевна проснулась из-за грохота и ярких вспышек, видных даже сквозь плотно зашторенные окна. Спросонья испугавшись и сев на кровати, она принялась теребить мужа:
– Володя, Володя, просыпайся скорее!
– Что? Что такое? – пробормотал он.
Также сев на кровати и протерев глаза, он обратился к жене:
– Что случилось?
– Да ты посмотри в окно, – тормошила она мужа. – Бой в городе…
Владимира Георгиевича как ветром сдуло с кровати. Он быстро подошел к окну, отдернул штору и некоторое время вглядывался в темноту. После этого подошел к жене и принялся ее успокаивать:
– Это нервы твои, дорогая. Обычная сухая гроза. Вон как Илья-пророк разбушевался. Ложись и попытайся уснуть. Все будет хорошо.
– Володя, я так больше не могу, – всхлипнула она, но муж обнял ее и, поглаживая по голове, негромко приговаривал:
