Осторожно, двери открываются, следующая станция – Война!

– Блин! Сам виноват, старый дурак, – проворчал Ильин, когда до него дошло, что стало причиной его падения – в глаз попал, выпавший с антресолей старый пикетажный журнал – свидетель его студенческой молодости, дурости троих балбесов и одного удивительного лета.

Пару месяцев назад, разбирая коробки на балконе, Ильин наткнулся на журнал. Первым желанием было отправить его в мусоропровод, но что-то удержало, и книжица была небрежно заброшена в приоткрытую створку антресолей. Небрежность вышла боком.

– Спиной, – поправил себя вслух мужчина, продолжая стоять на четвереньках среди разбросанной обуви.

Звонок мобильного заставил встать и поторопиться в гостиную. Это была Белла. Неожиданное беспокойство о муже и дочери, о том, как они справляются без нее, было приятно и напрочь стерло ощущение одиночества, отвлекло от боли в спине и заставило забыть о несчастном пикетажном журнале. Разговор с египетской симкой обходился недорого, и дед смог вволю насладиться разговором с женой и внучкой под «аккомпанемент» приглушенного телевизора.

– Адя! – Жизнерадостный крик дочери заставил вздрогнуть – видимо, голос диктора новостей усыпил. Из трубки неслись частые гудки. Задремав, он не заметил, как дочь пришла с работы. Ильин любил, когда домочадцы называли его «Адя» – это было первое членораздельное слово, с которым внучка обращалась к любимому деду.

– Па, ты что, уснул? – Не дождавшись ответа, дочь заглянула в гостиную.

– Привет! Ты сегодня что-то рано. – Отец нехотя поднялся с дивана. – Что случилось?

– Пятница случилась! Вставай, я пиццу принесла.

Неспешные пятничные заботы, под ненавязчивое бормотание телевизора. Холодная пицца с горячим чаем. Ночные новости. День прожит. Можно гасить свет и забираться под одеяло.

Ночь царствует за окном. Редкие звезды то появляются, то исчезают за редкими облаками московского неба. Мыслей нет, но необъяснимое беспокойство гонит сон. Тихо, боясь разбудить дочь, Ильин притворил дверь в комнату дочери и побрел на кухню.

Темный прямоугольник на кухонном столе, неожиданно, сделал очевидной причину беспокойства – «зловредный» журнал.

Борис включил чайник, достал из холодильника остатки пиццы. Пока споласкивал кружку, закипел чайник. Не спеша залил два пакетика цейлонского кипятком и присел к столу. Он уже почти допил чай, сжевал кусок пиццы, когда, наконец, решился открыть брошюру.

Серый картон. Коричневый коленкор корешка. Запах старой бумаги. Шелест перелистываемых страниц. Журнал практически пуст. Конечно, практиканты 3-го курса и не думали самостоятельно вести записи по прокладке трассы, «сдув» все у руководителя партии. На миллиметровке «ушло в будущее» то, что действительно было тогда важно для них. Редкие карандашные записи, картинки. Вот нарисованные человечки бегут за уходящим составом. Ломаные палочки рук и ног похожи на таинственные письмена…

15:30. 4 августа 1968 года. Ростов-на-Дону.

…солнце нестерпимо бьет в глаза. Запах полыни и креозота. Ноги попадают между шпал. Володька, убежавший далеко вперед, подвернул ногу и захромал. Товарняк, который уже почти догнали, едва ползет. Дохляк Игоряшка хватает Схуса подмышки и помогает вскарабкаться на открытую платформу. Хватаюсь за раскаленные поручни и чувствую, как состав набирает скорость. Впереди – море, солнце, девушки и вино!

Череда ярких воспоминаний накрывает, заставляя забыть годы, болезни.

Полевая практика закончилась с последними числами июля, и возвращаться в жаркую обезлюдевшую столицу не хотелось. После «обмыва» конца практики остались «сумасшедшие деньги» – по семьдесят рублей на брата. Отбив родителям с привокзального телеграфа заботливое: «ВСЕ ХОРОШО ЗДОРОВ РЕБЯТАМИ ЕДЕМ КРЫМ ОБНИМАЮ БОРИС» (варианты: ВЛАДИМИР, ИГОРЬ), трое третьекурсников МАДИ направились искать товарняк до Ростова. Недавняя комедия «Три плюс два»[46] сулила Черное море, дикие пляжи, киношных красоток, от которых путались мысли и начинало стучать в висках.

Ростов-Товарная встретила троицу удушливым букетом из ароматов дынь, бензина-керосина и тухлой рыбы. Пустые желудки и бессонная ночь тряски на платформе со щебнем требовали еды и ночлега. Незнакомый город, безлюдные улицы в мареве полуденной жары. Каждый шаг отдается острой головной болью от выпитых накануне пары бутылок «плодово-выгодного»[47].

Хозяйка хаты на окраине Ростова обещала накормить и пустить переночевать за символическую плату. Надо было переложить сваленные у забора доски в штабель и перетащить на задний двор пару десятков явно ворованных новеньких шпал. С будущей хозяйкой познакомился Володька. Стоя в очереди небольшого магазинчика, он услышал, как женщина жаловалась продавщице, что не может найти работяг перетащить дрова. Это было как нельзя кстати, потому что деньги надо было беречь на курортные приключения, да и ночевать было негде. Когда студент предложил свою помощь, женщина колебалась недолго. Курчавая мускулистая грудь в расстегнутой почти до пупа ковбойке и 32 ослепительно белых зуба широченной улыбки москвича произвели на пожилую ростовчанку должное впечатление. Когда же перед ней нарисовались интеллигентные физиономии Бориса и Игоряшки, сомнения развеялись окончательно.

Доски и шпалы перетащили еще засветло. Починили ворота. Подновили забор. Не заметили, как небо налилось густой вечерней синевой. Долго дурачились, обливаясь из шланга холодной водой, а потом во дворе под навесом, среди созревающих гроздьев винограда, хозяйка накрыла стол: в мисках с темно-бордовым наваристым борщом плавали небольшие айсберги густой сметаны, в центре, на обливном глиняном блюде, гора свежих помидоров и огурцов вперемежку с перьями зеленого лука…

22:20. 14 марта 2014 года. Москва. Квартира Бориса Ильина

…Борис ощутил во рту вкус борща, проглотил слюну и, посмотрев на недоеденный бутерброд с «докторской», вазочку с остатками сушек и кусками рафинада, со вздохом потер хрустящий небритый подбородок.

19:30. 4 августа 1968 года. Ростов-на-Дону.

…напиток, который хозяйка разливала по граненым стопкам, Борис не забудет никогда. Градусов семьдесят, обжигающий аромат самогона, яблок и каких-то трав.

Неожиданное пиршество совершенно расстроило планы троицы. Желание посмотреть достопримечательности города, сменилось неодолимым стремлением «принять горизонтальное положение». Только неугомонный Схус продолжал настаивать на походе в город.

– Мужики, нехрен спать, говорят, в Ростове девочки – закачаешься! Когда еще выпадет случай покадриться в Ростове-папе?

Однако, набитые желудки Ильина и Будяки объявили лежачую забастовку. Махнув на лентяев рукой, Володька отправился в город один…

…Борис отхлебнул остывшего чая и перелистнул страницу пикетажного журнала.

Уходит Володька в дальний путь,На отдых махнув рукой,Хочет он девушку кадранутьИ тащит нас за собой,Но горькой доли не избежать,Кадров удел такой –Будет он сиф. ис лечитьЦелебной морской водой!

Непроизвольно Ильин оглядел пальцы, вспомнив, как измазал тогда вспотевшую руку химическим[48] карандашом…

Володька, заскрипев под утро раскладушкой, огласил окрестности раскатистым храпом. Ответом ему был дружный собачий лай, который поддержали первые петухи.

Возможно, у гостеприимной ростовчанки были еще планы на столичную молодежь, но их влекли море, солнце и приключения. Вдоль Азовского моря, через Таганрог и Мариуполь – в Крым.

Сердечно прощаясь с хозяйкой ранним утром, студенты стали выяснять, как быстрее пройти к железнодорожной ветке, идущей на Таганрог. Выяснилось, что есть тропа напрямки. Идет она через задворки Ростовского артучилища[49], но место уж больно гиблое.

– Не ходили бы вы там, мальчики. Там и в Змиевской балке[50] во время оккупации расстрелы шли, – пояснила хозяйка.

– У меня семью дяди, четверо человек, в Змиевской расстреляли, – мрачно вздохнул Схус.

– Да-а, – вздохнула хозяйка, – там фашисты, говорят, около тридцати тысяч людей кончили. Кого стреляли, кого в душегубках[51] травили, а потом трупы в ров сваливали. – Смуглое морщинистое лицо хозяйки исказила гримаса горя. – У нас соседи были – Валя Лунц и ее муж-инвалид Миша Кудеяров. Он из казаков, она – еврейка. Хорошая семья. Мишка с Финской[52] без ноги вернулся. Так их в начале августа 42-го, когда немцы второй раз Ростов заняли, как и всех евреев, что эвакуироваться не успели, вызвали на общую регистрацию. Оттуда в Змиёвку в душегубке. За их детишками через пару дней пришли. – Взгляд женщины был устремлен куда-то в пустоту. По окаменевшему лицу текли слезы. – Говорят, пацанву они «гуманно» убивали, – у нее получилось «вбивали» и от этого москвичам стало совсем не по себе, – ядом губки смазывали и в яму с мертвяками сбрасывали…

Борис и сейчас, спустя почти полвека, сидя в одиночестве в полумраке московской кухни, ощутил стылый холод того молчания, которое повисло в хате. Вспомнил он и то, что сам тогда нарушил это молчание.

– С тех пор больше двадцати лет прошло. Да и день на дворе.

– Да, да, – поддержал его Володька и пропел, отчаянно фальшивя, – «Пора в путь-дорогу! Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю, идем!»[53]

Тепло попрощавшись с хозяйкой, которая сунула им в дорогу тряпицу с вареными яйцами, огурцами, помидорами и каравай домашнего хлеба, студенты двинулись по тропе, вьющейся по задворкам домов. Рубашки были смотаны и надеты на голову чалмами. Даже интеллигентнейший и вечно стесняющийся Будяко стащил рубашку и майку, подставив свое костлявое тело лучам ласкового утреннего солнца.

На днях, похоже, прошел дождь. По краям овражка, над которым пролегала тропа, то и дело попадались осыпи влажной земли. Среди пожухлой от палящего солнца травы ярко зеленели пучки свежей поросли.

Узкая дорожка не позволяла идти всем вместе, и парни потянулись гуськом. Первым шел Схус, затем Игоряшка, замыкал шествие Борис, рассеяно оглядываясь по сторонам. Неожиданно, яркий всполох заставил его приглядеться к очередному отвалу свежей земли. Не отдавая себе отчета, молодой человек нагнулся к металлическому предмету, лежащему среди небольших продолговатых камешков, и тут же отдернул руку – перед ним на влажной, почти черной земле, вокруг железки лежали кости фаланг пальцев.

Глава 5. Которая полна встреч, приятных и не очень

16:20. 14 марта 2014 года. Где-то на территории Украины.

Слабый неверный свет одинокой лампы не позволял увидеть дальнюю часть помещения. Конечно, это подвал. Сырой стылый воздух, пропитанный зловонием, ржавая лестница, которая, поднимаясь вверх, упиралась в такую же ржавую дверь.

По отдаленному скрежету понимаю – лестница не единственный выход из моего узилища. Что-то подсказывает, что стоять в единственном освещенном месте не самая лучшая идея, и поспешно прячусь в тени горы искореженных металлических конструкций.

– Кири-илл-са-ан! – Это «сан» настолько неожиданно в украинском подвале, что в первый момент я даже не удивляюсь, что скрытый в сумраке «японец» обратился ко мне по имени. Час от часу не легче. – Господин Ильин, я знаю, что вы здесь. Не прячьтесь, вам ничего не грозит. Я ваш друг. – При слове «друг» начинает нестерпимо болеть шея, куда пришелся удар электрошокера. Насколько возможно, сдерживаю дыхание, грудную клетку сотрясают удары сердца. «Пламенный мотор» стучит неровно. Боль в нем то усиливается, то затихает – маленькие помощники пока справляются. Надолго ли их хватит?

Хруст мусора под ногами приближается. Круг яркого света не спеша ползет вдоль бетонной стены, все ближе и ближе ко мне.

– Кирилл Иванович, к чему эти прятки. Не надо тянуть резину. Нам есть о чем поговорить, что вспомнить. И, ради Бога, простите меня за удар током, но иначе было нельзя. – Ослепительный свет галогенной лампы, пробиваясь сквозь переплетение проволоки и арматуры, заставляет зажмуриться и отпрянуть. Что-то с грохотом обрушивается за спиной. Дальнейшие попытки остаться незамеченным бесполезны, и я выхожу из своего убежища.

Передо мной пожилой бритый азиат. Едва заметная изморось отросшей седины резко контрастирует со смуглой кожей. Фонарь больше не слепит и можно хорошо рассмотреть моего похитителя.

Коричнево-зеленые разводы темного трико, которое плотно облегает тело, почти полностью растворяют незнакомца на фоне мусорного хаоса подвала. Раскосые глаза прячутся в морщинах улыбающейся физиономии.

– Вижу, не узнаешь? – На мое недоуменное мотание головой азиат согласно кивает. – Немудрено, столько лет утекло.

Куда утекают года мне известно не понаслышке, а вот откуда в моей ненасыщенной приключениями жизни желтолицые сверстники? Упс! Были и не один.

…весна. Март. Огромное окно распахнуто настежь. Дым сигарет. Батарея бутылок пива на учительском столе, венгерский рок…

– Вы хотите сказать, что вы Веньян Чен? – Становится не по себе, потому что перед глазами вспыхивает недавнее школьное воспоминание во время побега. Побега?..

15:00. 13 марта 2014 года. Украина. Киев. Крещатик. Кафе «Шинок».

– Ну, прощэвайтэ, Кырылл Ываныч! – Улыбающееся широкое добродушное лицо Василя Еременко излучает добродушие и здоровье. Малороссийский говор еще больше усиливает богатырский имидж этого киевского программиста. – Жалко, конечно, что уезжаете завтра, а то познакомил бы Вас со своими, погуляли бы по Киеву. Обидно, что знаем друг друга уже целый год, а то, что почти родственники только сегодня выяснили.

– Ладно причитать, – я поднялся и крепко пожал ему руку, – теперь мобильными обменялись, адрес знаешь, надеюсь, на Победу видеть тебя с семейством в Белокаменной. С тетушкой двоюродной познакомишься, на могилку к отцу сходим, помянем.

– Заметано! – Василь расплылся в улыбке. – Ну, тогда до майских, Кирилл Иванович! – С этими словами парень оставил меня наедине с недопитой кружкой пива в состоянии пережитой только что нечаянной радости.

Рано потеряв папу, я знал о его жизни мало. Отрывочные рассказы матери и то немногое, что сохранила память старшего брата сформировали образ героический, но весьма размытый. Однако, Василий Еременко запал в память крепко. Отец всегда вспоминал его, когда засаливал сало. С этим любителем сала они вместе воевали, а после войны долго служили в Эстонии. Со временем их дороги разошлись. Иван Кириллович не оставлял надежды найти сослуживца, но так и не успел.

Нашел Василия я. Вернее, это внук лейтенанта Еременко нашел меня. В очевидности истины, что Мир тесен, я убедился совершенно случайно, давая последние поручения руководителю группы программистов, которые работали с нами по контракту. Молодой, богатырского сложения парень, неожиданно засмущавшись, спросил, не приходится ли мне родственником Иван Кириллович Ильин?

– Отец, – не задумываясь, откликнулся я, складывая бумаги в сумку с ноутбуком.

– А он, случайно, не на Первом Белорусском воевал?

– По-моему, да. А что?

– Мой дед, все время, как я его помню, хотел разыскать своего командира – майора Ильина, но не сложилось. Все вспоминал, как они до начала 50-х «лесных братьев» из эстонских болот выкуривали, – Василий вздохнул и залпом допил пиво.

Моему удивлению не было предела.

– Василий, дед Ваш сало любил?

– Он его не любил, он без сала жить не мог. Истинный хохол – без хлеба мог обойтись, а без ломтика сальца – нет.

– Точно он, – вспоминая рассказы отца, поразился я.

Мы проговорили еще пару часов, сокрушаясь о том, что двум ветеранам не пришлось встретиться. Незаметно разговор перекинулся на родных и тут меня ожидал еще один сюрприз. Выяснилось, что мать Василя – двоюродная сестра Ксении, моей жены. Это был уже перебор.

– Василий, давай завязывать с посиделками в шинке. До майских времени немного, но, думаю, хватит, чтобы собраться, и с женой и детишками к нам. Вот тогда и поговорим вволю.

Однако, спокойно допить пиво мне было не суждено.

– Господин Ильин, не уделите мне пару минут? – От воспоминаний об отце меня отвлек иностранец весьма неожиданной наружности.

Пожилой джентльмен, был немолод, явно, далеко за полтинник, то есть мой ровесник, но гораздо креативнее. Расклешенные твидовые брюки, а-ля 70-е, куцее пальто плотно облегает сухощавую фигуру, узкий, шелковый, подчеркнуто мятый галстук усеян Юнионджеками[54]. Но прическа незнакомца поразила меня особо. Волосы выстрижены от висков почти до макушки. Оставшиеся пряди, пропитанные какой-то дрянью, образовывают подобие небольшого ирокеза[55], а на затылке волнистым хвостом спускаются чуть ниже плеч. И в завершение всего, узкое загорелое лицо, длинный с горбинкой нос, хищно нависающий над идеальной белозубой улыбкой.

Незнакомец, видимо, расценив мое оторопелое молчание за знак согласия, бесцеремонно устроился напротив меня и жестом подозвал официанта.

– Горилочки с перцем, грамм, эдак, триста, закусить что-нибудь, на ваш вкус. Борща с пампушками. Сало не забудьте, только с ржаным хлебом, пожалуйста, – наморщил он высокий вызывающе загорелый лоб. И неожиданно обернувшись ко мне, – Кирилл Иванович, извините за бесцеремонность, очень есть хочется. Устал, замерз, проголодался. Присоединитесь? Что Вам заказать?

– Благодарю, – неприязненно отрезал я. Терпеть не могу нахалов. Тем более, этот человек мне показался знакомым, и связано с ним было что-то неприятное. Чувство непреодолимой тревоги все сильнее и сильнее туманило мозг. Теряя последние остатки воли, я уставился в глаза незнакомца, ощущая себя бандерлогом под гипнотическим взглядом Каа[56].

– Не хотите – как хотите! – Воскликнул обладатель ирокеза с глумливыми интонациями Коровьева[57] и пожал плечами.

С облегчением чувствую, как тревога уходит, уступая место досаде и раздражению.

– Любезный, только горилку с салом, прямо сейчас, одна нога здесь, другая в буфете. Иначе помру! – Ирокез, подобно флюгеру, вновь, устремлен в лоб официанта. Нахал явно наслаждается своей манерой изъясняться, и это меня раздражает еще больше. На мгновенье, прикрыв ладонью лицо, он как будто стягивает шутовскую маску и передо мной неожиданно возникает лицо если не старика, то уж точно о-очень пожилого человека.

– Извините, Кирилл Иванович, за это фиглярство, шлея под хвост попала. Позвольте представиться, сэр Артур Уинсли, наследный пэр Англии, глава одного из крупнейших PR-агентств Британии – GTF, это аббревиатура от THE GATES TO THE FUTURE[58] – Все это было сказано негромко и с большим достоинством. – Еще раз прошу меня извинить, но уж больно долго пришлось ждать, пока Вы освободитесь. – Видя мою настороженность и изумление, вызванные этим моноспектаклем, Уинсли замолчал.

В этот момент официант поставил на стол графин с горилкой, пару граненых рюмок толстого стекла и большое обливное блюдо с маленькими бутербродами из квадратика ржаного хлеба, ломтика сала с крохотной горчичной «фигой» на нем.

Сэр Артур залихватски опрокинул рюмку горилки, закусил салом и промокнул уголки рта салфеткой.

– Уважаемый Кирилл Иванович, не буду скрывать, что наслышан о ваших разработках в области наноробототехники[59]. – Видя широко распахнутые удивленные глаза, англичанин поторопился пояснить. – Не волнуйтесь, ради Бога, источники надежные и к Вам и вашей корпорации не имеют никакого отношения. Поверьте, я здесь не для того, чтобы выведывать секреты. Моя цель – дать Вам информацию для размышления. Заронить, так сказать, «зерно». Видите ли, Мир преображается. События последних дней в этой беспокойной стране, я имею в виду Евромайдан и протестные выступления в Крыму и на Юго-Востоке, скоро приведут к распаду не только Украины, но и всего привычного мироустройства. Несомненно, за этим последует хаос в экономике ведущих стран и, в первую очередь, в России. Да не смотрите на меня так! Поверьте, я знаю, что говорю. Так вот, я здесь, чтобы сделать Вам деловое предложение. Одна серьезная надгосударственная организация, которая озабочена будущим нашей цивилизации, будет рада видеть Вас и Ваших сотрудников в своих рядах. Не спешите с ответом. Возьмите мою визитку. Здесь все мои контакты, включая номер личного мобильного телефона. Запомните пятизначный номер, выделенный красным – и где бы Вы не были, в считанные часы за Вами прибудут эвакуаторы, но, запомните, только за Вами!

– Хватит! – Терпение мое лопнуло. – Пропадите вы пропадом с вашими эвакуаторами! – Светлое настроение после встречи с Василём было безвозвратно испорчено престарелым панком. Подсунув под кружку с остатками пива стогривенного Шевченко, я встал из-за стола.

– Напрасно Вы так, Кирилл Иванович. Напрасно. Хе-хе. Посидели бы еще. – Неожиданно, мне показалось, что на носу креативного пэра блеснуло треснутое пенсне Булгаковского героя.

Крещатик встретил меня пронизывающим ветром, который нес запах резиновой гари и жареного лука. Запах не столько неприятный, сколько тревожный. Неподалеку, напротив витринного окна «Шинка» стояло несколько людей в масках и камуфляже с «Тонфами»[60] в руках.

– Эй, москаль, ты чо здэся фоткал? Докумэнты кажи. Поди журналюга московский! – Их было трое, этих новоявленных защитников Нэньки Украины.

К своему ужасу, в «журналюге» я узнал Ваню Фролова, одного из сотрудников Палпалыча, с которым меня познакомили накануне командировки в Киев.

– Ребята, идите с Богом. Вы меня не трогаете, я вам жить не мешаю. – В приглушенном голосе нашего безопасника чувствовалась уверенность в том, что крепкие хлопцы с черно-красными повязками «Правого сектора» для него не помеха.

Дальнейшее произошло молниеносно. Один из «хлопцев» обхватил Ивана за шею, другой, перебросив дубинку в правую руку, уже замахнулся, целясь в голову. Третий, ухмыляясь, примерялся снять происходящее на iPhone.

– Блин! – Руки Фролова протянулись в сторону замахнувшегося, с кончиков растопыренных пальцев соскользнули голубоватые искры и едва заметные разряды устремились к нападавшему.

– А-а-а! – Крик, переходящий в визг, огласил проспект. Закрыв лицо, несчастный катался по асфальту и отчаянно матерился.

«Видеооператор», еще не сообразив, что происходит, продолжал направлять свой мобильный на поверженного приятеля.

Стоило Ивану потянуться к зажавшему его противнику, как тот отпрянул, оступился и навзничь упал на асфальт. Наконец, фанат YouTube сообразил, что остался один на один с «клятым москалем», а хлопчики корчатся на заплеванной мостовой, и с криком «Рятуйтэ, люды добри!»[61] скрылся в ближайшем переулке.

Фролов, оглянувшись по сторонам, быстро подошел ко мне.

– Кирилл Иванович, встретимся в 19:00 по этому адресу. В гостиницу не ходите, вещи мы заберем. Погуляйте по городу, в кино сходите. Ни о чем не беспокойтесь. В семь встретимся и все решим. – С этими словами он буквально воткнул мне в руку увесистый комок бумаги и быстро, не оборачиваясь, пошел по проспекту. Еще минута и его коренастая фигура растворилась в толпе прохожих.

Человек я немолодой и провел всю жизнь в кругу семьи, пыли производственных цехов и в своей захламленной лаборатории. Несчетное количество фильмов и книг про «наших» разведчиков и «закордонных» шпионов оставило неизгладимый след в моем сознании. Песня о Епифане и «батоне взрывчатки» – одна из самых любимых у Высоцкого[62]. Надо признаться, я испугался, когда английский джентльмен странной внешности неприкрыто попытался меня «завербовать», а «джеймсбондовское» поведение Фролова меня окончательно выбило из колеи. Испуганный и растерянный я побрел вдоль мостовой, не зная, что делать и куда идти. Неожиданная мысль вселила, было, надежду. Быстро набрал телефон жены, но женский голос на мове «порадовал» отсутствием связи. Тоже повторилось при попытке услышать сына и дочь.

Тяжесть в руке напомнила о просьбе безопасника. Разворачивая бумагу, я не заметил, как из свертка выскользнула связка ключей. Металлический звон заставил вздрогнуть, но неожиданно успокоил, и я прочитал Ванину записку.

К.И. это ключи от квартиры, где Вы должны меня ждать с 18:00. Очень прошу, дождитесь меня или моего человека. Прошу, не волнуйтесь.

И.Ф.

Дальше шел адрес…

Я внимательно рассмотрел связку. Пара истертых и потемневших от времени ключей от «английского замка» болталась на колечке с оригинальным брелоком. Прямоугольный полупрозрачный стерженек посверкивал разноцветными огоньками. Я даже на мгновенье замер, рассматривая переливы внутри оригинальной безделушки.

Слоняясь по весеннему Киеву, я неожиданно вышел на широкую улицу, которая уходила в самое солнце. Зрелище было настолько неожиданным, что заставило, оторопело замереть, уставившись на огромный кроваво-красный шар заходящего светила. Глаза заслезились от яркого света. Дома вдалеке таяли в малиновом мареве. Казалось, умирающая звезда, не торопясь, пожирала обезумевший город, растворяя своими лучами дома, людей, асфальт. Сколько времени длился этот морок – не знаю. В чувство привел неожиданный удар в плечо. Пораженный закатом москвич помог крепко подвившему прохожему устоять на неверной поверхности тротуара, плечо «москаля» уберегло горемыку от обострения «асфальтовой болезни», и, пробормотав слова благодарности, он побрел навстречу заходящему солнцу.