скачать книгу бесплатно
– Но ты же помнишь, как я всегда хвалила папу… С чего ты взяла, что я бы запретила? – пробормотала я, как в тумане.
Вдруг показалось, что на голову обрушился огромный куб льда, и он оглушил меня, расколол череп, и теперь по лицу хлещет кровь. Безумно хотелось плакать, но я держалась изо всех сил.
– Вот… Именно поэтому, – задумчиво протянула дочка, – мы с папой поговорили об этом, и он сказал, что ты не перенесешь этого горя, если он пропал, а потом появился… Он сказал, что тебе будет больно, и ты не сможешь его простить.
Очень задело это «мы». У нас с дочкой давно исчезло это выражение.
– А как же его новая семья? – я взяла себя в руки и стала говорить спокойно. – Где они все?
– Папа уже давно живет один, года три. Как-то так получилось, он потом… Он долго жил один, потом начал искать меня, очень долго искал… Потом боялся мне написать, ведь он не знал: захочу я с ним говорить или нет? Может, я его в черный список добавлю? Или я его ненавижу? Ему было так страшно…
– Так страшно, что за девять лет он тебе ни разу не позвонил, – ляпнула я и тут же прикусила язык. Но было уже поздно.
– Мама, зато он сейчас позвонил. Так что? Можно на Новый Год с папой? Да?
– И сколько бы ты еще молчала, если бы не эта поездка?
– Да ладно, мам. Я бы рассказала. Ты же моя мама! Я ж тож понимаю, что надо было тебе все рассказать.
– Я ж тож, – не удержалась и передразнила я ее. – Да, езжай. Конечно… Езжай, ради бога, – растерянно пробормотала я и потуже завязала вокруг себя халат. Начало знобить.
Далее я зашла в ванную и встала под горячий душ, несколько раз переключила воду на холодную и обратно. Быстро намылила волосы шампунем, молниеносно искупалась и вернулась на кухню. Открыла посудный шкаф, достала турку и заварила в ней кофе. Наташа доедала яичницу, которую только что сама себе пожарила.
– Ты будешь чай? – спросила я.
– Нет, мам. Я уже ухожу.
Она вскочила из-за стола и побежала одеваться в школу. Когда через пять минут я закрыла за ней входную дверь, то вернулась обратно, к Наташиной пустой тарелке, и застыла, уставившись в одну точку. Потом что-то вывело меня из оцепенения, и я оглядела стол: вот салфетки, вот вилка, вот недопитый стакан сока. В голове пронеслась предательская мысль: «А раньше она бы ни за что на свете не села есть одна, не спросив у меня». У нас в доме было так принято – кто проголодался, всегда спрашивал другого, и в случае необходимости готовил на двоих.
«Но ведь она спросила, а я ничего не ответила и пошла в душ», – вспомнила я.
«Нет, ответила. Ответила, что собираюсь есть», – парировала другая часть меня.
Точно…
Итак, в Наташе прослеживались какие-то изменения, причем столь явные, что не заметить этого было невозможно. Мое тело вдруг что-то пронзило острой иглой, от макушки до пяток. Обидно. Села есть без меня. Скрывала общение с Кириллом. Обманом проносила в дом его подарки. Вела себя, словно чужой ребенок. «Зато у нее теперь есть отец», – подумала я, поставив сковородку на плиту, и принялась готовить завтрак.
Белок вспенивался и угрожающе шипел, образовывая из пузырей «яичное цунами». Наблюдая за ним, я куда-то провалилась, словно в портал, в другое измерение. Вокруг меня образовалась ментальная пустота, бесконечный поток мыслей затих, и я потеряла счет времени. «Как лягушка в камне», – вдруг пришло в голову сравнение.
Когда мне было лет восемь, мне кто-то подарил книгу, которая полностью захватила мой разум. Я не выпускала ее из рук, пока не прочитала полностью, от корки до корки, и так несколько раз, по кругу, до одурения. Останавливало то, что на пятый или шестой раз одна и та же история утрачивала свою новизну, и рассказы уже не приносили столь ярких эмоций.
Книга повествовала о самых невероятных явлениях природы, о космосе, о загадках прошлых цивилизаций. Мне больше всего запомнились стриженые круги на полях и лягушка в камне. В средневековой Англии ремесленники раскололи большой булыжник, предназначенный для строительства, а в нем обнаружили пустую полость размером с человеческую ладонь. Каково же было их удивление, когда из полости была извлечена живая лягушка! Ее сердце билось, она дышала, хотя и сложно было себе представить, каким чудом она выжила без еды и без воды.
Еще более удивительным для людей, обнаруживших ее, был сам факт попадания внутрь. Абсолютно ровный камень, без единой трещины, без признаков сверления или удара, в котором несколько десятков лет, а может, даже и веков, просидело живое существо. Та самая лягушка в камне ознаменовала феномен, который остается загадкой по сей день.
Состояние анабиоза у животных сродни нашей человеческой коме. Что-то среднее между жизнью и смертью. Может ли человек ходить на работу, выполнять свои функции и растить ребенка, оставаясь при этом совершенно эмоционально невовлеченным, как лягушка в камне? Видимо, может. И этим человеком была я.
Глава 5
После поездки дочка вернулась какая-то повзрослевшая и счастливая. Пока она отдыхала с папой на Красной Поляне, ей исполнилось десять. Помню, как звонила, чтобы поздравить Наташу, и трубку взял Кирилл. Для меня это было большим потрясением, ведь я не слышала его голос уже много лет.
– Алло, доченька, привет!
– Хм. Привет, она сейчас подойдет.
– Привет.
Ком застрял в горле, меня всю затрясло как в лихорадке, а отчего, я и сама не могла понять. Огромная волна с жаром прокатилась по всему телу, от макушки до пяток. Мне почему-то стало стыдно, как будто Кирилл подумал, что я звонила ребенку специально, чтобы услышать его.
«Что за ерунда, у твоей дочки сегодня день рождения, вот ты и звонишь, чтобы ее поздравить. Прекрати нервничать, истеричка, соберись, наконец», – приказала я себе. Но слова почему-то не шли.
– Алло! Ты еще здесь? – спросил Кирилл.
– Да, а где Наташа?
– Она в ванной. Сейчас подойдет, или пусть перезвонит…
– Нет, не надо. Я подожду.
– Да, ну хорошо тогда, – как-то вяло ответил Кирилл.
– Ну, как вы там?
Я услышала, как Кирилл щелкает зажигалкой, глубоко затягивается и выпускает дым. «Закурил? Нервничает? Да нет. С чего бы».
– Да как, нормально.
– Как погода? – поинтересовалась я, хотя мне, на самом деле, было совершенно наплевать. Хотелось чем-то заполнить пустоту, сердце бешено колотилось.
– Снег идет с утра, скоро поедем кататься на лыжах. А вот и она идет. Ну, что, с именинницей тебя! – радостно сообщил Кирилл и передал трубку дочке.
Тут я поймала ощущение нереальности происходящего: Кирилл общался со мной как-то слишком обычно. Как будто мы виделись только вчера, словно не было многих лет молчания и предательства, не было дорогих подарков, которые он передавал Наташе за моей спиной, не было другой семьи и других детей… Какой-то сюрреализм, ей-богу.
«Ну а чего я ждала, собственно? Ему этот разговор тоже в тягость, как и мне. А зачем он тогда снял трубку?!» Эти мысли не давали покоя, я обмусоливала их до самого вечера, хотя понимала, что забиваю голову ерундой.
– Привет, мам.
– С днем рождения, солнышко. Люблю тебя, желаю тебе, чтобы ты росла самой счастливой на свете. Обнимаю тебя и очень скучаю. Как ты там?
– У нас все хорошо.
Повисло неловкое молчание, такое же, как несколько минут назад с Кириллом.
– Чем вы там с папой занимаетесь?
– Сейчас пойдем собираться, потом поедем на трассу.
– Не боишься?
– Нет.
– Ну ладно, обнимаю тебя и целую, с днем рождения тебя еще раз.
– Пока.
Дочка положила трубку, и мне стало как-то не по себе. Она ни разу не сказала «спасибо», что любит меня или скучает. Это сильно ударило по моей и без того расшатанной самооценке, но я решила не придавать ее словам слишком большого значения. «Подростки – они все такие колючие. И вообще! Наверное, ей совсем не до меня сейчас, спешит скорее покататься на лыжах», – подумала я.
Мы больше не созванивались. Не хотелось навязываться Наташе, но после разговора остался на душе осадок. Сначала я думала, что надо бы перезвонить и сгладить этот неловкий эпизод, чтобы меньше нервничать до ее возвращения. На самом деле, мне бы было достаточно услышать радость в ее голосе (радость от того, что она общается со мной, а не едет на лыжную трассу; или просто почувствовать какую-то теплоту в интонации). Эти обрывки фраз меня просто добили.
Когда я росла, в нашем доме не допускалось такого отношения к старшим:
– Ты что себе позволяешь? Ты как со взрослыми разговариваешь? – пара таких замечаний, и я усвоила, что показывать свое истинное отношение запрещено. От этих претензий я, разумеется, никого резко не зауважала, наоборот, отвращение и злость копились во мне годами.
«И что, разве так лучше? Это же не настоящее почтение, а фальшивое. Нет уж, лучше пусть моя дочь говорит то, что думает, и остается сама собой», – подумала я.
Было такое чувство, что ей неприятно меня слышать, а сюда же добавился страх при звонке опять выйти на связь с Кириллом. Вновь придется делать вид, что у нас непринужденная беседа, а мне это ни к чему.
Я отправилась на кухню и включила электрический чайник. Затем сделала себе бутерброд с сыром и ветчиной, открыла дверцу шкафчика и достала коробку с лекарствами. Долго копалась в поисках нужного и, наконец, на самом дне обнаружила стеклянный флакончик с валерьянкой. Насыпала на ладонь шесть ярко-желтых таблеток, чтобы наверняка помогло (от одной никакого облегчения), и запила их водой.
В самом углу балконной двери одиноко красовалась маленькая бумажная снежинка, которую давным-давно вырезала Наташа. Снежинка так и жила там, вверху, уже не первый год. Сначала мы с Наташей ленились ее смывать (это же надо лезть на стул), потом решили оставить до весны, а летом она уже стала нам совсем как родная, и избавляться от нее было жалко. Я подошла поближе и потрогала ее пальцами: один край оттопырился, а второй накрепко прилепился на мыло. «Пусть висит до весны».
Чайник вскипел. Я взяла кружку, налила кипятка и поставила чайник на место. На календаре было 29 декабря – почти Новый Год, и, к сожалению, встречать его мне придется в одиночку. Сегодня, к тому же, день рождения моей дочери.
«Можно начинать отмечать все сразу», – подумала я и открыла холодильник, а затем достала полупустую бутылку испанского вина. Налила его в турку для кофе и поставила на плиту. Порывшись в коробке со специями, насыпала туда щепотку мускатного ореха и немного корицы. Затем бросила палочку сухой гвоздики и добавила чайную ложку сахара. Сахар рассыпался по плите и начал плавиться, шипеть и дымить. Я улыбнулась: всегда любила странные запахи.
Мне нравился запах хлорки, бензина, ацетона и стирального порошка, церковных свечек и табачного дыма (когда курил кто-то рядом, я втихаря кайфовала), а еще – запах жженого сахара. Жидкость в турке зашумела, и я выключила газ. Открыв поддон холодильника, нашла там половину засохшего апельсина. «Самый раз, сойдет», – обрадовалась я и отрезала ломтик. Положила его в высокую стеклянную кружку для латте и придавила ложкой, а затем залила горячей смесью.
До возвращения Наташи оставалось четверо суток. Я провела эти дни дома, в пижаме, периодически запивая валерьянку глинтвейном и заедая все это бутербродами с колбасой. Выходить из дома не хотелось, да и, в принципе, было не обязательно. Небольшой запас продуктов лежал в холодильнике, правда, я предварительно провела ревизию, выбросив остатки того, что испортилось: несколько старых луковиц и засохший пучок зелени.
Причин, чтобы выйти на улицу, я не могла найти. Людей, с которыми хотела бы встретиться, не существовало. Как и не существовало повода кому-то писать, поздравлять с наступившим Новым Годом и изображать праздничное настроение. Это выглядело бы как сплошное лицемерие и показное радушие.
Однако меня мучило чувство вины. Надо же, как прочно засело влияние из детства – с той разницей, что тогда нельзя было показывать неуважительное отношение к родителям, а сейчас я как будто «плохая», потому что не обзвонила всех знакомых, коллег и родственников. Да еще и не отвечаю на поздравления в рабочем чате! «Все подумают, что я странная и невоспитанная», – ругала себя я. – «Немедленно соберись, возьми и сделай над собой усилие». Но бесполезно.
Два дня подряд снился Кирилл. В первую ночь это сон был о том, как будто он – маленький ребенок, а я ищу его в лесу ночью. Вокруг меня танцевало множество людей в длинных одеждах, они жгли костры и совершали обряды, водили хороводы. Напуганная, я подбегала к ним и спрашивала: «Вы не видели мальчика? Маленького, ему пять лет, зовут Кирилл». Но мне никто не отвечал, и пляшущие смотрели на меня безразличными глазами.
Во вторую ночь я бежала вверх по лестнице по темному подъезду, а за мной гнался убийца. Я пыталась изо всех сил ускориться, но ноги вдруг стали ватными, они перестали меня слушаться. В ужасе я обнаружила, что топчусь на месте. Когда фигура злодея почти достигла меня, я обернулась и увидела, что это Кирилл. От испытанного шока я тут же проснулась. Часы показывали 05:30, и больше я так и не смогла уснуть.
Все дни меня душило какое-то дурное предчувствие, крутило в животе, как в студенчестве перед экзаменами. Я решила, что это на нервной почве: мало ли, что еще выдаст мой организм при таком стрессе? Спасибо, что просто живот крутит, а не какая-нибудь нервная рвота или мигрень.
Все эти дни я очень скучала по ребенку. Ежеминутно внушала себе, что мне надо просто дождаться возвращения Наташи и не трезвонить ей по пять раз в день, я же не мать-квочка, которая паникует по поводу и без повода. В итоге я героически сдержалась, оставив их с Кириллом в покое, и дала им возможность насладиться отдыхом без нравоучений и причитаний. Кое-как дотянула последние сутки, чуть ли не кусая себя за руку, которая так и тянулась к телефону.
Однако повод для беспокойства все же был. Первое, что Наташа сделала после приезда, это закинула сумки на диван и плюхнулась туда же с разбегу. А затем сообщила мне, что хочет жить у папы.
– Но почему? – удивилась я.
Это все, что я смогла выдавить.
– Ну мам… Папа ведь тоже скучает.
Наташа опустила глаза вниз, и мы обе замолчали, переваривая услышанное. Мой ребенок – это не вещь и не моя собственность. Так как я это понимала, то не могла удерживать ее силой. Но сам факт, что планшеты, кроссовки и гаджеты достались ей от отца, и она с ним тайно общалась полтора года, были для меня как нож в спину. Сначала Кирилл меня оставил без помощи, без общения и без поддержки, а потом вернулся через много лет и забрал у меня самое дорогое. Мою дочь.
Он ведь даже не хотел, чтобы она родилась!!!
– Ты уверена? – тихо спросила я.
– Да.
Теперь меня душили слезы, и я почувствовала себя слабой и беспомощной, как улитка без домика. Глупая, безмозглая улитка.
Самым большим предательством для меня стало поведение Наташи. Да, я как-то была готова к ее уходу из семьи лет в двадцать, но никак не в десять. И кто виноват, что я интересовалась лишь своей работой? Правильно, никто. Вместо того, чтобы решать проблемы с дочкой или устраивать личную жизнь, я прятала голову в песок. Теперь пора разгребать последствия моего недальновидного и эгоистичного поведения.
– Папа за мной на днях заедет, мне надо собрать вещи. Он по работе сейчас где-то. В командировке.
Руки затряслись, а в горло как будто кто-то впихнул раскаленный шар. Я молча слушала Наташу, наблюдая за приплясыванием пальцев, как вдруг вспомнила, что у бабушки на старости лет точно так же тряслись кисти рук. Только бабушка была старенькая, а я – нервно больная, вот вся и разница. Внутри кипела злость: как так? Я делала для Наташи все возможное, а она взяла меня и бросила! Точно как ее отец… Ну зато теперь понятно, одного поля ягоды.
Дочка что-то без умолку рассказывала про Красную Поляну, про ее первые спуски на лыжах, показывала синяки – похоже, что для нее переезд по значимости находился где-то рядом с походом в кино. Никаких сентиментальных слов, никакой грусти, никаких сомнений: видимо, она там с ним уже все решила. «А может, не там… Может, они договорились об этом гораздо раньше?» – от этих мыслей мурашки пошли по коже и все поплыло перед глазами.
Снова возникло ощущение нереальности происходящего, как будто я смотрю дурной сон, один из тех кошмаров, что снились мне накануне, против которых бессильна даже валерьянка с глинтвейном.
Предложила Наташе попить чай, и она согласилась. Мы пошли на кухню, я поджарила тосты с плавленым сыром, нарезала яблоко и банан и положила все это на тарелку. Поставила на стол две чашки, одну – себе, вторую – ей, и села напротив.
– Ты же не против? Что я поеду к папе?
– Ну как я могу быть против. Ведь это твой родной человек, и ты в нем нуждаешься. А он в тебе.
– Ну хорошо, – запивая тост чаем, ответила Наташа, – а знаешь, что?
– Что?
– Папа мне купил новые наушники беспроводные. Щас покажу.
Дочка вскочила из-за стола и побежала в зал, где были ее сумки. Недоеденный кусочек хлеба и долька яблока так и остались лежать.
– Крутые, правда?
– Крутые. Я, честно говоря, в таких вещах не очень разбираюсь, но главное, что тебе нравится.
– Ага.
С этими словами она нацепила их на себя. Затем поставила перед собой телефон, оперев его на тарелку с фруктами, и включила какое-то видео. Мамы, получается, для нее не существовало. Ни тогда, ни сейчас… И раз она с такой легкостью сообщает об отъезде, а потом надевает наушники, ограждая меня от своего мира, значит, так мне и надо, я это заслужила. Вытерев стол от крошек, я помыла чашку и вышла из комнаты. Наташа даже не подняла головы.
«В любой неопределенной ситуации идите в душ», – скомандовала себе я, перефразировав известное выражение. Через пару минут я уже грелась под струями воды. На белой шторке для ванны располагались серые и коричневые небольшие круги, они чередовались, создавая простой узор. Когда они намокали от горячего пара и капель, внутри каждого из них угадывались какие-то силуэты и даже лица. Вглядевшись внимательно, я обнаружила стоящих в ряд Фрейда, Иисуса Христа, Че Гевару и Ошо. Это прям какая-то молитва получается:
Фрейд, скажи, как понять душу своего ребёнка?
Иисус Христос, спаси и сохрани.
Скоро случится революция.
