скачать книгу бесплатно
Их показания составили канву обвинительного заключения, предъявленного Норову. На основании полученных сведений, следователь вынес решение заключить Норова под стражу с целью обеспечения безопасности свидетелей и устранения помех следствию.
***
В камере Норов провел лишь три с небольшим недели, точнее, 26 дней, потом вмешалась Москва, и губернатора вынудили сдать назад. Что такое 26 дней? Миг, щелчок пальцами, если ты на свободе. Но тот, кто оказался за решеткой, считает свой срок до часа.
Через две недели после выхода на волю, в Нижнем Новгороде, в кабинете заместителя полномочного представителя президента по Приволжскому федеральному округу Норов, похудевший, почерневший, с запавшими глазами, лихорадочно блестевшими от бессонницы, торговался со своим бывшим другом, городским прокурором, о деталях завершения дела.
Уход Норова из мэрии был делом решенным, к этому уже не возвращались; речь шла о формулировках. Для обеих сторон они были важны. Прокуратура предлагала закрыть дело в отношении Норова «за недоказанностью», Норов настаивал на «отсутствии состава преступления». Заместитель полпреда был в этом вопросе на стороне Норова, так что Норов здесь мог рассчитывать на победу. Камнем преткновения оставалось то, как поступить с Серпер и ее «командой». Вот тут согласия достичь никак не удавалось.
Стараниями губернатора, история получила большую огласку, о ней много писалось в прессе: и в местной, и в центральной. Практически во всех публикациях Норов выставлялся вором и бандитом; везде говорилось о признаниях, данных его подчиненными. Соответствующие сюжеты были показаны в новостях федеральных каналов. Губернатор знал, что делает: он понимал шаткость обвинений, и нарочно, еще в ходе следствия сжигал мосты, только не за собой, а за прокуратурой.
Своего он добился: прокурор области полагал, что после подобной шумихи полное снятие обвинений со всех участников поставит его в глупое положение и отразится на его дальнейшей карьере. Ему перевалило за 50, и он резонно опасался отправки на пенсию.
И вот теперь прокуратура жаждала отправить за решетку всю шайку из «Наружной рекламы». Серпер как организатор должна была получить лет шесть, толстозадой бухгалтерше можно было выписать и поменьше, с учетом малолетнего ребенка и чистосердечного раскаяния. Ну, а с Геной Шишкиным и белоглазой Верой можно было вообще не заморачиваться, влепить по «трешнику» и – до свидания. Заместитель полпреда в принципе не возражал, их судьба его не волновала, но Норов упирался.
– Да пусть сидят, Саныч, – по-приятельски уговаривал его прокурор. – Ты че, их жалеешь, что ли?! Они ж тебя предали, со всеми потрохами сдали! Ты их показания-то почитай, я их нарочно с собой прихватил, – Он хлопнул рукой по пухлому портфелю из черной кожи, лежавшему на столе. – Почитай, не пожалеешь! Никакого романа не надо, я тебе отвечаю!
Читать показания в кабинете заместителя полпреда Норов не собирался, он и так их знал. Знал он и том служебном рвении, которое проявлял его друг в ходе следствия, как он давил на обвиняемых и запугивал свидетелей; лез из кожи, выслуживался, ему было не до дружбы. Собственно, ему и сейчас было не до дружбы – чего дружить с отставленным чиновником – он просто выполнял поручение начальства.
Внутри Норова все кипело, он с удовольствием разбил бы своему другу его толстую рожу в кровь, но он заставлял себя оставаться спокойным и насмешливым.
– По моему мнению, прокуратуре надо проявить гуманность, – с легкой улыбкой говорил он. – Все-таки, обвиняемые добросовестно сотрудничали со следствием, а в обмен, я уверен, им давались обещания…
– Да какие еще обещания, Саныч?! – прокурора раздражала его несговорчивость, причины которой он не понимал. – Ты бы слышал, как они тебя поливали! Все приплели, что было и чего не было, как говорится, и друзей и бл…й!
Заместитель деликатно кашлянул.
– В самом деле, Павел Александрович, – вкрадчиво вмешался он. – Почему вы не хотите отдать их в руки правосудия? Пусть суд решает. Зачем ставить наших коллег из прокуратуры в неловкое положение?
Норов посмотрел на руки прокурора, хваткие, с короткими мясистыми пальцами – руки правосудия. Он не раз видел, как они считают доллары в пачках, как мнут груди проституток, как нажимают курок подаренного дорогого ружья на браконьерской охоте, как лихо поднимают рюмки с коньяком.
Он чуть заметно усмехнулся.
– Полагаю, затея с судом принадлежит губернатору, – пояснил он заместителю. – Он надеется поймать меня в ловушку. В суде обвиняемые и их адвокаты начнут выгораживать себя, валить все на меня, – у них просто не останется иного выхода. Я не хочу, чтобы мое имя опять трепали. Моя вина не доказана, я был арестован незаконно. Тем не менее, я ушел в отставку, заплатил за свои ошибки должностью, разве этого недостаточно?
Заместитель задумчиво потер переносицу. Его руководитель, полномочный представитель президента, высоко ценимый в Кремле, в конфликте между Норовым и губернатором неофициально был на стороне Норова. Заместитель получил инструкции: в переговорах по возможности идти Норову навстречу. Но не слишком ли многого требовал Норов?
– Я должен посоветоваться, – проговорил заместитель, поднимаясь.
Отсутствовал он примерно полчаса. В это время прокурор горячо уговаривал Норова не упрямиться и войти в его, прокурора, положение, – не может же он вернуться к начальству с пустыми руками. Норов слушал его с рассеянной улыбкой, неопределенно кивал, но не отвечал. Прокурор даже в конце засомневался: в себе ли он?
Заместитель вернулся и занял свое место во главе стола.
– Суда не будет, – объявил он. – Дело Павла Александровича закрываем «за отсутствием», по остальным – «за недоказанностью».
– Бл.ь! – в сердцах выругался прокурор. – Ну вот какая тут на хер справедливость?! Насмешка над законом! Эх, был бы Сталин, навел бы порядок!
Разобиженный, он ушел, даже не пожав Норову на прощанье руку.
– Передайте мою искреннюю благодарность вашему руководителю, – сказал Норов заместителю.
– Обязательно, – осклабился в ответ заместитель. – Он хотел бы встретиться с вами лично, недельки через три-четыре, когда все уляжется. Он поручил мне это организовать. Вы не против прилететь в Москву? Полагаю, речь пойдет о ваших дальнейших служебных перспективах, – эти слова он произнес, понизив голос, хотя в кабинете кроме них никого не было.
Перспектив Норов не видел, государственная служба для него закончилась. По большому счету, можно было и не встречаться, но поблагодарить полпреда лично все-таки следовало.
– Буду рад, – кивнул Норов.
***
Суда Норов не желал не только по причине огласки. За годы работы в мэрии пресса полоскала его вдоль и поперек, он давно уже утратил прежнюю чувствительность. Главная причина, по которой он не отдал Серпер и ее шайку прокуратуре, заключалась в том, что он собирался решить их судьбу сам. Возможности рассчитаться с ними у него были.
Месяц спустя после встречи в Нижнем Новгороде Норов парился в бане с Ильей Кругловым, мэром Энгельса, и Моряком. Баня была русской, простой, без всякой роскоши, но с хорошей парной, выложенный каким-то особым способом, а в предбаннике имелся небольшой бассейн с ледяной водой. Девочек они никогда не вызывали; Моряк считал, что люди они – серьезные, и базар у них серьезный. А с шалавами – какой базар? Дурь одна, баловство. Остальные не возражали: Пацанчик был примерным семьянином, а Норов проституток не любил.
И мэр, и вор были в курсе Норовской истории, – у обоих имелись свои источники в органах – однако, эту тему они не затрагивали, проявляли деликатность. И лишь когда красные, истомленные, они, завернувшись в длинные простыни, перебрались из парной в комнату отдыха, где их ждал накрытый стол, Моряк закурил самокрутку с марихуаной и спросил, как бы между прочим:
– Ты корешей-то своих лечить думаешь, или как?
– Думаю, – подтвердил Норов. – Как раз хотел посоветоваться.
Для него это был главный вопрос. Собственно, он и приехал, чтобы обсудить способы «лечения» Серпер и ее «команды».
– Что пьем, Паш? – спросил мэр, по-хозяйски оглядывая бутылки.
– Да он винишко красное всю дорогу тянет, – с усмешкой ответил за Норова Моряк. – Фраер козырный.
Ему нравилось поддразнивать Норова; «козырный фраер» звучало насмешливо и в то же время уважительно. Себе он налил в хрустальный бокал минералки и с удовольствием выпил. Заядлый наркоман, он был равнодушен к спиртному. Пацанчик предпочитал пиво, крепкие напитки употреблял редко, хотя выпить за компанию мог много, не пьянея. С годами он потолстел, нарастил брюшко, но природного добродушия и веселости не утратил.
– Я, наверное, отойду, а вы тут пока поговорите, – сказал Илья.
Он и раньше сторонился уголовщины, а сейчас, будучи мэром, полагал, что ему не пристало участвовать в обсуждении дел такого рода. Вот только уйти ему было некуда: баня состояла из парной, комнаты отдыха, где они располагались, и предбанника. В предбаннике было холодно, в парной – жарко. Илья взял бутылку пива и отодвинул кресло подальше, в угол, делая вид, что не слышит.
– Ну, что скажешь? – спросил Норов Моряка.
Моряк не спешил с ответом. Вопрос Норова подразумевал, что организацию всего процесса Моряк возьмет на себя. Моряк задумчиво почесал синие наколки на плечах, сделал несколько затяжек и свел брови.
– Ну, гляди, – степенно и негромко заговорил он. – Биксу, которая всю эту херню закрутила, надо на глушняк ставить.
Норов переменился в лице и, не донеся бокал с вином до рта, поставил его на стол. Начало было слишком резким. Моряк заметил его реакцию.
– Че задергался? – хмыкнул он.
– Может быть, все-таки обойтись без мокрухи?
Моряк неодобрительно пожал татуированными плечами и развел руками:
– А как?
Не дождавшись ответа, он прибавил с укором:
– Мне что ль это надо? Ты сам попросил. Я тебе грамотный рамс раскидываю, а ты сразу по тормозам!
– Нет, нет, продолжай, – успокоил его Норов. – Я просто хочу принять во внимание все варианты…
– А какие еще варианты? – ворчливо проговорил Моряк.
Он затянулся и выпустил едкий дым.
– Ну, раз уж ты такой добрый, давай ее кислотой обольем.
– Хорошо, – преодолевая внутреннее сопротивление, кивнул Норов.
Кислота была ненамного лучше убийства, если вообще лучше, но отступать ему уже было некуда. В случае повторного отказа Моряк обиделся бы и прекратил разговор.
– А ебаришку можно просто поломать да на больничку отправить, пускай после всю жизнь на таблетки горбатится.
С этим предложением Норов не спорил.
– А с остальными что? – спросил он.
– А че с ними сделаешь? – скривился Моряк. – Шалавы все же. Морды им бить – стремно. Разве что попугать до кучи?.. Да они, чай, и так испугаются, когда узнают, что с этой падлой сотворили.
Илья, слышавший весь их разговор, не вытерпев, обернулся к ним.
– Бухгалтершу просто так нельзя отпускать! – напомнил он. – Та еще сука! Сначала воровала, а после на Пашку всех собак вешала.
– За то, что воровала, ей не предъявишь, – авторитетно возразил Моряк. – Воровать – не западло, у каждого – своя работа. Мы – че, легавые, что ли, за такое подтягивать? А вот за то что ссучилась да мусорам все слила, можно ее малость того…
Он потер подбородок, прикидывая.
– Ну, допустим, табло порезать слегонца… Чисто для острастки. Как, Саныч? Катит?
Моряк называл Норова «Санычем», так же, как и прокурор.
Норов слушал их, и чувство стыда поднималось в нем. Они были его друзьями, он ценил их готовность помочь ему, но уверенности в том, что именно такой мести он ищет, у него не было. Он отпил вина, выигрывая время.
– Надо подумать, – в затруднении проговорил он.
Илья понимал природу его сомнений.
– Наказывать все равно придется, – сочувственно отозвался он. – Иначе тебя люди не поймут, уважать не будут.
– Ты загасись пока где-нибудь, уехай на полгодика, – обратился Моряк к Норову. – Мусора ведь тоже не дураки, первым делом тебя дернут. В Испании на солнышке погрейся или там в Италии.
– Хорошо.
–Пацанам надо будет че-нибудь кинуть, – прибавил Моряк. – Они с меня много не попросят, но хоть полтинник гринами, чисто на бензин…
Пятьдесят тысяч долларов за такое было по меркам Энгельса многовато. Моряк, вероятно, собирался забрать себе больше половины.
– Я заплачу, сколько нужно, ты же знаешь.
– Ты только не тяни, Паш, – предостерег Пацанчик. – Сам знаешь, у нас доброту за слабость принимают.
– Я подумаю, – повторил Норов.
***
Домой он возвращался поздно ночью и, сидя на заднем сиденье «Мерседеса», мягко гасившего своей тяжестью дорожные ухабы, вспоминал другую встречу, состоявшуюся за несколько месяцев до его ареста, когда он еще и не помышлял о мести.
К нему на работу вдруг нагрянула бывшая подруга, с которой у него в далекие газетные времена был короткий, но бурный роман. Закончился он, однако, болезненно для его самолюбия: девушка без предупреждения и объяснения ушла от него к богатому бизнесмену, за которого вскоре вышла замуж.
Дела у бизнесмена шли хорошо, и жену он любил, она была красива, с роскошной копной рыжеватых волос и великолепной фигурой. Вместе они часто катались в Европу, отдыхали на островах, посещали светские тусовки; ее фотографии мелькали во всех местных глянцевых саратовских журналах. Позже у них родилась дочь.
Норову как-то случайно попалось на глаза ее интервью; она авторитетно давала советы саратовским дамам как одеваться. Советы были претенциозными, бренды она перечисляла известные и дорогие. Норов невольно хмыкнул, вспомнив, как когда-то, приезжая в его съемную, тесную квартиру, она расхаживала по ней голой, – одежда им обоим только мешала. Ее длинные, стройные ноги, в черных чулках сводили его с ума. Она не снимала их в постели; они сходились по пять-шесть раз за ночь, – до жжения в паху.
А потом ее мужа убили, – в девяностых годах с коммерсантами это случалось часто. Ей достался его бизнес: пара магазинов, ресторан, недвижимость, сдаваемая в аренду. Работать с «крышей» покойного мужа она отказалась, – они его не уберегли, у нее не было к ним доверия. Кажется, она обратилась к ментам, и те за плату гарантировали ей неприкосновенность.
Тем не менее, однажды в принадлежавшем ей магазине элитной мебели прогремел взрыв. По счастливой случайности, она вышла из своего директорского кабинета в торговый зал, – это спасло ей жизнь. Однако она получила множественные осколочные ранения, в том числе, и лица.
Она долго лечилась за границей, но подробностей Норов не знал. После того, как она его бросила, он избегал встреч с ней, про взрыв в магазине он услышал в телевизионных новостях. И вот теперь ее привезла к Норову младшая сестра, которая и ввела ее в кабинет, поскольку сама она передвигалась с трудом, на костылях. Она сильно исхудала, широкие брюки на ней болтались. Лицо ее почти полностью закрывал платок, как у мусульманки, глаза прятались под круглыми темными очками. Сестра усадила ее в кресло и оставила их с Норовым вдвоем.
Она приехала просить денег на пластическую операцию, которую собиралась делать в Италии. Операция предстояла трудная, многоступенчатая и стоила дорого, у нее самой денег уже не было; то, чего не забрали менты и бандиты, она потратила на лечение. Просила она «сколько не жалко».
– Смотри, что эти твари со мной сделали, – сказала она.
Она стащила с правой руки тонкую шелковую черную перчатку. Норов увидел безобразный обрубок худой обваренной кисти, на которой не хватало трех пальцев. Она медленно размотала платок и сняла темные очки.
Кожа на лице была оплавлена, как после ожога, в рубцах, буграх и отвратительных шрамах. Один глаз отсутствовал, и пустующая глазница с темной мякотью в глубине смотрелась жутко. Губы были обрезаны, отчего рот скалился. Глядя на эту уродливую маску, он испытал приступ отвращения и невольно отвернулся.
Она следила за его реакцией.
– Страшно? – жалобно спросила она дрогнувшим голосом.
– Извини, – пробормотал он. Но заставить себя посмотреть ей в лицо и ободряюще улыбнуться не сумел.
– Не хочешь меня больше? – Она, должно быть, желала пошутить, но вместо этого заплакала.
Он отдал ей тридцать тысяч долларов, – все, что было у него на тот момент в сейфе. И на следующий день отправил еще двадцать. Вряд ли она рассчитывала на такую сумму, – в конце концов, когда-то она поступила с ним некрасиво и даже не извинилась. Но он желал поскорее забыть о встрече, о той жуткой безобразной маске, которую она теперь носила вместо лица; отделаться от воспоминания, откупиться.
***
И вот сейчас он, умный, сильный, щедрый, справедливый Норов, собирался отдать приказ, чтобы подобное сделали со Светой Серпер. Изуродовали, обезобразили, превратили в отталкивающую калеку. Без этого окружающие его люди не поймут его и перестанут уважать. И он уже не будет в их глазах умным, сильным, щедрым и справедливым Норовым.
Ну уж нет! Плевал он и на окружающих и на их мнение! Он поступит так, как считает нужным.
Он вытащил мобильный телефон и набрал Моряка.
Тот еще не спал.
