Темь. В битве за истину

И не услышал, как старый маг произнес: «Эвристический анализ и поиск мира прошли успешно», – и довольно потер руки.

Мир, в котором оказался Пупа, был действительно идеальным для его намерений – с той только разницей, что разумными существами в нем являлись насекомые размером с Пупин мизинец, по виду напоминающие летающих жуков. В кипении страстей Пупа забыл, что разумом в необозримой Большой Вселенной обладают не одни лишь гуманоиды. Серьезным недостатком было и то, что мир этот был патологически бесконфликтным. Ну, не хотели жуки воевать за ресурсы, а мирно питались цветочной пыльцой и молодыми побегами растений, естественных же врагов у них не было. Поэтому, с одной стороны, Пупе никто не угрожал физически, а такие угрозы он определенно не любил, но с другой – проваливалась вся его миссия.

Осложняло дело и то, что ареал обитания разумных насекомых ограничивался уютной и цветущей, но все же отдельно взятой долиной, тогда как остальная планета, пусть даже очень небольшая, представляла собой мир во всем многообразии, включавший горы, пустыни и океаны, а также недружелюбные флору и фауну.

Спасло Пупу в этой ситуации только то, что в отличие от обычных насекомых, общавшихся, как правило, на химическом уровне, эти взаимодействовали еще и на ментальном. Иначе Пупе пришлось бы срочно наращивать на своих конечностях разные железы, рецепторы и осваивать химический язык. С ментальным, телепатическим общением дело пошло гораздо быстрее. А с учетом магических навыков Пупы и его врожденного умения втирать очки он быстро завоевал доверие у насекомых, не знакомых с основами темного пиара.

Самым трудным делом было развеять у крыдликов, как их назвал Пупа, веру в безмятежность и справедливость окружающего мира. Для этого он представлялся им то драконокрылым угрожающим созданием, то огромной зубастой гусеницей, несколько раз уничтожал кладки их яиц – но все без толку. Жуки либо попросту игнорировали опасность, не понимая ее причины и воспринимая как стихийное бедствие, либо ехидно опрыскивали Пупу дурно пахнущей жидкостью, от которой он потом долго отмывался в окрестных ручьях, плюясь и ругаясь.

Тогда пришлось ему заняться тем, что в иных, более продвинутых мирах назвали конструированием общественных отношений. Поскольку до понимания внешних угроз крыдлики еще не доросли, требовалось создать угрозы внутренние, и прежде всего, расслоить безмятежное общество любителей цветочной пыльцы. Пупа знал только одно, самое могучее средство для этого – деньги, каковые постепенно и ввел в обиход крыдликов.

Жизненный цикл разумных жуков был короток, всего лишь полгода по отсчету времени в Пупином мире. Превращение из яйца в куколку-гусеницу занимало пару месяцев, остальное время приходилось на взрослую жучиную жизнь. Поэтому темные преобразования, которые затеял Пупа, не требовали всей его человечьей жизни.

Когда крыдлики поняли, что с помощью денег можно не собирать пыльцу и растения самим, а заставлять это делать других, события стали развиваться с нарастающей скоростью. Своевременный вброс технологических идей помог крыдликам понять прелесть создания технократического мира, начиная от сотворения первого глиняного сосуда для приготовления браги из пыльцы и первой дубины из каменного дерева для охраны данной жидкости, что положило начало таким понятиям, как «товар» и «личная собственность». Появились зависть, вражда, жадность. Цивилизация крыдликов покатилась по проторенному во многих других мирах пути.

Уже через короткое время в мирной когда-то долине шли войны, чадили трубы пока еще примитивных заводов, а на цветочных плантациях трудились тысячи рабов. Пупа не знал технологий манипуляции общественным мнением, зато он знал свой мир и переделывал эту долину под него, но применял это знание со всеми присущими ему темными качествами, дополненными теми самыми непонятными генами. Поселившееся в жучином обществе страдание требовало выхода и оправдания – вот здесь Пупа и стал божеством, избрав себе полюбившийся ему образ темного дракона с темными крыльями, карающего и ужасного. В честь Пупы жуки стали возводить храмы, создали легенды и сказания, а Темный маг получил наконец-то возможность питаться негативными эмоциями, доставлявшими ему истинное наслаждение.

Закономерно, что жукам-властителям скоро стало тесно в долине, да и население прибавлялось стремительно, поскольку был нарушен естественный регулятор его численности. И тогда Пупа объявил великий поход за пределы долины. Лавины жуков, вооруженные химическими пушками, ментальными усилителями и прочим грозным оружием, хлынули во внешний мир.

Прошло всего два десятка лет с тех пор, как Пупу выбросило в цветущую долину. Все эти годы Темный маг жил жизнью крыдликов, их страстями и событиями. Крыдлики расползлись и разлетелись по всей планете, основали колонии, а затем государства, воевали и мирились, создавали империи и демократии. Когда они созрели до таких, несомненно, полезных и необходимых понятий, как мафия, коррупция и олигархи, Пупа решил, что пора представить этот мир своей коварной Светлой магине – тем более что он так и оставался неоспоримым божеством и буквально купался в лучах темной славы.

И вот в один прекрасный день он перенесся в свой мир и предстал перед очами магини.

– Ты стал величественнее, – признала она, – и даже менее задрипанным. Но с чем явился ты ко мне, о, Пупа?

– Я стал богом! – торжественно произнес Пупа. – Богом – темным драконом. Я велик и могуч. Смотри, отвергнувшая меня! Это мир, созданный мной, темный, ужасный, разумный, – и протянул ладонь.

На ладони появился шар планеты. Он рос, приближались океаны, горы, пустыни, в них всматривалась удивленная Светлая магиня. И по мере проникновения ее взора в суть этого мира в глазах магини появлялось все большее удивление, затем радость и, наконец, восхищение.

– Это действительно прекрасный мир! – прошептала она. – Хотя и не ты его создал, тут ты наврал, но сделанное тобой достойно восторга.

Донельзя изумленный Пупа взглянул на шар, висящий над его ладонью, и остолбенел.

Над просторами планеты во всех ее уголках вились мириады прекрасных бабочек. Они разноцевтными облаками кружились в солнечных лучах, наслаждаясь полетом, свободой, миром и покоем, покрывали красивейшим узором леса и поля, и войны, злоба и ненависть, жадность и зависть истаивали, терялись в безвозвратном прошлом, уходили в небытие.

В отсутствие Пупы жуки перешли на новую стадию развития, превратившись в прекрасных бабочек, и им не нужны были уже ни заводы, ни рабы, ни капиталы, поскольку пищи было в избытке, а отношение к так называемым благам цивилизации изменилось, как и само сознание в целом.

И над всем этим великолепием парила огромная белая бабочка с радужным рисунком на крыльях – создание новой веры крыдликов. Пупа в качестве темного дракона им был тоже не нужен.

– Ты совершил для них великое добро, – сказала Светлая магиня. – Проведя через страдания и темную сторону жизни, ты дал им возможность такого рывка, что теперь они никогда не свернут со Светлого пути. У нас появился новый Светлый мир, и за это тебе спасибо!

Поцеловать Пупу в знак благодарности она не успела: грянул гром, сверкнула темная молния, и Пупа оказался в Темном аду. Отныне и до скончания веков он оплакивает свою несостоявшуюся карьеру, сидя в темном-темном болоте, а толпы темных духов ржут над ним, указывая на него хвостами, конечностями, разными органами и жизнерадостно завывая: «Светлый! Светлый!». И нет у него никакой возможности из того болота вырваться. А Темные маги с тех пор, давая кляту Пупы Задрипанского, рискуют при ее нарушении оказаться рядом с ним.

Это урок и для Светлых магов, ибо никто еще не доказал, что нет светлого-светлого болота…

Глава 9

– Нет, никогда я не стану магом! – авторитетно заявил Леха ранним утром следующего дня, когда отдохнувший, посвежевший и позавтракавший отряд потянулся к выходу из долины.

– Это почему? – осведомился шагавший рядом с ним Никитич. – Талантов, однако, нетути?

– Не в том дело, – на удивление беззлобно ответил Леха. – Вот я не маг – значит, никогда не попаду в темное-темное болото, и всякие клятвы Пуп разных меня не касаются. А вот ты, Никитич, того и гляди, загремишь в какой-нибудь отстойник. Оно мне надо – такую вероятность на шее носить?

– Дурак ты, Леха, – вздохнул домовой. – В магию ты уже угодил, только сам того не ведаешь. Кто орган детородный ко лбу Сардориуса прилепил? Вот то-то. Срамота какая…

Темный маг учинил скандал по поводу своего обретенного украшения, когда еще только занималась заря. Больше всех он доставал Леху.

– Ты, пивной бочонок! – орал Сардориус, непрестанно хватаясь за свой неприличный рог. – Ты зачем мне эту штуку прицепил? Как я с ней покажусь в обществе высокородных магов?

Леха блаженно щурился на алый краешек рассветного солнца и ничего не говорил. Он вообще пребывал в небывало благостном настроении. Сказалось ли здесь благотворное влияние сухопутного авианосца по имени Брегетта или воздейстовал отведанный вчера натуральный пенный напиток – неведомо, но престарелый скинхед не поминал плохими словами даже троллей, не говоря уже о прочих иноверцах.

– Убери эту гадость немедленно! – бушевал Сардориус. – Что я скажу Чернобогу? А… а что я скажу нашим магиням? – Темного даже затрясло при мысли об этом.

– Вот насчет магинь – это ты зря, – лениво потягиваясь, сказал Митромир. – От них отбоя не будет.

– Это почему? – злобно уставился на него Сардриус.

– Потому, что теперь ты их сможешь всегда удовлетворить.

Дружный гогот прокатился по поляне. Благодарные слушатели внимали.

– Впрочем, я забыл о твоей темной ориентации, – хладнокровно добил Сардориуса Митромир. – В таком случае, в восторге будут мальчики из твоих элитных московских кругов. А на Западе твой рог вообще станет модой, потому как там мужиков не осталось, педики сплошь и рядом.

– Вовсе я не педик, у меня уже семь жен было! А ты шовинист! – взвизгнул Сардориус, метаясь по поляне. – Этот… как его… гомофоб!

– Имею честь, – поклонился Митромир. – А также русофил, славянолюб и традиционалист в смысле отношений полов.

Темный маг побагровел, набрал в грудь воздуха и уже хотел устроить истерику, но в дело вмешалась Весняна:

– Хватит! Что это за свару устроили? И Сардориус, перестань постоянно хвататься за этот… гм, орган, это просто неприлично! Что за дурацкие намеки?..

От восторга взвыли даже тролли, окружившие поляну.

– В роду нашем шлавном, – неожиданно встрял рептилоид, – шчитается, что, ешли мужештвенный гребень на голове мужа перераштает в нечто непотребное, то пожор мужу этому, ибо обешчештила его шамка похотливая.

– Ты чего плетешь, птеродактиль хренов? – опешил Сардориус.

– Он не птеродактиль, а рептилоид, – обиделся за родственника шишига. – И ничего не плетет. Он только чендово и стыдливо намекает, что ночью на тебя помочилась женщина. В смысле ухехрила. А потому как Весняна исключается, остается – сам знаешь, кто.

– И отметилась именно на твоей физиономии, – злорадно добавил Митромир.

– Ф-фу, – гадливо прошипел рептилоид и демонстративно отошел от Темного подальше.

– Да вы что, очумели совсем? – даже растерялся Сардориус. – Вы же сами видели, как этот пивной алкаш… Этот фашист недоделанный… Этим своим рогом… После чего… – он неожиданно сел на землю и, казалось, вот-вот расплачется.

– Пр-рекратите, – пророкотало где-то в вышине.

Оживленная дискуссия помешала ее участникам вовремя заметить, как подплыл и возвысился над ними авианосец, именуемый Брегеттой. Тролльчиха пришвартовалась к Темному магу и матерински погладила его по шевелюре.

– Дай-ка, мой гер-рой, – обратилась она к Лехе и изъяла у него единорожье орудие. – Сейчас я уберу этот священный знак с недостойного. Надо только приложить к сему знаку на лбу другой конец рога…

И она приложила. Легонько – после чего Сардориус улетел не далее, чем метров на десять, застряв в ближних скалах.

– Вот, – удовлетворенно пророкотала Брегетта. – Теперь он не будет возмущаться тем, что его одарили столь священным и светлым знаком.

– Он совсем никогда больше не будет возмущаться? – осведомился Антон, глядя на бездыханное тело Темного мага.

Брегетта шумно втянула воздух в направлении Сардориуса и сморщила нос, если пятачок может морщиться.

– Он испустил газы, – объявила она. – А значит, жив и будет нести недостойное бремя своей судьбы и дальше.

– Только Темные могут так объявлять о своем стремлении к жизни, – с чувством прокомментировал произошедшее Митромир и сплюнул.

– А за фашиста ответит, – мстительно пробурчал Леха. – Нашел, с кем сравнивать. Тьма недоразвитая…

Таким же бурным было обсуждение по поводу дальнейшей судьбы Сардориуса, пока он отдыхал в скалах. Леха непримиримо стоял на том, чтобы оставить Темного мага на перевоспитание в нежных лапах Брегетты и ссылался на собственный опыт благотворного воздействия баллад романтичной тролльчихи. Ему солидарно шелестел Хухрик. Весняна с извечной женской жалостливостью утверждала, что в тролличьей долине Сардориус совсем пропадет и перевоплотится в самого тощего из троллей, а ведь маг все-таки, да и одно дело делают – ищут причины этой непонятной Теми. Ее поддержал Никитич, но практично предложил держать мага в качестве заложника на случай всяческих злокозненных деяний Темных. С ним согласился Вован, кровожадно посоветовав на время превратить пленника в деревяшку. Митромир с Антом помалкивали, склоняясь то к одному, то к другому мнению. Рептилоид, не имевший права голоса, деликатно постукивал хвостом в стороне.

Ситуацию прояснил очнувшийся Сардориус.

– А рога-то нет! – ликующе возопил он, ощупывая огромную шишку на лбу. – А все остальное рассосется!

– Совсем все рассосется? – прищурилась на него зеленым глазом Весняна.

Сардориус поперхнулся и мигом пошел на попятную:

– Нет уж, самое важное оставим! И вообще… Не о том речь… Взяли бы вы меня с собой, а? Мне ведь как-то вернуться надо, а этого… портатора… нет. Теле который.

– А астральными путями слабо? – прищурился Митромир. – Силенок маловато? Или ты только так – хвостом за своим владыкой?

– На астральных путях ловушек понаставили, – сердито отетил Темный. – Сам знаешь, и ваши, и наши. И еще какая-то скотина навоза навалила. Так что неизвестно, какой путь короче и безопаснее. Сам-то тоже через проход топаешь!

– Так это потому, что я с ними, – кивнул Митромир в сторону своей команды. – Не все из них по астралу могут хаживать.

– А ты погодь маленько, да и отдельно от нас в проход топай, – ехидно предложил Темому магу Никитич.

– Так там… это… – почесал горбатый нос Сардориус. – Говорят, явления всякие бывают. Проход-то магический, всякое может быть. А вместе как-то безопаснее.

– Нам шпион не нужен, – заявил Хухрик. – Побежишь потом к Чернобогу докладывать, что и как.

Сардориус сделал было правдивые депутатские глаза, но потом, вспомнив, видимо, о судьбе Пупы Задрипанского, загрустил.

– Побегу, – со вздохом сознался он. – Но не сразу же! Мне еще до Чернобога добраться надо. Да и что я ему скажу? – он почесал шишку на лбу.

– Меняй хозяина, – посоветовал Ант. – Не видишь, как Чернобог тебя кидал? И еще кинет.

– А смысл? У нас, у Темных, все, как у людей: не съел сам – съели тебя… Другие божества не лучше.

– На всех людей-то не кивай, – сердито возразил Никитич. – Ежели в тех чиновных хоромах, в коих ты обретался, законы таковы, волчьи…

– Вот не надо про волков! – перебил его Вован. – Волки друг друга не жрут. Уж я-то знаю.

– Значит, хуже волчьих, – согласился домовой. – Так вот, не все люди таковы. Да и не люди то вовсе, кои друг друга поедом едят – так, обличье людское, не боле. И про божеств всяческих так глаголить не след: Велес-то, к примеру, хоть и Темный, а нам в битве помог.

– Да ну? – ахнул Сардориус.

Пришлось рассказать Темному магу о битве возле Увала, явлении Чернобога, его единоборстве с возмущенным ящером и споре двух Темных богов.

– Эх… Теперь жнает Шернобог жлокожненный тайну нашу, – загоревал рептилоид. – И про пришипку, и про жашранцев…

– Так рептилоиды только с ним дело имели? – спросил Митромир. – Больше ни с кем из Темных богов?

Ящер лишь уныло махнул отрастающим хвостом.

– Тогда не все потеряно, – решил Светлый маг. – Ничего и никому он не скажет. Ты держишь его судьбу в своих руках… То бишь лапах, – и указал на трофей, который рептилоид гордо прицепил на свой гребень – клок Чернобоговой бороды. – Пока это у тебя, ты можешь сделать Чернобогу такую пакость, от которой он вовек не отмоется, потому и не будет рисковать.

– Я шмогу шделать ему пришипку? – возрадовался рептилоид.

– Еще какую, – кивнул Митромир. – Надо только знать, как. Но мы тебя научим. А ты зато расскажешь обо всем этом своим, и пусть подумают, с кем надо иметь дело – с Темными или с нами. Мы своих не дурим и друг за друга горой, вот так.

– Так это вы, Светлые, – вздохнул Сардориус, – вам так и положено. А нам по-другому нельзя. Но вот в этом отрицании отрицаний для нас и кроется положительное.

– О, как завернул, – покачал головой Митромир. – Ладно, это спор давний. Хорошо, давай договоримся так: в проходе идем вместе, но далее – ты сам по себе.

– Да-да, конечно! – обрадовался Сардориус. – Тих буду и слиняю незаметно.

– Шибко довольный он, – подозрительно пробурчал Никитич. – Темные-то в сем Раземелье бывали, а вот мы в первый раз…

– Делать нечего, – пожал плечами Митромир. – Вы в первый раз, а вот боги там обретаются частенько. В Совет Раземелья входят. Да и я там бывал… Если сие то самое Раземелье. В этом мире, кстати, много твоих родственников, Хорхондий Никитич, – ехидно адресовался он домовому.

– Знаю, – буркнул Никитич. – Но Хорхондия поминать не надо. Шибко заковыристые родители мои были, ежели имечком таким наградили… А и родственники таковые же могут быть в Раземелье том. Мудреные.

– Так, – Митромир развернулся к рептилоиду. – А вот что с тобой делать, хвостатый ты наш?

– Да? – рептилоид обрадованно попытался покоситься на остатки хвоста. Впрочем, то были уже не совсем остатки: на молодом, нежно-розовом хвосте даже проклюнулись угрожающе острые шипы. – Наша броня нешравненна! Любуйтеш, как она реанимирует, и жавидуйте! Хвошты нашего рода – лучшие хвошты!

– Броня крепка, и танки наши быстры… – задумчиво протянул Светлый маг, обнаруживая недюжинное знакомство с земным фольклором давних лет. – Но стоматология у вас явно не в почете. Зубы-то реанимировать не научились?

Рептилоид пристыженно потупился.

– Это наше больное мешто, – признался он. – Атавижм. Рефлекш. Табу. Шамо раштет, но медленно.

– Понятно, – кивнул Митромир, – голову лекарю откусить можете рефлекторно. Предлагаю так: раз уж ты с Темными, то следуй с Сардориусом.

– Нет, – и рептилоид провел острым когтем черту на камне, обозначая, видимо, отрицание. – Мне теперь ш ним нелжа. Я опожорил Чернобога, и он мне это не проштит. А я не прощу ему обман. И рашкажу о том швоим шородичам. Вы меня шпашли от пришипки! – ящер в ужасе стукнул хвостом. – И я вам обяжан чештью! Поэтому…

Далее рептилоид вспрыгнул на скалу и на фоне безмятежного синего неба исполнил нечто среднее между танцем пьяной стриптизерши и украинским гопаком. В завершение этого безобразия он попытался было изящно пристукнуть хвостом, но из-за куцести оного чуть не свалился со скалы. Впрочем, это ничуть не повлияло на пафосность, с которой он возвестил:

– Теперь вы жнаете мое нешравненное имя! – и ожидающе застыл, глядя на ошарашенных зрителей.

– Э-э-э… – сказал Леха. – Мы не уловили вот тот самый нюанс с хвостом, не оценили всей красоты завершающей точки в твоем имени.

– Повторить? – оживился рептилоид.

– Не надо! – дружно возопили все.

– Ты лучше скажи по-человечески, как оно звучит, – посоветовал Ант. – А когда отрастет хвост, снова покажешь нам свое имя во всей своей несравненной полноте.

– Вот оно, нешовершенштво жемлян, – прошепелявил рептилоид. – Не ужреть вам вшю крашоту наших родовых имен. Хорошо, на вашем яжике мое имя жвучит так: Ржамомудь Рогохвоштый.

– Ржамо… кто? – ошеломленно переспросила Весняна.

– Мудь! – гордо возвестил ящер.

И, подумав, скромно добавил:

– Теперь, мне кажетша, имею право полное добавить к швоему нешравненному имени еще более нешравненную прибавку: Шернобогопобедитель, – и поправил лапой клок Чернобоговой бороды на своем гребне. – И вы швидетели той велишайшей битвы. О которой будут помнить потомки и рашкаживать в легендах.

«По-моему, это была обыкновенная драка», – шепнула на ухо Анту Весняна.

– А рога на хвосте… Это не то, что рог на голове? – осторожно спросил Сардориус, указывая на прорастающие хвостовые шипы рептилоида.

– Ни в коем шлучае! Это швидетелштво для наших нешравненных шамок, что я иштинно боевой рептилоид, краша рода и надежда потомштва!

– Э…. Слушай, Ржамо… этот самый, – осторожно сказал Митромир. – А что, если мы будем звать тебя как-нибудь кратко? Зато звучно, – и строго оглядел давящихся от смеха боевых товарищей. – Ну, например, просто Ржамо. Понимаешь, в бою ведь не всегда есть время для оглашения твоего несравненного, но длинного для нас имени. Да и созвучно с именем вашего вождя – Ржако. А?

– Может, это даже символично? – поддакнула ему Весняна. – Глядишь, и вождем когда-нибудь станешь.

Рептилоид задумчиво почесал когтистой лапой бок и согласился:

– Ржамо – это жвучно. А Ржако – не вождь, а глава рода. И я его штопятидешатый потомок. Очень ближкий родштвенник.

– Видишь, у тебя прогресс, – проникновенно сказал Митромир. – Ты уже букву «ч» иногда произносишь. Значит, входишь в нашу команду на общих основаниях и клянешься биться вместе с нами за то, за что бьемся мы.

– Клянуш пришипкой, – Ржамо гулко постучал левой лапой о землю, – и чештью рода! – и вновь провел когтями по скале.

К изумлению зрителей, когти прочертили такие глубокие борозды, словно это был не камень, а песок.

– Серьезная клятва, – только и сказал Антон.

Глава 10

Огромный черный астероид неподвижно висел в космосе, угрожающе ощетинившись острыми шипами скал. На самом деле он, конечно, несся в звездной пустоте с приличной скоростью по делам, известным ему одному, но для наблюдателя, приближающегося к нему, астероид именно висел, лениво поворачиваясь вокруг своей оси. И молодая фиолетовая звезда, находившаяся в центре его орбиты, заливала лиловым пламенем черные провалы между скал, слишком правильных для того, чтобы быть естественными.

Три человеческие фигуры стояли на вершине одной из самых крупных скал, на светящемся ярко-белом диске, любуясь величием Вселенной. Каждую из фигур окутывало легкое сияние, только у двух оно было золотистое, а у одной – цвета темно-багрового пламени.

Если бы внимательный наблюдатель приблизился к ним, то в сияющем фиолетово-лиловом пламени смог был легко опознать три вполне известные земной истории личности – Мокошу, Радегаста и Велеса. А если бы у него имелись устройства, способные считывать предназначенные для общения мысли, то он услышал бы и ворчание Велеса:

– Не явится Чернобог, как пить дать! Хоть и дал я ему гарантии безопасности. Небось, пакость какую-то готовит.

Мысль Мокоши была светла и иронична:

– Скорбит, наверное, по утраченной бороде. Иномирные когти этого ящера оказались посильнее его магии.

– Ну, не всю бороду он потерял, а лишь клок, – улыбнулся Радегаст. – Но и это уязвление гордому ему. Или для гордости его?

– Вот как побываешь в мирах, где тебя чествуют, так и речь русскую забываешь, – попенял ему Велес. – Ты бы почаще в наш мир заглядывал, коренной он ведь.

– Коренной – это правда твоя, – Радегаст вздохнул. – Но забыли меня на земле родимой. Мы же силу черпаем, сам знаешь, там, где в нас верят. Или нам верят? Как правильно?

– То и другое, – положила ему руку на плечо Мокоша. – Но тебе грех жаловаться: ты был и солнечным богом Ра у египтян, и Митрой у персов, и Геолиосом у греков, и Сварожичем у славян, я уж не говорю о шумерах, тольтеках, майя и ацтеках, атлантах…

– Не напоминай мне об ацтеках, – отмахнулся Радегаст. – Помешалось в головах у них все с богами, кровавые жертвы приносить стали безвозбранно… Да и главным у них был Кетцалькоатль, змей этакий, не я. Вот по беспределу и пришлось их замочить. Тако на сходке богов решили.

Велес и Мокоша с немым изумлением уставились на Радегаста.

– Это где ты беспределов таких нахватался? Про сходку речешь, – с подозрением спросил Велес. – Бандюганов крышевал?

– Нет, – виновато потупился Радегаст. – На досуге вот немного изучить язык властных особей сего земных мне пыталось.

– Понятно, – усмехнулся Велес. – Ты не туда сунулся, это поле Темных.

– Хватит вам, – остановила их Мокоша. – Не ведают те особи, что творят и чем это кончится, о том и речь вести будем. А вот и Чернобог собственной персоной. Решился-таки.