скачать книгу бесплатно
– Так я прикажу поставить на аппарат?
– А? Да, да…
Картина понравилась начальству, критикам и зрителям – всем, кроме постановщика Андрея Смирнова. На студии из нее изъяли эпизод, в котором бывшая фронтовая сестра мыла в ванне троих фронтовиков. А он-то так рассчитывал на эти новаторские кадры! С первого захода – в сонм великих!
А так… Андрей считал, что получился не фильм, а какой-то безразмерный чулок все хвалят, всем подходит. Обида запала в сердце так глубоко, что, поехав на премьеру во Владивосток и выступая перед зрителем, он изругал собственный фильм и заодно партийное руководство.
Через несколько дней к нам пришло из Владивостока гневное письмо слушателей филиала Высшей партийной школы: больше не присылайте к нам таких антисоветчиков! Андрей – очень искренний и чистый парень, решил поделиться своими размышлениями насчет практики партийного руководства искусством. Нашел с кем!
Позднее мы дискутировали тет-а-тет на эту тему, а также «разминали» выдвинутую им идею многопартийности в советском обществе, сошлись на том, что неясно, кого же будет представлять каждая из партий».
Б. Павлёнок «Кино: легенды и быль. Воспоминания. Размышления». 2004 г.
В середине 80-х «профессиональный гуманист» Андрей Смирнов сам встал «порулить» кинопроцессом. Установил либеральную цензуру, устроил гонения на прежнее руководство Госкино. Первым его ударом стало изгнание из кино Павленка. «Отблагодарил».
Фильмы Тарковского не укладываются в подобную схему. Андропов еще мог их понять, но вряд ли принять. Брежнев – нет. Это не предположение, а констатация факта, упоминаемого многими, в первую очередь Андроном Кончаловским и подтвержденную Кареном Шахназаровым.
Невероятными усилиями Николая Шишлина (политический обозреватель, консультант ЦК, близкий друг Тарковского часто бывавший у него в доме), Александра Бовина (тогда писал речи для Брежнева, позже известный журналист, политобозреватель и телеведущий), Анатолия Черняева («шишка» от идеологии, в 80-е советник при Горбачеве) на дачу Брежнева попала копия «Андрея Рублева».
Посмотрев первые 10 минут фильма, Брежнев заключил: «Тягомотина!» и ушел играть в бильярд. Учитывая, что по сравнению с последующими работами Тарковского «Рублев» картина сюжетная и динамичная, шансов на личное одобрение первым лицом своего творчества Тарковский не имел.
В Госкино реакцию Генсека истолковали с самыми неприятными для Тарковского выводами. Фильм фактически положили на полку. Только через каскад международных афер копия фильма через три года попала в Канны, после чего была закуплена зарубежными прокатчиками. После зарубежного триумфа скрывать ее от советского зрителя не имело смысла.
Иная версия исторического просмотра рассказана Кареном Шахназаровым. Он включил в компанию Бовина и Шишлина своего отца Георгия Шахназарова. В те годы заместителя начальника международного отдела ЦК КПСС по связям с зарубежными и рабочими партиями. С его слов Брежнев после получаса просмотра уснул, разбудить его никто не решился. Проснувшись, Генсек увидел на экране всё то же – бредущих монахов. Высказал то же самое мнение: «Скукотища». Бовин сотоварищи старательно вытянули из Брежнева политический вердикт: «Фильм скучный, но крамолы в нем нет!» Этот вердикт и «вытащил» «Рублева» на экраны.
Обе версии сходятся на оценке фильма Брежневым, но расходятся в описании последствий. Кончаловский на просмотре в Завидово не был, потому пересказал со слов присутствовавших. Карен Шахназаров лицо заинтересованное, ему важно подчеркнуть роль своего отца во влиянии на власть.
«После ужина собрались в небольшой комнате, оборудованной под кинозал. Генсек уселся в кресло в трех метрах перед экраном (он вообще любил сидеть близко). Мы устроились позади, у самой стены.
– Кто-нибудь из вас видел картину? – спросил Леонид Ильич. Случилось так, что к этому моменту я один. – Садись рядом, будешь мне объяснять, если чего не пойму.
Я расположился на стуле возле кресла. Мне до сих пор кажется, что, если бы фильм начинался с эпизодов „Набег“ или „Колокол“, он понравился бы Брежневу, во всяком случае не заставил его скучать. А тут потянулась долгая сцена беседы Андрея Рублева с Феофаном Греком, да еще усугубленная нарочито замедленной в манере Тарковского съемкой: детали росписи храма, выразительные лица монахов. Я почувствовал, что генсек начинает проявлять нетерпение. Он заерзал в кресле, потом спросил: – Слушай, что они все говорят и говорят. Народ ведь сбежит. – Тут речь о роли интеллигенции, Леонид Ильич, – возразил я. – У этого фильма найдется свой зритель. – Не люблю я такие картины, – сказал он. – Вот недавно смотрел комедию с Игорем Ильинским, – кажется, он назвал „Девушка без адреса“ или „с гитарой“, что-то в этом роде. – Это да! Посмеяться можно, отдохнуть. А это… – Он пренебрежительно махнул рукой. – Может быть, широкий зритель на нее и не пойдет, – сказал я, – но ведь есть фильмы массовые, а есть и рассчитанные на определенные категории людей. В данном случае на творческую интеллигенцию. Главное, в картине нет ничего вредного с идейной точки зрения. – Может быть. – Посмотрел еще минут пять-десять и сказал: – Знаешь, устал я сильно, и рука болит, пойду отдохну, а вы тут досмотрите.
Ну все, подумалось мне, затея сорвалась. Но я ошибался. Через несколько дней от помощников стало известно, что генсек, поверив на слово, что в „Рублеве“ ничего вредного для советской власти нет, просто картина „для интеллигентов“, сказал не то Суслову, не то Демичеву, чтобы зря не держали, попросили авторов, если нужно что-то поправить, и выпустили на экран. После этого дело пошло веселее, хотя не сразу удалось „сторговаться“. Тарковский упирался, и в конце концов удалось выпустить фильм с минимальными потерями, но малым тиражом. В Москве его демонстрировали в одном-двух кинотеатрах.»
Г. Х. Шахназаров «С вождями и без них».
Статистика показов «Рублёва» такова: 2.98 миллиона просмотров на 277 кинокопий. В любом случае у Брежнева после просмотра сложилось не самое приятное мнение о «молодом кинорежиссере Тарковском».
Неоднократно активируемый проект «большой руки» оказался не самой лучшей затеей Тарковского, хоть и позволил ему несколько раз заглянуть в закулисье власти и прийти к критическим выводам на счет культурного уровня высшего руководства страны, оставившим след не только в его дневниках.
В 2002 году на русском языке вышла книжка Эжена Нормана «Французская кухня пяти президентов». Примечательна она не только глубокими суждениями о французской кухне шеф-повара президентов Франции, сборником рецептов «высокой кухни», десятком меню официальных обедов, но описанием устройства президентской власти во Франции.
Французские президенты второй половины ХХ век располагали Елисейским дворцом, загородной резиденцией Рамбуйе и охотничьим замком Фонтенбло с окрестными угодьями. За городом происходили встречи и совместные охоты президента с главами других государств. «Обычная дипломатическая практика» не сильно отличавшаяся от мероприятий в Завидово или в Горках.
В отпуск французские президенты отравлялись на Лазурной берег в президентский замок в окрестностях Тулона. Имелся там кинозал, куда президенту доставлялись еще не вышедшие на экран фильмы компаний «Гомон» и «Пате». Иногда президент высказывал представителям этих фирм свое мнение об увиденном. Вряд ли оно являлось столь же весомым, как мнение Брежнева, высказанное в Пицунде или Завидове. Лишь изредка президенты Франции накладывали запрет на демонстрацию фильмов. Помпиду запретил «Эммануль». Запрет отменил его «сменщик» на посту президента.
Французы не могут без пикантных подробностей. Разрешение на показ приписали тому, что исполнительница заглавной роли Сильвия Кристель оказалась любовницей президента Франции Жискара д'Эстена. Чтобы отвести слухи, д'Эстен в 1974 году отменил киноцензуру… и тут же запретил к показу фильм, вскрывавший его махинации на выборах. Помпиду и д'Эстен слывут во Франции либералами по части киноцезуры. Чаще всего они ограничивались пожеланиями убрать из фильма один-два сомнительных эпизода.
Не в пример Де Голлю, запрещавшего французские фильмы «пачками». И не только фильмы. Он люстрировал всех подписантов «письма 121» против войны в Алжире. Среди них режиссеры, сценаристы, актеры, операторы, кинокритики, писатели и драматурги «во главе» с Жан-Поль Сартром. Всего «письмо 121» одобрило 173 деятеля французской культуры начала 60-х. «Естественно» цензурный комитет запретил в прокате все их фильмы. Запрет действовал 9 лет до ухода Де Голля с поста президента. Сартр с супругой на несколько лет перебрался подальше от «длинной руки Генерала» в СССР.
Не уважал Де Голль и фильмы с критикой коллаборационизма французов в годы оккупации или где ставилась под сомнение официально декларируемая роль Сопротивления. Об успехах на ниве цензуры «лидера нации» можно написать отдельную книгу.
Правители Европы усвоили единый «протокол» поведения независимо от социального устройства страны. Подобные воспоминания можно найти про Тито. Такие же резиденции, такие же формальные и неформальные приемы глав государств в них. Охоты, виллы у теплого моря с обязательным кинозалом и просмотром новинок отечественного кинематографа.
Распространено мнение, что «у нас всё от Сталина пошло»: загородные резиденции, охоты и рыбалки, дача у озера Рица… Однако «протокольная» жизнь английской королевы включает тот же «джентльменский набор». Вокруг подробностей ее жизни седьмой десяток лет неизменно ахает светская хроника и стонет «желтая пресса», старательно отслеживающая все расходы королевского двора. Дело не в строе, а в самой природе верховной власти.
Еще о запретах. О «пресловутой полке» (устоявшийся постперестроечный штамп в мемуарах кинематографистов). По разным оценкам в спецхранилище Госкино к началу Перестройки находилось от 50 до 200 кинолент. Цифра «50» озвучена Роланом Быковым на одном из пленумов Союза Кинематографистов, зачитывавшим решение СК о ликвидации «полки».
Число сильно варьируется, поскольку значительная часть фильмов «на полке» оказывалась уже после экранного показа, стоило режиссеру, сценаристу или занятому в фильме актеру перебраться на Запад. Если беглеца нельзя было вырезать из киноленты, как Крамарова из «Мимино», то фильм «клали на полку». Часто вполне заслуженно, как фильм «Пока безумствует мечта» по сценарию Василия Аксенова – откровенную халтуру, несмотря на целое созвездие занятых в фильме актеров. На «полке» некоторое время пролежали даже «Кубанские казаки» после отъезда за границу Юрия Любимова.
В случае эмиграции речь не столько о «полке» Госкино, сколько «полке» Гостелерадио, куда предавались права демонстрации художественных фильмов после годового проката в кинотеатрах. В повторный прокат Госкино кинокартины выпускало крайне редко. Обычно реставрированные варианты старых кинохитов. Старые фильмы на киноэкране можно было увидеть разве что москвичам в «Иллюзионе» или в Кинотеатре повторного фильма. Или питерцам в «Авроре».
«Полка» Госкино означала невыход фильма на киноэкраны. К ежегодному выпуску СССР в 50—80 гг. примерно в 150 фильмов в год не так уж много. 50 фильмов на «полке» Госкино на 7250 полнометражных художественных кинолент снятых в СССР.
Среди этих пяти десятков «полочных фильмов» пяток шедевров плюс с десяток отличных картин. Остальные – неудачные. Их художественное качество оказалось «ниже нижнего предела». В половине случаев шедевр или просто хороший фильм оказывался на полке из-за конфликта режиссера с инстанциями. Обычно, с высшими.
Или, «судьба не сложилась». Прекрасный фильм «Агония» оказался на полке, поскольку явно не подходил под критерий «юбилейного» к 60-летию Октября. Хоть большевики упоминались в нем неоднократно, тем не менее, выходило, что власть из рук царя ушла из-за разложения верхушки. «Верхи не могут» – все верно! Не акцентировано «низы не хотят», – говорили референты ЦК.
Плюс педалирование тем секса, мистики, оргий, пьяных кутежей, демоническая фигура Распутина сильно «волновавшие общественность» тех времен. Чуть позже выйдет роман Пикуля «Нечистая сила» (в журнальном варианте «У последней черты») возбудивший ту же «общественность» до крайности. Пришлось ЦК выступать с особым постановлением «по делам в области искусств», где акцентировали внимание на «нездоровом интересе к биографиям различных авантюристов».
«Агония» оказалась «не о том», «не к Юбилею». Основательно потратившийся на нее Мосфильм, рассчитывавший на хороший куш в прокате, уже присвоил картине первую категорию. «Не срослось». Говорить, что фильм был полностью запрещен тоже нельзя, поскольку в начале 80-х «Агонию» продали во многие страны, получили там хороший прокат, собрали коллекцию международных призов. «Типичный экспортный фильм».
Подобные истории происходили с «Андреем Рублевым» и с «Зеркалом». Западный рынок требовал качественного и в тоже время «специфического» кино.
Госкино и студия в первую очередь были заинтересованы в выходе на экран всех снятых фильмов. В противном случае приходилось возвращать Госбанку кредит на производство фильма, что порой, съедало не только прибыль киностудии, но и её фонды зарплаты.
Персонал в таком случае киностудии лишится годовых и квартальных премий, как это случилось с Ленфильмом, после отправления на «полку» фильма Германа «Проверка на дорогах». Потому «проблемный» фильм старались «порезать», убрав самые острые с политической точки зрения фрагменты. Режиссеры, разумеется, упирались всеми правдами и неправдами.
Не стану утомлять читателей нудными рассуждениями о том или «политическом моменте», сравнениями конфликтов режиссеров и студий «у нас» и «у них». Лучше воспроизведу историю, рассказанную мне Владимиром Падуновым. Американцем в третьем или четвертом поколении, этническим русским профессором-славистом, читающим в американских университетах курсы лекций по истории советского и российского кино. На ММКФ 00-х годов известен как «большой друг российских кинематографистов». Постараюсь привести его рассказ максимально близко к оригиналу.
«Раз в четыре года Конгресс и Сенат США проводят совместное заседание, посвященное актуальным мировым проблемам и новым тенденциям. В 1988 году такой темой стала «Гласность в СССР». В предварении темы решили показать фильм Аскольдова «Комиссар».
Падунов, одинаково хорошо владевший английским и русским, разбиравшийся в американских и в советских реалиях, выступал переводчиком при Аскольдове. Режиссер собирался поведать Миру, каких трудов, пота и крови ему дались съемки, монтаж, а особенно – борьба с советской цезурой. Как он «проявил принципиальность»: когда все уже устали от войны за картину, ему поставили условие сократить или выкинуть сцену «ночь в Бердичеве» – паники среди евреев при слухе о приближении петлюровцев. Условие подрезать хронометраж выставил кинопрокат, поскольку формат фильма не влезал в стандартные сеансы. Можно было убрать всё что угодно. На конкретной сцене настаивали «недоброжелатели» из отдела культуры ЦК КПСС. Аскольдов «резать» оказался. Печальный итог: картина на «полке», Аскольдов в «черном списке». Ничего более он не снял. «Вот так в СССР относятся к свободе слову и личности творца».
«Сенатский» просмотр начался. Минут через 10 перед экраном возникла фигура Аскольдова, отчаянно размахивавшего руками: «Прекратите показ! Это не мой фильм!». Падунов вышел на сцену, стал поодаль режиссера и начал переводить. Сказать, что зал был изумлен поведением Аскольдова, не сказать ничего. На сцену выскочил американский продюсер, прокатывавший картину в США. «В чем дело?!»
«Это не мой фильм! Он исковеркан!» В последствии выяснилось, что продюсер сократил фильм почти на час и перемонтировал, поскольку счел, что «картина затянута» и в авторском варианте будет американцам скучна. «Да как вы посмели?!» – рычал Аскольдов. Продюсер развел руками: «Вы подписали контракт. В нем указано, что я получаю все права на сокращения и перемонтаж в соответствии с маркетинговыми требованиями. Вот, читайте! В конце мелким шрифтом. Так что ваши претензии засуньте подальше».
О произошедшем дальше Падунов, бывший хиппи, участник студенческих протестов против Системы, рассказывал восторженно и, в тоже время, мечтательно. Как о пребывания в Раю: «Это был пик моей карьеры переводчика! Я кидал в лица высшего американского истеблишмента те слова, которые хотел высказать им в молодости. Говорил Аскольдов, я переводил не только слова, но и передавал интонации».
Цензурных фраз у Аскольдова оказалась только одна: «Да вы тут еще хуже, чем в Совке!» Далее режиссер обсценной лексикой высказал, где он видал Америку и ее Конгресс с Сенатом. На какой части тела в Америке вертят свободу творчества, что он готов сделать в изощренной форме с сенаторами, конгрессменами, продюсером, всем Голливудом и «их родителями». Минут через десять Аскольдов выговорился и покинул зал. Миссия Падунова завершилась.
Совместное заседание палат к однозначным выводам на счет гласности в СССР (возможно и в США) не пришло. «Видел бы ты их лица, когда я их крыл пятиэтажным матом, зная, что мне за это ничего не будет». «А в Америке есть мат как у нас?» – «Есть, хотя и попроще. Но я же профессор славистики. Сумел перевести очень близко к оригиналу. Было тяжело, но я справился!».
В России из уст киношников слышится другое: «Аскольдову не подфартило с очередной израильской войной 1967 года. Из каждого утюга неслось про „агрессию израильской военщины“. Еврейская тема оказалась под запретом».
Последнее, конечно, ложь. Достаточно посмотреть фильм «Обратной дороги нет», где партизан-парикмахер рассуждает о трагической судьбе евреев «под нацистами». Поискать, найдется еще немало фильмов той поры настойчиво касавшихся «еврейской темы». Скажем «Адъютант его превосходительства», где старого еврея неподражаемо сыграл Новиков («Купи-продай» из «Теней»).
Правда, в упомянутых фильмах еврейская тема проходила вторым планом, никогда не делаясь ведущей. Все сходилось с идеологией: «В Войне победил советский народ. Значит все народы СССР. Все пострадали от фашизма. Потому акцент на евреев ущемляет трагедию всех пострадавших народов».
Аскольдову действительно не повезло с «семидневной войной», на фильм действительно стали смотреть косо как на «несвоевременный». Глава Госкино Романов выступал с резкой критикой и фильма, и режиссера. При более уступчивой позиции Аскольдова «Комиссар» в прокат бы вышел, правда, скорей всего в третьей прокатной категории.
Правда и то, что первый донос на «Комиссара» написал… консультант фильма – раввин московской хоральной синагоги. Не понравился ему нищий, грязный, оборванный, трусливый еврей в исполнении Ролана Быкова. Чем талантливей играл «неистовый Ролан», тем больше созданный им образ обобщал местечковых евреев. Что и не понравилось. Под подобные претензии подвели «идейную базу», обвинив фильм в антисемитизме, приплетя «националистов»: Шукшина, Мордюкову, Быкова. Увидев конечный вариант фильма, раввин поменял свое мнение, пообещав назвать именем Ролана Быкова улицу в Тель-Авиве.
Прежде чем «уйти в режиссуру» Аскольдов долгое время работал на административных постах в Министерстве Культуры референтом самой Фурцевой, позже членом сценарно-редакционной коллегии Госкино. Фактически работал цензором. Именно он долго не выпускал на экраны фильм Кулиджанова «Когда деревья были большими», утверждая, что ветеран войны в нем показан негативно.
Потому Аскольдов воспринимался основной массой «кинодеятелей» как чиновник, «чужой», бывший «гонитель», «цербер». Не желая считать его коллегой, маститые режиссеры начали упрекать его в непрофессионализме. Травить. Посыпались многочисленные доносы от режиссеров в партийные инстанции. «Мой фильм убили коллеги – не власть», – признался в одном из интервью Аскольдов.
С точки зрения кино «Комиссар» безупречен. Но не в кино было дело – в человеке, ставшим изгоем в киносреде. В одном интервью Аскольдов с не утихшей горечью (через 40 лет!) вспоминал, какой обструкции подвергли его Шепитько и Тарковский, за фильмы которых он прежде бился на посту цензора.
Даже через 20 лет «коллеги» из Союза Кинематографистов «забыли» снять «Комиссара» с «полки». Только сложная интрига самого Аскольдова с жалобой Гарсия Маркесу и Горбачеву «сдвинула процесс».
Парадокс ситуации в том, что бывшие соратники – чиновники от культуры, тоже зашипели на Аскольдова. Как бы то ни было, Аскольдов оказался, говоря словами граждан определенной социальной категории «один на льдине». И все-таки практически уломал всех. Оставалось сократить только одну сцену….
Режиссера можно понять. Сцена, которую требовали «убрать-сократить», задает настроение всему фильму. Без нее распадается целостность восприятия произведения. Потому ночная сцена в Бердичеве оказалась камнем преткновения. «В ЦК тоже не дураки сидели». Для идеологов в фильме основным являлся «светлый образ красного комиссара», а не еврейской трагедии, с самого начала заявляемой ночной сценой.
Стороны «пошли на принцип», речь зашла о полном смывании картины. Специфический кинематографический термин, подразумевающий утилизацию пленки путем смывания эмульсии горячей водой с последующим извлечением из раствора серебра. Процесс аналогичный сжиганию пленки, но более технологически приемлемый для студий, имевших проявочные цеха и сдававший «на серебро» банки с растворами после обработки пленок.
Аскольдов добрался до самого Суслова, который вынес соломоново решение: «Негатив не смывать, положить на „полку“, Аскольдова к кино больше не допускать».
Имеются ли обратные примеры? Конечно. Илья Авербах, снимавший «трудное», «психологическое кино». Все знали его принципиальность, неприятие лжи и фальши. Тем не менее, только на последнем своем фильме «Голос» у него возникло что-то похожее на конфликт с Госкино. Его довольно смелые с точки зрения идеологии фильмы «Монолог» и «Объяснение в любви» не вызывали нареканий свыше, хотя режиссер «ни метра не уступал». Авербах считался счастливчиком в среде режиссеров, «любимцем чиновников Госкино». Дело в темпераменте, в умении ладить с людьми. Авербаха считали совестливым человеком, умевшим разбудить совестливость в собеседнике. Потому его фильмы чиновники «судили по совести».
Тарковский в сдаче своих фильмов Мосфильму, а особенно Госкино, в упорстве Аскольдову не уступал. «Не отдам им ни метра! Сокращения нарушат целостность всего фильма». Записи такого рода периодически встречаются в его «Мартирологах». И рядом: «Французы попросили сократить «Зеркало» на 12 минут для их кинопроката. Сократил». «Гомон» просит сократить «Рублева». Пусть убирают сцену с воздушным шаром». «Я сам сокращу для них «Сталкера». Вырежу сцену на насыпи без Сталкера». «Итальянцы не спросясь порезали «Зеркало» на 30 минут. Ну и пусть!».
Лишь один раз он возмутился провалом «Соляриса» в той же Италии, который тоже сократили на полчаса. На этот раз он свалил вину на гражданскую жену своего давнего оппонента – члена итальянской компартии Альберто Моравиа.
При безразличии к «правкам» западных продюсеров, Тарковский с трепетным вниманием следил за международным прокатом своих картин, радуется их признанию. Ему важно послание именно советскому зрителю? Или к моменту сдачи картины Госкино в нем еще играл неостывший накал «деланья фильма», а к выходу на международный экран накал успевал остыть, сменившись новой страстью к очередному фильму?
В любом варианте в борьбе со «своими» Тарковский всегда распалялся, не уступал. В нем постоянно накапливался бойцовый потенциал, сравнительно безопасно реализовать который можно было как раз в схватках «с Системой». Причем не только со студийным начальством, с аппаратчиками Госкино, с кураторами ЦК, даже с Демичевым, но и с членами худсоветов. Со своими же коллегами по цеху – «врагами» по искусству и в жизни. Такова его «стратегия выживания».
Подобный тип поведения наиболее отвечал характеру Тарковского, его темпераменту. Во многом на него повлияла «ролевая модель» его любимого режиссера Робера Брессона. Не раз он высказывал окружающим не только восхищение его фильмами, но и образом жизни. Дескать, «есть во Франции режиссер Брессон, снимает, что хочет, никто его фильмы не сморит, потому что они гениальные, а гения никто не понимает. Но деньги на его фильмы дают, поскольку все знают, что он гений». Что истинное положение Брессона не совсем соответствует его идиллическим представлениям, Тарковский узнал, лишь оставшись на Западе.
В Европе привычная стратегия выживания Тарковского дала сбой. В Италии по мере его втягивания в проект RAI (государственная радио-теле-кинокомпания Италии) периодически урезала бюджет фильма, в конечном итоге, сократив финансирование в 2.5 раза. Скандалить было бесполезно, грозить уходом со студии тоже. Не было ЦК и съезда КПСС, куда можно было пожаловаться. Вынести конфликт на суд прессы означало выставить себя скандалистом, получить от РАИ вежливый пинок под зад. Скрипя зубам, Тарковский выкидывал из сценария сцену за сценой по мере урезания бюджета. Пришлось снимать практически «на коленке» жестко экономя на всем. Кокетливое самолюбование «Время Путешествия» не вошло в «главный список» фильмографии Тарковского.
Позже Тарковский «раскусил систему» западного продюсирования. Обговаривая съемочный контракт «Жертвоприношения», он поначалу выкатил требование гонорара с шестью нулями. Больше, чем заработал за всю жизнь в СССР. Не учел, что связался с зубрами, даже с волками кинобизнеса. Когда речь зашла в ключе «это несерьезно! Назовите реальную сумму» его поумерившиеся амбиции продюсеры опустили почти втрое. С 300 000 до 110 000 долларов. «Указали место».
Втянув продюсера в съемки «Жертвоприношения», Тарковский чем дальше, тем больше возвращается к привычной для него манере капризов и скандалов, прекрасно понимая, что продюсер заинтересована вернуть хотя бы потраченные деньги, потому должна вкладывать еще и еще. Конечно, его раздражала ее «мелочная манера» экономить на каждом эпизоде.
«Анна-Лена совершенно не умеет и не желает работать. Единственная ее проблема – сэкономить деньги. Страшная грызня по поводу длины картины».
А. Тарковский «Мартирологи»
Анна-Лена Вибум не руководство Госкино, которое могло «подкинуть» дополнительные сотни тысяч в бюджет фильма. На завершающем этапе Тарковский переходит к языку ультиматумов: «Если этот эпизод не будет переснят – я сниму свое имя с титров». У каждого своя стратегия добываться поставленного результата. Манера общения Тарковского сегодня известна узкому кругу лиц. Результаты – миллионам.
Лирическое отступление: Тарковский vs Павленок
Сопоставление двух источников композиционно уместней пересказа от третьего лица. Напомню, оба автора не до конца искренни. Тарковский выплескивал эмоции, Павленок же старался быть (или казаться) объективным. Задним числом, уже в начале «нулевых». Я лишь дополню их заочный спор краткими ремарками. Тарковский цитируется по его «Мартирологам», Павлёнок по «Кино: легенды и быль. Воспоминания. Размышления». 2004 г.
Тарковский:
«Во время полемики по поводу сдачи «Сталкера» Павленок заметил: «Зачем употреблять слово «водка»? Оно слишком русское. Ведь водка – символ России».
Я: «Как это символ России? Бог с Вами, Борис Владимирович, что Вы говорите!»
Ну и идиот! Да и вообще, весь уровень обсуждения – убрать «водку», «посошок на дорогу», «ордена несут» (как у нас!), «Весь этот мир им помочь не может» (а мы, страна развитого социализма?). Какой-то ужас».
В следующем своем фильме Тарковский использует «подсказку» Павленка. Погруженный в пучину депрессии герой Янковского устраивает «пикник» в затопленном подвале: пьет водку «Московскую», этикетка которой всякий раз настойчиво обращена к зрителю. «Символ России» противопоставляется своеобразному «причащению» красным вином в доме у Доменико.
Павленок:
«Я читал сценарий «Ностальгии» и был уверен, что на этом материале фильм не получится. А, впрочем, чем черт не шутит, гений есть гений. Но черт не пошутил. Я, много времени спустя, разговорился с Олегом Янковским, пытаясь выяснить точку зрения его, исполнителя главной роли. О чем фильм, какую задачу он решал, работая в картине?
– А черт его знает. Говорит режиссер: иди туда, иди туда, а теперь туда… Вот и бродил то по грязи, то по воде, надоело до чертиков, – ответил Олег в своей ироничной манере, со смешинкой в глазу.
Возможно, отшучивался, но и у меня, когда смотрел картину, создалось впечатление, что и сам создатель фильма не очень четко продумал замысел.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
