Встретимся на нашем берегу

– Это, Ахмет, точно, делить нам с тобой нечего. У тебя есть земля, на которой ты пасёшь своих овец, у меня есть море, где я ловлю рыбу. Но мы с тобой люди маленькие, а есть люди большие, которые говорят, что турки нам мешают жить.

– И что теперь, всех турок под нож, ты слышал, что вырезали целый турецкий посёлок?

– Боже сохрани, Боже сохрани, – запричитала Фанесса и перекрестилась.

– Слышать-то слышал, но не очень этому верю. Это специально говорят, чтобы нас настроить друг против друга. Ведь ты не зря приехал с ружьём, стало быть, боишься меня?

– Не тебя я боюсь, Стелайос, но время сейчас неспокойное, мало ли что может приключиться в дороге. Все ходим под Аллахом.

– Что верно, то верно. Время неспокойное, – согласился Стелайос.

– Вот и я к тебе приехал с вопросом, можем ли мы спать спокойно, Стелайос, не придёшь ли ты тёмной ночью к нам с ножом?

– Да ты что, белены объелся, Ахмет? Совсем разум потерял со страха? Как тебе только в голову такое могло прийти? – заговорила Фанесса, – да ведь мы родственниками можем с тобой стать, посмотри на наших детей.

Мы с Мелиссой густо покраснели, затем она быстренько встала и ушла за дом. Я хотел тоже встать, но было как-то неудобно.

– Не знаю, не знаю, Фанесса, какими мы родственниками сможем стать, посмотри, что на острове творится, – ответил баба Ахмет.

– А что творится? – крикнул Стелайос. – Ты видел солдат или к тебе кто-нибудь приходил? Ты всё это только по приёмнику слышал, как и я. Ещё наши деды здесь вместе работали на англичан. Неужели ты думаешь, что я пойду тебя убивать? Или ты? Хоть ты и с ружьём ко мне пришёл, но я знаю, что ты никогда не выстрелишь в меня. Я не боюсь.

– Успокойся, Стелайос, никто никого убивать не собирается, – Фанесса обняла его за плечи, – пошумят, пошумят да успокоятся.

– Дай-то Бог.

Фанесса налила всем ещё чаю, но Стелайос сходил в дом и принёс кувшин с вином. Налил себе и баба Ахмету. Я отхлебнул чаю и заметил, как Фанесса сделала мне знак глазами, чтобы я вышел. Я встал и потихоньку вышел из-за стола, зайдя за дом, увидел, что там возле кучи камней стоит, прижавшись к стене, Мелисса. Я подошёл к ней, хотел её обнять, но она ловко отстранилась: «Ты что, Адем, вдруг кто-то увидит».

– Да они сидят за столом и пьют вино.

– Всё равно нельзя.

Мы замолчали и смотрели на небо, где всё ярче разгорались большие кипрские звёзды.

– Адем, мне очень страшно, я чего-то боюсь.

– Мелисса, милая, не нужно ничего бояться, я никому не дам тебя в обиду. Всё будет хорошо.

Я взял её ладошку в свои руки, словно этим мог защитить её от всех бед. Её ладошка была маленькая, тёплая и шершавая; в ней чувствовалась сила, ведь Мелиссе приходилось делать всю работу на огороде.

– Мелисса, осталось совсем недолго, скоро придёт осень, и мы с тобой поженимся. Всё будет хорошо. А жить будем в большом доме. Баба Ахмет сказал, что мы с тобой займём комнату на первом этаже в доме англичан. Я там всё вымою, наведу порядок, и нам с тобой будет очень хорошо.

– Адем, ты где? Домой пора, – услышал я голос баба Ахмета.

– До свидания, Мелисса, мы с тобой ещё увидимся, я обязательно приду».

Адем замолчал, он сидел прямо, не облокачиваясь на спинку кресла, и смотрел куда-то вдаль. Туда, где море соединялось с небом.

Внезапно тишину разрезал телефонный звонок. Адем вынул трубку из кармана и начал разговаривать. Мне показалось, что звонила Акгюль.

Поговорив, Адем встал: «Спасибо за угощение, мне нужно ехать домой, что-то у Акгюль не ладится со светом».

– Может, чем-то помочь? – спросил я.

– Спасибо, не беспокойтесь, там, наверное, пробка перегорела, такое иногда бывает.

Мы с Леной проводили Адема до двери. Выйдя из квартиры, он повернулся и сказал: «Друзья, рассказ не закончен. Жду вас у себя дома, мы с Акгюль будем рады вас принять. Заходите вечером, когда вам будет удобно».

Оставшись с Леной вдвоём, мы быстренько всё прибрали на балконе и решили просто посидеть и подышать морским воздухом. Я вылил себе в стакан остатки виски, а Лене вина.

– Удивительная всё-таки жизнь, – начала Лена.

– Ты о чём? – не понял я.

– Совсем недавно мы не знали ни Адема, ни Джеки, а теперь как будто стали близкие друзья.

– Да, Леночка. Ещё два года назад мы даже ничего не знали о Кипре, а теперь он стал нам вторым домом. Неисповедимы пути Господни.

– Это точно. Нужно будет хорошенько проштудировать Интернет по поводу войны на острове, – предложила Лена.

– Да, конечно. А то одни обрывки, связанной картины происшедшего нет.

– Давай пойдём к Адему дня через два, а за это время я постараюсь восстановить эти пробелы, – сказала Лена.

Теперь Лена не отрывалась от своего планшета. Он был постоянно с ней, даже когда мы ходили вечером гулять по комплексу.

– Ну и как, разобралась с историей? – спрашиваю я Лену, лёжа на пляже.

– Андрей, понимаешь, информации на самом деле много, но какая является истинной, сказать очень сложно.

– Естественно. Правда, как и медаль, всегда имеет две стороны. Если смотреть на войну глазами Греции, то это была война за независимость острова, а если глазами Турции, то воевали за освобождение турок.

– Да, с одной стороны, турецкая армия выступает в роли освободительницы, с другой – в роли оккупанта, – подтвердил я.

– Главное, как оценивают это другие страны.

– Оценивают просто. Турция вторглась на территорию острова, оккупировала себе его северную часть и установила здесь свой порядок. Поэтому это новое государство никем и не признано. Только самой Турцией.

– Самое страшное, как эта война прокатилась по судьбам простых людей, – Лена задумалась, в глазах появились слёзы, – по судьбе того же Адема, по судьбе Мелиссы. По судьбам простых людей, которые веками жили на острове.

– А вот это, Леночка, мы с тобой узнаем, когда навестим Адема и Акгюль.

– Может, сегодня? – спрашивает Лена.

– Можно и сегодня, только нужно зайти в магазин, что-нибудь купить, а то с пустыми руками как-то неудобно.

Глава 10

Возвращаясь с пляжа, мы зашли в магазин. Ни Адема, ни Акгюль там не было. Я купил бутылку раки, бутылку виски и бутылку красного турецкого вина. Отдохнув после обеда, мы не стали ужинать, а не спеша пошли в турецкий посёлок. Шёл ноябрь, и вечером уже чувствовалось дыхание приближающейся осени. Не зря Лена уговорила меня надеть ветровку. У дома Адема стоял большой джип.

– Наверное, Джеки? – спросила Лена.

– Наверное, – ответил я.

И точно, во дворе за столом сидели Адем и Джеки. Акгюль хлопотала около плиты. Она увидела нас первой: «Здравствуйте, проходите, как раз к ужину».

Адем и Джеки встали из-за стола, подошли, поздоровались. Я передал Адему пакет с алкоголем.

– Ну ты что, Андрей, нёс на себе? У меня дома всё есть.

– Извини, Адем, у нас, русских, не принято ходить в гости с пустыми руками.

– Все за стол, – громко сказала Акгюль, – тас кебаб готов, – и принесла большой казан с тушёной картошкой.

Нравится мне турецкая кухня. Даже тривиальное жаркое – тушёный картофель с мясом, приобретает чудный аромат из-за добавленных специй. Я сразу вспомнил, что ещё не ужинал. Джеки разлил напитки – каждому свой. Нам с ним виски, Адему раки, а женщинам красное вино. Выпили за хозяев дома. С аппетитом съели всю картошку с мясом из казана.

– Адем, а ваша семья все ещё занимается разведением овец? – спрашиваю я.

– Нет, Андрей. Аби Айташ со своей семьёй занимается торговлей в магазине. Его дочка помогает мне, вы её видели. Дети Энгина и Челика переехали в город, там работают. Овцы требуют много сил и времени. Как-то захотел я завести для себя с десяток, но ничего не получилось. Но есть у нас в посёлке несколько человек, которые продолжают выращивать овец. У них и покупаю.

– Таких вкусных овец я нигде в мире не встречал, – сказал Джеки, – видимо, и трава, и солнце, и влага на Кипре особенные.

– Мы тоже обратили внимание, какое вкусное у вас мясо, – сказала Лена.

После этого все похвалили хозяйку за вкусный ужин. Акгюль принесла чай.

– Но вы, видимо, хотите послушать продолжение моей истории? – спросил Адем.

– Конечно, если можно.

– Можно, Леночка, можно. Мне и самому стало на душе легче, когда я начал вам всё рассказывать.

– А меня прошу извинить, – сказала Акгюль, вставая, – я слушать это не могу, у меня много дел в доме. Не обижайтесь, – и она ушла в дом.

– Лена, ничего, если я буду курить? – спросил Адем.

– Конечно, курите, мне не мешает, – ответила она.

«В нашем посёлке всё было тихо. О том, что идёт война, мы с баба Ахметом узнавали по приёмнику, который слушали каждый вечер. В тот день баба Ахмет, как всегда, повёз ягнят в город на базар. Я что-то делал на огороде. Вдруг мимо нашего дома проехала машина, в кузове сидели солдаты с ружьями. Следом за ней проехала легковая машина, затем ещё несколько пустых машин. Они поехали по дороге к греческому посёлку. Меня как током ударило. Я бросил свой кетмень и бегом побежал за ними по дороге. Бежал быстро как никогда. Чувствовал, что случится какая-то беда. Мне не хватало воздуха, но я нёсся, как только мог. Глаза застилал липкий пот. Когда прибежал к посёлку, то увидел, что всех жителей солдаты выгнали на улицу. Греки кричали, ничего не понимая. Перед ними стоял усатый офицер и громко говорил по-турецки, чтобы они все готовились к переезду. Из толпы греков вперёд вышел Стелайос и что-то говорил по-гречески, затем по-английски, что они ничего не понимают, что они ничего не сделали плохого, зачем их выгнали из домов. Я подошёл к офицеру и сказал: «Господин, они греки, они не понимают, что Вы говорите».

– Ты турок? Что ты здесь делаешь, ты откуда взялся? – спросил офицер.

– Да, я турок, живу в посёлке, который Вы проехали, – дрожащим от испуга голосом ответил я.

– Ты можешь им перевести, что я говорю, а то эти свиньи ни черта не понимают?

– Могу, – сказал я, а сам выискивал в толпе греков мою Мелиссу. Наконец я увидел её. Она стояла, прижавшись к Фанессе, вся бледная и смотрела на меня.

– Говори им. Турецкое правительство приняло решение о том, что все греческие посёлки должны быть переселены на южную сторону острова.

Я перевёл это на английский язык, а Стелайос на греческий.

– Это английский язык, откуда ты знаешь его? – спрашивает меня офицер.

– Раньше здесь жили англичане, они всем управляли.

– Тебе повезло, сынок. Теперь тебя не будут притеснять ни англичане, ни эти грязные греки.

– Меня никто не притесняет.

– Ничего, повзрослеешь – поймёшь.

Стелайос подошёл и встал возле меня: «Господин офицер, зачем нам переселяться? Мы много лет живём на этом берегу по соседству с турками. Никто никого никогда не обижал». Я перевёл это офицеру.

– Замолчи, грязная свинья, – он наотмашь ударил Стелайоса по лицу.

– Переводи, – рявкнул он мне: – Греки, вас никто не будет обижать, но вам нужно переселиться на землю, которая находится под контролем греческой армии. Там вам будет предоставлено жильё. Мы довезём вас на машинах до линии раздела и передадим англичанам, которые затем передадут вас грекам.

Мы со Стелайосом перевели. Греки начали шуметь и что-то кричать. Стелайос их успокаивал, но они начинали шуметь всё сильнее и громче. Внезапно офицер выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в воздух. Это было так неожиданно и громко, что у меня заложило уши. Все стихли.

– Всё! Разговор закончен! Даю вам пятнадцать минут на сборы. С собой возьмёте только личные вещи. Больше ничего не брать. Переводи! – он махнул рукой солдатам и пошёл к машине, – кто будет сопротивляться, у меня есть приказ – применять оружие.

Солдаты двинулись на людей и начали прикладами разгонять их по домам. Стелайос и я остались стоять на площади одни. Кругом слышался плач женщин и крики мужчин. Мелисса и Фанесса как стояли обнявшись, так и остались стоять возле своего дома. Фанесса что-то громко кричала по-гречески. Мелисса смотрела на меня и тоже кричала, что никуда из своего дома она не уедет. Я утешал её: «Мелисса, родная, не сопротивляйся, так будет только хуже. Ты обязательно вернёшься, и мы встретимся на нашем берегу, я тебя буду ждать каждый день, мы обязательно встретимся». К ним подошли двое солдат, один из них замахнулся прикладом на Фанессу, но не успел ударить, как Мелисса оттолкнула его и быстро побежала в сторону моря. Солдаты кинулись за ней, но догнать быстроногую Мелиссу они не могли. У меня замерло сердце, я боялся, что солдаты начнут стрелять. Вдруг из-за дома выбежало несколько других солдат, они кинулись наперерез, догнали её и свалили на землю. «Тащите её в машину!» – крикнул офицер, и солдаты, схватив Мелиссу за ноги, потащили по земле. Она громко кричала, вырывалась, но они продолжали тащить её волоком. На её крики на площадь вновь выбежали греки из своих домов. Они громко кричали и надвинулись на тащивших Мелиссу солдат, возможно, надеясь отбить её, но остальные солдаты начали их отгонять, орудуя прикладами. Они громко гоготали и подбадривали тащивших. У Мелиссы платье сбилось и задралось под самое горло. Нижнего белья у неё не было, и она тёрлась своей спиной и задом по каменистой земле. Внизу живота ярко чернел треугольник волос, он был весь в пыли, к нему прилипла сухая трава. Груди с маленькими розовыми сосками выбились из-под задравшегося платья. Живот и бока были в грязи и кровавых ссадинах. Её голова волочилась по земле, чёрные кучерявые волосы спутались с травой и грязью. Из носа текла кровь. Она пыталась руками прикрывать наготу, но ничего не получалось.

– Ну-ка остановитесь, – раздался голос из толпы солдат, и к Мелиссе пошёл неспешной походкой один из них, – почему бы мне не попользоваться маленькой греческой сучкой?

Раздался хохот и подбадривающие возгласы. Все греки замерли. У меня сердце готово было выскочить из груди, глаза застилала пелена слёз. Солдат подошёл к Мелиссе и начал расстёгивать штаны. Двое продолжали держать её за ноги. Она билась как могла, но вырваться не получалось. Стелайос закрыл глаза и шептал молитву. Я поднял глаза вверх, надеясь, что Аллах не даст случиться этому беззаконию. Но на небе висело только яркое июльское солнце, оно слепило меня и нещадно жгло голову. Я глянул вновь на Мелиссу, из её рта вырывался один хрип. Солдат перед ней был уже без штанов, и его голая задница сверкала на солнце. Какая-то неведомая сила понесла меня прямо на эту белую задницу, я ничего не соображал и только нёсся вперёд, выставив свои руки. С разбегу я врезался в бесштанного солдата, который от неожиданности полетел кувырком вперёд. Затем увидел, как от толпы солдат ко мне кинулся один из них, размахнулся прикладом и со всей силы ударил меня по затылку. В глазах всё померкло, небо перевернулось, на меня налетела земля. И вдруг раздался страшный выстрел, потом ещё и ещё. В голове от этих выстрелов всё загудело и померкло».

Адем уронил голову на стол, плечи сотрясались от рыданий. Джеки сидел весь прямой, из его глаз тоже катились слёзы. Затем он смахнул их рукой, налил себе виски и выпил.

– Адем, а ты уверен, что стреляли в Мелиссу? – спросил он.

– В кого же ещё им было стрелять? Когда в лагере я пришёл в сознание, мне рассказали, что при выселении греческого посёлка было убито несколько человек, в том числе и женщина. Это была Мелисса.

– Адем, а что это был за лагерь? – со слезами в голосе тихо спросила Лена.

– Рассказывай дальше, Адем, – раздался голос Акгюль.

Я оглянулся, она стояла на ступеньках крылечка, прислонившись к столбу. Губы плотно сжаты, глаза сухие. «Боже, сколько этим людям пришлось пережить?», – подумал я. Адем допил свой стакан с раки и продолжил: «В лагере я пролежал несколько дней в горячечном бреду. Мне представлялась моя Мелисса, которую тащили за ноги, жуткий выстрел и её бездыханное обнажённое тело, лежащее в дорожной пыли. Я лежал и хотел только одного – умереть. Жить было страшно и незачем. Но постепенно сознание вернулось ко мне, и я стал видеть, что было вокруг. Я лежал на соломе в каком-то сарае. Был полумрак, так как окон я не увидел, а свет проходил через щели в стенах. Кроме меня, в сарае никого не было. Страшно болели голова и шея. Наступал вечер, так как свет в щелях стал сереть. Затем открылась широкая дверь и в сарай вошли люди. Их было много, человек тридцать. Они сразу улеглись на солому. Было видно, что они очень устали. Один из них, который был ближе ко мне, посмотрел на меня и громко сказал: «Глядите, парень вроде ожил, а я думал, что к вечеру он умрёт». Несколько человек поднялись и подошли ко мне. «Ты откуда? За что сюда попал? Как тебя звать?» – начали расспрашивать меня. Я ничего не отвечал. Язык распух, очень хотелось пить. Любая попытка пошевелиться отдавалась страшной болью в голове. Я с трудом выдавил из себя: «Пить». Один мужчина подошёл к ведру с водой, которое стояло в углу сарая, зачерпнул воды в ковш и поднёс ко мне. Я с трудом смог раскрыть рот и сделал несколько глотков. Стало полегче. «Лежи, не разговаривай, – он намочил водой какую-то тряпку и положил мне на губы, – его привезли из греческого посёлка, который на берегу. Войска там устроили бойню, застрелили женщину и ещё несколько мужчин. Видимо, парень попал там под горячую руку».

Прошло ещё несколько дней, мне становилось понемногу лучше. Голова продолжала болеть, но уже не так сильно. Хуже была шея, я не мог пошевелить головой. Через пару дней в сарай пришёл доктор. Он осмотрел меня, пощупал голову и шею. Сказал, что у меня было сильное сотрясение и на работу мне выходить нельзя ещё две недели. Намазал шею какой-то мазью, замотал бинтом. Мазь оставил мне и сказал, чтобы я каждый день её мазал и забинтовывал. Солдат мне принёс поесть. Оказывается, я не ел уже целую неделю. Помаленьку молодой организм стал брать своё, я начал вставать и ходить по сараю. Вечером, когда приходили мои соседи, я разговаривал с ними. Они рассказали, что это трудовой лагерь по перевоспитанию. Сидели в нём одни турки-киприоты, которые чем-то не понравились турецким военным. Перевоспитание заключалось в ежедневной работе на строительстве дороги в горах. Сколько времени предстояло им находиться здесь, никто не знал, так как никакого суда не было. Через две недели меня вместе со всеми отправили на работу. Мне со своим напарником нужно было носить носилками землю и засыпать камни, которые другие заключённые укладывали на склон горы. Работа была не самая тяжёлая. Значительно труднее было кирками разрабатывать склон горы, чтобы на нём получилась терраса. Дни летели за днями, прошла осень, начиналась зима. В горах стало холодно, и нам выдали ношенную военную одежду и башмаки. Работа прекращалась только тогда, когда шли дожди. В эти дни мы оставались в сарае и сидели, сбившись поплотнее. Рассказывали свои истории о прежней жизни. Рассказывал и я о том, как пас овец, как ездил с баба Ахметом на базар. Только не рассказывал о Мелиссе. Стоило мне о ней подумать, как сразу начинала болеть голова и темнело в глазах. А в ушах звучал тот самый выстрел, который забрал её. Охраняли нас турецкие солдаты, которые остались здесь после окончания войны. Относились к нам неплохо, кормили тоже нормально.

Однажды вечером, когда мы сидели за длинным столом и ужинали, подошёл солдат и отозвал меня в сторону. Я его часто видел у сарая и на дороге, где мы работали. Звали его Озгюр. Был он из Турции и служил в армии уже два года. Скоро он должен был службу закончить и уехать к себе домой. Мы отошли в сторону, чтобы нас не было видно, и он сказал, что меня выкупил мой аби, зовут его Айташ, и что он сегодня ночью откроет дверь и я должен тихонько выйти наружу. Затем быстро бежать по дороге, которую мы строим, вниз, в долину. Там аби будет меня ждать. Но всё нужно успеть сделать, пока будет темно. После ужина я лёг на своё место в сарае и притворился, что сплю. Заснули все. Через некоторое время я услышал, как тихонько отодвинулся засов на двери и она чуть-чуть приоткрылась. Я поднялся и тихонько выскользнул наружу. Там стоял Озгюр: «Адем, будь счастлив, больше старайся не попадаться», – сказал он. Мы пожали друг другу руки, и я побежал к дороге. Вышел на неё и быстро пошёл в сторону долины. Бежать по дороге было тяжело, она была ещё не вся засыпана землёй. Но вскоре я добрался до места, которое мы уже отсыпали. Потом дорога стала ровной и асфальтированной. Я бежал быстро, так как ночь из темной превратилась в серую. Я боялся, что меня могут заметить и снова схватить. Но везде было тихо, и скоро я заметил силуэт стоящей машины. Подбежал к ней, из машины выскочил аби Айташ, мы обнялись, я сел в кабину, аби Айташ – за руль, и мы помчались домой. По дороге он рассказал, что меня все считали мёртвым. Так как в греческом посёлке солдаты застрелили женщину и двоих мужчин. Кого именно, они не знали, но раз я пропал, то все решили, что меня. Баба Ахмет очень сильно переживал, потом заболел и зимой умер. Анне Дилара тоже сильно болеет. «А как ты нашёл меня?» – спрашиваю я. «Мой друг привозил на стройку продукты и случайно увидел тебя, приехал и мне рассказал. Тогда я сам поехал и тихонько подсмотрел, как ты таскал носилки с землёй. Затем я познакомился с одним солдатом, Озгюром, договорился с ним, заплатил, и он выпустил тебя», – рассказал мне аби Айташ.

Мы приехали в посёлок, все жители вышли встретить меня. Обнимали, целовали. Амса Челик приготовил кебабы. Всё было хорошо, только анне Дилара была очень плоха. Смерть баба Ахмета и слухи о моей гибели окончательно подорвали её здоровье. Через несколько дней я пошёл на наш берег к греческому посёлку. Кругом было запустение. Я зашёл в дом, где жила Мелисса. Всё было брошено в страшной спешке. Я обошёл дом. Стояла недостроенная стена, рядом лежала куча камней, которую мы привезли из гор. Я вспомнил, как мы ездили туда с Мелиссой, как я поцеловал её. Слёзы хлынули из моих глаз, и я, не разбирая дороги, побежал на наш берег, упал на песок и ревел. Ревел во весь голос. Я кричал: «Мелисса, я буду ждать тебя на нашем берегу, я буду ждать тебя всю свою жизнь». Хотя я понимал, что Мелисса никогда не придёт. У меня сильно заболела голова, я успокоился и пошёл на то место, где убили Мелиссу. Мне казалось, что я вижу кровь на земле, хотя прошёл уже почти год и там, конечно, ничего не было», – Адем замолчал. Подошла Акгюль, налила всем чай. Пили и молчали. Лена встала, подошла к Адему и прижала его голову к себе: «Бедный Адем, сколько тебе пришлось пережить».

– Да, Леночка, что было, то было. Потом я снова начал пасти овец, затем меня нашёл Озгюр, тот солдат, который помог мне бежать. Лена, Вы помните его, это хозяин того ресторана, где мы ужинали?

– Да, конечно, – ответила Лена.

– Он пришёл неожиданно, но я сразу узнал его. Хочу, говорит, жить на Кипре, а кроме тебя, знакомых никого нет. Так и остался жить с нами. Затем купил себе дом. Потом я женился на Акгюль, родилась дочь Ары. Назвали её так в память о Мелиссе. Потом появился Джеки, но мы с ним так и не сходили на наш берег.

– Я был там один раз, больше не пойду, – ответил Джеки, – однако уже поздно, пожалуй, отдыхать пора, завтра на работу.

Все встали, попрощались. Мы хотели с Леной идти пешком, но Джеки настоял, чтобы мы сели к нему в машину.

Ехали молча. Джеки курил. Мы с Леной молчали. Перед глазами стояла сцена выселения греков и убийство Мелиссы. Лена, чтобы разрядить обстановку, спросила: «Джеки, а что же тебя сподвигло на возвращение на Кипр, ведь прошёл не один десяток лет после вашего отъезда с острова?».

– Да как-то всё так сложилось в жизни, что я принял решение вернуться сюда, – он замолчал, похоже, ему не очень хотелось разговаривать.

Уже въезжая в комплекс, Джеки сказал: «Что-то после рассказа Адема спать совсем не хочется. Может, посидим ещё внизу, вы как?»

– Вообще-то не против, всё равно теперь не заснуть, – ответил я.

– Да, рассказ Адема, убийство Мелиссы – будет всё вертеться в голове, – согласилась Лена.

– Тогда идите в кафе, а я машину припаркую и подойду.

Глава 11

Мы сели за столик, стоящий прямо на берегу бассейна. Купающихся уже не было, хотя посетителей в кафе было немало.

– Ну вот, вся история теперь понятна. Леночка, ты довольна?

– Да, наконец-то мы узнали историю греческого посёлка. Как всё это страшно, – она замолчала и посмотрела на небо.

– А ведь это ещё не всё, – вдруг сказала Лена – Откуда появилась Акгюль? Ведь она не жила в посёлке? Это может быть ещё одна интересная история.

– Лена, хватит, потом когда-нибудь узнаем и это. А сейчас подойдёт Джеки и, возможно, расскажет свою.

Джеки появился через минуту, он огляделся, увидел нас и подошёл. Следом за ним шёл официант, он нёс бутылку виски, стаканы и тарелку с маслинами.

– Мы, пожалуй, с Андреем выпьем ещё виски. А что ты будешь? – обратился он к Лене.

– А мне спиртного уже достаточно. Сок, пожалуйста.

Джеки налил виски, выпили. Он закурил. Я обратил внимание, что когда он хотел курить, то не спрашивал разрешение у окружающих. В отличие от Адема. Вообще, в его манерах говорить, общаться, даже одеваться сквозила какая-то надменность. Сразу чувствовалось, кто здесь хозяин.