Осколки нежности

Плахов чуть усмехается и послушно идет на выход. И мне вдруг кажется, что он реально больше никогда не придет.

Хочу ненавидеть его. Но хочется выть!

Глава 15

ДИАНА

Мама ходит по дому чернее тучи, о чем-то думает, поджимая губы, но на тему земли разговаривать отказывается. Пока наводили порядок и складывали по местам вещи, я пытала ее, но все без толку. Она упрямо отмахивается, что у нас ничего нет, просит не бояться, обещает, что завтра же напишет заявление в полицию.

Та мои и разошлись. А теперь я хмурюсь в сомнениях. Бросаю кружочки моркови в кастрюлю – на ужин овощной суп.

Качаю головой: можно подумать, полиция нас убережёт.

За готовкой отвлекаюсь от не радужных мыслей. В груди все болит и горит тоской, а еще потихоньку разгоняется паника и поедающее, сосущее, как пиявка под ложечкой, чувство вины. Досады. Отвращения к себе.

Отгоняю эти мысли, стараясь не думать о том, что произошло… О нас с ним…

Я без дрожи вспоминать не могу. Я без заливающего кожу пунцовой краской стыда не могу…Я без чувства сожаления не могу…

А рядом мама крутится, я при ней не могу об этом думать.

ЭТО я хочу воспроизвести наедине с собой. Ночью, когда лягу в кровать. Потому что если буду думать сейчас, снова физически уловлю весь водоворот эмоций и выдам себя с потрохами.

– И долго он здесь был по времени? – звучит за спиной голос мамы, и я вздрагиваю. Кошусь на нее исподлобья, как заправский воришка. Внутри закипает огненной лавой возмущение. Словно мы не должны о нем говорить.

Или не должна говорить о нем в таком тоне. Ты. Мама.

Отворачиваюсь к плите. Солю, перчу. Мешаю. Картошка, брокколи, лук.

Молчу!

– Диана, ты меня слышишь? – мама сверлит меня взглядом. Лопатками ощущаю. Она наконец чуть успокоилась и села за стол с кружкой чая. Мелисса с мятой. И кажется, туда же корвалол.

– Слышу, – выдыхаю чуть слышно. – Он к Вадику приходил, но того не было дома.

– И он решил остаться?!

– Я была напугана визитом бандюгана, он проявил… – спотыкаюсь на буквах, что вязнут на языке в собравшейся слюне.

Перед глазами мы.

Я. В его объятиях.

Бросает в жар, дышу рвано.

– Проявил… Да просто поинтересовался, что случилось.

Можно сказать, впервые в жизни вру матери. И это ужасает. Меня бросает в пот.

– И ты сказала? Это его не касается! И потом, ты одна дома! А он взрослый… Я поговорю с Галиной, чтобы дружки ее сыновей не ошивались тут, когда никого из старших нет!

Нападает на меня. Нападает на него. Она снова на взводе.

Выключаю плиту и оборачиваюсь.

– Ты покраснела, – замечает она чуть спокойнее. – Как ты? Все нормально?

Киваю, говорю тихо:

– Не надо ни с кем говорить, к чему это. Ты и так его прогнала. Он же пообещал больше ко мне не подходить.

Ма выдыхает. Хлопает ладонью по стулу рядом, и я сажусь.

На стул, на котором сидел он.

Меня вновь охватывает непонятной дрожью. Слышу в ушах шум льющегося душа и его дыхание.

Мурашки срываются с шеи и несутся галопом по позвоночнику. Волоски на руках встают дыбом. Меня ломает. Мама расценивает мое состояние по-своему:

– Бедная моя девочка, переволновалась. Напугалась! Не бойся, Диана, я этим уродам устрою! Больше они не придут.

Мама гладит меня по голове, и я киваю. Целует меня в лоб, и встает, чтобы налить нам суп.

А я смотрю, как закипает чайник. ЕГО глазами.

С этого ракурса он отлично меня видел. Рассмотрел всю. Наверное…

Вспоминаю, какой он был отстраненный и безразличный после того, как… и расстроено кусаю губы.

Мама ставит передо мной тарелку, сетует, что суп без мяса. А мне все равно.

– Ничего, скоро купим. Может, даже сегодня. – Роняю я и беру ложку.

Она удивленно выгибает брови.

– Подработку нашла. Ребята с учебы дали контакт…

Рассказываю ей обо всем. Она не против этой работы. А я смотрю на время. Мне бы по-хорошему уже выходить, если хочу успеть. После этого дикого дня сил нет особо куда-то идти, хочется поскорее оказаться в постели, но такой шанс упускать тоже мало приятного. Пятьсот рублей за пару часов – неплохо.

– Решено, – говорю твердо. – Ужинаем, и я побежала. Магазин недалеко, два часа работы, и в девять вечера уже буду дома.

Мама кивает отрешенно. Снова задумалась и мыслями уже не со мной. Почти доедаю, когда на кухню влетает сестра. Она только сейчас явилась с учебы. Порываюсь спросить, с кем она общалась на парковке у торгового центра, но вовремя прикусываю язык. Скажу – начнутся вопросы в мою сторону. Откуда знаю, что там делала, с кем была. Оно мне не надо.

– Вы чего такие хмурые? Как две сереньких мышки!

Карина забирает у меня кусок хлеба и засовывает его в рот. С набитым ртом продолжает:

– Жрать хочу – не могу! Ма, ты чего такая смурная? А ты? Очкарик! Загадочная! Оу, да у тебя глаза блестят. Влюбилась что ли?

Ржет, как дурочка, и изо рта летят хлебные крошки.

Вспыхиваю в панике. Мну пальцами край скатерти.

Влюбилась?

А что такое любовь? Что это? Почему в книжках, в любовных романах, которых я прочитала сотни – всё иначе?! Почему там бабочки в животе, цветы, свидания? Первый поцелуй с любимым, нежные объятия и все взаимно?!

Я же не могу по-настоящему влюбиться в того, кого почти не знаю. Влюбиться. А потом узнавать. С первого взгляда что ли…

В того, кто так поступил. А я позволила.

Или могу?!

Перед глазами ЕГО нечитаемый взгляд. Холодный. Ледяной. Пробирающий.

Плахов точно не герой-любовник. Он как минимум антагонист…

Или я уже…?

Вздыхаю. Мотаю головой, делая вид, что все нормально. А внутри щемит…

Карина щурится, пристально сверля меня взглядом. А потом говорит:

– Чулок. Синенький. Не отсвечивай, поняла? По утрам ходим теперь раздельно.

– Карина! – одергивает ее мама.

А я улыбаюсь. Впервые за этот адский день.

Мама машет головой, обнимает Карину за плечи и наливает ей суп. Аккуратно рассказывает о неприятностях, глаза сестры округляются. Что-то настораживает меня в ее как будто неестественной реакции, но мне некогда анализировать эти мысли. Я уже начинаю опаздывать.

–… Еще и герой этот тут был. Плахов! Ребенка который спас! Друзей-то дома нет, а все равно расселся здесь! – завершает свой рассказ мама. Цокает.

– Да помню и знаю я его! – выпаливает Карина, распахнув глаза. – А что он тут делал?!

– Так вот Дианочку нашу успокаивал! – усмехается мама.

– Чегоооо?! – вопит сестра, вонзая в меня ненавидящий взгляд. – Сеструля, ты ничего не попутала, нет?!

– А я тут причем! – кривлюсь. Как она меня сейчас бесит!

– Девочки! – голос мамы звенит. – Я понимаю, что он симпатичный и видный парень, но не надо, слышите, не надо с ним дружбу водить.

– Да-да-да! – перебивает Карина, показывая мне кулак. – Ничем хорошим это не закончится! Знаем мы эту песню!

Ма вздыхает.

– Что песня? Пусть это гимном станет.

Карина цокает. Я фыркаю. И моя реакция собирает бинго: мамы и Карины удивлённые взгляды.

Тушуюсь, краснея. Горю, снова фантомно ощутив его прикосновение. Интересно, моя память и мой пребывающий в шоке организм долго еще будут кидаться в меня флэшбэками?

Встаю, чтобы переодеться и пойти в секонд хэнд на подработку, как в спину летит язвительное Каринино:

– Синий чулок, стоять! Я видела ваши переглядки в тачке с утра.

Замираю.

– Смотри мне! Моя серая невзрачная копия!

– Карина! – одергивает ее мама, но той плевать.

– Плахов мой!

Поджимаю губы. Отбиваю, не оборачиваясь:

– Ради бога. Мне он не нужен.

Иду по коридору, ноги по пуду каждая. Мама уже пытает, что это значит и где мы виделись с ним с утра. Ахает, когда Карина докладывается.

– Диана! – зовет мама, но я сую ноги в джинсы, накидываю утепленную толстовку и не отзываясь, выбегаю из дома.

На мгновение улавливаю его запах.

Жмурюсь.

Всё-таки ощущаю его настойчивые прикосновения и впервые – первые! – тело к телу.

Спина горит огнем, ягодицы припекает, словно меня вот сейчас все ангелы и праведники бьют ремнем за поведение. Обхватываю себя руками. Это угнетающее чувство что я жалкая растет и подсасывает в груди все сильнее. Ночью мне точно будет не уснуть.

Мотаю головой. Не думать. Не думать, пожалуйста.

Денек адовый.

Прокручиваю в голове происходящее ровно до похода в душ. Только первую половину дня! Прямо барьер из кирпичиков кладу в голове и в тот момент, когда все что случилось после – остается за возведенной стеной, перед глазами образ Плахова сменяется рожей бандита.

Меня передергивает от воспоминаний и холодного ветра.

Ступаю по дорожке из гравия вдоль домов, накидываю капюшон на голову и вставляю в уши наушники.

Слева от меня снуют машины. Но черную иномарку, ползущую вслед за мной, задумавшись не замечаю.

Кусаю губы, пишу тетушке Алексея, что задерживаюсь на пару минут, но уже подхожу. Судя по карте, осталось двести метров.

Почти спокойна, но когда динамичный трек сменяется лирическим о неразделенной любви, с грустью ощущаю на своих губах соль.

Жмурюсь.

Он сделал и ушел. А я позволила.

Меня свел с ума его запах и его глаза…

Он даже не запомнил моих первых эмоций, что скрывались под маской слез. Ему было все равно на меня. А я позволила.

Меня свел с ума его взгляд и исцарапал душу его голос.

Я жалкая. Даже Карина бы так себя не повела.

А я…

Внутри нервы натягиваются струнами. Меня знобит, а по моим щекам текут слезы.

Ах, мамочка, поздно меня учить.

Я внезапно…

Я уже…

Пропала.

Глава 16

Маргарита Павловна, тетушка Алексея и хозяйка сети комиссионок, просит называть ее Марго. Она высокая и красивая – ровесница моей мамы, но выглядит конечно ухоженней. Приветствует меня, показывает магазин, в котором полно вещей. Две молодые девушки отпаривают платья, которые выглядят как новые.

– Здесь в подсобке будешь работать, – говорит она, когда мы заходим в небольшую комнату с тусклым светом. Если в зале, где топчутся покупатели новый ремонт и все красивое, то здесь стены так и остались без ремонта. Кирпич кое-где отсырел и потемнел, а по углам и у батареи покрылся белым налетом. Здесь пахнет затхлостью, и я тру нос. Поправляю очки, которые меня теперь раздражают и мечтаю заработать на линзы.

– Поняла. – Тру пальцы. Здесь прохладно. Из небольшого окна неимоверно сквозит.

– Не обращай внимания на обстановку, – хмыкает Марго, улыбаясь ртом с красной помадой. Ногти у нее длинные и тоже красные. На голове начес блондинистых волос, как у моделей из семидесятых. Клаудию Шифер она мне напоминает. Вспоминаю о том, что она дружила с матерью Демида и мне нестерпимо хочется узнать у нее какие-нибудь подробности. Но это не мое дело. Поэтому прикусываю губы.

– Здесь почти не бываем. Вся одежда, что поступает в продажу проходит через руки моих сотрудниц. Перебираем, отправляем в химчистку, гладим и так далее. До этих мешков руки не доходят. Все никак. И лежит этот груз уже год. Вот ты нам и поможешь. Честно, даже не знаю, что здесь. Это благотворительный фонд собирал. Мы планировали раздать малоимущим, федеральная программа такая была, а я в теме немного, но потом передумали. Ну ты девочка молодая, тем более на дизайнера с Лешей учишься, должна толк в вещах знать. То, что можно спасти или продать отдельно складывай. Что совсем видело виды – на помойку, она здесь за углом с торца здания. Меня можешь не волновать по пустякам. Только когда отберешь приличное количество вещей, ладненько?

Заглядывает в мои глаза, разжевывая все по слогам. Словно я дурочка.

Киваю.

– Вот и хорошо. – Разворачивается чтобы уйти, но замирает. – Я у себя в кабинете если что. Поработай сегодня часа два, в общем-то каждый день по два. Здесь мешков штук тридцать и еще партия в подвале. Пятьсот рублей из кассы возьмешь, как закончишь. Окей?

– Да, спасибо.

Она улыбается натянуто. Осматривает меня с ног до головы, и выдает:

– Если что-то приглянется, можешь взять себе, бесплатно. Но не больше трех вещей.

Краснею. По мне, что так заметно, что мне надо?

– Спасибо. Не думаю, что…но в любом случае благодарю. – Спохватываюсь. – А хотя возьму, вдруг ткань какая-то, мне для шитья нужно.

В голове сразу список вещей первой необходимости, на которые я хочу заработать: линзы, ткань, новая швейная машинка, нитки, иголки. Вздыхаю.

– Я это и имела в виду, – она дотрагивается до моего плеча и улыбнувшись, уходит.

Смотрю вслед. Потом на закрывающуюся за ней дверь. В принципе милая женщина. Сильная и независимая – чувствуется. Мама Плахова тоже такой была? Все-таки интересно было бы узнать.

Вспоминаю какой он есть и, усаживаясь на табуретки между двух завязанных на узел мешков, думаю о том, что когда-то он, как и все мы, был маленький. Миленький и розовощекий. Мамочкин любимый пирожок. Она же его любила? Должна была. А может нет, – мотаю головой в такт своим мыслям, – и поэтому он такой холодный вырос. Хотя Маринка с Лехой говорили, что он любил. Интересно, где она, его бывшая. Она ведь бывшая?! Хотелось бы на нее посмотреть.

Провожу рукой по животу и бедрам. Отгоняю прочь воспоминания. Подумаю ночью, а сейчас…

Не без труда развязываю первый мешок и когда распахиваю его, жмурюсь. Затхлый и прокисший запах густеет в помещении, меня даже мутит. С опаской сую внутрь руку и достаю комок из вещей. Осторожно разматываю, расправляю. Морщусь. Вещи, поношенные изрядно, старые и в каких-то кляксах. Отбрасываю в угол на полу, чтобы потом отнести на мусорку. Там им и место. Если здесь все такое, то я управлюсь за пару дней. А деньги нужны…Растяну на подольше.

Ухмыляюсь собственным мыслям, продолжаю. Следующие вещи – не лучше. На белых кофточках катышки и желтые круги в районе подмышек, на сером пуловере растянут ворот. Химчистка, наверное, все очистит, но…Подумав и повертев ужасно пахнущий свитер в руках, решаю все-таки дать ему шанс. И он первый попадает в коробку на чистку.

С первым огромным мешком вожусь минут сорок. В нем утрамбовано сотня вещей. Большая часть из них ложится в коробку. Выкинуть решаюсь лишь несколько совсем дрянных. К своему сожалению, никакой подходящей ткани для пробного пошива моих моделей не нахожу. Где Леша их тут брал? Сомнительно.

Через еще двадцать минут, приступаю к мешку номер два. Раскрываю, жмурясь, ожидая запашок, но ничего подобного не происходит. Есть запах затхлости, но и сладких…духов.

Ими пропитана вся одежда, которая выглядит почти новой.

Удивленно выдыхаю, осматриваясь по сторонам. А потом достаю первую вещь. И обескураженно ойкаю.

Представляю, как появлюсь в этом перед Демидом.

Стоп. Почему перед ним? Пульс учащается, провожу взволнованно по груди руками. Да кому я вру!

Кофточка тонкой вязки нежного цвета сирени, с пышными рукавами из шифона и кружева. Нежная и красивая. Новая, ну может пару раз ее одевали. Кручу в руках. Пахнет духами, а на бирке известный бренд. Если это не реплика, то она стоила кучу денег! Ничего себе мешочек с благотворительностью.

Закрадывается ужасная мысль. И хочется, и колется. Держу ее в руках, не желая опускать в коробку. Я постирать ее, и сама могу. Дома.

Шмыгаю взволнованно носом, перебирая мысленно свой гардероб. Ничего путного у меня нет. Карина – жабка, может и не дать мне больше свои вещи, особенно после ревности к Плахову.

Была не была – убираю кофточку под табуретку.

Но вторая, третья, четвертая вещь из мешка поражают меня еще больше. Уютный пушистый свитер небесно голубого цвета – новый! На нем даже этикетка и бирка из магазина не отрезаны! Два платья – черное, приталенное из атласа, украшенное по воротнику стразами и стеклярусом и это между прочим ручная вышивка! И еще одно – бирюзовое, как океан: чуть выше колена, облегающее фигуру, с пикантным вырезом до бедра. Ярлыки дорого бренда режут глаза. Чувствую себя воровкой, но убираю эти вещи под стул, на котором сижу. Кажется, еще немного и он подо мной взорвется! Их уже четыре, а мне разрешили только три. Придется выбирать.

Со жгучим любопытством раскрываю мешок шире. Там вещей – немерено и все они – новье.

– Да что ж такое! – бурчу взволновано. Я уже вижу и розовую блузку, и шифоновый сарафан, и топики, да юбки. Голова кружится. Интересно, когда они вернутся из прачечной, сколько будет их цена? Я бы купила… И плевать, что ношено. Кто об этом знает?!

Два сарафана лимонного цвета и лавандового обжигают ладони. Скрипя сердцем, убираю их в коробку. Туда же отправляется еще с десяток вещей. Устав от красоты – такие вещи даже на полках масс маркета не увидишь, завязываю мешок обратно на узел и прячу в угол. Разберу его завтра. Может совесть мне позволить взять больше трех вещей. Или спрошу купить…

Недоуменно качаю головой. Не замечала раньше в себе приступы шопоголизма. Мне всегда нравились необычные красивые вещи, но исключительно из-под моей иголки. В девятом классе я обшивала себя сама. И хоть меня в школе булили, но на шмот смотрели завистливо.

До окончания работы – пятнадцать минут. Дергаю узел на третьем мешке. Запаха нет. Напротив – едва уловимый аромат тех же духов. Здесь в основном брюки, джинсы и жакеты. Дорого-богато. Да что ж такое!

Беру черное худи – мягкое, теплое, с начесом и молодёжным логотипом на груди. Кручу-верчу и уже собираюсь бросить в коробку, как в кармане нащупываю что-то шелестящее. Хмурясь, сую руку. Точно! Какая-то бумажка – листочек в клеточку из обычной тетради. Разворачиваю, предчувствуя что-то нехорошее. И моя интуиция меня не обманывает. В мои пальцах записка. Что-то личное. И чем больше читаю, тем медленнее думаю. В голове мысли густеют, и я перечитываю снова и снова. А когда бешено колотящееся сердце готово выпрыгнуть из груди, отшвыриваю листок от себя, словно он состоит из сгустков огня и лавы.

Бумажка летит комком к моим ногам, но падает так, что я вижу весь текст. Шмыгаю носом, поправляя очки. Во рту пересохло. Это же то, о чем я думаю? Это о нем и для него?!

«Снова ударил. Губы в крови…Дэм, плашка-пташка, любимый! Я не могу без тебя».

Проверяю второй карман. Пусто. Бросаю худи в коробку. Записка сверлит меня стройными буквами черных чернил. «ЛЮБИМЫЙ» с завитушками. Девчонка писала ему о любви, а кто ее обижал? Он?

Ничего не понимаю. Игнорирую находку. Беру упрямо джинсы, решая, что они последние на сегодня и первым делом лезу в карманы. В задних пусто. В переднем какая-то бусинка – белая кругляка, а на ней рисунок ангелочка с крыльями. Кручу ее в руках и она переливается перламутровыми гранями. Прикольная. Наверное, с какого-то браслета. Бусинка падает из рук и прокатившись по полу, останавливается у записки.

Я сгребаю вещи из-под табуретки и сую их в рюкзак. Все четыре. Потом зачем-то беру и записку, и бусинку и кидаю туда же.

В просторном зале пара посетительниц обсуждают платье на манекене, продавец крутится около них. Ищу взглядом дверь в кабинет Марго, потом кассу. Девушка кассир машет мне и подзывает. Протягивает пятьсот рублей и спрашивает об одежде.