скачать книгу бесплатно
– Но мне кажется, что я просто боюсь одиночества.
– Уже нет.
– Точно.
Отчего-то на душе стало спокойнее. Я улыбнулась. За окном раздался раскат грома, и за доли секунд на землю обрушился тропический ливень. Миллиард барабанных палочек застучали по крыше, шумовая завеса накрыла наш отель, и я оказалась словно отрезана от мира. Спрыгнув с кровати, вышла на веранду. Пахло сыростью и ароматами цветов. В свете фонаря я обнаружила скопление ящериц, дождь подействовал на них странно: они встревожено перебегали с места на место. Я зашла внутрь, плотно прикрыла дверь и снова легла на кровать.
– Но ведь ты понимаешь, то, что приносит тебе невыносимую боль, это только часть целой картины. Другие чувствуют то же самое, только твой результат – это их мечта, и наоборот. В мире все взаимосвязано… Все! Люди хотят заполучить именно то, чего у них нет, такова человеческая природа…
– Похоже, ты прав… Мне стало легче. Спасибо.
– Даже в самой бредовой и самой невероятной ситуации ты справишься. Выкрутишься. Выживешь.
– Ты меня так поддерживаешь, прямо как папа.
– Серьезно?
– Да.
– Круто, я не знал.
– Последнее время я только и делаю, что удивляюсь тому, как меняется мир и всё в нем… А вообще, это последствия моего общения с О…
Сев на кровати, я долго смотрела в окно, далеко-далеко, в одну точку. А с чего я взяла, что это последствия общения с О?.. Папа каким был, таким и остался. Поменялось мое отношение к нему, вот и весь секрет. Он может гордиться мной, а может называть дурными словами, но от этого внутри меня не изменится ничего: я всегда его любила. Как и он меня, только очень специфично. На самом деле, каждый любит так, как умеет.
Я встала и подошла к окну, отодвинула тюлевую штору и посмотрела вдаль. Сквозь стекло почти ничего не было видно, только свет фонарей слепил глаза. Подумала о том, что наша способность выражать свою любовь приобретает причудливые формы, наши души и сердца столь уязвимы, что чем больше мы пережили страданий, тем сильнее хочется закрыться. А потребность в любви все равно сохраняется – это такая штука, которую невозможно взять и вычеркнуть из жизни. Для меня любовь незаменима, это основа основ, как сон, вода и воздух. Только далеко не всем это нужно… А может, всем, только люди тщательно это скрывают?
Ведь мы, каждый со своими эмоциями, как человечки из «Корпорации монстров». Все мы уникальны внутри, а значит, процесс приема-передачи этой самой любви неизбежно нарушается, потому что «антеннки» на голове у всех разные.
Однако помимо настроенных на разные частоты антенн существует еще и близость душевная, и она встречается гораздо реже. Опять папа: цепочка ассоциаций привела меня туда же, откуда все началось. Итак, по порядку…
Даже на расстоянии я всегда знала, что он рядом, его душа живет внутри меня. Так было и так будет: несмотря на его взрывной характер, несмотря на то, что последние годы мы почти не общались. Есть такая любовь, которую не надо подтверждать словами. Я всегда знала, что даже в самой кошмарной тьме он найдет мою руку и будет ее крепко держать. Только с одним условием: если я обозначу, что мне это нужно. Именно вот с этим у меня наблюдались некоторые трудности, признать свою слабость перед другими сложно, а перед родителями – невозможно. По итогу так и получалось, что я чувствовала от папы моральную поддержку на расстоянии – а точнее, на уровне мыслей, но никогда не видела ее в реальности просто потому, что не умела просить. Но фантазий мне хватало, или я сама себя в этом убедила.
Вспомнилась история из детства. Однажды, когда мне было лет пять, мы собирались с папой пойти во двор. Мама дала нам задание на обратном пути заглянуть на рынок и купить кое-что из продуктов. Мне очень нравились прогулки с папой вдвоем, так как я выпрашивала у него сладости, а он с беззаветной любовью скупал мне все, что вздумается. Я все съедала, не доходя до дома. Мама в этом плане вела себя построже, и с ней такие фокусы не прокатывали.
…Мы стоим на пороге, в туго застегнутых куртках, мама проверяет на мне «плотность упаковки»: перетягивает шнурки на шапке так, что режет лоб, и я прошу сделать послабее.
– Разбегаешься, растрепаешься, – отвечает мама, застегивая одну за другой кнопки на моем пуховике. Металлические кнопки блестят в ряд. Красиво.
– Мама, зачем кнопки, я же закрыла замок.
– Так надежнее.
Ну, все, кажется, мама довольна: она отодвигается на шаг от нас, и я беру в руки первый ботинок. В этот момент папа тянется за шапкой к верхней полке. Я поднимаюсь с пола и его рука случайно обрушивается на мою голову. Мне не больно, но страшно.
– Какого черта ты залезла мне под руку? Как ты тут оказалась? Что, не видишь, я вещи беру!
Из глаз брызгают слезы. Я не понимаю, за что папа кричит на меня.
– Вместо того, чтобы орать на ребенка, лучше бы извинился! – вступается мама. – Иди сюда, тебе больно?
Вообще-то мне не больно, но я киваю.
– Да, мамочка, очень больно.
– Посмотри, что ты наделал! – обращается она к отцу. – Прости его, он не специально, – объясняет мне мама, и устрашающе смотрит на него.
Но в этот момент папа открывает дверь, хватает меня за руку, и мы выходим в подъезд. Разговор окончен, извинений не будет. Мы шагаем по лужам, мне вдруг становится весело безо всяких на то причин.
– А ты купишь мороженое? – спрашиваю я.
Но папе почему-то моя идея не нравится.
– Какое в октябре мороженое… Нет денег!
– Тогда конфету на палочке!
– Ладно. Ладно…
Петушок на палочке ярко-желтый, и он хрустит, а на вкус – как обычный сахар. Я немного разочарована, но уже на папу не обижаюсь, ведь все хорошо…
Подойдя к окну, я обнаружила, как пусто на улице. Льет ливень пуще прежнего и светят фонари, а вокруг – ни души.
Дождь успокаивал меня. Он создавал шумовую завесу, которая ограждала от огромного мира, полного неурядиц и переживаний. В этом безопасном пространстве можно было остаться наедине со своими воспоминаниями и уплыть так далеко, как пожелаешь. Я переоделась в футболку и легла на кровать, закрыла глаза и мгновенно провалилась в глубокий сон.
Глава 7
Наутро ящерицы исчезли, зато звонко и упоительно щебетали птицы, ярко светило солнце. Я вышла на террасу и потянулась, спина побаливала в районе правой лопатки: видимо, последствия сна в неудобной позе, значит, скоро пройдет. Наступил второй день нашего пребывания в новой стране.
С причудливых чашечек цветов стекали капли дождя. В прогретом воздухе разлился запах меда. Жизнь продолжалась, передо мной летали бабочки и пчелы. Я зашла в номер и поцеловала сонную Наташу в щечку.
– Солнышко, пора вставать. Скоро наш завтрак закончится, надо успеть.
– Не хочу… – Наташа замоталась в одеяло и свернулась калачиком.
– Ну давай еще десять минут, и встаем.
Я погладила ее по спине и пошла умываться. Через некоторое время сонная Наташа протопала в ванную.
– Доброе утро, – обняла я дочку.
– Угу.
– Собирайся, я подожду на террасе.
– Хорошо, ма… Дверь закрой.
Я сделала, как она просила, а сама стала одеваться. Прибрала кровать: сначала свою, а потом ребенка.
По каменистым дорожкам, залитым светом, мы пошли в столовую. Она располагалась на широкой террасе из дерева, с которой открывался вид на океан. Внизу, включив колонку, четверо местных парней репетировали какой-то танец. Рядом спортсмены делали разминку. По утрам был отлив, и линия пляжа превращалась в футбольное поле, где играли подростки, жители Занзибара.
Мы выбрали круглый столик, застеленный белой скатертью, принесли свои тарелки с едой, напитки и начали завтракать.
– Как меня достали эти мухи, – возмущенно пробурчала Наташа.
– Меня тоже.
– Фу.
– Смотри, смотри! Они там танцуют, – показала я на берег океана.
Наташа приподнялась и выглянула через перила.
– Прикольно.
В нашем отеле на завтрак подавали прекрасные фрукты и свежую выпечку с отвратительным кофе. Сначала я пыталась себя убедить, что он нормальный. Потом смирилась и пила через силу. Затем даже начала получать удовольствие: напиток уже не казался мне похожим на разведенные в воде чернила, я даже стала улавливать его запах. Человек – удивительное существо, ко всему привыкает, вот хорошая иллюстрация того, как мы подменяем понятия в своей голове, и любое негативное влияние учимся трактовать как само собой разумеющееся.
Дочка уплетала блинчики с таким аппетитом, как будто три дня не ела. «Конечно, чтобы много плавать и ходить пешком, нужны силы», – подумала я.
Она налила себе красный сок, по вкусу напоминающий смесь апельсина с гранатом – Наташе в плане напитков повезло гораздо больше, чем мне. Сегодня у нас на тарелках красовались дольки манго и арбуза, спелая мякоть таяла во рту. Я разрезала фрукты на маленькие кусочки и отправляла их в рот, накалывая их на вилку и запивая все это черным кофе. Вдруг вспомнилась одна история…
Каждое лето всей семьей мы традиционно поводили в деревне. В августе наступала пора арбузов, и они мне казались гигантскими (может, потому что я была слишком маленькой).
…Мы с папой едем на машине вдвоем. В конце августа у дедушки день рождения, и мы всегда привозим ему в подарок огромный арбуз. Он трясется в багажнике, заваленный другими покупками, свертками с зеленью, пакетами с овощами. Арбуз мне кажется необъятным и тяжелым, и я всю дорогу ломаю голову, как же папа будет его тащить в дом? Вот, мы приближаемся к воротам, от колес к небу поднимаются столбы пыли. Лает собака, я первой выхожу из машины, а папа сидит и ждет, пока я открою калитку.
– Дедушка, мы приехали!
Вдруг из-за ворот показывается ржавая тачка, а следом за ней за ней вырисовывается фигура дедушки. Из багажника арбуз перемещается в тачку и едет как важный пассажир во двор. Я тоже хочу прокатиться, как арбуз, и сообщаю об этом папе. Он смеется, затем берет меня за руку и ведет под навес, аккуратно выкатывает гигантский арбуз на землю и показывает жестом: «Садись!» Папа везет меня на улицу, куда-то вниз по пригорку, по ухабистой дорожке, я пищу от восторга.
Справа растут вишни, и от их густой тени становится прохладно, а слева за решеткой важно разгуливают утки и индюки. Индюки страшные, а вот утки – не очень. Бабушка кормит птиц зерном, меняет им воду каждый день и всегда велит мне стоять рядом. «Они тебя не тронут, пока я с тобой», – объясняет она, но я все равно панически боюсь. У индюков очень некрасивые красные наросты над клювом и вокруг глаз.
– Да ты же моя хорошая, моя девочка, моя красивая, нежная, – приговаривает бабушка, поглаживая индюшку. – Иди сюда, иди, погладь, – зовет она меня.
Но я делаю шаг назад и отвечаю:
– Бабушка, я люблю их только жареных…
Бабушка смеется, собирает старые миски, и мы идем обратно.
Я вижу приближающиеся вольеры с индюками, и мне становится жутко. Вдруг поворачиваюсь к папе и говорю ему:
– Давай уедем отсюда побыстрее!
Папа разгоняется, толкая тачку вверх по дороге, я вцепляюсь в бортики изо всех сил – как бы теперь не вывалиться отсюда, не разбиться… У нас с папой много счастливых моментов…
Насколько я помню, папа всегда был вспыльчив. У него существовало только два настроения: исполненное вселенской радости и бешеное от гнева. Если что-то случалось, то он тут же начинал кричать: не важно, по делу или нет, просто выдавал такую реакцию. Лишь спустя годы я смогла распознать, что там находится, за маской агрессии. Мне казалось, что только сейчас, когда выросла, я действительно начала его понимать.
Однако, будучи маленькой девочкой, запомнила на всю жизнь, что такое отношение к детям недопустимо. «Если у меня родятся дети, никогда не стану на них орать», – пообещала себе я. И это правило я соблюдала по сей день: Наташа ни разу не видела меня вне себя от ярости. Я искренне верила в то, что любой вопрос можно решить разговорами, не прибегая к повышению тона, и мне казалось, что у меня получается. Однако общего рецепта по выращиванию детей нет, как и волшебной таблетки от всего. (Что из этого вышло, вы и так прекрасно знаете).
После завтрака мы с Наташей решили пройтись, поисследовать город. Мы долго шагали вдоль дороги, снова началась жара, от ночного ливня не осталось и следа. Все время хотелось пить.
Местные жители показались мне дикими и недружелюбными. Здесь никто не приставал к туристам, не навязывал свои товары, но, несмотря на это, я постоянно оглядывалась по сторонам, чувствуя тревогу. Не моё это было место, совершенно чужое!
Ведь правда: внешнее отражает внутреннее. Человек, полный страданий, в прекрасном видит уродство, а счастливый даже в луже грязи заметит отражение звезд. Психологи называют это механизмом проекции. И здесь они правы, тропический рай, наполненной сказочными красотами, не будет мил, если на душе тяжко.
Мне показалось, что эта страна живет по своим неписаным законам. Местные неторопливо крутили педали велосипедов, часами толковали о чем-то друг с другом за прилавками торговых точек, шили обувь, сидя под пальмами. Проходя мимо старинной мечети с облупленной краской, на крыше которой сидели птицы, я обратила внимание маленький сквер, расположенный напротив. Здесь росла трава, стояли лавочки, но они были пусты. Несколько африканцев в пестрых одеждах сидели на газоне, предварительно расстелив под собой яркие лоскуты ткани, и не шевелились. Выглядело это необычно и странно. Что они там делали? Медитировали?
В опыт переживаний, связанных с путешествиями в другие страны, входит прикосновение к другому ритму жизни. Там быстрее, там медленнее; там красиво и напоказ, там просто и без попытки быть лучше, богаче, круче… В одних местах тебе рады даже посторонние люди, в других не сильно-то и приветливы, в третьих – безразличны. Культура местных определяет какой-то общий настрой, внезапно ты попадаешь в этот эмоциональный фон и начинаешь его чувствовать. А потом – вибрировать в нем на свой лад. Иногда это созвучие прекрасно, ты как бы проживаешь слияние и экстаз. А иногда ты там «не в своей тарелке», и, как бы ни пытался, не можешь это изменить. А потом —привозишь это ощущение с собой обратно.
И самое интересное вот, что: когда ты смотришь на африканцев, которые часами сидят под деревом и ничего не делают, ты понимаешь, что это – часть их жизни, и это нормально. Но, глядя на своего знакомого или родственника, который лежит на диване и не имеет никаких целей и планов на будущее, такой подход кажется преступлением. А тут – вот тебе на! Откровение, послание свыше: «Хватит гнаться, остановись. Замри, сделай вдох, посмотри вокруг… Оцени то, что ты имеешь, ведь это – уже много».
Когда я была маленькой, папа целыми днями лежал на диване. В тот период у него не ладилось с работой. Он ни с кем не разговаривал, никуда не выходил из дома, по-моему, он даже не купался. Потом что-то случалось, любая мелочь могла его завести, он становился бешеным и начинал орать. Чаще всего его провоцировали мамины вопросы: «Что с работой?», «Когда пойдешь на собеседование?», «А тебе еще не звонили?»
К счастью, они ругались друг с другом, а не со мной. Я боялась папу, когда он был такой. У меня имелись все шансы остаться незамеченной в их перепалках, так как я перестала привлекать к себе внимание плохими оценками или бардаком в комнате – придраться не к чему. Зато когда они ссорились между собой, дело доходило до криков и швыряния стульями. Мама и папа ломали друг другу пальцы и руки, выбивали двери, с грохотом били посуду и продолжали безумно любить друг друга.
Как-то раз в период папиной безработицы у нас дома начался скандал. Соседка Роза Павловна, полная женщина с седыми волосами, очень добрая и вечно причитающая по поводу и без повода, не выдержала и вызвала милицию, услышав крики из квартиры напротив.
Когда мужчины в форме зашли ко мне в комнату, я доделывала упражнение по русскому. Строчка сползла вниз, куда-то под синюю тетрадную линию, как вагон, сошедший с рельсов, и я с грустью подумала о том, что завтра мне за это влетит. Почерк у меня всегда был отвратительный, а наша учительница, которая славилась своим чувством юмора, говорила, что так пишет курица левой ногой. Критику из ее уст я воспринимала нормально, тем более, какой смысл обижаться на правду. Моя внимательность тоже оставляла желать лучшего, я пропускала буквы и целые предложения, а еще – вечно летала в облаках, только сейчас понимаю, почему.
Когда Наташа подросла, я стала интересоваться детской психологией. Я много читала на эту тему. Оказывается, что дети, живущие в страхе или ожидающие нападения, всегда рассеяны, их мозг не может одновременно выполнять две задачи: учить урок и держать оборону. Безопасность важнее, поэтому они неосознанно держат фокус внимания на том, что вокруг. Например, какие звуки и запахи их окружают, что за стук в коридоре, о чем говорят взрослые.
Два милиционера осмотрели детскую, задали мне несколько странных вопросов. Я перепугалась и не знала, как реагировать. Вместо внятного и вразумительного ответа я что-то бубнила себе под нос. Если бы в комнате присутствовала мама, она бы обязательно напомнила о том, что надо говорить четко и громко, но, к счастью, ее здесь не было.
– Тебя обижают дома?
– Нет… Не обижают.
– Родители бьют тебя?
– Нет.
Внутри все тряслось, ведь я не знала, что ожидать от папы в следующую секунду, и не стану ли я, как мама, объектом его гнева – это бессилие и ужас помню по сей день. Милиционеры вышли из комнаты, теперь они негромко переговаривались с родителями в коридоре. Я согнулась как вопросительный знак и прижала ухо к замочной скважине, но так и не смогла разобрать, о чем идет речь. Сердце бешено колотилось, кожа покрылась мурашками.
С тех самых пор я усвоила урок: самая страшная ошибка, которую может совершить человек – это бездействие. А потом поклялась себе, что никогда не стану такой… Я пойду мыть полы, мести двор, я буду готова на все, что угодно, лишь бы не сидеть на диване и не сходить с ума.
Через некоторое время папа нашел работу, и скандалы поутихли. Несмотря на то, что жизнь в нашей семье напоминала прогулку с завязанными глазами по минному полю, могу с твердой уверенностью заявить, что родители чувствовали себя прекрасно. Для них такое выяснение отношений было приемлемым, и ничего особенного, по их мнению, в доме не происходило. Мама говорила, что все так ругаются, но я знала, что это вранье. Папу я обожала до безумия и до дрожи его боялась, и мне оставалось лишь одно – «ловить» его в хорошем расположении духа. Тогда мы на время превращались в обыкновенных родителя и ребенка: веселились, болтали, строили домики из спичек, гуляли по улицам.
В моей памяти остался один такой вечер. Это происходило как раз после моего дня рождения, мне недавно исполнилось тринадцать. Мама только закончила печь пирог и отправилась на балкон развешивать белье, а мы с папой остались на кухне заваривать чай. На подоконнике тихо работал радиоприемник, в доме пахло ванилью.
– Маргарита, принеси красивые чашки, – услышала я голос с балкона.
– Хорошо.
У нас в зале, в стеклянном шкафу, хранились красивые бокалы и расписные чашки из тончайшего фарфора – для особых случаев. Особый случай наступал тогда, когда приходили гости или когда мама что-то пекла, а сегодня был именно такой день. Приближаясь к шкафу, я обратила внимание, что половина праздничной посуды уже перебита, что не удивительно: во время скандалов все шло в ход. У одной дверцы отсутствовала ручка, папа однажды сорвал ее.
Я вернулась на кухню и сделала радио погромче, пела Алла Пугачева:
Позови меня с собой,
