История Деборы Самсон

Я зажала в кулаке прядь и лезвием, которым брила братьев, отрезала ее: длины до плеч будет достаточно, чтобы, смазав маслом, собрать волосы в хвост, но недостаточно, чтобы счесть меня женщиной. Я стригла волосы, прядь за прядью, так что в конце концов у моих ног их оказалось больше, чем на голове.

Я повернула голову вправо, затем влево, наслаждаясь, как по-новому невесомая волна коснулась моих обнаженных плеч. Мои груди, с розовыми сосками, заполнявшие мне ладони целиком, казались больше оттого, что их уже не прикрывали длинные косы. Они так явно выдавались вперед, что на мгновение я усомнилась. Я скрестила руки, обдумывая, как же быть.

Корсет, который сбросила прежде, лежал на постели. Я внимательно посмотрела на него, а потом поняла.

Я вытащила жесткие вставки, вынула тесемки и разрезала корсет по горизонтали, на две половины. Мне не требовалось, чтобы он утягивал все тело, от ребер до самых бедер. Мне нужно было только скрыть грудь.

Я аккуратно подрубила края вдоль разреза и пришила к каждой половине корсета кусок длинной тесемки. Получилось две полосы, каждая шириной около шести дюймов: одна – чтобы носить, другая – на смену. Если у меня ничего не выйдет, я, возможно, смогу сшить обе половины и вернуть на место жесткие вставки.

Я прижала к груди узкий корсет, так чтобы он пришелся чуть ниже подмышек. Потом крепко затянула тесемки, и груди послушно прижались к ребрам. Ощущение было… почти приятное.

Что за странное чувство – когда твое тело стянуто сверху и свободно посередине! Я завязала тесемки узлом, спрятала их под корсет и приподнялась на цыпочки, изучая свое отражение в зеркале и восхищаясь тем, как теперь выглядела моя грудь.

Я надела рубаху, и впечатление стало еще более удивительным. Моя грудь казалась такой же, как грудь всякого хотя бы немного мускулистого мужчины. Плечи у меня не отличались шириной, но и узкими их никто не назвал бы. Спина у меня была довольно крепкой, так что плечи выглядели шире тела, а бедра в штанах, которые я завязала на поясе, наоборот, казались узкими.

Я пойду к местному вербовщику. Если мне повезет, к утру вернусь обратно и в ожидании дня отправки отработаю в школе еще две недели – теперь я понимала, как все устроено, – и никто ни о чем не узнает.

– Зад у меня слишком круглый, – встревоженно заметила я, охлопав себя по ягодицам. Я подумала утянуть и его, попыталась представить, как это сделать, и сразу же отказалась от этой мысли.

Большинство молодых людей вообще не представляли, как выглядит женский зад под платьем, и уж точно не знали, каков он в штанах. Я хихикнула – мой смех прозвучал звонко, нервно, как плач, и я тут же проглотила его. Смеяться нельзя. И плакать тоже.

* * *

Я пошла в город, не предупредив Томасов. Они не стали бы беспокоиться. Миссис Томас знала, что я горюю. Если она и заметит, что меня нет дома, то решит, что я ушла, чтобы побродить по лесу или вскарабкаться на вершину холма – туда, где часто сидела.

Я дополнила свой костюм жилетом и пальто преподобного Конанта и воскресной шляпой дьякона. Когда я доберусь до города, куплю свою, а его шляпу верну на крючок у входной двери. Ботинки я тоже унаследовала от преподобного Конанта: требовалось поставить на них новые пряжки, чтобы туго затягивать в щиколотках, так как ступни у меня были узкие, но и этим я собиралась заняться в городе. Солдату нужна крепкая, хорошая обувь.

Я прошла мимо таверны, через луг, миновала Первую конгрегационалистскую церковь. Я двигалась свободно, размахивая руками, и никто на меня не смотрел. По дороге проезжали повозки. Я их не останавливала. Я решила говорить, что не из этих мест, и шла размеренным шагом, никуда не торопясь, но и не слишком медля.

Мастер Исраэль Вуд, вербовщик, записавший на военную службу всех сыновей Томасов, взглянул мне в лицо и не узнал. Неужели юбки и правда обладали особенной силой? И штанов оказалось достаточно, чтобы преобразить меня до неузнаваемости? Я не могла в это поверить. И все же никто не проявлял ко мне ни малейшего интереса.

Я записалась в списки добровольцев под именем Элайаса Патерсона – этот псевдоним я придумала по пути в город – и получила шестьдесят фунтов, которые не удосужилась даже пересчитать. Я купила пару ботинок, шляпу с зеленой кокардой и оглядела себя в зеркале лавки. Я выглядела как франт, а не как женщина.

Никто не задавал мне вопросов. Горожане смотрели на меня, но в их глазах не читалось и намека на узнавание. Не будь я так потрясена этим, я бы расхохоталась. Мое лицо осталось прежним. Я лишь поменяла прическу и надела мужскую шляпу и одежду. И все же никто больше не видел во мне Дебору. Никто не замечал, что я женщина.

Я зашла в таверну Спроута и уселась на высокий табурет, не оглядываясь по сторонам. Я напомнила себе, что сидеть нужно широко расставив ноги и уперевшись локтями в стойку, будто у меня многое на уме и кое-что значительное промеж ног.

Я провела много месяцев в задней комнате таверны, за ткацким станком, получая от горожан шерсть и превращая ее в рулоны ткани для армейских нужд. Я никогда прежде не сидела за стойкой и не пила, но если меня не узнают здесь, то не узнают нигде.

– Что будете, юноша?

Спроут даже не обернулся, а я сумела, не пискнув, пробормотать:

– Ром, пожалуйста.

Я не думала, что мне понравится ром, но не знала этого наверняка и все равно собиралась выпить его залпом, как мужчина – свободный и одинокий, – а после потребовать еще. Я выпила обе порции, сдерживая дрожь, пробиравшую тело, и попросила третью.

– Значит, ты уходишь вместе со всеми? – спросил у меня Спроут. – Может, встретишься там с моим сыном, его зовут Эбенезер. Он в Четвертом. Его произвели в полковники.

– Да, сэр, – ответила я и рыгнула, так, как меня учил Иеремия. А потом, чувствуя все большую уверенность, положила шляпу на стойку и провела руками по аккуратно собранным в хвост волосам.

– Лучше б тебе прикрыть голову. Такие светлые волосы, как у тебя, наверняка блестят на солнце. Хорошая будет мишень для красномундирников. Мой сын на голову выше большинства новобранцев. Удивительно, как он еще жив. – Спроут перестал разливать напитки и вознес хвалу Небесам: – Я не испытываю тебя, о Господь, и не уповаю на удачу, ибо знаю, что на все воля Провидения, и за это я исполнен благодарности. Благослови всех юношей из Мидлборо, включая и этого паренька, которому еще далеко до мужчины. – Он приоткрыл один глаз и взглянул на меня. – И пусть от этого напитка у него вырастут волосы, и на груди, и на щеках, чтобы, если ему и суждено умереть, он бы умер как мужчина.

– Аминь, – произнес кто-то, садясь рядом со мной, и, громко рыгнув, похлопал меня по спине. – Эй, Спроут, ему не только волосы пригодятся!

– Неужто?

– Да он тощий, как новорожденный жеребенок. Ему не просто ром нужен, а мясо с ромом.

Передо мной возник рыбный пирог и новый стакан. Вкус рома начал мне нравиться.

– Так вот он какой, вкус свободы, – прошептала я, но мужчины вокруг расхохотались. Быть может, я произнесла эти слова громче, чем мне казалось.

Углы помещения скруглились, и все стало биться в ритме моего сердца. Я больше не боялась – но отчего-то вдруг расплакалась. Слезы текли у меня по лицу и заливали стойку под моей щекой. Я посплю здесь, где обо мне позаботятся и помолятся новообретенные друзья. А завтра снова надену платье и еще немного похожу в нем, пока не настанет время отправляться на войну. И никто ничего не узнает. У меня все получилось. Я стала мужчиной.

* * *

– Уверена?

– Да. Взгляни на ее руку. У нее на пальце мозоль. Это из-за того, что она придерживала нитку у прялки, ты сам это видел. Ты видел, как она это делала! Этот мальчишка – Дебора Самсон.

– Есть только один способ убедиться в этом.

Голоса звучали приглушенно, словно во сне, а я еще не готова была проснуться. Нет, говоря начистоту, я не могла. Я сомневалась, что сумею открыть глаза, что смогу двинуть рукой или ногой, и все же мой затуманенный хмелем мозг пытался меня разбудить.

Чьи-то широкие ладони схватили меня за плечи и посадили. Мне удалось приоткрыть правый глаз и увидеть, кто мной интересуется. Передо мной стояли Спроут и его непричесанная жена.

Они пристально глядели на меня, и я вдруг осознала, в чем дело. Волна ужаса смыла сонное оцепенение, которое мною владело, но Спроут и его женушка еще не закончили. Миссис Спроут провела рукой по моей груди:

– Она их перевязала, но они тут.

Я охнула, ударила ее по руке и тут же свалилась с табурета, на котором провела несколько блаженных часов.

– Вызывайте констебля и вербовщика. Я видел, как она записывалась. Она обманом получила деньги! – выкрикнул кто-то.

– Ты их все потратила, Дебора Самсон? – спросил Спроут, помогая мне сесть на табурет.

Он не стал шарить по мне руками, чтобы убедиться, что его жена не ошиблась, – я знала, что он ей верит. Меня поймали с поличным. И я напилась.

Я помотала головой. Нет. Я их не потратила… не все… ведь так? Я вцепилась в поясную сумку, которая накануне представлялась мне средоточием моих надежд и благосостояния. В ней что-то одиноко звякнуло, и я с ужасом пересчитала то, что там обнаружила. Я не могла столько истратить. Кто-то забрал мои деньги.

– Ее сейчас вывернет. Пусть выметается! – завопила миссис Спроут. – Не хочу за ней убирать.

– Я заплачу, – пробормотала я, поднимаясь на ноги. Меня не стошнит. Не стошнит. – Мне только нужно добраться до дома и забрать деньги. Я все верну. Прошу, никому не говорите! – взмолилась я, обращаясь к мистеру Спроуту.

Я неверными шагами двинулась к двери, но мистер и миссис Спроут не собирались меня так легко отпускать.

– Слишком поздно, Дебора Самсон, – злорадно объявила миссис Спроут. – Ты слышала, что люди говорят. Они знают. Поползут слухи – если уже не поползли. Мы отправили за священником и за членами общины. Поделом тебе.

– Ступай, возьми деньги, которые ты получила, и верни их Исраэлю Вуду, – велел мистер Спроут более мягким тоном. – Сделай это прямо сейчас, и констебль отпустит тебя с миром. Насчет баптистов… тут я не знаю. Но ты хотя бы не окажешься за решеткой.

Глава 8

Мнение человечества

Двое престарелых членов общины при баптистской церкви, Клайд Уилкинс и Эзра Хендерсон, сопроводили меня обратно на ферму Томасов. Они оба особенно содействовали моему обращению после смерти преподобного Конанта. Я ехала на заднем сиденье повозки, слушала их разговоры, раскачиваясь из стороны в сторону и чувствуя себя отвратительнее, чем когда-либо в жизни.

Еще не рассвело, но мастер Уилкинс колотил в дверь, пока она не распахнулась и за ней не показались заспанный дьякон и перепуганная миссис Томас. Пока представители общины во всех подробностях описывали мои прегрешения, я стояла рядом, молча, признавая свою вину во всем, сжимая в руках франтовскую шляпу и покачиваясь из стороны в сторону в новых башмаках. Шляпу дьякона я умудрилась где-то потерять.

Когда они ушли, дьякон и миссис Томас уставились на меня. Их глаза ничего не выражали, губы были плотно сжаты, будто я принесла в дом весть о еще одной смерти. Потом дьякон указал в сторону моей комнаты и устало сказал:

– Иди спать, Дебора. Мы поговорим, когда ты придешь в себя.

Я так и поступила, стараясь скрыть слезы унижения. Миссис Томас поспешила за мной. Я отказалась от ее помощи, боясь, что она заберет у меня одежду, и заперла за собой дверь.

Когда в полдень я вышла к ним, бледная и полная раскаяния, они уже успели распорядиться моей судьбой.

Я отдала дьякону Томасу остатки денег, полученных от вербовщика. К ним я прибавила сумму, которую успела потратить. Мои скудные сбережения теперь сильно уменьшились. На протяжении долгих лет я собирала каждый пенни, заработанный на чесании шерсти или продаже овощей, и вот в одночасье лишилась почти четверти накоплений.

– Я прослежу, чтобы эти деньги вернулись к Исраэлю Вуду. Еще я поговорю с церковной братией. Скажу им, что ты обезумела, но это больше не повторится. – Дьякон Томас помедлил и поднял на меня мрачный взгляд. – Это ведь больше не повторится, да, Дебора?

Я помотала головой. Нет. Такого больше не произойдет. Не в Мидлборо. Я повела себя как полная дура.

– Зачем ты это сделала, Дебора? – спросила миссис Томас. – Все в городе начнут думать, что с тобой что-то не так. Тебя не станут нанимать на работу, пускать в дома. Люди решат, что ты не в своем уме, что твой моральный облик оставляет желать лучшего.

– Я слишком много выпила. Я не собиралась. Но так поступают многие. Некоторые напиваются каждый день. И никто не говорит, что они не в себе. Их не считают лишенными морали.

– Слишком много пьют мужчины, а не переодетые мужчинами девицы, не школьные учительницы, не наемные ткачихи. Есть те, кто слишком много пьет, но это не женщины, – сурово объявил дьякон.

– Да. Не женщины, – согласилась я. В этом-то и суть дела. – Не нужно мне было заходить в таверну. Зачем вообще я пошла туда?

– То, что ты оказалась в таверне, – меньшее из твоих прегрешений, – буркнул дьякон.

– Ты записалась в армию! – воскликнула миссис Томас. – Ты действительно хочешь отправиться на войну?

– Да. И правда хочу. Я хочу помочь закончить ее. Разве это запрещено? Я умею делать все, что и ваши сыновья. Стреляю лучше, чем они, и хорошо ставлю капканы. Неплохо езжу верхом. Умею брить, и готовить, и шить, и бегать. Из меня выйдет хороший солдат. Так сказал мне Джерри. – Ох, Джерри. Я вдруг почувствовала, что вот-вот расплачусь, но сумела удержать слезы. Я не могла сейчас поддаться переживаниям.

– И все эти таланты впустую растрачены на женщину. – Дьякон Томас не пытался меня уязвить. Он действительно верил в это. Думаю, так и было. Эти таланты впустую достались мне. – Ты нарушила закон. Женщине запрещается переодеваться в мужчину, а мужчине – притворяться женщиной.

Я кивнула.

– Ты больше не сможешь учить детей.

Я снова кивнула, зная, что он прав:

– Я понимала, что это лишь на время.

– Церковная община не хочет видеть тебя в своих рядах. Тебя вычеркнут из списков. Полагаю, что мистер Кру тоже отзовет свое предложение. Ты должна была выйти за него много месяцев назад. – Дьякон вздохнул.

– Я не искала его внимания и не приняла бы его предложение. Что касается церкви – обеих церквей, – мне все равно. – Слова сорвались у меня с языка и повисли в воздухе, и я уже не могла проглотить их, как душившие меня слезы.

– Ты утратила веру, – скорбно заметила миссис Томас.

– Моя вера не в церкви. Моя вера – в Господе. Веру я не утратила, – тихо возразила я и покачала головой. Веру я сохранила, но мне угрожала не менее грозная опасность. Я чувствовала, что лишаюсь надежды.

* * *

Воскресный день я провела одна, в своей комнате, за чтением Библии и сочинением бесполезного письма к Элизабет. Чем больше сгущались вечерние сумерки, тем большее смятение овладевало мною. Я никогда прежде не чувствовала себя такой одинокой – и из-за своих мыслей, и из-за положения, в котором оказалась, – но всего тяжелее было вынести чувство разочарования. Я попыталась сбежать и потерпела крах. Полный.

О, Элизабет. Я поступила как настоящая дура и не могу теперь не думать, что грань между смелостью и сумасшествием очень тонка. Я говорю себе, что повела себя безрассудно, но в глубине души в это не верю. Совершенно не верю и потому сожалею вовсе не о поступке, но о том, что мой план провалился.

Я отложила дневник и снова взялась за Писание, ища в нем вдохновения, чего-то, что развеяло бы мою печаль. Ответ нашелся в Притчах – в двенадцатом стихе тринадцатой главы.

«Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание – как древо жизни», – прочла я.

Я перечитала эти строки, медленно, чувствуя, как в груди, подобно звону колокола, зазвучало непреложное знание.

– Если я этого не сделаю, не смогу жить, – сказала я молчаливым стенам. – Я лучше умру.

Не будучи от природы склонной к истерикам или преувеличениям, я чувствовала, где-то глубоко внутри, что это правда. Я уже потеряла надежду, и, если не закончу начатое, мне конец.

Я закрыла Библию и поднялась. Сняла платье и нижнюю юбку, распустила волосы – так же, как делала прежде, но в этот раз мною руководили вовсе не отчаяние и не печаль. Ко мне простирало ветви древо жизни: оно указывало мне путь. Я надела мужской костюм и собрала вещи. Я двигалась быстро и бесшумно, а за плечами у меня, подобно ангельским крыльям, вставала кристальная ясность. В прошлый раз я не сумела все тщательно обдумать и действовала отчаянно и спешно. Но больше не совершу подобной ошибки.

Самые ценные мои вещи – письма от Элизабет и Джона, записки Уильяма Брэдфорда, Библию с моей родословной – мне пришлось оставить. Я не забрала даже дневники, хотя мне и претила мысль, что кто-то их прочтет. Но лучше это случится здесь, чем там, куда я направляюсь. Я решила, что, когда доберусь до места, куплю небольшую тетрадку, походную чернильницу и перо и буду делать записи на чистых страницах.

Первым делом я упаковала две пары чулок, дополнительный корсаж, чтобы стягивать грудь, и небольшое одеяло – его я привязала к сумке снизу. К этому прибавила буханку хлеба, три яблока и фунт сушеной баранины, а ружье, флягу и патронташ повесила через плечо, как обычно делали солдаты. Я собрала остатки сбережений и, ведомая укрепившейся во мне убежденностью, покинула дом, не позволив себе даже оглянуться на прощание.

Я не взяла кобылу и отправилась в путь пешком. Я так часто ездила на этой лошади, что, если бы кто-то увидел меня на ней, сразу бы понял, кто я; и, хотя дьякон разрешил мне пользоваться этой кобылой в любое время, она мне не принадлежала и я не смогла бы ее вернуть. Томасы уже легли спать – стояла глубокая ночь. Я знала, что они встревожатся, когда обнаружат, что я ушла, но не могла представить, как этого избежать. Я оставила им короткую записку, в которой благодарила за доброту и прощалась с ними, но не сообщала, куда направляюсь, и не обещала вернуться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В тексте цитаты из Библии даны в каноническом синодальном переводе, иногда с незначительными изменениями, позволяющими переводчику более точно передать оригинал (здесь и далее – примечания переводчика).

2

Женщина из племени кенеев, убившая ханаанского военачальника Сисару; упоминается в четвертой главе Книги Судей наряду с израильской судьей и пророчицей Деворой (или Деборой).

3

Названия глав книги отсылают к строкам Декларации независимости США.

4

Имеются в виду Большой и Малый катехизисы, разработанные Вестминстерской ассамблеей богословов в XVII в., в рамках реформирования Английской церкви; эти катехизисы – одна из основ пресвитерианства.

5

Строки из пьесы В. Шекспира «Венецианский купец» приводятся в переводе И. Б. Мандельштама.

6

Имеется в виду военный форт в Уэст-Пойнте, штат Нью-Йорк.