скачать книгу бесплатно
Всё, что требуется для жизни, здесь есть.
А не занимал ли до меня это место Радик?..
– Этот корпус называется паломническим, – пояснил мне отец Гавриил, когда мы с ним вышли на улицу. – В нём проживают трудники, послушники, обслуживающий персонал, а также гости монастыря. Монахи в паломнических кельях не проживают. Для монахов у нас предусмотрены братские кельи, – и он указал мне на здание напротив.
Я невольно сравнил их между собой: оба кирпичные, двухэтажные, – но каких-то отличий найти не смог.
Я уточню, отличий лишь внешних!
Ну, разве братский корпус был только немного почище.
Белокаменный одноглавый храм и трёхуровневая, с открытой верхней площадкой, деревянная колокольня были единственными сооружениями комплекса Усть-Бардинского мужского монастыря, которые располагались в самом центре его, окружённой высоким забором, не шибко обширной, но всё же достойной того, чтобы называться просторной, территории. Остальные входившие в его состав постройки тянулись по периметру вдоль ограды. И первая из них, куда привёл меня отец Гавриил, встретила меня запахом свежесваренных щей.
Я сразу же понял, что здесь находятся трапезная и кухня.
Едва мы переступили через порог, как навстречу нам вышел какой-то обрюзгший монах. На вид – лет пятидесяти-шестидесяти. Он обращал на себя внимание тем, что имел какую-то бутылочную, я бы даже сказал, женскую фигуру.
– Доброго вам здоровья, отец Гавриил!
– Доброго вам здоровья, отец Исаакий! – склонил в ответ голову мой наставник.
Их приветствия прозвучали, вроде бы, вежливо и вполне дружелюбно, но мне всё равно показалось, что в голосе отца Гавриила сквозила какая-то скрытая неприязнь.
Показав мне трапезную, – я опишу её чуть позднее, в следующей главе, – отец Гавриил повёл меня в соседнее, хозяйственного назначения, сооружение, которое было разделено на несколько частей.
– Вот здесь мы храним наши продовольственные запасы, – стал показывать он, – вот тут у нас производственный инвентарь… вот здесь у нас деревообрабатывающий цех; кстати, ваш сосед Богдан работает именно в нём… вот это у нас гараж… а вот это у нас конюшня.
– У вас даже и машина имеется? – подивился я.
– Да, имеется, – мол, а что тут такого, подтвердил мой наставник.
– Фургон или бортовик? – поинтересовался я.
– Нет, легковая, – ответил отец Гавриил. – Это служебный автомобиль нашего настоятеля.
Наружу стали высовываться любопытные лица. Новые обитатели здесь появлялись не часто, и поэтому вполне естественным было то, что всем вдруг захотелось на меня взглянуть.
В глубине продовольственного склада метал «гром и молнии» отец Митрофаний. Объектом его недовольства был какой-то лохматый цыган. Звали этого цыгана Шандор.
Как я узнал чуть позднее, именно его как раз и застукали накануне с сигаретой в туалете.
Дальнейшее моё ознакомление с монастырём происходило уже в сопровождении монастырских собак. Полина и Борька, видимо, перестали воспринимать меня чужаком и, наряду с отцом Гавриилом, также стали моими экскурсоводами.
Если производственно-хозяйственный корпус был в монастыре самым большим, то следующее здание, куда привёл меня мой наставник, являлось, напротив, здесь самым маленьким.
Впрочем, это «здание» даже и зданием-то не назовёшь!
– А вот это наша фармацевтическая лаборатория, – протянул руку отец Гавриил и указал мне на стоявший в углу ограды сарайчик. – Здесь у нас изготавливаются целебные настойки и сборы. Но посторонним сюда вход категорически запрещён.
– А кто здесь считается посторонним? – осведомился я.
– Все, кроме нашего травника отца Ксенофонта и его помощника брата Паисия.
– Даже вы? – изобразил удивление я.
– Даже я, – кивнул отец Гавриил.
– И даже настоятель монастыря?
– Да, и даже отец Ираклий.
Собаки, словно в подтверждение сказанному, разродились недовольным лаем.
Я вгляделся в приоткрытую дверь «лаборатории» и заметил там невзрачного, седого монаха и его рыжеволосого молодого напарника. Они процеживали какой-то раствор.
Из сарайчика повеяло каким-то терпким и горько-кислым запахом. Я невольно поморщился. Запах был неприятный.
– Наши травяные настойки и сборы обладают уникальными целебными свойствами, – заявил не без гордости отец Гавриил. – К нам приезжают за ними даже из других областей. Мы даже стали их уже возить за границу!
– За границу? – вскинул брови я.
– Да, мы возим наши настойки в Финляндию. Благо граница отсюда совсем недалеко.
И тут меня как будто бы передёрнуло. Я вспомнил слова Семёна о выявленной Радиком контрабанде.
Значит, посторонним сюда вход запрещён! А не таится ли причина исчезновения Радика здесь?
Я засунул свои скрючившиеся пальцы в карманы, чтобы они не выдавали моего волнения: а не сосредоточена ли вся эта контрабанда в этой, вот, «фармацевтической лаборатории»?
Я отвернулся и сделал вид, что рассматриваю возвышавшуюся в стороне колокольню. Я обоснованно опасался, что мои мысли спроецируются на выражение моего лица.
Обогнув вдоль ограды всю территорию монастыря, – мне показали ещё монастырскую лавку, завели в часовню, провели вдоль заснеженного огорода и небольшого монастырского кладбища, – мы снова вышли к паломническому корпусу, сопровождаемые звонким лаем словно бы обрадовавшихся чему-то собак.
У входа в корпус стояли отец Ираклий и отец Киприан. Они негромко переговаривались между собой.
По моей спине пробежал настораживающий холодок. Мне показалось, что они как-то подозрительно на меня посмотрели…
Вернувшись в свою келью, я скинул ботинки, повесил на стул свою куртку и, не снимая ни свитера, ни брюк, улёгся на отведённую мне кровать.
Скоро всё равно идти на обед. Обед здесь начинался в четырнадцать часов. Стрелки показывали уже начало второго. Какой тогда был смысл переодеваться?
«Ну, и какие у нас итоги?» – закрыв глаза, спросил себя я.
Да какие тут, к чёрту, могут быть итоги? После нескольких-то часов пребывания в монастыре.
Но один итог всё же был – это зародившиеся во мне подозрения относительно «фармацевтической лаборатории».
Но куда, вот, подевался мой Радик?
Эх, был бы хотя бы хоть малейший намёк для ответа на этот самый главный и самый важный для меня вопрос!
В келье было тепло. В монастыре топили на совесть. Батареи были очень горячие, и я вскоре почувствовал, что стремительно погружаюсь в сон.
Из царства Морфея меня выдернули чьи-то отдававшие эхом шаги.
Когда считаешь обстановку враждебной, любые звуки способны породить лихорадочную тревогу.
– Можно?
У заглянувшего в келью облачённого в подрясник старца было настолько блаженное выражение лица, что создавалось такое впечатление, будто он только что спустился с небес.
Поправив свои роговые очки, он вопросительно уставился на меня.
Я слегка кивнул головой, но он на этот жест никак не отреагировал.
Позднее я узнал, что для разрешения войти мне просто следовало произнести: «Аминь». Но я тогда ещё не знал всех монастырских порядков. И старец, видимо, это понял. Потоптавшись ещё примерно с десяток секунд, он осторожно переступил через порог.
– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй нас, – перекрестился он на висевший в углу кельи Образ, после чего, повернувшись ко мне, представился: – Отец Амвросий, библиотекарь.
Положив на стол принесённую им с собой книгу, он пододвинул к себе стул, после чего уселся рядом со мной.
– Те, кто несчастен в жизни мирской, часто обретают счастье именно в святой обители! – нравоучительно произнёс он. – И отрешение от мирских забот для них есть отрешение от никчемной и опустошающей душу жизни.
Далее отец Амвросий разъяснил мне, что если я настроен посвятить остаток своей жизни служению Богу, то я должен для этого делать следующее:
– быть православным христианином;
– проникаться душою в богослужения и любить их;
– совершать утреннее и вечернее молитвенное правило (то бишь, молиться по утрам и вечерам);
– соблюдать духовный и телесный пост;
– чтить православные праздники;
– читать духовную литературу, повествующую о монашеской жизни и об истории монашества.
С этими словами он пододвинул ко мне принесённую им с собой книгу.
– Почитай, сын мой, для обретения душевного спокойствия и для осознания своего пути к Богу.
Это была старая потрепанная книга, на обложке которой значилось: «Житие Святых».
– Монашество есть удел сильных духом и телом, – взяв меня за руку, принялся читать проповедь библиотекарь. – Жизнь монаха не есть пренебрежение окружающим миром. Жизнь монаха есть отречение от плотских удовольствий, от грешных наслаждений и от всяких, там, пагубных страстей. Монашество – это тесная связь с Господом нашим, с Богом. Это тихая радость от общения с ним. Это восстановление первоначальной чистоты и безгрешности, которыми были наделены в раю Адам и Ева. Монахи, сын мой, это первые спасители нашего грешного мира! – воодушевлённо воскликнул он. – И пока звучит монашеская молитва, – и он, наконец, отпустил мою руку, – существует и весь наш грешный мир!
Отец Амвросий поднялся со стула, снова осенил себя крестным знамением, после чего вышел из кельи с гордо поднятой головой и тихонько притворил за собою дверь.
Глава десятая
Монастырская трапезная мне понравилась. Это был уже второй раз за несколько часов моего пребывания в монастыре, когда действительность превосходила мои ожидания: сначала кельи, а теперь, вот, трапезная. Просторно, уютно, светло. Массивные длинные столы, расположенные буквой «П»: главенствующий – для монастырского начальства, остальные – для прочей братии. Чистые накрахмаленные скатерти, широкие деревянные скамейки, разрисованные библейскими сценами стены.
Глядя на всё это, я почему-то вспомнил царские трапезные палаты из сказочных кинофильмов своего далёкого детства.
Единственное, что мне тогда показалось странным – это трибуна со сделанной в форме золотого орла подставкой для книг, стоявшая по правую сторону от главенствующего стола. К чему она здесь?
Но потом я узнал, что эту «трибуну» именуют амвон, и что с этой «трибуны» дежурный чтец декламирует фрагменты «Жития святых» во время трапезы. Ну, это чтобы монахи вкушали одновременно и физическую, и духовную пищу.
Я подошёл к трапезной без пяти минут два. Оповещением о начале обеда здесь служил издаваемый о железное било ритмичный стук.
К слову, такой же стук о железное било служил и оповещением по утрам о подъёме. Этим занимались дежурные насельники монастыря. В тот день дежурным был отец Феодор.
Постояв немного в сторонке и дождавшись, когда все рассядутся по местам, я примостился на самом краю примыкавшего к правой стене стола.
Я, как и все остальные люди, конечно, посещал детский сад, учился в школе, служил после школы в армии и, разумеется, знал, что такое коллективный обед. Но мне, честно говоря, оказалось в диковинку, что монастырский простой обед будет сопряжён с таким серьёзным, таким торжественным ритуалом.
Обед начинался здесь с краткой молитвы.
«Отче наш, Иже еси на небесях! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…».
После молитвы игумен ударял в колокольчик, чтец становился к амвону, все усаживались по местам, и с этого момента начиналась трапеза.
Обед в монастыре был постным. Щи, картошка, салат из квашеной капусты, компот из сухофруктов и хлеб.
Но каким же вкусным был здешний хлеб! В монастыре его выпекали сами. Я даже уже и не помнил, когда я в последний раз вкушал такого вкусного и такого ароматного хлеба.
После второго удара отца Ираклия в колокольчик, чтец завершал своё чтение, спускался с амвона и принимал благословение у настоятеля монастыря.
После третьего удара настоятеля в колокольчик, вкушение пищи сразу же прекращалось. Все как по команде поднимались с мест, и в трапезной звучал нестройный, но дружный хор:
«Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия…».
В тот день, во время молитвы, я вдруг ощутил на себе чьё-то пристальное внимание. В меня, ну, просто впился глазами отец Исаакий. И он как-то странно смотрел на меня.
Поймав на себе мой вопросительный взгляд, он засмущался и опустил глаза. Меня охватило тревожное недоумение. Что бы это могло значить?..
Послеобеденная молитва закончилась. Отец Ираклий стал справа от выхода с приподнятой рукой. Напротив него, по левую сторону, выстроились и склонили свои головы повар, чтец и трапезарий. Этим своим поклоном они как бы просили прощение за возможные прегрешения в своём служении: повар за то, что, может быть, невкусно приготовил; чтец за то, что, может быть, плохо читал; трапезарий за то, что, может быть, неловко подавал.
Вся монастырская братия стала выходить из трапезной по этому коридору и получать благословение настоятеля монастыря.
Я тоже получил его благословение, вернулся в отведённую мне келью, сразу же переоделся и, умиротворённый сытным обедом, погрузился в сладостный и крепкий сон…
Меня разбудил стук двери и тяжёлые, размеренные шаги. Я повернул голову. Моему взору предстал грузный, неряшливый пожилой бугай с одутловатой физиономией и редкими, давно не чёсанными волосами.
Достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что он прибился к монастырю не по наитию своей души, не ради того, чтобы общаться с Богом, а просто потому, что ему некуда было больше идти.
– Витаю (Приветствую; пер. с укр.), – усаживаясь на стул, буркнул он.
– Привет, – чуть приподнявшись, отозвался я.
