Случайная свадьба. Одна зима до любви

Елена Княжина

Случайная свадьба. Одна зима до любви

Пролог

– Он придет, – неуверенно пробормотал отец, поддерживая меня вертикально перед алтарем. – Он крепко мне задолжал, Лара… Он не осмелится оставить род Хоулденвей в беде в такой час!

Из распахнутых дверей в полуразрушенный храм залетали снежные хлопья и тут же таяли, касаясь пламени свечей. Кристаллы под сводом давно разрядились. Поэтому жрец, обнаруженный нами в соседней харчевне, обошелся живым огнем.

Белая накидка давила на слабые плечи. Щеки горели, по лбу скатывался липкий пот. Все труднее было удерживать мысли в голове. Зачем мы здесь?

Кажется, я выхожу замуж. За незнакомца из замшелой харчевни, что расположена на самой темной улочке Вандарфа.

Там было шумно и пахло хмелем. Из окон виднелся приют настоятельницы Монтилье. Завсегдатаи ругали проказницу Триксет и согревались чем могли…

Здесь же, в храме, было мертвенно тихо, как в усыпальнице сатарских Владык. Лучше бы мы остались в харчевне.

Выпустив руку отца, я присела на холодную ступень. Приложила горящий висок к гладкому алтарном камню. Перед глазами мельтешила черная мошкара, в горле булькала муть. Диковинная магическая хворь отвоевывала свое, и счет шел уже на минуты.

Неужели это моя последняя зима? Да, Лара, все так. Последняя.

Вьюга озлобленной хэссой билась в окна, и стекла повизгивали жалобно под ее натиском…

Заметенный снегами Вандарфский храм торчал на вершине скалы, как причудливый корявый снеговик. Мы еле влезли сюда по обледенелой тропинке, вьющейся стеклянной змеей меж сугробов. Жрец несколько раз поскальзывался и падал, отец по колено промочил ноги в холодной луже. Моя же белая мантия покрылась ледяной коркой и не спешила оттаивать.

Другого святого места, откуда можно воззвать к богиням и попросить брачное благословение, поблизости не сыскать. Все силы, оставленные хворью в насмешку, я растратила там, на склоне. И теперь обреченно вздыхала.

Он не придет. Тот мужчина, что пообещал отцу взять меня в жены, чтобы влить в истощенные жилы спасительную родовую магию… Он передумал. И я не посмела бы его винить.

Любой бы передумал, взглянув под глубокий капюшон и узрев кошмар, в который Лару Хоулденвей превратила изматывающая болезнь. Но маг решил поступить благородно… Это ведь отвратительно – прийти, поглядеть на невесту, скривиться и выйти вон? Поэтому он попросту не явился, подарив батюшке ложную надежду.

Не стоило нам тащиться на неприступную обледенелую гору. Здесь, в полуразрушенном храме, не обрести спасения. Тот мужчина наверняка нашел свежую харпию, и она уже несется в столицу, взрывая копытами рыхлый снег.

Зачем-то я продолжала глядеть на распахнутую дверь. Белое, черное и рыжее сплеталось перед взором в причудливый узор. Снег, ночь, пламя… Черного становилось больше. Вскоре морок заволок все туманом.

Кажется, мой час пробил. Я отвернулась от входа, зажмурилась и поднялась, чтобы принять смерть достойно. Как когда-то сделала моя мать.

– Лара… доченька…

Отец все понял. Он уложил на мое лицо обе ладони и погладил ласково, пальцами запоминая черты. Прикрытые веки смочило соленой влагой: прощание никогда не давалось мне легко.

Вдруг спину окатило леденящим порывом. Ночь, смешанная с холодом, пролетела по храму и забралась под мантию.

Сзади послышались шаги. Нетвердые, глухие.

Он пришел.

– Быстрее, тэры. Я должен добраться до Пьяналавры к рассвету, что с новыми погодными условиями будет проблематично, – хрипло потребовал голос, который мне никогда не забыть. Еще в харчевне от него пробрало, а теперь и вовсе каждую жилку в узелок скрутило.

На дрожащее запястье легла рука в заснеженной перчатке. Кожу обожгло холодом. Пальцы сжало, и я потонула в непривычном, чужом прикосновении.

Мой будущий муж.

От переизбытка эмоций я пошатнулась и, найдя ближайшую опору, прислонилась к боку высокого незнакомца. Не было ни сил, ни смелости поднять на него глаза. Он стар и уродлив или красив и статен? Какая, к богиням, разница…

Я едва видела жреца перед собой. Его будто пожирал липкий черный морок, обгладывая края парадного одеяния.

Алтарь расплывался, в ушах гудело, ноги подламывались. Последние силы оставляли меня, и отец жестом велел служителю поторопиться. Сократить клятвы, как только возможно, и быстрее приступить к финальной части. К поцелую, в котором сплетутся наши искры, и в меня хлынет родовая магия супруга.

Свечи запылали ярче. Их пламя пробилось через темный туман, на секунду озарив храм сиянием брачных клятв. Пальцы мужчины сжались сильнее, впились в мою ладонь… Еще немного – и я стану его женой.

Глава 1

За несколько часов до…

Зима наступила внезапно.

Не так, как бывало в древние времена, когда сезоны шли друг за другом. Плавно, неспешно, по давно установленному порядку, давая сатарцам шанс подготовиться.

Сейчас все случилось резко. Минуту назад я в полусне любовалась сочными лугами. Как вдруг, вынырнув из забытья, увидела ползущие по стеклу морозные узоры. И пышная зелень за окном сменилась пугающей белой круговертью.

Повозка со скрипом зарылась в сугроб и остановилась. Старый харпемейстер витиевато выругался, огласив земли Вандарфа воплем человека, приморозившего пятую точку к обледенелой лавке. Тощие харпии, что волокли экипаж из последних сил, возмущенно расфыркались.

– Триксет, мой тэр… Избрание окончено. Победила Триксет!

Задыхаясь, кучер ввалился в промерзшее нутро разбитого экипажа. Вместе с ним впорхнули перепуганные бабочки и мошки, как и я, не ожидавшие от погожего летнего зноя такой подставы.

Сложив отмороженные крылья, они примостились на моей ладони, надеясь урвать с кожи каплю тепла. Я бы и рада поделиться, но… что с меня нынче возьмешь?

Громко вздыхая, отец достал из походной сумки пальто для себя и накидку для харпемейстера. Под диваном нашлись согревающие чешуйчатые попоны для харпий. Мне же папа с виноватым видом передал хлипкий осенний плащик с куцым меховым воротником: ничего теплее и наряднее в вещевом мешке не обнаружилось. Я давно не гуляла по улицам и потому не нуждалась в обновках.

Выходит, вестницы, что забредали в наши края на той неделе, ошиблись. Они предрекали победу Шарии. На смену жаркому лету Верганы должна была прийти тихая, мягкая осень – пора урожая и преумножения богатств.

И вот… снег. Нахраписто белый, нарядный, слепящий. Триксет будто издевалась, посмеивалась над сатарцами, что не подготовились к сезону! Представляю, какие нынче очереди в лавках с шубами и шерстяными шалями…

Мы выехали с рассветом. Подношение Шарии сделали накануне в деревенском храме. Несколько часов мы двигались вдоль бывших фермерских полей, ныне затянутых туманом и дымом. Объезжали их через мертвый, черный лес, с опаской косясь на далекие военные шатры. Молились богиням, чтобы нас не приняли за рогатых.

Ни один здравомыслящий сатарец не станет сокращать путь через Туманные Рубежи. Но из меня по капельке вытекала жизнь, а отец зажегся новой идеей. Последней.

Бездомные вестницы, что захаживали в имение рода Хоулденвей за горячей едой и ветхой одеждой, принесли на кончиках клювов рассказы о старой виззарийке, что тайно поселилась под крышей приюта Монтилье.

Я едва переставляла ноги в последние дни, часто падала в обморок… И отец решился. Велел харпемейстеру заложить экипаж и оседлать старых, чахлых харпий с обломанными костяными гривами. Он рассчитывал успеть в Вандарф до смены сезона.

Впрочем, подстегивало его не столько избрание новой богини, сколько осознание: Ларе Хоулденвей осталось мало. Кошмарно мало. Доживет ли до ночи – вот вопрос.

Путь я помнила слабо: дремала, проваливалась в забытье, мучилась тошнотой, вновь засыпала на твердом диванчике экипажа… Морщилась, ворчала: к чему отец затеял изматывающую поездку? Почему не дал провести последний день за чтением и молитвой?

Матушке он позволил уйти достойно, тихо, в родной постели. Меня же который год демонстрировал придворным лекарям, деревенским знахарям и шарлатанам, как неведомую зверюшку. Обычно они сами приезжали в Хоулден-Холл, выписывали мази, зелья, травки… Но понятно, что темная ведьма не из тех, кого можно вызвать письмом, пообещав мешок серебряных сат.

И мы ехали, ехали… пока не встряли в снежную стену. Ледяных сугробов никто не ждал. До Вандарфа осталось всего-ничего, но харпии были стары, а переходы завалены… Едва ли доберемся до темноты.

Не могла Триксет оставить мне еще немного тепла? День, два, не больше? Три я уж точно не протяну…

Я виновато поглядела на отца, расправлявшего меховой коврик по сидению, и отвернулась к окну. Как он тут будет, без меня?

Отражение в заиндевелом стекле не врало: мне становилось хуже с каждым часом. Кожа рук отдавала болезненной зеленью, вены проступали через прозрачную пленку, кости обострились и выпирали, точно я месяцами ничего не ела.

Если раньше мои волосы имели приятный оттенок светлого вандарфского каштана, то теперь потускнели, посерели, выцвели и пронизались тонкими серебряными нитями. Глаза, некогда светло-зеленые, как лавруш (пряная травка, которую добавляют в чаи и настои), стали прозрачными. Бесцветными. В них будто застыли кристаллы льда – столь любимого новой главной богиней материала.

Мое тело увядало вместе со мной. Даже отец лишний раз старался не глядеть прямо, чтобы не расплакаться.

– Следовало остаться. Провести отведенное время в покое и…

– Лара! – отец вздрогнул и, силой воли остановив трясущиеся пальцы, добавил: – Упокоиться мы успеем… как придет срок. А пока есть хоть минута, надо бороться. Искать способ вылечить тебя. До последнего вздоха.

– Я устала искать, – прошептала я, впадая в оцепенение от мерной качки. – Очень, очень устала.

Харпии, понукаемые кучером, с недовольным шипением двинулись вперед, выискивая старую дорогу под снежным ковром.

– Дай мне последний шанс, лаврушка, – ласково попросил отец, и я покорно кивнула. – Ворожка знает то, что неведомо никому из сатарских магистров…

Как ему отказать? Папа который год тешил себя надеждой, ее остались самые крохи. Совсем скоро все кончится. Меня утягивала на ту сторону неизвестная хворь, отца забирала старость.

Вот только с чего он взял, что полуслепая старуха, десяток лет назад прибившаяся к Вандарфскому приюту и слывшая темной ведьмой-виззарийкой (глупости!), знает лекарство от моей беды?

И имя у нее такое нелепое – Ворожка. Больше для самки грумля подойдет, чем для опытной жуткой ведьмы.

Конечно, сама Ворожка не подтверждала, что как-то связана с народом Древней Виззары. Это дело подсудное, запрещенное, смертью грозящее. А слухи, что передавались из клюва в клюв, от крыла к крылу, не были надежным источником.

Все знают, что те виззарийцы, что не сбежали порталами после гибели четы Грейнов, светлейших владык Сатара, были уничтожены. Настигнуты и растерзаны стражей Двора и лично молодым герцогом Грейнским, мстившим за утрату родителей.

Вряд ли тэр Габриэл, нынешний генерал, известный красотой, статью и военным пылом, был так слеп, что не заметил под боком Вандарфа старую виззарийку!

(Габриэл Грейнский – герой книги «Мой герцог, я – не подарок!», прим. автора)

***

В приют Монтилье мы въехали с темнотой, когда по густому снегу пятнами расползлась сумеречная синева. Рыжие городские фонари светились вдалеке праздничными гирляндами, но здесь, на окраине Вандарфа, было тускло и серо. Мрачно.

Харпемейстер повел кобылиц к загонам, а мы с отцом выбрались у парадного крыльца. Безликое серое здание, истощенное старостью – болезнью хоть и знакомой, но непобедимой, – лениво выплывало из плотного тумана.

К главной башне были искусственно присоединены длинные корпуса с сотнями мелких черных окошек. Стены были утыканы стеклянными «гнездами», точно спелый фрукт семечками. Видимо, там располагались кельи послушниц.

Нас встретила сама нелла Монтилье – пожилая благородная дама, прямая, точно жердь, в серых одеждах с высоким воротом. Из узкого коридора высыпали воспитанницы в длинных белых сорочках. Всем лет от десяти до пятнадцати, а любопытства – через край.

Настоятельница шикнула на них и без слов предложила нам проследовать в ее личное крыло. Отец перед отъездом послал ей весточку: нас, судя по всему, ждали.

– Из Хоулден-Холла такой долгий путь до Вандарфа? – учтиво уточнила она, закрывая дверь кабинета от любопытных ушек.

Указала длинным пальцем на черноту за окном. Наш неуместно поздний визит нарушил привычный приютский распорядок.

– Путь недолгий, но… Триксет, – развел руками отец, будто ледяной богиней можно было объяснять любые неприятности. – Так мы можем увидеть Ворожку, Минар?

– Она не ведет прием хворых, ей больше нравится ухаживать за нашими животными… Я не писала, мы разбили при приюте магический питомник? Маленьким тэйрам нравится, а продажа хельмов и грумлей в сезон дает неплохой доход, – с мягкой улыбкой рассказала женщина. – Я объяснила Ворожке, что леди Хоулденвей, золотые небеса ее духу, щедро жертвовала приюту. И мы вашему роду многим обязаны. Она примет девочку.

– Поторопиться бы, Минар… – обеспокоенно прокряхтел отец, косясь на истончившуюся меня.

Кресел нам не предложили, а стоять ровно в моем состоянии – то еще испытание. Ноги едва держали.

– Я вижу, вижу. Поторопимся, – покивала степенная дама и, поправив серый шарф на шее, повела нас в другую дверь.

Отсюда начинался темный коридорчик, пахнущий плесенью и древностью. Из личного кабинета настоятельницы можно было попасть в десятки хозяйственных помещений, на кухню, на задний двор, где у загонов суетился наш харпемейстер…

Можно было и вовсе выйти из главного корпуса и пройтись до усыпальниц, что мерцали в тумане позолоченными ритуальными знаками. И к питомнику, откуда доносилось неорганизованное повизгивание и подвывание. И к череде небольших домиков, в которых, вероятно, селились гости, что просят ночлег после изматывающего путешествия.

Минар Монтилье провела нас до самой крайней лачуги, окруженной дымком темной ауры, и звучно постучала.

– Ворожка, отпирай. Хоулденвеи приехали, – покричала она и покрутила пальцем возле уха, намекая, что страшная виззарийка глуховата.

Дверь открылась, и первыми в темноте я увидела глаза. Карие, острые, пронизывающие до косточек.

Смуглое лицо Ворожки усыпали тысячи морщин, скрещивающихся, сплетающихся и рассыпающихся лучами. Ей было… лет сто, если верить ощущениям.

– Древняя магия истощает. Мне всего пятьдесят, – с горькой ухмылкой ответила она. По пояснице побежал тревожный холодок: я ведь не вслух подумала? – Садись, хворая, пока не упала.

Я быстро примостилась на край кушетки, заваленной грязным тряпьем. Ворожка не особо старалась навести порядок перед приходом «высших тэров».

– Коли высшие пришли к низшей, стало быть, теперь я высшая, – поехидничала она, поглядывая на меня свысока и пересчитывая грязным ногтем свои подбородки.

Потом взяла стул, протащила его со скрипом по полу и уселась ровно напротив. Отец и настоятельница так и остались в дверях.

– Как это с ней случилось? – спросила Ворожка после минутного молчания. Все это время она неотрывно глядела внутрь меня.

– Оно не должно было… – благоговейным шепотом ответил папенька и развел руками. – Ее мать практиковала, чем призвала на себя гнев всевышних. Но Лара никогда не творила крепких заклятий, как и завещано богинями!

– Будто они лично вам, высокий тэр, свое завещание докладывали, – проворчала ведьма. Теперь я уж не сомневалась – жуткая, темная. Грязная и пахнущая крепкими специями. – Совсем не практиковала?

Проницательный взгляд коснулся меня, забрался на глубину, и я устало мотнула головой. Аристократкам запрещено творить магию и использовать дарованную искру.

Чары – удел низших. Сильная магия грязна, это всякая девочка знает с рождения. Руки ей пачкают только бытовички при холлах, неллы да придворные горничные.

– Моя супруга…

– Слушаю, слушаю, – покивала старуха, недобро щурясь на отца.

– За пару лет до болезни, что унесла ее беспокойный дух в чертоги Триксет, она пыталась научить девочку каким-то чарам. «Укрепляющим»! – пыхнул он возмущенно. – Я застал их за ритуалом. Я был разгневан.

– И что вы сделали, высокий тэр? – брезгливо скривилась ведьма.

– Конечно же, я запретил ей передавать умения предков, что они таскали из поколения в поколение, – с раздражением пробурчал отец. – Это все дурное влияние бабки Хоул… Она пачкала руки. И дочь свою научила, и внучку. Головы им задурила древней чепухой. Но моя Лара не такая. Она чистое, светлое, послушное дитя!

Я смутно помнила тот день, когда родители поругались. Мать была более высокого рождения, чем отец, так что он примкнул к роду Хоулденвей… Вполне добровольно, однако в тот день он много кричал. Дурного, злобного. И про род ее древний – особенно.

Папа, обычно тихий и любящий, был разочарован ее поступком. Взбешен. Матушка потом трое суток рыдала в подушку, не допуская никого к себе. А после вышла, отряхнулась, умылась… И они вновь зажили душа в душу. Пока мама не умерла.

– И вы запретили обеим практиковать магию? – догадалась «виззарийка».

– Не дозволено это аристократкам. Чары пачкают их светлую, благородную ауру, – отец строго поджал губы и с гордостью распрямился.

– Ох уж эти предрассудки высшего сословия, – подала голос настоятельница Монтилье. – Мой тэр… Байки о том, что магия грязна, придумали мужи, что сотнями лет стояли у власти. Кому нужны сильные, образованные супруги, не боящиеся творить заклятья?

– Байки? Моя жена своими тайными практиками снискала проклятие богинь! – разорялся отец, покрываясь испариной. – Она умирала в муках!

– Потому что поклялась вам не практиковать, – едко вставила Ворожка.

– И ваша дочь, не обученная укреплять тело и не соединившая дух с магической искрой, угасает, как свечка, забытая на морозе, – спокойно договорила Минар и положила руку ему на трясущееся плечо.

– Вы хотите… хотите сказать, что я тем запретом обрек не только жену, но и дочь?

Он сник, соскользнул вещевым тюком в кресло, выбив столб пыли из обивки.

– А что же, ни один из заезжих целителей не предположил такого варианта? – удивилась настоятельница. – Предполагаю, они все были консервативно воспитанными мужчинами, как вы?

– Я был так зол, когда увидел мою девочку… мою крошку-лаврушку… с огненным шаром в детской ладошке! Я любил жену. Хранил верность всегда, – прикрыв глаза, объяснял он. – Я поставил ее перед выбором… или наш брак, или эта ее непотребная магия!

– И она, бедная, не научила дитя оберегать себя. Защищаться. Она надеялась, что дочери не придется нести ее бремя… которое под силу лишь тому, кто укрепил магией тело, – прокряхтела, хмурясь, Ворожка. – Но все случилось без ее ведома и без ее воли. Так уж сплелись нити Сато.

Темная ведьма подняла грязным пальцем мой подбородок и, приблизившись к носу, своей черной сутью впиталась в глаза. Она что-то разыскивала внутри. Ответ на тайный вопрос.

– Какое бремя? – прошептала я, вспомнив, что не безмолвная кукла. И пока еще могу говорить.

– Не знаю, – она резко отпрянула и зажмурилась.

Потемнела лицом, пожевала губу, поиграла немыслимым количеством морщин.

– Как это не знаете? – вспылил отец, насквозь протаранивший Туманные Рубежи ради встречи с ворчливой старухой.

– Лишь чувствую, что оно подмяло хрупкую тэйру под собой… и она не смогла противостоять. Будь девушка опытнее, сильнее – смогла бы.

– Так это не проклятие богинь? – простонал папенька, чьи жизненные ориентиры рушились на глазах.

– Теперь поздно выяснять, – отмахнулась ведьма и резко поднялась со стула. Огладила черное кружево мятой юбки и сгорбилась устало. – Умрет ваша дочь, высокий тэр. К рассвету уж всяко. Последняя ниточка за искру держится. Как в глазах потемнеет, так оборвется.

– Нет! – с рыком отец подлетел с кресла и, обнаружив в себе затерявшуюся энергию, заметался по грязной лачуге. – Ты должна знать, как помочь. Ты… именно ты… Говори, ведьма!

Он тыкал мясистым пальцем в Ворожку, а та лишь брезгливо жмурилась. Если бы нелла Монтилье не настояла, она бы и принимать нас отказалась.

Воздух ведьмовской хибары был пропитан неприязнью к высшему сословию. А теперь тэр Хоулденвей, обезумев от горя, топал ногами, кричал и тыкал в нее пальцами… Требовал, не просил.

– Немного сильной магии подарило бы нам время, – вдруг отозвалась она, заставив папу остановить хаотичные пляски по дырявому ковру.

– Договаривай! Молю!

– Теперь молите? – усмехнулась. – Своя магия уж завяла в девчонке, она ни тело, ни дух не спасет, не согреет. Вот если бы влить немного чужой…

– Переливание магии запрещено в Сатаре… Это грязно, – открестился папа от вопиющей затеи.

– Уж больно, – фыркнула знахарка. – Будто капля чужого дара сильнее запятнает умирающую. Вы бы видели, что у нее с искоркой творится… Да не дано заглянуть, верно?

– Это точно поможет? – сдался отец.

– Это даст время, чтобы найти причину, зерно черной хвори… А если магия приживется, то и излечит. Конечно, тэйре придется обучиться, чтобы освоить подарок, но вы же не станете протестовать в этот раз? – ворковала Ворожка, покачивая тучными бедрами. – Беда в другом. Магия не всякая подойдет. Только родственная, кровью или обрядом соединенная.

Она многозначительно кивнула на отца, обрюзгшего за последние годы до неузнаваемости. На его трясущиеся пальцы, на болезненно побелевшие щеки.

– Я не смогу, – выдавил он шепотом. – Я стар, слаб, да и заклятий таких не знаю.

– Осталась у нее иная родня? По материнской линии?

– Никого, – угрюмо ответил он и тряхнул седыми вихрами, добиравшимися ему до плеч.

– Жених? – допытывалась ведьма, хмуря многочисленные морщины и подбородки.

– Ты в своем уме? – взвился отец. – Стал бы я помышлять о выгодном союзе в столь скорбный час?

– А лучше бы муж… Да-а-а, муж, – покивала она задумчиво и скрыла взгляд за мутной взвесью ресниц. – Крепкий, сильный маг, что в древнем брачном ритуале вместо единения тел объединит искры. И перельет часть родовой магии в молодую жену.

– Отвратительно! – задохнулся отец, но настоятельница вновь мягко надавила на его плечо и вернула в кресло.

– Это в Сатаре не запрещено, – хмуря брови, заверила нелла Монтилье. – Такой вариант скрепления союза практиковали в древности. Когда чувствовать внутри магию друг друга не считалось чем-то грязным и стыдным… Говорили даже, что единение искр благотворно сказывается на здоровье будущих наследников.

Взвыв раненым кворгом, отец накрыл трясущимися ладонями лицо. Его консервативная природа стенала, рвала внутренности, крича о позоре. О наследниках он точно не помышлял, да и едва ли представлял, как отдает единственную дочь другому мужчине.

– Благотворно, благотворно, – покивала Ворожка и заискивающе улыбнулась, демонстрируя черные зубы. – Так меньше шансов, что женский организм мужнину магию отторгнет. Но я, во имя Бездны, и не знаю, кто из сатарских тщедушных тэров способен на супружеское переливание.

За черными глазницами окон валил серый снег. Щедро сыпал крупными хлопьями, устилая ледяным покровом улочки Вандарфа.

Мое сознание уплывало из реальности и отдавалось воспоминаниям. Матушке, отцу, безмятежному детству в Хоулден-Холле… Предсмертная сентиментальность. Не хотелось думать о дурном и страшном.

Иногда разум выплывал, слышал обрывки фраз. Они серьезно насчет супружества? Или это черный виззарийский юмор?

– Крепкий, сильный маг, знающий древние обряды? Случайно заблудившийся в Вандарфе в день смены сезонов? – пыхтел отец, хватаясь за грудь и переводя взволнованный взгляд с пожилой неллы на морщинистую ведьму и обратно. – И готовый заключить брачный союз с моей дочерью нынешней ночью?

– Счет идет на часы, я бы на вашем месте с поисками не затягивала, – издевательски проворчала Ворожка и с довольным видом почесала шею.

Паника высокомерного тэра ее веселила, моя судьба – печалила мало.

– Да где ж найти этого безумца в такую погоду?!

Глава 2

Закрыв хмурое лицо меховым воротником, отец первым выбежал из ведьмовской лачуги. Унесся в сторону города, быстро скрывшись за снежной стеной. Мне показалось, он на ходу стряхивал с щек стынущие слезы…

Трудный выбор для аристократа – позволить дочери умереть, но не дать «запачкаться» и «опозориться», или же действительно бороться до последнего? Искать. Мужа. Случайного.

Только где? Безумные сильные маги в сугробах не валяются!

– Куда он? – озадаченно спросила я у настоятельницы.

– То мне неведомо, – степенно ответила дама и, обхватив за плечи, вывела меня из дома Ворожки. – Но в минуты горести сильные мужи часто обнаруживаются в харчевнях. За пустыми графинами, в омуте терпкого хмеля.