Осторожно, двери открываются, следующая станция – Война!

– Генри, как только, сэр Артур появится, пусть сразу направляется на «Пятачок». Без всяких отговорок: на отдых после дороги, душ, стаканчик виски и тому подобное. Я буду ждать его.

«Пятачком» в поместье Уинсли называлась небольшая площадка белого известняка, расположенная посреди огромного газона – гордости семьи Уинсли. Этому газону было уже более тысячи лет. Разбить его распорядился первый лорд Уинсли. Титул и деньги на обустройство поместья он привез из крестового похода в Святую землю. Увидев стены Иерусалима безвестным латником, в Британию он вернулся рыцарем.

Среди местных жителей, предки которых жили в этих местах с незапамятных времен, ходило много легенд о первом лорде Сожженной дубравы – первом сэре Артуре Уинсли. Самой любимой была легенда о «Призрачной деве, Вратах Рая и лорде Сожженной дубравы».

Легенда о «Призрачной деве, Вратах Рая и лорде Сожженной дубравы», записанная со слов отца Джона Литтлберри, главы католического прихода в Хаадшиире.

Давным-давно в незапамятные времена, когда Море еще не оторвало Британские острова от Матушки Земли, когда драконов было больше, чем людей, жили и в этих краях люди-гиганты, не то, что ныне – три-четыре ярда[16] ростом. Их поселение раскинулось на опушке бескрайнего леса из диковинных деревьев, форма листьев которых напоминала сердечко. Потому-то место это и называлось Хаадшиир[17]. Со временем этих деревьев становилось все меньше и меньше, на их месте стали расти дубы, но и на них иногда появлялись листья-сердечки.

Жили здесь тихой мирной сельской жизнью, из поколения в поколение, собирая по два урожая в год.

В те благословенные времена было куда солнечнее и теплее, чем ныне. Пальмы, конечно, не росли, но виноград вызревал, масло оливковое было свое, да и фрукты там разные, орехи. В лесах много дичи, грибов и ягод. Животные тоже под стать – олени в холке до пары ярдов, про медведей и говорить нечего – гора мяса.

Но однажды все изменилось. После неожиданно суровой зимы весна все не приходила и не приходила. Солнце не могло пробить своими лучами тяжелые тучи, которые скрывали небо. Люди тщетно молились своим богам. Болезни и голод терзали несчастных. Многие отчаялись выжить и стали семьями покидать родные места, уходя на Юг. Были и те, кто верил, что все вернется. Они вырубали леса, жгли костры, обогревая жилища. Научились согревать землю и собирать скудный урожай. И вот, когда осталась одна единственная дубрава, в эти места пришла Призрачная дева.

Откуда и зачем она появилась, никто не знал. Только однажды хмурое студеное небо прояснилось. Впервые за долгие годы солнце осветило заснеженную землю. Ветер стих, и дымы из труб столбами стали подниматься в голубое небо. Первыми из жилищ повыскакивали детишки. Изумленно рассматривали они безбрежный лазоревый небосклон, терли рукавичками глаза, не способные вынести слепящего солнечного света. Дети первыми и увидели Призрачную деву.

Одинокая фигура, казалось, парила над искрящимся в солнечном свете снегом. Сквозь полупрозрачное тело, укутанное в столь же прозрачные одеяния, можно было рассмотреть черные ветви вековых дубов, простертые к небу. Длинные белоснежные волосы развевались на ветру, то и дело, скрывая лицо Девы от взглядов пораженных людей. Каждому пришедшему чудилось, что это нечеловеческое существо, явилось из мифов о начале времен. Была она огромна, даже самые рослые мужчины перед ней выглядели словно дети.

Когда на опушке дубравы собрались все, кто еще не покинул Хаадшиир, Дева распростерла руки, и громовой голос зазвучал в головах людей. Лицо ее было подобно хрустальной маске. Не размыкая уст, она говорила с каждым. И каждый видел перед собой ее сверкающий лазоревый взгляд. Призрачная Дева поведала, что эту дубраву выбрала для своего дома. И отныне будет здесь жить. Людям нельзя нарушать ее покой и заходить в глубину леса, зато жители окрестностей не будут знать голода и болезней. Сообщив это, Призрачная Дева растаяла в воздухе. Люди долго не расходились с опушки, ожидая, что Дева вновь предстанет перед ними, но заботы взяли свое и селяне вернулись в поселок.

Дни проходили за днями, многие стали думать, что голод и внезапно прояснившееся небо вызвали у них массовый морок и все произошедшее им только почудилось. Однако, с тех пор, солнце все чаще и чаще всходило над окрестностями дубравы. Земля прогрелась, прилетели птицы, жители собрали первый урожай. По поселку бегало все больше детей, ведь никто не болел и Курносая, казалось, забыла дорогу в эти края.

Пролетали годы, века, эпохи. На бескрайних пустошах, где когда-то были вырубки, поднялись новые деревья, и Дубрава затерялась в густых лесах, как затерялся и Хаадшиир и его обитатели. Земля меняла свой облик. Где-то за горами гремели грозы. Редкие случайные путники, которые забредали в селение, рассказывали, что Земля раскололась. Что Хаадшиир, теперь, находится на острове, и Море отделяет их от остальных народов. Жители вздыхали и качали головами, благодаря про себя Призрачную Деву за то, что им никто не мешает жить, собирать урожай и растить детей.

Но однажды, когда Британией правил любимый сын Вильгельма Завоевателя[18] Вильгельм Рыжий[19], эти места были пожалованы рыцарю Артуру Уинсли. Рыцарем он был незнатным, получив дворянство во время Первого крестового похода, куда отправился из Нормандии. Звали его, якобы, Виктор по прозвищу Убийца[20]. И ушел он в Иерусалим простым латником отряда Роберта Короткие Штаны[21], брата тогдашнего английского короля. Никто уже не помнит, за какие такие заслуги сэр Артур получил титул. Да это уже и неважно…

Отряд, с которым новый хозяин начал обустраиваться в Хаадшиире, был человек в тридцать, но работал каждый из них за троих. Все они были смуглые, рослые и молчаливые. Никто в Хаадшиире не слышал от них ни единого слова.

Место для замка сэр Артур выбрал сразу – самый высокий холм в паре миль от околицы Хаадшиира.

Миновало лето, зима и еще раз лето, и над Хаадшииром вырос замок Уинсли. Вернее, это была небольшая, но мощная и неприступная крепость. Кого мог опасаться сэр Артур, хаадшиирцы не представляли и решили, что, у них там, в Лондоне, все только и думают, как бы понастроить по всей Британии замков и крепостей.

Не успели селяне обсудить новую постройку, как в поселок в сопровождении своих молчаливых слуг-воинов приехал в сверкающих доспехах сэр Артур Уинсли. Его герольд трижды прогудел в большую золотистую дудку и прокричал, что отныне жители Хаадшиира обязаны приносить десятую часть урожая от трудов своих в замок. За это он и его дружина защитит жителей от всех разбойных нападений, вплоть до нечистой силы.

Не успело утихнуть эхо от голосистого герольда, как какая-то не сдержанная на язык селянка выкрикнула, что никакая защита Хаадшииру не нужна, потому что Призрачная Дева охраняет их от напастей получше любого воинства.

Тишина повисла над площадью. Ее нарушил голос сэра Артура.

– Если к вечеру десятина не будет перед воротами замка, в деревне сгорит каждый третий дом. Так будет продолжаться до тех пор, пока не будет уплачен долг. Отныне я хозяин Хаадшиира, и только мне решать – кто и как здесь будет жить. – Голос у лорда Унсли был не громкий, но все его услышали, а мрачные темные лица воинов отбивали охоту перечить.

Стоило отряду скрыться в воротах замка, как жители, не сговариваясь, стали собираться просить заступничества у Призрачной Девы, собрали дары и двинулись Дубраве. На удивление собрались все от мала до велика. Матери взяли с собой младенцев, а молодые люди посадили на закорки стариков. Только один человек, вечно всем не довольный, Бэзил Бур не пошел к Деве. Он побежал в замок.

Солнце еще не село, когда воины рыцаря вновь выехали из замка. Впереди на тонконогом арабском коне сэр Артур. Его легкие латы, отражая лучи заходящего солнца, казалось, были облиты кровью. Рядом с ним, с непривычки ездить верхом, покосившись в седле, трясся Бэзил Бур. Всадники отряда, укутанные в плотные черные плащи с незажжёнными факелами в руках, ехали поодаль.

Так как крайние вековые дубы заповедного обиталища Призрачной Девы росли по околице Хаадшиира, отряд вскоре был на месте. Однако, ни одной живой души рыцарь не увидел. Темные тучи заволакивали небо. Их бордовые подбрюшья будто были освещены отблесками далекого пожара. Стоило лошадям остановиться, как ветер затих, птицы смолкли, только тревожный храп лошадей нарушал необычную тишину. Сгущающиеся сумерки позволили людям разглядеть в глубине рощи разрастающееся свечение. Свет усиливался, черные полосы теней, отбрасываемых могучими деревьями, появлялись и таяли в приближающемся сиянии. Мгновенье и перед потрясенными людьми предстала Призрачная Дева.

Все, кроме рыцаря прикрыли руками глаза от нестерпимого света, что исходил из исполинской фигуры. Только сэр Артур Уинсли не склонил голову и его сине-зеленые глаза, как два огромных драгоценных камня сверкали в сиянии Девы.

– Я знаю за чем ты пришел сюда. В гордыне и уверенности в своем могуществе, ты совершишь, что задумал и уничтожишь рощу, но зря ты пришел сюда рыцарь. Те, кто доверился мне уже прошли Врата Рая. Твоя же участь – провести остаток дней на пороге Врат. Тебе не переступить их никогда. Знать и не обладать – вот участь твоя и потомков твоих!

Стоило Призрачной Деве замолкнуть, сияние померкло. Люди оказались в кромешной темноте, которую не могло нарушить даже разгорающееся пламя факелов, зажигаемых спутниками рыцаря.

– Врешь, нечистая сила, я всегда получаю то, зачем пришел! – Взревел Уинсли. – Сжечь это логово Нечистого. Убивать всех, кто осмелится выйти из леса!

По словам Бэзила, который, исповедуясь перед смертью, рассказал о событиях той ночи, в ответ на слова рыцаря из Дубравы раздался зловещий хохот.

Воины рыцаря едва сдерживали лошадей, в испуге норовящих сбросить всадников. Поднялся сильный ветер, сквозь завывания которого вновь прогремел голос рыцаря: «Сжечь логово! Или я спущу с каждого кожу живьем! Вы знаете, как я умею это делать, сучьи дети! Вперед!»

Воины один за другим зажигали оголовья стрел от факелов и выпускали стрелы в глубину чащи.

Осень в том году выдалась сухая, дожди шли редко, и на деревьях оставалось еще много подсохшей листвы. Поэтому стрелы быстро нашли свою цель, и низкие облака осветились взметнувшимися языками пламени.

Три дня и три ночи горела Дубрава. Все выгорело дотла, даже вековые дубы превратились в золу. На рассвете четвертого дня клубящиеся тучи наконец пролились дождем. Смывая пепел, струи дождя окрасили воду рек в черный цвет. Каждый день выходил Артур Уинсли на крепостную стену в надежде увидеть останки непокорных хаадшиирцев и их покровительницы. Тщетно. Бескрайняя пустошь расстилалась у его ног. Ровное, черное поле торжества Смерти.

Наконец, резкий осенний ветер, предвестник первых зимних холодов, разогнал тучи и высушил землю.

Глухо стучали копыта коней по выжженной равнине. Рыцарь, которого за глаза слуги уже называли «Рыцарем сожженной дубравы», разослал всадников в поисках человеческих костей.

– Посмотрите сюда, сэр! – Неожиданный крик одного из слуг заставил Уинсли вздрогнуть. Обрадовано чертыхнувшись, рыцарь пришпорил коня.

Каково же было его разочарование, когда он увидел белесую каменную площадку посреди черной запекшейся земли.

– Что это? – Опешил рыцарь.

– ТВОЯ КАРА. ТВОЙ КРЕСТ. – Голос звучал в голове рыцаря негромко, но удивительно внятно. – ТВОЙ КРЕСТ И КРЕСТ ПОТОМКОВ ТВОИХ. ТЫ ЗНАЛ О ВРАТАХ СЧАСТЬЯ И РАДОСТИ, ВРАТАХ РАЯ, КАК ГОВОРИТЕ ВЫ, ЖАЛКИЕ ЗАЛОЖНИКИ ВРЕМЕНИ. ОДНАКО, ЗНАТЬ О РАЕ, ПРИКАСАТЬСЯ К РАЙСКИМ ВРАТАМ И НЕ ВОЙТИ, ВОТ МУКА, КОТОРАЯ БУДЕТ ВСЕГДА С РОДОМ УИНСЛИ! ПРОЩАЙ, ХРАМОВНИК!

В ужасе рухнул рыцарь на колени и, рыдая, долго гладил камни площадки. Слезы и размазанная по лицу зола превратили лицо в жуткую маску.

Воины, собравшись вокруг хозяина, молча ждали, когда он успокоится. Наконец, рыцарь пришел в себя и позволил слугам помочь ему умыться, но до самого рассвета не уходил отряд от каменной площадки.

Когда уже совсем рассвело, сев на коня, сэр Артур Уинсли посмотрел на замысловатый истертый орнамент под ногами. Рисунок напоминал неестественно-ровную паутину, в центре которой выступал круглый камень. Спешившись, рыцарь поддел его кинжалом. Каменная пробка отскочила, и в углублении открылся голубой кристалл с геммой-инталией[22] в виде треугольника, обрамленного причудливым орнаментом, напоминающим венок. Сколько Рыцарь Сожженной дубравы не пытался достать его из глубины каменной плиты, ничего не получалось. И понял он, что это не гемма, а замóк на Вратах Рая.

Больше никогда и никого не подпускали потомки лорда Сожженной Долины к каменному «Пятачку».

Уинсли следили, чтобы на этой выжженной равнине с тех пор ничего не росло кроме травы. Однако, несколько дубов поднялись на месте бывшей дубравы.

– Привет, дед! – Единственным человеком, которому была позволена подобная фамильярность, был сэр Артур Уинсли-младший. Сухощавый спортивного вида молодой аристократ, отдающий должное моде. Длинные волосы аккуратно прикрывали уши. Серые, толстого твида расклешенные брюки, большие зеркальные каплевидные очки и черные лайковые перчатки с открытой тыльной стороной ладони. Этакий молодой Джеймс Бонд середины 70-х. С героем Флеминга его роднила и белозубая открытая улыбка завзятого сердцееда. Только фамильная черта – длинный с горбинкой нос, хищно нависающий над «открытой улыбкой», говорил о жесткости характера.

– Ты задержался на четверть часа. – Не отвечая на приветствие, проворчал сэр Артур Уинсли-старший, тридцать первый лорд Уинсли, наследный пэр Англии. Однако, в глубоко-запавших разноцветных сине-зеленых глазах старика светилась неприкрытая любовь к внуку.

– Не брюзжи. Лучше посмотри, что я привез тебе с берегов Понта Эвксинского[23]. – Античный Мир был одним из многих увлечений Уинсли-младшего, позволяя молодому человеку щеголять в обществе давно забытыми словами и названиями. С видом балаганного фокусника он изобразил несколько загадочных пассов и со словами «Фокус-покус!» поставил перед дедом миниатюрную шкатулку.

– Понт Эвксинский, понт Эвксинский, «Черное море» звучит более честно. – Скрипучим шепотом откликнулся старый лорд, зажав шкатулку в ладонях. Со стороны могло показаться, что старческие руки пытаются согреть крошечного пузатого зверька. Он приоткрыл крышку и тут же захлопнул. Тяжело вздохнув, старик поставил шкатулку на стол.

– Это не то.

– Неужели ты даже не рассмотришь?! – Уинсли-младший даже присел на корточки подле кресла деда.

– Нет. – Тихо отрезал Уинсли-старший. – Потом, когда поговорим, передай это, – он грустно кивнул на шкатулку, – в хранилище.

Молодой человек резко поднялся. Шкатулка вновь исчезла в черной коже перчатки. Потемневшее от прилившей крови лицо стало похоже на кирпичную маску.

– Не кипятись, мальчик мой, присядь. Ты отличный Охотник, лучше, чем я был когда-то, и, поверь, понимаю, через что тебе пришлось пройти. – Слова деда были исполнены такой теплотой и грустью, что молодой Уинсли от неожиданности сел в кресло напротив и налил себе полный стакан виски.

– Плохой тон, молодой человек, наливать себе первому, тем более, полный стакан! – Видимо, старик уже взял себя в руки. В голосе чувствовалась твердость и власть.

– Слава Всевышнему! С тобой все в порядке! Я, было подумал, что «Стальной Артур» совсем сдал, коли признал кого-то лучше себя. – Внук положил в стакан деда три кусочка льда и залил их «на три пальца» янтарным напитком. – За тебя!

– За нас. И за нашу победу!

Хороший глоток, и полувековой виски теплой волной пробежал по телу.

Здесь они были сами собой. На мили вокруг не было ни души. Владения Уинсли были обширны. Луга, леса, озера, снова луга. И никого, кроме обитателей фамильного замка. Но самым «безлюдным», конечно, был «Пятачок». Слуги сюда не допускались. Исключение составлял только Генри, но старый морпех был скорее другом, нежели слугой.

На покрытых мхом истертых веками камнях «Пятачка» дед и внук Уинсли могли быть откровенны, не боясь быть услышанными.

– Артур, мальчик мой, – голос лорда вновь наполнился теплотой и грустью, – я срочно вызвал тебя в Хаадшиир, потому что Великое противостояние Запада и России близится к концу. – Заметив изумление в глазах внука, старик продолжал. – Сегодня мне сообщили, что МИ6, используя свои контакты в странах Восточной Европы, провела операцию, в результате которой СССР в ближайшие годы может возглавить человек, который положит конец холодной войне. Об этой операции не знают даже в Вашингтоне, потому что там еще много тех, кто смотрел в рот Джейкобу Блюмму. Кстати, «За нашу победу!» его тост и мне он очень нравится.

– Извини что перебиваю, но как тебе удалось разоблачить этого агента КГБ?

– Простая случайность. Странное стечение обстоятельств. Да и не разоблачал я его вовсе. Есть версия, что убрали его свои во время первого перелета «Конкорда» через Атлантику. Его уже не было в живых, когда мы выяснили, что старик носил в себе слиток Божественного металла. Это-то и помогло мне узнать, кого мы знали, как Джейкоба Блюмма.

Его секретаршу, Мегги Пью, мы завербовали еще в начале 60-х. Тогда мне показались странными рассуждения этого ярого антикоммуниста о необходимости налаживания отношений с Советами. И это в то время, когда и мы, и они еще не отдышались после «Карибского кризиса»[24]. К сожалению, в те годы оставалось еще много идеалистов, обнимавшихся с русскими на Эльбе, кого не вычистила метла Маккарти[25]. Поддержи их Блюмм деньгами и мировому балансу сил пришел бы конец. В то время Советы были очень популярны в мире. Почему Блюмм развернулся на 180 градусов, многие тогда ломали головы. Одни считали, что он, как Хаммер[26], наладил выгодный бизнес с Москвой, другие – что русские смогли его на чем-то завербовать. Хотя, и в то, и в другое поверить было трудно. Все сошлись на том, что хитрый еврей замышляет очередную авантюру. Вокруг этого человека всегда клубилось много тайн. Влияние его на Уолл-Стрит было огромным. Он стоял у колыбели МВФ[27] и МБРР[28].

Так вот, Блюмм не оставил наследников. После кремации его бренных останков миссис Пью, получив урну с прахом, вытряхнула ее над Гудзоном, к счастью, над мелководьем, и успела заметить, как металлический предмет сверкнул в воде. Это был кулон, изображающий Павлина. Пожалуйста, не забудь и его сдать в Хранилище. – Старик задумчиво поболтал льдом в стакане и продолжил. – Да, так вот, ты знаешь, что, находясь под воздействием Металла, я могу увидеть прошлое владельца той или иной вещи. Сам понимаешь, я не мог не воспользоваться ситуацией. Когда я обратился за помощью к бывшей секретарше Блюмма, Мегги Пью обратила мое внимание на шелковый китайский халат, с которым Джейкоб никогда не расставался. С него я и начал. Этот халат мне рассказал очень многое, в том числе, и о чекисте Якове Блюмкине. – Старик опять замолчал, допил заметно посветлевший напиток. – Ладно, хватит воспоминаний, давай к делу. – Заметив протест в лице внука, решительно отрубил, – воспоминания потом.

– Дед, ты всегда умудряешься остановиться на самом интересном, а потом годами заставляешь ждать продолжения. – Возмутился Уинсли-младший.

– Артур, вопрос очень серьезный и касается непосредственно нашей семьи. Ты знаешь, что основа благосостояния Уинсли в «Уорвик петролиум» и в стабильных ценах на нефть. Сегодня помимо доклада из МИ6 я получил еще вот это. – С этими словами старый лорд подтолкнул внуку две папки.

Глава 2. Из которой становится ясно, что, если вас преследуют иностранные агенты, это – неспроста

6:00. 14 марта 2014 года. Украина. Автострада М-02. Недалеко от российско-украинской границы.

Ночь уходит, оставляя рыхлые клочья предрассветного тумана.

Вот уже пару часов старая «Таврия», дребезжа, мчится по пустынной дороге, вселяя надежду, что последние полсотни километров не станут для нее роковыми.

Нескончаемой чередой пробегают мимо деревья-призраки.

Не могу отказать себе в удовольствии ехать по самой середине дороги, это дает возможность представить себя пилотом взлетающего самолета, который, обретая свободу, пропускает смертельный трассер под брюхом.

Из динамиков на своем поразительно красивом, гортанном и непонятном языке венгры просят вернуться[29]…

На мгновение пустынное предрассветное шоссе исчезает, уступая место школьному классу, пронизанному лучами ослепительного весеннего солнца.

Беспечная компания десятиклассников делает стенгазету ко дню Смеха. Уроков нет – весенние каникулы, но «классручка» разрешила собраться в школе. Огромное окно распахнуто настежь. Дым сигарет. Витые бутылки дефицитного «Двойного золотого»[30] рядком стоят на учительском столе, подпирая оранжево-черный конверт альбома венгерской группы Bergendy[31]. Содержимое конверта медленно вращается на Леркином шикарном новомодном «Аккорде»[32].

Из динамика на своем поразительно красивом, гортанном и непонятном языке венгры просят вернуться…

Прав был тот, кто сказал, что все мы из детства. Воспоминания той поры остаются в памяти яркими вспышками, теряя отчетливость деталей, но сохраняя настроение. Прожитые годы позволяют отсеять мишуру «щенячьих» эмоций, открывая скрытую, и, подчас, нелицеприятную суть произошедшего.

Где те десятиклассники? Где та страна, в которой они учились? Пардон, страны. В тот весенний день в классе собрался целый Интернационал: русские, венгры, югослав, чешка, китаец и даже пара японцев. Одним словом – «дружба народов». Да уж, «ДРУЖБА»…

Не пройдет и суток, как я пойму «месседж» Всевышнего, запустившего песню в автомобильном радиоприемнике с напоминанием испуганному беглецу его далекую юность.

Кто бы мог подумать, что через сорок лет один из «стенгазетчиков» будет загнанным волком мчаться по ночной Украине, судорожно сглатывая слюну, вспоминая пиво и сигареты далекой юности.

Утро неумолимо вступает в свои права. Сумрак тает. За придорожными деревьями тянутся поля с редкими белесыми пятнами нерастаявшего снега. Пора свериться с картой. Останавливаюсь у километрового столба. Торопливо разворачиваю громко шуршащую бумагу. Надо торопиться, по словам замначальника службы безопасности корпорации, через полчаса испещренный значками и пометками лист превратится в порошок, и мне останется только полагаться на свою дырявую память.

Тихо матерюсь, видя, что до места перехода границы еще почти полсотни километров, а «из-пожрать» только шоколадный батончик с невразумительным названием на украинской мове, который вместо сдачи всучил мне продавец ларька на автовокзале.

Одна радость – бензина точно хватит. Стрелка датчика дрожит, показывая четверть бака. Ничего, еще полчаса по шоссе, минут двадцать по грязи, пара минут через мартовскую речушку Клевень и – конец моим мучениям!

Батончик явно просрочен – во рту противный привкус прогорклого масла и шоколада. Хотя я этого, практически, не замечаю, давлю на акселератор, заставляя своего «стального коня» мчаться во весь опор.

Красные светоотражающие маячки вспыхивают неожиданно. Странная повозка перегораживает дорогу. Это гибрид прошлого с настоящим – новенький автоприцеп для легковой машины невообразимой конструкцией из палок и веревок приторочен к лошади. Старая кляча, с отвисшим почти до самого асфальта брюхом, повинуясь матерщине возницы и ударам кнута, нехотя, сворачивает на проселок. Не желая вязнуть копытами в раскисшем черноземе, коняга артачится и оглашает окрестности истерическим ржанием. Сигналю. Торможу. Хоть бы что!

Выхожу из машины.

– Мужик, помочь? – Просроченное кондитерское изделие странным образом повлияло на мой голос. Он звучит хрипло и пискляво.

– Да иди ты на …! – традиционный маршрут движения меня не устраивает. Обстоятельства заставляют ехать дальше и чем быстрее, тем лучше. Невольно приглядываюсь к селянину. Линялый небрежно латаный ватник, из коротких рукавов которого виднеются белые манжеты сорочки и черные кожаные перчатки. Редкая бородка. Из-под изжеванной серой цигейки армейской ушанки на меня устремлен сосредоточенный взгляд раскосых абсолютно черных глаз. Почему-то не покидает уверенность – украинский селянин вовсе не хохол, а азиат, скорее всего, японец, более того, я где-то уже видел эти черные глаза и родинку на левой щеке.

Мужик вперевалку подходит ко мне. Невольно отшатываюсь, потому что в нос шибает жуткий коктейль прокисшего пота, чеснока, какой-то тухлятины и дорогого парфюма.

– Замотал ты меня, Кирюха-сан! – с этими словами черная кожа перчатки вылетает мне в лицо.