скачать книгу бесплатно
Пароход
Александр Харитонов
1928 год. Криминальный мир Парижа, суровый СССР, отчаянный город Ярославль, бывший им всегда и во все времена, где приключений найти, как высморкаться. А сам не захочешь, так эти приключения тебя найдут. И очень будет хорошо, если рядом с тобой в это время окажется надежный и верный друг, пусть даже он будет французским бандитом…
Александр Харитонов
Пароход
Глава I
Мсье
На третьем этаже доходного дома, в крохотной комнатке, на узкой кровати, завернувшись в старый турецкий халат, лежал мужчина и безучастно смотрел в окно. Но эта безучастность была обманчивой: он напряженно думал, как ему в ближайшие три дня раздобыть хотя бы пятьсот франков, и конкретные мысли у него на этот счет были.
Уже третий день непрерывно шёл дождь. Он был то моросящим, будто пыльным, то лил, как из ведра, то поливал кое-как, словно из худой лейки. Эта текущая сырость просачивалась и впитывалась во всё, во что только могла, и что только не могло её отторгнуть. Видимо, поэтому и воздух в комнатке был влажным – водяным паром из чайника, забытого на огне.
В дверь просительно постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, донёсся девичий голос:
– Мсье!.. Простите, мсье, вам принесли письмо!
– Да-да, Лиля! Одну секунду! Я оденусь!
Мужчина стремительно поднялся, снял халат, аккуратно повесил его на спинку венского стула – единственного в комнатке, и выпрямился. «Оденусь», было им сказано, верно, лишь затем, чтобы принять подобающую осанку, ибо мужчина на самом деле был одет. На нём был серый кардиган, тёмно-серые брюки и чёрные носки. Он взглянул на себя в тусклое круглое зеркало, висящее напротив кровати, мол, как я выгляжу? чисто ли выбрит? не измято ли лицо? поправил ладонью тёмно-русые волосы, пригладил пальцем тоненькие усики, воткнул ступни в мягкие шлёпанцы, неслышно подошёл к двери и открыл её.
За ней стояла девушка во всей своей худенькой красоте семнадцати лет. Её звали Лилиан, или как он называл её на русский манер – Лиля. Она была дочерью господина Мартена, у которого он снимал комнату с кроватью, стулом, столиком, зеркалом, настенными часами и платяным шкафом. Уют тут тоже присутствовал: половичок на полу у кровати, скатерть на столике, оконные шторы и абажур у потолочной лампы – вполне сносно.
– Мсье, вам письмо, – повторила она, с улыбкой протянув ему запечатанный конверт.
– Спасибо, Лиля, – он тоже улыбнулся, принимая его.
Полгода назад, когда он впервые назвал её Лилей, она вопросительно взглянула на него и переспросила: «Как вы сказали, мсье?» «Лиля, – повторил он и пояснил: – Если бы ты была русской, то близкие тебе люди и твои друзья называли бы тебя Лиля». «Лиля?, – повторила девушка, привычно ставя ударение на последнюю букву, поскольку отец и подруги сокращённо называли её Лили?. «Нет, – поправил он: – Ли?ля. Ударение на вторую букву. Послушай, как ласкательно звучит: Лиля, Лилечка, Лиленька, Лилианночка». «Ли?ля, – теперь правильно произнесла она, чуть подумала и сказала: – Мне нравится, – но тут же строго определила пределы своего «нравится»: – Но так меня называть будете только вы, мсье!»
Взяв у девушки конверт и, усматривая вопрос в глазах юной парижанки, вот-вот готовый слететь с её губ, и наверняка зная, что его слова будут не тем ответом, какой бы она сейчас хотела от него услышать, он всё-таки сказал:
– Да, я помню, что должен твоему отцу за комнату. В ближайшие дни я непременно заплачу. Я не видел его уже три дня, и поэтому не мог сообщить ему об этом. Он ещё не вернулся из Лиона?
– Мсье! – воскликнула девушка, не скрывая возмущения. – О чём вы?! Да и?.. Да и разве мой папа когда-то спрашивал с вас деньги?!
– О чём же тогда ты хотела меня спросить?
– То, о чём уже целый месяц не спрашивала, мсье!
Он снова улыбнулся:
– Нет, Лиля. Наш пароход пока не пришёл.
– М-м-м! – Девушка сделала капризное личико, раздражённо топнула каблучком, резко повернулась и стремительно направилась по коридору. Пройдя несколько шагов, Лилиан остановилась, обернулась и почти выкрикнула: – Мсье! Прошу вас не забывать: вы хоть и русский, но я – француженка!
Она гордо выпрямилась, как две минуты назад выпрямился мужчина, услышавший из-за двери её голос, опять издала недовольное: «М-м-м!» – вновь топнула ножкой и умчалась.
Он тихо и грустно засмеялся ей вслед. Вот и назвал бы это «М-м-м!» коровьим, но она, злясь, как сейчас, так потешно «мыкает», что вызывает у него только смех. Ой, девчонка!..
Принесённое Лилей письмо было, конечно же, от Миланы. Кроме неё ему больше никто не присылал писем. На конверте по-русски было написано: «Г-ну Алябьеву». Такие письма Милана присылала ему каждую пятницу. В них находились короткие приглашения: «Серёжа! В субботу ждём тебя на ужин», и ниже вензелем стояла буква «М». «Ждём» – это, то есть, она и её супруг. «На ужин» – это, значит, ровно в шесть часов вечера. Текст приглашений редко отличался друг от друга. Порой Сергей думал, что Милана выбирала время, брала перо и бумагу, и заготавливала ему эти приглашения сразу же на целый год. Но сегодня была среда, а не пятница, и Алябьев задумчиво хмыкнул.
Вынув из конверта маленький листок, он прочитал: «Серж! Будь у нас 22.08.1928 года в 18.00. Непременно! М.» и постскриптум: «Брось все свои дела!» Дела! Алябьев усмехнулся. У него дела – сажа бела, хотя бы потому, что его автомобиль, дававший ему хлеб, неделю назад в очередной раз сломался и, похоже, что окончательно – починить больше не удастся. Он ещё раз перечитал письмо. Если Милана обращалась к нему «Серж» и указывала точную дату и время, то речь шла о чём-то серьёзном. Он взглянул на настенные часы: было уже 17.20. В дверь вновь постучали. Теперь уже требовательно. Это опять была Лиля. В одной руке у неё был большой зонт, а в другой наполненный чем-то бумажный пакет.
– Мсье, вам ведь сейчас необходимо уйти? – уверенно спросила она.
– Да, необходимо, – кивнул он.
– Возьмите зонт, иначе до пяток промокните. Я знаю, что ваше авто не подаёт признаков жизни. И вот ещё! – она протянула мужчине пакет.
– Что здесь?
– Вы уже три дня не выходили на улицу, откуда следует, что вы три дня ничего не кушали. Вы ведь умрёте, но не попросите! Что вы застыли, словно статуя?
– Отчего же, – запротестовал он, – у меня в запасе были копчёные свиные рёбра, сыр, хлеб и чай. Я вовсе не голодал.
– То, что вы пили чай – я верю, – ответила Лилиан. – В остальном – нагло мне лжёте!
Конечно, Алябьев врал. Если позавчера и вчера он ещё дважды в день довольствовался сухарями и кипятком, то сегодня только одним кипятком. Из всех денег у него оставалось всего лишь десять франков. При его жизненном опыте их можно было растянуть на три дня, ежедневно тратя по три франка 33 сантима: 84 сантима за кружку молока, 25 за один пакетик «Бульон Зип» (фу, мерзость!) и остальные деньги на хлебно-маргариновую пищу. И он не тратил эти десять франков, оставляя их на самые-самые «чёрные» дни.
Несмотря на то, что его правдиво упрекнули во лжи, он всё же сделал возмущённое лицо, на что Лилиан повторила:
– Нагло мне лжёте! Ну-ка, предъявите мне обглоданные вами свиные рёбра! Куда вы их дели, мсье? Сгрызли как собака или в мусорный бак выбросили? Что? Молчите?
Девушка всучила мужчине зонт, прошла мимо него в комнатку и положила пакет на стол.
– Лиля, мне, право, весьма неловко. Я…
– И мне неловко! – с вызовом перебила она. – Даже больно! Видеть, как мой будущий муж умирает от голода! Или вы опять скажете, мсье, что старше меня на двадцать два года?
– Через неделю уже на двадцать три.
– Я помню ваш день рождения, мсье. – Лилиан подошла к окну и приоткрыла его. – Нужно проветрить комнату, у вас очень холодно и сыро.
– Разумеется, на улице намного жарче и суше.
– Не язвите, мсье. Зато там намного свежее. Я распоряжусь, чтобы к вам принесли печку и дрова. Вернётесь и натопите.
– Тогда будет совсем как в русской бане, – улыбнулся он.
– Вернётесь, и натопите! – вновь приказала она, по-детски показала ему язык и упорхнула.
В пакете, принесённом девушкой, оказалась холодная телятина, сыр и круассаны. Алябьев не удержался – сунул в рот один кусочек мяса. Надев потёртую кожаную куртку и высокие американские ботинки, он взял зонт и направился к Милане.
Лилиан, стоящая у окна в вестибюле первого этажа, помахала ему рукой.
Видимо, дождь решил сжалиться над мужчиной. Длинные струи воды вновь обратились в моросящую пыль. Он прибавил шаг, думая на ходу о том, что поторопился уйти, и надо было прихватить с собой хотя бы ещё один кусочек мяса и круассан. Пока бы шёл – перекусил. Впрочем, Милана наверняка позвала его не за тем, чтобы баснями кормить. Наверняка будет ужин. И то ладно. У неё он поужинает, а Лилина еда останется на завтра. Наступит завтра, там уж и видно будет, как изворачиваться дальше. Он ещё раз с тёплой лаской подумал о Лилиане: он любил её. Встретить бы её лет на двадцать раньше.
Залитый дождём Париж вымер. Алябьев никогда не видел этого города таким пустым и мокрым. Лишь иногда мимо него проезжали одинокие автомобили, разбивая колёсами лужи, словно боевые корабли, разбивающие перед собой носами взволновавшееся море. Видимо, в эту мерзкую погоду не только его одного, но и тех людей, кто ехал в авто, тоже куда-то звали разные неотложные дела. Хотя американские ботинки и были на толстой подошве, они скоро намокли. Алябьев выругал дождь. Тот в отместку перестал «пылить» и начал поливать его как из худой лейки. Теперь ноги мужчины стали мокрыми уже до колен. «Нет, Миланка! – мысленно обратился к ней Алябьев. – Одним ужином и вином ты от меня нынче никак не отделаешься! За такой душ нужно заплатить чем-нибудь покрепче. Без водки или коньяка я от тебя не уйду! Если бы не зонт Лили, я бы уже растворился как кусок сахара в стакане чая». Впрочем, Милана не могла знать, что его «рено» сломался. В прошлую субботу, будучи у неё на ужине, он не говорил ей об этом. Так что она наверняка полагала, что он сейчас приедет к ней на своей машине, а не будет идти пешком и мокнуть под дождём.
Прилипая к стене дома с полукруглыми балконами, под набухшим зонтом, уныло стояла размытая женская фигура в красной юбке и чёрных чулках. Она бросила ему вслед:
– Здравствуй, Серж.
Он остановился, вернулся и тоже поздоровался.
– Вот… – пояснила проститутка, машинально поправляя волосы. – Вышла поработать…
– Самое время, Люси, – ответил он, заметив её разбитую нижнюю губу, густо замазанную ярко-красной помадой. – Возьми! – Алябьев протянул ей последние десять франков: – А то твой Мишель опять будет тобой недоволен.
– Удивляете вы меня – русские, – отозвалась она, отстраняя его ладонь с деньгами. – И ты, Серж, особенно… Уж сколько я тебя знаю… Вернуть бы мне молодые годы, вцепилась бы в тебя намертво обеими руками и никому бы не отдала…
– А сколько тебе, Люси?
– Тридцать два, мсье…
– Не кисни. – Он по-отечески погладил её по щеке. – Хотя тридцать два уже, конечно, не восемнадцать, но ещё и не шестьдесят. Бери-бери! Деньги лишними никогда не бывают.
– Спасибо, Серж… – женщина взяла деньги, и когда он отошёл, бросила вслед: – Серж! Зайди как-нибудь! Я всегда тебе рада!
– Как-нибудь зайду, Люси…
Что же ему не везёт-то так в последнее время? Четыре месяца назад всё было более-менее благополучно. Была работа, был заработок. Миллионов он, конечно, не зарабатывал, но жил сносно и отсутствием денег не страдал, ежемесячно помаленьку пополняя свой счёт. И вдруг у его машины пошла одна поломка за другой, и каждая следующая хуже предыдущей. Сутки – ремонт, полусутки – работа, а то и по три дня приходилось «чиниться», возвращая к жизни автомобиль. Куда же это годится? Собственно, чему тут удивляться? Его авто 1913 года выпуска уже давно пора выкинуть на свалку, ведь он только снаружи выглядит новым, а внутри сплошной хлам. И всё же надо отдать «старику» должное: он трудился не покладая мотора. Частые ремонты скоро отобрали у него работу, затем они и аренда гаража быстро съели его денежные сбережения, а потом наступили и те «чёрные» дни, когда он отдал в залог одному криминальному типу свой безотказный офицерский «наган». Потом наступила очередь трофейного «маузера», добытого им в 1916-м году в ходе рукопашной схватки с одним германским офицером. Да ладно бы ещё с ними пришлось расстаться. Золотые часы, доставшиеся от отца, тоже пришлось заложить в ломбард. Ещё хорошо, что папа Лилиан не берёт с него денег за проживание, хотя он по своей инициативе всё равно платит мсье Мартену 50 франков в неделю, строго соблюдая принцип: «Я никому не должен», и, кстати, домовладелец вовсе не отказывается брать его деньги. А что не брать, когда дают? Дают – бери, а бьют – беги!
С господином Мартеном Сергей Сергеевич Алябьев познакомился 28 августа 1927 года, в воскресенье. Через шесть дней исполнялся ровно год их знакомства. В тот день, держа в руке чемодан, где уместились все его немногие носильные вещи, он шёл по какой-то узкой улице Монмартра, кажется, Нарвен, свернув на неё с площади Тертр. Уже опустились сумерки, уже зажглись фонари, и было вовсе не жарко для августа месяца. Собственно, он шёл бесцельно, в никуда. Как и у многих русских эмигрантов второй волны ноября 1920 года у него не было ни Родины, ни флага, ни семьи, ни дома. Лишние купюры из его карманов на мостовую тоже не вываливались, и мыслей по поводу того, как ему жить дальше, тоже не присутствовало. Всё осталось там, в 1917-м, в Российской империи, в городе Ярославле на улице Потеряной.
Под ногами была брусчатка, похожая на крупную прямоугольную чешую. Её можно было сравнить с убитыми в бою средневековыми рыцарями, только их тела, закованные в жёсткие доспехи, лежали на земле не как попало, а были уложены в плотный ровный ряд поперёк всей улицы, упираясь железными шлемами и подошвами сапог в стены домов. На душе было мрачно, так же, как под ногами. Апатия была… И в довесок к ней, навязчиво, повторяясь раз за разом, крутилось в голове четверостишье Ахматовой:
Дома до звёзд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Всё та же тайная тоска…
Болезненный вскрик, раздавшийся из подворотни, мимо которой он как раз проходил, заставил его остановиться. В свете фонаря, стоявшего как раз напротив полукруглого свода дома, он увидел: кругленький пожилой буржуа, лет, может быть, пятидесяти, в пузатом котелке, прижимаясь к стене и закрывая голову руками, неумело старался отбиться от двух бойких мужчин в крысиных костюмах. Но силы были явно не равны. После нескольких сильных ударов кулаками и ногами, кругленький дядя упал. Один из нападавших в большом кепи крикнул ему:
– Бумажник, часы и кольцо! Живо!
– И раздевайся! – приказал второй грабитель в канотье.
Алябьев приблизился, поставил на брусчатку чемодан, раздвинул на груди куртку, где во внутренних карманах в силу различных обстоятельств он носил своё оружие, и с грубоватой настойчивостью окрикнул налётчиков:
– Эй! Господа! Позвольте мне помешать вам!
Они обернулись, с нехорошим удивлением посмотрели на него, переглянулись, и будто по команде выхватили из-под пиджаков длинные ножи. Но секундой раньше в правой руке Алябьева уже отказался компактный «маузер»: чирикнул затвор, дослав патрон в патронник.
– Не надо, – предупредил Сергей Сергеевич. – Обоих положу.
Грабитель в канотье растерялся и замер, но второй оскалил крупные квадратные зубы:
– Ты хочешь испугать меня этой игрушкой?
Он явно недооценивал этот небольшой самозарядный пистолет, бывший несколько больше карманного, и сделал шаг вперёд, но тут же сухой сломанной палкой треснул выстрел, заглохнув под тяжёлым сводом подворотни. Кепи слетел с головы смельчака, и он застыл: незнакомец, решивший помешать его промыслу, определённо не шутил. А в левой руке Алябьева уже сидел воронёный «наган» – та ещё штука, и недооценивать его в 20-годы XX века было так же легкомысленно, как недооценивать 2000-е годы XXI века пистолет «глок». Издав тихий кроткий «чик», взведённый курок повернул барабан револьвера.
– Следующая пуля будет в лоб, – пообещал Сергей Сергеевич. – Или вы сомневаетесь?
– Трудно сомневаться, когда под носом два шпалера, – ответил смельчак и спросил: – Ты из какой банды, приятель?
– Бросайте «перья» и убирайтесь! – велел Алябьев.
– Давай поделимся! – предложил смельчак, указав ножом на буржуа, притаившегося у стены. – Можешь забрать его одежду.
– И ботинки! – осмелел второй грабитель.
– Пожалуй, это мысль, – согласился Алябьев и приказал: – Раздевайтесь, люмпены!
– Ты… чего? – у смельчака округлились глаза.
На уровень его переносицы поднялся ствол «нагана».
– Я считаю до двух! – ответил Алябьев. – Один!
– Э-э-э! – воскликнул тот, бросив нож. – Я всё понял, мсье! – и начал снимать пиджак.
Его напарник разоружился и стал раздеваться ещё до отсчёта «один».
Алябьев обратился к кругленькому дяде:
– Мсье, вы не ранены? Нет? Что же тогда вы расселись там, как наседка на яйцах?
Подхватив помятый котелок, буржуа с шустростью таракана добежал на четвереньках до своего спасителя, поднялся и спрятался за его спину. Оставшись в нижнем белье, грабители остановились.
– Догола раздевайтесь! – приказал Алябьев. – Или будет два! Что для вас важнее? Живые голые задницы или мёртвые головы с дырками?
Какой же разумный человек, окажись он в такой ситуации, добровольно согласится на мёртвую голову с дырой? Конечно, живое заднее место важнее, пусть даже оно будет голое.
После того, как мужчины полностью обнажились, Алябьев скомандовал:
– А теперь пять шагов назад! Ну как? Нравится? Не слышу, господа?!
– Нет! – с хмурой злостью ответил смельчак.
– Н-н-нет! – икнул второй грабитель, видимо, от испуга забывший снять с головы канотье, что придавало ему весьма комичный вид, именуемый как «без порток, но в шляпе».
Глядя в лицо смельчаку, Алябьев сказал:
