Полная версия:
Ночь тебя найдет
Майк крутит головой, наслаждаясь тишиной, а фонари на крыльце с Марса или Венеры кажутся блестящими крошечными бриллиантами.
Пятница в пригороде. Тишина и покой. Так быть не должно.
Чувство вины за то, что не сказала ему правду, гложет меня с давних пор. Но тогда все были так счастливы. С каждым днем мне было все труднее об этом заговорить. Майк выжил. Я выжила. И все постепенно наладилось.
Семья Майка заплатила за мое лечение, включая три операции на ноге. «Анонимный» спонсор внес деньги за дом и арендную плату – иначе нас выгнали бы оттуда еще до того, как я окончила среднюю школу, и открыл трастовый фонд для оплаты нашего с сестрой обучения в колледже.
Но главным было другое: семья Майка помогала нам ощущать себя нормальными, хотя мы с Бридж были почти уверены, что у нас разные отцы и фальшивая фамилия.
Рождество мы всегда праздновали в особняке Майковых родителей на бульваре Элизабет, в каждом окне висели венки с красными бантами, на каждой елке мерцали белые огонечки – не то что старые цветные гирлянды, которые мы с Бридж развешивали в больших проемах крыльца. А внутри, за окнами, Майк подливал нам в горячий шоколад ликер «Калуа», а пили мы его из чашек в форме головы Санты. А после ели баранью ногу с апельсиновой цедрой и мятой. И смотрели «Эту замечательную жизнь» [10].
В полночь мать Майка всегда просила мою маму погадать по ладони, хотя я знала, что никто, кроме Майка, не верит в ее предсказания. Впрочем, его мать считала, что это Иисус сделал так, чтобы наши пути пересеклись, и что в воскресении Иисуса из мертвых не было ничего сверхъестественного.
Мы определенно стали выглядеть респектабельнее в глазах соседей, смотревших на нас косо с тех самых пор, как в нашу дверь внесли первый уродский предмет мебели. Соседей, осуждавших розовую прядь в волосах моей матери, ее тринадцать серебряных колец, написанную от руки вывеску на нашем окне, рекламирующую сеансы гадания, нас с Бридж, рыжеволосого эльфа и белокурую Рапунцель, таких подозрительно умных, что перепрыгнули через класс. Более всего их мучил вопрос, чего ради мы перетащили с Голубого хребта на их улицу посреди плоской техасской равнины все наши странности?
Тот день, когда мы оставили Голубой хребет, не был отмечен ни рождением королевских отпрысков, ни похоронами в море Усамы Бен Ладена. Только мама, сестра и я, моргающие перед камерами местного телевидения, пока копы обыскивали подвал и простукивали стены домика, прилепившегося к поросшему соснами крутому склону. Эти воспоминания я зарыла поглубже, как посоветовал мне плохой психотерапевт, но Лиззи с ее тайной заставляла память зудеть.
На моих часах почти полночь.
Двенадцать ноль один. Двенадцать ноль два.
Майк уже внутри.
Через стекло я вижу, как он заключает в объятия моего маленького племянника Уилла.
Наблюдаю, как моя сестра целует мужа в щеку.
Дневник Вивви, десять лет
Бридж оказалась права. Я почитала про Мэрилин Монро и братьев Кеннеди. Мэрилин была принцессой, а братья – королем и принцем. Королевой в короне из розовых бриллиантов была Джеки в своей розовой шляпке-таблетке.
Большой птицей, что приземлилась в песок, был вертолет. Киноактер Питер Лоуфорд помог Роберту Кеннеди сбежать с пляжа за его домом в ночь, когда умерла Мэрилин Монро. Соседи показали, что, когда вертолет взлетал, в их бассейны сыпался песок.
Впрочем, это не официальная версия. Коронер установил, что Мэрилин Монро покончила с собой, приняв пятьдесят таблеток. Рядом с ней нашли пустой пузырек.
Мне кажется, в этом деле много подозрительного. Роберт Кеннеди утверждает, что никогда не был возле ее дома, хотя свидетель его видел. В комнате не было даже стакана с водой, чтобы запить таблетки.
Не думаю, что она сделала бы такое с собой, будучи голой. Я бы так делать не стала.
Прислуга целый час не вызывала скорую помощь, а еще украла простыни и сразу же их постирала.
Бридж говорит, Мэрилин мрачно смотрела на жизнь, а еще у нее была сумасшедшая мать и тяжелое детство.
Не знаю. Мне кажется, ее убили. Надеюсь, приходить ко мне она не собирается.
Вечером у мамы еще одна посетительница. Я слышу, как она плачет всю дорогу к нам.
Сто пятьдесят три удара.
Глава 6
К тому времени, как я завожу джип на подъездную дорожку к одноэтажному коттеджу, где выросла после нашего переезда в Техас, луну уже заволокло тучами. Майк жив. Радость передышки. Отчаяние оттого, что я преследую лошадь на карусели, лошадь, которая в любую минуту может соскочить с круга.
Дом моей матери мрачно темнеет – кусок известняка, ставший другим после ее смерти. Дом хочет, чтобы я ушла. Знает, что я не принесу мира.
На похоронах Бридж ясно дала понять, что разбираться с тем хаосом, который мать оставила после себя, придется мне. Твоя очередь, блудная дочь. Пока я любовалась звездами и принимала почести, Бридж выслушивала гневные материнские тирады. Это ее вызвала среди ночи соседка, когда мама стояла и кричала посреди улицы в одной белой мужской футболке, доходившей ей до колен. Это Бридж потащила маму к нейрохирургу, который диагностировал опухоль мозга. Мы с мамой, с нашей-то интуицией, не сумели ее разглядеть, а Бридж, с присущим ей здравым смыслом, сумела.
Я часто думаю, как тяжело ей было чувствовать себя единственным нормальным человеком в доме, не стучать в стену, не раскладывать за деньги карты Таро на обеденном столе, верить, что лошади бывают гнедые и вороные, а вовсе не синие.
Она была одновременно занозой в заднице и моей неустрашимой защитницей, помогала мне сохранять психическую устойчивость, не отрываться от земли, чтобы я не взлетела, как воздушный шарик, и не лопнула, проткнувшись о первый же сук.
Я развешивала ловцы снов и приклеивала к потолку светящиеся в темноте звезды, я разбила садик для фей с подъемным мостом из зубочистки и крохотным зеркальным озером, я зарыла тайную любовную поэму, посвященную Майку, под кристаллом лунного камня. Бридж повесила на стену плакаты с венецианскими каналами и гаррипоттеровскими башнями Корнельского университета и заперлась в своей комнате, готовясь попрощаться с родным домом. И посмотрите, что из этого вышло.
Я стала ученым, получив докторскую степень в двадцать восемь лет.
Она – жена Майка. С дипломом юриста, который так и не пригодился.
Неужели мы всегда чем-то жертвуем, одним ради другого? Разве, чтобы стать святой, Бридж непременно требовалось побыть мученицей? Могла ли я следовать за своей мечтой о космосе, не ведя себя как эгоистка?
Может быть, я и спасла Майка. Но меня спасла Бридж. Одно неотделимо от другого.
Я выхожу на лужайку, где остро ощущается прошлое. Стою у невидимой в траве ямки. Места, где я спасла Майка. Мать каждое утро втыкала в ямку пластиковый крестик, и каждую ночь его крали – часть ее кармической системы.
Я продолжаю находить пакетики с этими крестиками-зубочистками в ящиках рядом с зубными щетками, носками и годными батарейками.
А вчера сломала ноготь, пытаясь отковырять от окна в гостиной кусок скотча, который годами пришпаривало к стеклу техасское солнце. Он отмечает место, где раньше висело объявление, которое нам с Бридж велели написать спустя неделю после переезда.
Астерия, экстрасенс. Добро пожаловать без предварительной записи.
– Напишите телефонный номер крупно, чтобы его было видно из проезжающих машин, – настаивала мама, новоиспеченная Астерия. Тогда до нас дошло, что она готова открыть двери всем, и ангелам, и демонам, живущим у нее в голове.
Однажды Бридж встала с постели в два часа ночи и фломастером переправила в номере тройки на восьмерки. Но стоило телефону перестать звонить, и мама насторожилась. После телефон звонил, не переставая, днем и ночью. Каким бы ни был процент успешности ее предсказаний, способность мамы за пятьдесят долларов в час вселять в людей надежду была неоспоримой.
Я поворачиваю ключ в замке, со всей силы тяну дверь на себя, снова верчу ключ и расшатываю дверь, пока наконец она не открывается.
Соседи покупали дорогие охранные системы, нас защищала скособоченная дверь с непростым характером и древняя замочная скважина.
Каждая тень внутри – одинокая кошка, скучающая по маме. Где она сейчас?
Мне так хочется улечься в свою старую кровать и смотреть в потолок, усеянный отпечатками звезд, которые давным-давно отвалились. Но меня неудержимо тянет в самый конец коридора. Я не прикасалась к дверной ручке с тех пор, как мать вынесли из спальни в черном мешке. Распахиваю дверь – посмотреть, нет ли ее там.
Мама называла эту спальню комнатой ожидания.
Я шарю глазами в темноте, где она сражалась в шашки со смертью. Кровать аккуратно застелена, грязные простыни убрал добрый работник хосписа. Вонь хлорки. Пустые стены – в самом конце мама говорила, что, когда она смотрит на что-нибудь, кроме чистого холста, у нее болит мозг.
Единственное проявление жизни – мигание красной лампочки автоответчика на прикроватном столике. Мама отвечала на звонки клиентов за две недели до смерти. Я обещала ей, что буду отвечать за нее, когда она уйдет, – до тех пор, пока лампочка не погаснет. Она попросила меня не лгать.
До сих пор мне трудно поверить, что она лежала на подушках в синем с золотом шарфе, обвязанном вокруг головы. Шарф все еще на ее голове в могиле, и этот образ не дает мне покоя. Мама отказалась от химиотерапии, но настояла, чтобы ей обрили голову.
Она умерла через три дня после того, как предсказала свою смерть. В последний час она прошептала, что в свой день рождения подаст мне знак с неба.
Я буду ждать этих знаков каждое седьмое января, пока жива. Всякий раз, когда буду смотреть на небо, что случается нередко. «Если мы отстали на день, месяц или год, это не значит, что мы ошиблись, – говорила она. – Раз уж то, что мы предсказали, случилось».
Я всегда жила под неослабевающими чарами своей матери, в серой зоне между интуицией и безумием. Если что-то не так с ее мозгом, значит что-то не так с моим. Я пытаюсь, не слишком успешно, погрузиться в звезды из водорода и гелия, а не в стрельцов и тельцов, прохождения и озарения.
Тридцать сообщений, автоответчик на пределе. После ковида и Трампа бизнес на экстрасенсорике процветает, и, похоже, его лучшие дни еще впереди. Я нажимаю кнопку, высвобождая поток ужаса.
Женщина в панике из-за того, что ее мертворожденный некрещеный ребенок не совершил переход. Другая боится, что ее самолет в Англию разобьется и спрашивает, какой рейс выбрать: 1602 от «Америкэн эйрлайнз» или 1210 от «Бритиш эйруэйз».
Маленькая девочка снова и снова видит сон, как ее младший брат падает с лестницы и ломает себе шею, но мать не разрешает ей разложить подушки на нижней ступеньке. Старик умоляет сообщить, видит ли его жена, страдающая деменцией, все, что происходит в этом мире, в том числе то, как он спит с соседкой, которую она ненавидит. Одинокие озабоченные люди надеются на проблеск любви и света. Многим так и не суждено его обнаружить.
Я останавливаю запись. Перематываю. Положить пистолет на прикроватный столик. Повесить кобуру на спинку стула. Почти целый час я сижу на краю кровати, прилежная секретарша, записывающая имена и телефоны, страхи и беспокойства.
Прослушиваю последнее сообщение, 16:06.
«Это Никки Соломон. Я пытаюсь связаться с дочерью Астерии Буше. Сочувствую вашей утрате». – Она не пытается манерничать, произнося мою фамилию на французский манер, – говорит «Бучет», как типичная жительница Техаса, хотя в материалах дела, которое дал мне Шарп, сказано, что она владеет тремя европейскими языками.
«Сегодня я получила письмо от вашей матери, – продолжает Никки. – Оно было написано два месяца назад. Охранники задерживают почту, чтобы нас проучить. Мне нужно, чтобы вы, используя ваши особенные способности, выяснили, что было вымарано цензорами, а под цензорами я подразумеваю охранника, которого зовут Брандо. – Слова „особенные способности“ и „цензоры“ сочатся иронией. – Я устала подавать прошения. Я невинна, не в смысле невиновна. Именно не-вин-на. У меня были дела с вашей матерью, а теперь, стало быть, у меня дела с вами. Вы в моем списке посетителей в воскресенье днем. Приходите. Прошу».
Николетт Андреа Соломон содержится в тюрьме «Маунтин-Вью» в Гейтсвилле, куда Техас заключает женщин, которые плохо себя вели. У нее большие, умные, правдивые глаза, которым присяжные не поверили. Владелица викторианского особняка, где однажды проходила вечеринка, на которой присутствовали Луиза Брукс и Чарльз Линдберг[11]. Муж Маркус, пытавшийся подвесить себя, как люстру, там же, в особняке.
Черт возьми, при чем тут вообще моя мать?
По крайней мере, эта женщина не занимается пассивно-активным манипулированием, как Майк или Шарп. Она открытый агрессор. Она отдает приказы.
Шрам в форме полумесяца на сгибе большого пальца начинает пульсировать.
Из девяти моих шрамов этот обычно просыпается первым. Скоро они запоют в унисон, выкликая друг друга.
Первый, второй, третий, четвертый. Пятый, шестой, седьмой, восьмой.
На девятом я едва могу дышать.
Моя мать, чьи свидетельство о рождении и надпись на надгробии гласят: «Дженет Буковски», а вовсе не Астерия Буше, сказала мне, что это признак дара. Каждый шрам – точка входа для духов. Бриджит, названная так в честь богини безмятежности, утверждает, что это начало панической атаки. Возможно, обе правы.
Я откидываюсь на покрывало, стараясь не касаться стороны, где лежала мама. Засовываю руку в карман, нащупываю острые зубцы заколки для волос, принадлежавшей Лиззи.
Я лежу в материнской постели, придавленная невидимыми якорями. Попытайся я поднять руку или ногу, у меня ничего бы не вышло.
Я ожидаю, что в любую секунду в дверь ворвется Лиззи со своим розовым бантом.
Но приходит не Лиззи и не моя мать.
Рядом со мной на спине лежит молодая женщина, ее синие глаза широко раскрыты и не моргают, голова покоится на маминой подушке. Она вытянула руку и позвякивает браслетом у меня перед носом, подвески касаются моих щек, словно крохотные тупые ножички.
Я открываю глаза и подскакиваю на месте. Кровать пуста. Никакой девушки. Никакой подушки.
Я узнаю подвески: единорог, бабочка, сердечко с выгравированной буквой «Э». Они были на браслете, который лежал среди листьев на одной из фотографий в полицейском участке. Той самой, что вызвала смятение у Шарпа, когда я сказала, что она из другого дела.
Тогда я решила, что он включил ее в материалы дела по ошибке.
Только не думаю, что Джесс Шарп из тех, кто ошибается.
Дневник Вивви, десять лет
Мама наняла человека, чтобы установил новый навороченный замок на подвальную дверь. Мне не понравилось, как он смотрел на Бридж. Многие мужчины так на нее смотрят. Но этот знает, где мы живем и как попасть внутрь дома.
Двести два удара.
Глава 7
Меня будят три нетерпеливых вопросительных знака – сообщение от начальницы. Хочет, чтобы я вернулась. Наверняка сидит в своем кабинете в обсерватории под суровым небом пустыни и составляет список дел. Она не любит экивоков, очень прямолинейна, и это часто идет на пользу делу, если только она не расстроена. Я перекатываюсь в сидячее положение на материнской кровати, во вчерашней одежде, в которой следила за домом Майка.
Разглядываю острый шип утреннего солнца на полу, пытаясь придумать ответ. Я понимаю разочарование начальницы. Скоро заканчивается мой солидный трехлетний грант – передо мной стояла задача найти подтверждение дразнящим проблескам искусственного света на натриевой основе с экзопланеты на расстоянии множества световых лет. Источник мерцания, которое я поймала три года назад, так далеко, что, если его испускала неизвестная разумная цивилизация, она могла исчезнуть еще до того, как свет достиг моих глаз. У меня есть двадцать восемь дней до того, как истечет мой доступ к приему/передаче со спутника. Если я ничего не найду, мне будет сложно убедить кого бы то ни было вложиться в поиски лампочки в огромной Вселенной, которая кишит естественными электромагнитными частотами, своего рода хаотическим камуфляжем для того, что я ищу.
У меня останется несколько ночей, чтобы навести на нее телескоп, когда звезды, планеты и спутник выровняются, погода будет благоприятствовать наблюдениям, и я займусь перетасовкой тридцати девяти фильтров, механически перемещаясь по объективу спутникового телескопа, как по гигантскому видоискателю.
Я отвечаю начальнице, что окончательно вернусь через две недели, чтобы полностью сосредоточиться на работе, когда планета и звезда моей одержимости займут свои места. Я напоминаю ей, что тем временем другие ученые могут использовать спутник для собственных проектов.
Я не говорю, что разрываюсь на части, пытаясь понять, где мое место. Что стою на краю черной дыры на Земле, которая чуть не поглотила меня в детстве. Галлюцинации и стуки. Голоса и мольбы. Майк и эта навязчивая потребность защищать и угождать. То, что лучше всего удается скрыть посреди пустыни.
Есть только одна причина, по которой я годами соглашалась играть роль криминального экстрасенса-любителя. Я думала, что в одном из Майковых дел наткнусь на Синюю лошадь. Звучит нелепо; собственно, так оно и есть.
Мама сказала бы, что лошадь, возможно, и вовсе ни при чем. Она могла убить Майка в прошлой жизни или проявиться в следующей. Время нелинейно.
Если мама чему-то меня и научила, так это тому, что наше восприятие ограничено. Даже точная наука утверждает: Вселенная ведет себя так, как если бы мы существовали в одном общем «сейчас». Уравнения теоретической физики могут работать как в прямом, так и в обратном направлении, и как с этим быть?
Левые и правые политики готовы согласиться только в том, что солнце каждый день всходит и заходит. Разумеется, если забыть, что движется Земля, а вовсе не Солнце.
Будучи астрофизиком, я чувствую себя странно приземленной, когда мои глаза путешествуют по небу. Как будто иду по пляжу огромного необитаемого острова, ища отпечаток ноги, выброшенную банку из-под колы – то, что никогда не задумывалось посланием, но тем не менее таковым стало.
Не все так просто и с пропавшими девушками, преследующими меня своими розовыми бантами и подвесками-единорогами. Я затеряна в океане и понятия не имею, где находится остров, и лишь надеюсь не утонуть.
Начальница не отвечает. После душа и четырех чашек кофе я набиваю двенадцать мусорных пакетов. Обеденный стол уставлен хрустальными шарами всех видов, спиритическими досками с планшетками, стеклянными банками с листовым чаем, пахнущим жухлой травой, лунными календарями, которые мама каждый месяц прикрепляла к дверце холодильника, как другие лепят детские рисунки с солнечным диском и лучами-спицами.
Я отвожу маятник назад. Отпускаю. Мы с Бридж придумывали с маятником всякие глупые игры. Мама использовала его для предсказаний будущего.
Шкафчик со свечами теперь открыт, наполняя воздух ароматами десятков свечей всех форм и размеров, незажженных и полусгоревших. Все они отправляются за дверь. Я безуспешно пыталась убедить мать, что химические ароматизаторы токсичны и, возможно, опасны не меньше, чем пассивное курение. Но мать верила в серомантию – гадание по расплавленному и застывшему воску. В гастромантию – когда бурчание в животе считают голосами умерших.
На самом деле для мамы не существовало ничего вне спектра ее экстрасенсорных способностей. В старой картотеке я обнаружила невостребованную астрологическую карту некоего Теда Круза[12], в которой утверждалось, что в 2032 году его ждут большие неприятности.
Мой телефон пищит на кухонном столе. Я надеюсь, это ответ начальницы относительно времени моего возвращения. Но нет, это сестра, которая не звонила и не писала мне с самых похорон. Смерть матери оборвала тонкую нить, которая связывала нас в созвездие.
Все утро я переживала, что у нее случилось девичье экстрасенсорное озарение и она увидела, как прошлым вечером в баре Майк дотронулся до моего подбородка.
Бубба Ганз в прямом эфире на «Ютубе».
Включи СЕЙЧАС ЖЕ.
Не припомню, чтобы Бриджит писала заглавными буквами или когда-либо упоминала Буббу Ганза. Я знаю, о ком она пишет. К сожалению, знаю не я одна. Бубба Ганз утверждает, что химические вещества в воде меняют сексуальную ориентацию сомов, а правительство использует «погодное оружие», вызывая землетрясения и торнадо, когда люди слишком возбуждены и их требуется отвлечь.
Его подкаст и «Шоу Буббы Ганза» на радио «Сириус» входит в десятку самых популярных. У его провокационного «Твиттера» уйма подписчиков. Он трудится на множестве платформ, внезапно устраивая прямые трансляции, если день не задался.
Я знаю все это, а также то, что его настоящее имя – Боб Смит, потому лишь, что стажер из университета Юты, сидящий в соседнем кабинете, настолько им одержим, что каждую неделю создает мемы с пухлой физиономией Буббы Ганза на астероиде, летящем в направлении Земли.
У Буббы Ганза пунктик насчет космоса, и именно поэтому однажды я ровно минуту тридцать две секунды слушала его подкаст.
Я подключаю наушники. Вожусь с телефоном. Вижу скорее его оскал, чем лицо. Отключаю наушники. Его скрипучий голос разносится по всем углам комнаты.
– …Буше не просто заурядный экстрасенс, которым, как говорят, была ее мать. Она получила докторскую степень по астрономии в Гарварде и работает в обсерватории неподалеку от национального парка Биг-Бенд. Ходят слухи, что она общается с инопланетянами. Ее босс не отвечает на мои звонки. Автоответчик самой Буше сообщает, что она в отпуске. Однако важнее другое: почему полиция Форт-Уэрта после стольких лет решила, что Буше разгадает тайну исчезновения Лиззи Соломон? И почему они держат это в секрете? Ребята, это Джонбенет[13], только в техасском духе. Мы расскажем о пикантных подробностях из прошлого мисс Буше после небольшой рекламной паузы. А пока немного поболтаем. Пишите мне в Твиттер @therealbubbaguns, хэштег #пряничнаядевочка. Если вы когда-либо проезжали мимо этого викторианского чудища, в стенах которого до сих пор замурована маленькая Лиззи, вы меня поймете. Продолжим после рекламы.
Дневник Вивви, десять лет
Сегодня я получила 105 баллов за сочинение про луну. Мама прочла его, но не прикрепила, как обычно, на холодильник. Она сказала, что луна может быть гигантской проекцией, которую каждую ночь показывает на небе Китай, и нет решительно никаких доказательств, что наши астронавты там были.
Бридж сказала, чтобы я не переживала, сочинение отличное, а мама просто забыла принять таблетки.
Но я вижу, как переживает сама Бридж. Она помешана на запахе между нашими комнатами. Я слышу только аромат ванили и «Некусайки».
Она заставила меня поклясться: я не скажу маме, что она нашла в ее шкатулке с драгоценностями ключ от нового подвального замка. Бридж собирается спуститься туда с отверткой и открыть вентиляционное отверстие.
Я стучала сегодня столько раз, что и не сосчитать.
Случится что-то нехорошее.
Часть 2
Если вы не принимаете методы, инструменты и открытия науки, следующий логичный шаг – отказаться от своего мобильного телефона.
Астрофизик Нил Деграсс ТайсонГоворю вам, ребята, ботаны – одна из самых опасных групп в стране, потому что в конечном итоге они начинают всем заправлять. Но они продолжают всех ненавидеть, потому что в старших классах не были качками. Поэтому они и стараются всем вредить. Используют свои мозги, чтобы делать людям плохо.
Техасский конспиролог Алекс ДжоунсГлава 8
Расскажет ли Бубба Ганз обо мне всю правду? Или мы снова услышим одну из его вопиющих фантазий? Не знаю, что лучше.
Он разглагольствует обо всем подряд: Элизабет Смарт, похищенная прямо из постели; Джонбенет Рэмси, найденная в подвале; дом Лиззи Борден[14], ставший гостиницей. И никак не доберется до Лиззи Соломон, замурованной в стене.
История, которую можно пересказать за пять минут, растягивается на тридцать-сорок, как в тысяче других программ или на любой свадьбе, если вас угораздило сесть рядом с незнакомцем. Перед рекламной паузой Бубба Ганз подогревает интерес. Через шестьдесят секунд я поведаю вам мрачные тайны Вивви Буше, так называемого астрофизика и экстрасенса – охотницы за пропавшими детьми.
Оцепенев и больше не в состоянии смотреть, я реагирую только на звук. С телефоном в руке, спотыкаясь, бреду к креслу в гостиной и смахиваю с сиденья стопку маминых счетов.
Женский голос с сексуальной хрипотцой рекламирует особое оружие для самообороны, пистолет, «созданный женщиной для женщин с учетом того, что кисть руки у них более тонкая».
