скачать книгу бесплатно
– С ним что-то произошло, – горестно пробормотала она. – Я сердцем чувствую, что с ним что-то случилось!
– Та-а-ак! – озабоченно протянул Семён. – Дело, похоже, принимает серьёзный оборот.
Мой шурин прошёлся по комнате, – Ксения была настолько расстроена, что даже не отреагировала, что он зашёл в неё обутым, – и подошёл к окну.
Я только сейчас заметил, что дождь на улице уже прекратился, и что на небе снова засияло солнце.
Постояв немного, опершись руками о подоконник, Семён развернулся и решительно направился к выходу из гостиной.
– Пусть наша Ксюша, наверное, успокоится и отдохнёт, – хлопнул меня по плечу он, – ну а мы с тобой давай-ка махнём ко мне. Посидим, покумекаем и всё хорошенько обсудим.
Раздражённый этими его панибратскими манерами, я уже собрался было конкретно послать его ко всем чертям. Но подняв глаза, я увидел, что он за портьерами делает зовущие за собой жесты. И по этим жестам я понял, что ему нужно сказать мне что-то наедине…
Глава шестая
Я уже замечал, что дом – он способен многое рассказать о своих хозяевах. Так вот, дом, в котором проживал Семён, являл собой полную противоположность жилищу Ксении и Радика. Да и можно ли было это, вообще, назвать домом? Это был не дом. Это была, скорее, какая-то убогая хибара.
Да, именно хибара. Вот так я и буду его далее называть.
На пороге этой убогой хибары нас встретила «кукла-неваляшка», на которую, вместо головы, как будто бы насадили луковицу. Брезгливая гримаса, как будто она собиралась плюнуть кому-то в физиономию, мутные глаза, расплывчатые черты лица.
– Вот, это моя Алёна, – представил её Семён. – А это отец Радика, Евгений Николаевич.
Алёна окинула меня оценивающим взглядом и состроила губами нечто отдалённо напоминающее улыбку.
Я состроил губами примерно то же и вежливо поздоровался.
Семён игриво хлопнул свою сожительницу по «пятой точке».
– Ох, женщины! – театрально воскликнул он. – Женщин нужно носить на руках. Ну а на голову они уже сами тебе усядутся.
Алёна неодобрительно фыркнула и кокетливо отстранилась.
– Вот что, Алёна, – свёл брови Семён, – сходи-ка, навести свою мамочку. А то нам нужно тут кое-что обсудить.
Алёна беспрекословно повиновалась. Она накинула на себя платок, надела фуфайку и натянула резиновые сапоги. Проходя между нами, она выразительно теранулась об меня своим тазом, что, по всей видимости, должно было означать завуалированное проявление симпатий.
В прокуренной насквозь комнате, – она была единственной во всём доме, не считая кухни, – царил полный хаос. Со стен свисали лоскутья отклеившихся обоев, на столе стояли грязные тарелки с остатками еды.
Я уселся на одну из стоявших у стола табуреток. Семён отнёс грязную посуду на кухню и вернулся оттуда с банкой маринованных огурцов.
– Трамбануть кишку хочешь? – спросил меня он.
– Чего? – не понял его я.
– Ну, в смысле, заморить червяка. Можем сварить пельмени.
Окружавшая меня обстановка аппетита что-то не навевала, и я, поблагодарив его, отказался.
Семён поставил на стол две рюмки, початую бутылку водки и уселся напротив меня.
– Ну что, за знакомство? – предложил он.
Я поморщился и помотал головой.
– Не хочешь – как хочешь, – проворчал мой шурин. – Дело хозяйское. Ну а я, с твоего позволения, хряпну.
Он налил себе рюмку, залпом опрокинул её содержимое и, закусив выпитое огурцом, сощурившись, уставился на меня.
– Ну, как тебе моя баба? – подмигнул мне он.
Я пожал плечами.
– Ты же с ней живёшь, а не я.
Семён налил себе вторую рюмку.
– Алёна – она баба хорошая. Да, она некрасивая, но зато она очень преданная… Ну, да ладно, – крякнул он. – Языком молоть – не дрова колоть. Так что, давай-ка поговорим о деле.
Я придвинулся ближе к столу и весь обратился в слух.
– Давай сначала проясним, по ходу, такой момент, – подался вперёд Семён. – Я, разумеется, понимаю, что никаких симпатий у тебя не вызываю.
– Ну, почему…, – из вежливости попробовал возразить я.
– Да полно, полно, – резанул ладонью воздух Семён. – Я же ведь не ребёнок. Я же прекрасно всё вижу. Да, я этого не скрываю, я сидел, – откинулся назад он. – Натворил, знаешь, дел по молодости. Сначала всплеск гормонов и пьяный энтузиазм, а затем острое чувство вины и горький стыд от содеянного. Но мой срок уже в прошлом!
Семён побарабанил пальцами по столу.
– Ты не беспокойся, в друзья я к тебе не лезу, – снова подался вперёд он. – Я хочу лишь помочь тебе найти сына. Хороший он у тебя. Скромный и работящий, заботливый и порядочный. Я, знаешь ли, его уважаю!
И Семён опрокинул вторую рюмку.
– А ты знаешь, кто надоумил его написать тебе то письмо? – выставил глаза он.
– Неужели, ты? – удивлённо вскинул брови я.
– Да, я, – подтвердил Семён. – И это действительно так. Я ездил недавно в Москву на заработки. Ну, он меня перед отъездом и попросил: разузнай, мол, по-тихому, как там дела у моего отца. И я сделал это довольно оригинально. Представился твоим соседям сотрудником телевидения – и они мне всё про тебя и рассказали.
– Значит, это был ты! – вскинулся я. – Они ведь говорили мне о твоём визите. А я-то думаю, чего этот режиссёр с телевидения ко мне-то потом не зашёл?
– А чего к тебе было заходить? – скривил губы Семён. – Что ты собой представляешь – это и так было видно. Да ты и сейчас-то выглядишь ненамного лучше. Ты уж извини меня за мою прямоту.
Я смущённо поник.
– Приехал я, значит, домой, – продолжал Семён, – и устроил тут твоему Радику грандиозную взбучку. Что ты, говорю, падла, делаешь! До чего же ты, падла, довёл своего отца!.. То, что я ему рассказал, стало для него настоящим шоком. Он ведь полагал, что ты живёшь хорошо. И он тут же, вот здесь, вот за этим столом, и написал тебе это самое-то письмо. Ну, а я на следующий день отправил его по ускоренной почте. Так что теперь ты знаешь, кому ты этим приглашением сюда обязан!
В моей душе мучительно защемило.
– Налей мне, – попросил его я.
– Да, пожалуйста, – охотно наполнил мне рюмку Семён и пододвинул мне маринованные огурцы.
– Так вот, – продолжил, дождавшись, когда я закушу, он, – я хочу помочь тебе потому, что это затрагивает мою сестру. Она ведь очень любит твоего сына, и без него, я боюсь, она просто усохнет.
И Семён снова наполнил наши рюмки доверху.
– У меня есть обоснованные подозрения, что могло случиться что-то серьёзное! – понизил голос он. – Твой сын – он ведь остро чувствует несправедливость. Про таких, как он, говорят, что он-де не из тихонь.
– Да, он с детства такой, – подтвердил я. – У него душа так устроена. Он и в детстве ходил по лезвию бритвы.
– Вот-вот, – вознёс свой указательный палец Семён. – Поэтому давай-ка будем действовать сообща.
Мой шурин по-барски закинул ногу на ногу.
– Там, где пахнет криминалом, тебе без моей помощи не обойтись, – нравоучительно произнёс он. – Ведь криминал – это такая среда, где более всего важен именно жизненный опыт. И я такой опыт, как ты знаешь, имею. А ты, уж извини меня, до него ещё не дорос… Ну, так как? – закурив, спросил меня он. – Будем держаться вместе или будем подчиняться своим эмоциям?
– Будем держаться вместе, – сделал свой выбор я.
– Ну, вот и славно.
Семён затянулся и выпустил дым. Морщины на его лице слегка разгладились. Мой шурин опять подался вперёд и поведал мне следующую историю.
По словам Семёна, всё началось около двух лет назад, после смерти прежнего настоятеля монастыря, отца Афанасия.
При отце Афанасии, который управлял обителью двадцать лет, Свято-Успенский Усть-Бардинский мужской монастырь представлял собой весьма убогое заведение. Убогое – в смысле нищенских условий жизни.
Да, богоугодные заведения и не должны выделяться роскошью. Но одно дело скромность и простота, и совсем другое – хозяйственная разруха.
Условия жизни, по мнению отца Афанасия, это было дело десятое. Главное, по его мнению, это было служение Богу. И если у тебя в стенах образовались трещины, и, кроме этого, течёт потолок, то значит Всевышнему так угодно, и ты к этому должен относиться смиренно.
Не беда, что под ногами хлюпают лужи, а в монастыре повсеместно разгуливают сквозняки. Главное – это служение Владыке нашему, и всё, что монаху нужно – это лишь только молиться!
После смерти отца Афанасия его место занял отец Ираклий. И с приходом нового настоятеля дела в монастыре заметно пошли на лад.
Первое, что сделал отец Ираклий – это устроил в монастыре капитальный ремонт. Переложили паркет, поклали новую крышу, заменили трубы и провели, наконец, долгожданную канализацию.
А как облагородили монашьи кельи! Не в каждой квартире имеется такая цивильная обстановка!
Молиться Создателю – оно, разумеется, хорошо. Но жить в хороших условиях – оно ведь тоже приятно!
И монахи отца Ираклия зауважали.
– А откуда же он взял на это деньги? – осведомился я.
– Да меня, вот, тоже интересует этот вопрос, – развёл руками Семён. – Ходили разговоры, что «бабки» пожертвовал его брат. Но правда это или нет – не знаю.
Другие изменения, последовавшие с приходом нового настоятеля, касались уже степени открытости монастыря.
Если при отце Афанасии в монастырь принимали отнюдь не всех, – отец Афанасий умел заглядывать в душу, и если он видел в ней какую-то червоточину, то без стеснения давал её обладателю «от ворот поворот», – то при отце Ираклии ворота обители открылись практически для любого. Новый настоятель объяснял это тем, что в монастыре не хватает рабочих рук.
– Рабочие руки монастырю, конечно, нужны! – веско вскинул палец Семён. – Но зачем, вот, ему нужны матёрые уголовники? – добавил он, усмехнувшись и понизив голос.
Когда отец Ираклий принял в обитель несколько освободившихся только что заключённых, Радик нутром почувствовал, что сделано это было неслучайно и неспроста.
Он за ними понаблюдал, после чего уяснил, что вся эта компания вершит какую-то незаконную контрабанду… хотя, какая контрабанда может называться законной! Что руководит этой контрабандой настоятель монастыря. И что монастырь для них – это перевалочный пункт.
– Ты представляешь, какое в нём вспыхнуло негодование? – воскликнул Семён. – Ведь это возмутительное, неслыханное кощунство, заниматься преступным деянием под прикрытием святой обители!
– Он обратился в полицию? – обеспокоился я.
– Какую ещё полицию? – выставил глаза Семён. – Ты что, не знаешь нашей полиции? Я не удивлюсь, если она окажется в доле!..
Снаружи послышался стук колёс и цокот лошадиных копыт. Я непроизвольно повернул голову – в окне промелькнула какая-то запряжённая лошадью телега.
– Митрич куда-то поехал, – кивнув на окно, заметил Семён. – Это наш бывший колхозный конюх. Во, энергия! И не скажешь, что ему уже восьмой десяток!
Мы снова опустошили рюмки, и Семён вернулся к своей прежней теме.
– Радик мне говорил, – тихо произнёс он, – что он хочет передать с тобой на Петровку своё письмо. Именно передать из рук в руки, ибо отправлять его отсюда почтой опасно. А ещё он мне говорил, что к твоему приезду соберёт подтверждающие его подозрения факты. И вот я очень боюсь, – Семён перешёл на шёпот, – что его за этим занятием и засекли.
У меня по спине поползли мурашки. Воцарилась напряжённая тишина.
– Я вот что мыслю, – гася сигарету, сказал Семён. – Чтобы понять, что произошло, нужно понаблюдать за монастырём изнутри. Мне туда соваться, ясное дело, нельзя. Меня там прекрасно знают. Ведь я шурин Радика. Ну а вот ты – это прекрасная кандидатура. Ведь тебя здесь никто не знает. Так почему бы тебе не поступить в монастырь?..
От Семёна я выходил в тревожной задумчивости. Я был настолько погружён в свои мысли, что едва не угодил под копыта мчавшейся мне навстречу лошади. Это была та самая повозка, которую я ранее видел из окна.
– Тпру-у-у!.. Ну ты что, ёшкин кот? – обрушился на меня сидевший в телеге сухонький старичок в старомодной широкой фуражке и очень маленьким острым носом. – Прямо, вон, под кобылу лезешь! Перебрал, что ли, лишку? А мне, что, потом за тебя отвечать?
– Извините, пожалуйста, – попросил его я. – Похоже, действительно перебрал. Иду, вот, и совершенно ничего не замечаю.
– Ладно, сделаем скидку, что ты не местный, – помягчел старичок. – Табачком-то не угостишь?
– Честное слово, бы угостил, – улыбнулся я. – Но вот так получилось, что не курящий!..
Глава седьмая
Есть такое понятие – «вымирающая деревня».
Можно ли было назвать посёлок Мустамятса вымирающим? Пройдя по его главной улице, – а всего их в нём было две, – я пришёл к выводу, что, скорей всего, можно.
Да, посёлок, хотя и скромно, но жил. В нём работали и почта, и магазин, и школа, и сельсовет. Но слишком уж много было в нём бесхозных домов! Так что движение к его вымиранию прослеживалось невооружённым глазом.
Миновав Мустамятсу, – чтобы пройти его от края до края, требовалось всего каких-то тридцать с небольшим минут, – и пройдя примыкавший к нему заснеженный луг с покосившимися, сделанными из дерева, футбольными воротами, я оглянулся на оставшиеся позади четыре ряда деревянных домов, – последних в посёлке было примерно с сотню, – и вдохнул в себя головокружительный аромат расстилавшегося передо мной и казавшегося издали непроходимым леса.
Я медленно шёл вперёд и невольно отмечал про себя его одновременно манящую и пугающую величественность. Но я не любовался этой его величественностью. Я всего лишь только её отмечал.
В другое время я, может быть, и наслаждался бы этой его изумительно чистой и по-настоящему первозданной красотой. Но посудите сами, разве можно погрузиться в поэзию, когда тебя переполняет граничащее с паникой беспокойство?
