Мама, не читай!

У него была просто навязчивая идея поговорить с Шуричком и поставить все точки над «i». Я стояла намертво и стеной: во-первых, боялась неравного поединка (в интеллектуальном смысле, конечно); а во-вторых, опять-таки жалела мужа: ну как поплохеет ему от переживаний из-за такого разговора? Да и зачем мучить этого несчастного… Сейчас смешно даже… Зря я тогда не позволила им встретиться и поговорить, возможно, многих будущих неприятностей удалось бы избежать… Ну, что сделано – то сделано. Вернее – не сделано.

Несколько месяцев спустя, когда мой уже «бывший» с наслаждением издевался надо мной, настойчиво подталкивая меня к больничной койке, Женя, наконец, побеседовал с ним по телефону… Их разговор длился почти час. После Женя спросил меня с огромным изумлением:

– Как ты жила с ним столько лет? Он же дистиллированный дурак.

Приведу только один эпизод из того разговора. Женя, призывая Шуричка вести себя по-мужски и не мотать мне нервы, сказал:

– Вы же мужчина, вы по определению в этой ситуации сильный. Будьте милосердны и благородны.

«Бывший» на это ответил так:

– С чего это вы взяли, что я – сильный? – причём, с какой-то даже гордостью. Женя просто обомлел.

– Я впервые в своей жизни встретил мужчину, который с большим удовольствием признаётся, что он – слабый, и потому имеет право на любые гнусные поступки в отношении женщины. О чём можно говорить с таким… человеком?

Тогда это была одна из доминирующих тем наших с Женей разговоров: какой он – мой бывший муж? С самого начала я горячо убеждала любимого, что Шурик – очень хороший, добрый, верный, дочку любит, а потому я не могу, не вправе делать ему больно. Он – порядочный, честный, заботливый… Не пьёт, по дому помогает, в магазины ходит, тяжёлое таскает… Это я всё его достоинства до посинения перечисляла. Да, говорила, не везёт ему никак, ну, не очень умственно силён, но ведь старается!

– Ну-ну, – бурчал Женя в ответ, хмуря брови. То, что случилось потом, после моего ухода от мужа, вывернуло всё наизнанку. Женя смотрел на меня, как на врушку и чуть не каждый день восклицал:

– Ты описывала мне совершенно другого человека! Разве тот, о ком ты мне говорила, может так поступать?

Господи, а я буквально сходила с ума от того, что, оказывается, ни чуточки не знала человека, рядом с которым прожила двадцать лет! Впрочем, впрочем… Довольно быстро пришло понимание, точнее – знание, что же на самом деле происходило, какая муха вдруг так сильно укусила «бывшего». Я очень хорошо была знакома с этой мухой…

…Словом, поехала я тогда домой из осеннего парка «спасать» бедного, обиженного, хворающего мужчинку. Дома спектакль продолжился: муж имел больной вид, держался за сердце, пил сердечные капли и, завернувшись в плед, всё время норовил прилечь. Я с виноватым видом ходила вокруг него, садилась поодаль и ежеминутно спрашивала:

– Ну, ты как? Ты что-нибудь хочешь? Тебе согреть чай? Тебе не плохо, нет?

Он вздыхал с драматичным видом и слабым голосом произносил:

– Да, мне надо… Тебя… Будь рядом… Посиди со мной…

Меня передёргивало. Но я шла к нему, садилась рядом, брала его за руку и, сжавшись в болезненный комок, терпела его прикосновения, столь теперь отвратные, невыносимые, тошнотворные…

А Женечка в эти часы бомбардировал мой компьютер в «аське», названивал каждые пять минут на мобильный, чуть не кричал от отчаяния и заклинал меня сейчас же, немедленно выйти из дома на улицу, куда он приедет за мной через четверть часа и увезёт навсегда.

Я поворачивала голову к мужу, видела страдальческое лицо, глаза, полные слёз, руку, прижатую к сердцу…

– Не могу, милый, любимый! Прости, это невозможно, – выдыхала я в трубку и давала «отбой». В ушах звенело «Я больше не могу-у-у!» – то ли моим, то ли его голосом, колени тряслись, руки покрывались липким холодным потом, а огромный, болючий ком в груди грозил разорваться, лопнуть к чёртовой матери, залить кровью, лимфой, желчью, затопить меня по самые уши, уже снаружи затечь в мой безмолвно орущий от боли рот, чтобы я, наконец, захлебнулась и подохла, чтобы освободилась от этого кошмара, который я уже не могла больше выносить, совершенно не могла… Я хотела умереть, несмотря на счастье, которое свалилось на меня – несмотря на Любовь. Я любила по-настоящему, я нашла своё счастье, но я была очень-очень несчастна.

…Где была моя дочь, моя Алиса? Помню точно, что в самые драматичные моменты её по счастью не бывало дома, не было рядом с нами. У неё уже вовсю клубилась подростковая жизнь, и она меньше и меньше обращала внимание на родителей. Тем более, что все последние годы картина в её глазах была неприглядной: мы с её отцом либо молчали, либо ругались. Вернее, я ругалась. В нашем доме было неуютно, невесело, скучно. Отчего же муж так не хотел отпускать меня? Отчего же он вцепился в меня мёртвой хваткой и не давал дышать? Отчего же грозил своей смертью, если я уйду? Эти вопросы мне не раз придётся задавать в последующие несколько лет Шуричку «и его команде», но ответа я так и не получу…

Записки нездоровой женщины

7 марта

Всё, кранты – сегодня совсем не смогла встать. То есть с утра заставила себя даже сделать зарядку – через силу. Помылась, намазалась кремами и – всё. Сил не осталось вообще. Легла и пролежала весь день, периодически засыпая. Тяжелое чувство внутри организма, голова совершенно дурная. Не способна ни на что. От истерики и воплей по этому поводу меня спасло только Женино присутствие. Я в полном отчаянии! Если завтра и послезавтра будет то же самое – соглашусь на больницу.

Позвонила Алисе, там царит полный маразм. Шуричек приехал вчера в наш бывший дом, где теперь хозяйничает дочь, и поставил замки на две комнаты. Она тут же научилась открывать их с помощью ободка для волос. Дал ей сто (!!!) рублей на жизнь, и она просится к нам поесть – у неё совершенно есть нечего. А он про это не знал? Дальше… Алиса едет на работу, берёт заработанные деньги и едет с работы домой… на такси, потому что был уже поздний вечер. Поэтому денег не остаётся на еду. Такое ощущение, что я попала в какой-то антимир, где всё делается в бреду и в большом маразме. Чем это кончится, одному богу известно. У меня самые нехорошие предчувствия. Только подальше от меня – чур меня, чур меня! Алиса, такая любимая и родная, становится всё более чужой и непонятной. Мне кажется, что отцу она прощает всё, как бы ни жаловалась на него. Ну и слава богу! У меня не осталось сил ни на что. Я больна. У меня нет физической возможности даже выйти из дома. Я боюсь завтрашнего утра. До ужаса боюсь…

Сегодня ночью меня насиловали – во сне. Их было много, и отчего-то они были мне знакомы, кажется, кто-то из детства. Помню кровь, грязь… Было не так уж страшно, но весьма противно.

Бедный мой Женечка! Он сегодня плакал из-за меня. Ненавижу себя за это ещё больше. Господи, разве я многого прошу? Всего лишь сил, физических сил!

Немножко посидела за компом и смертельно уже устала. Всё, пойду… Не знаю, смогу ли спать (днём же много спала), но пойду лягу. Ужасный день…

10 марта

Всё-то я делаю неуклюже… Вот завтрашний визит к Олечке в больницу: как всё сделать, чтобы было удобно и правильно и для Олечки, и для её мамы, и для меня? Казалось, придумала, а вроде всё выглядит как-то неуклюже. Будто я специально делаю не так, неправильно, нехорошо, как-то всех напрягаю… А ведь у меня самые лучшие намерения, но, конечно, с учётом моего поганого состояния. Вот это-то состояние и виновато: не объяснишь же каждому, что за полдня я потеряю все силы, и не будет возможности никого навещать… Ладно, как получится, так получится. В конце концов, главное, что я увижу Олечку и покажу ей, как она мне дорога и как я её люблю. А то, что Женя не пойдёт со мной, может, и к лучшему: он смущал бы нас с Олей в наших разговорах и, кроме того, как мне кажется, он очень смущал бы Олю: какая нормальная женщина хочет, чтобы её видели мужчины в «больничном» виде после операции?

Интересный получился разговор с Женей, итогом которого стали следующие выводы: отец разлюбил меня, когда я выросла, мать, если и любила, то разлюбила некоторое время назад, брат не любил никогда, бывший муж после большой любви возненавидел, Алиса любит очень даже в меру, чуть-чуть, как умеет. Остался один Женя. Он, что, рад этому? Рад тому, что больше я никому не нужна? Грустно…

Женя прав: задница у меня стала жуткая. То есть он это вроде как шутит, повторяя всё время, что я очень красивая, но я-то вижу и понимаю, что он тоже всё видит и понимает. Конечно, возраст, но ещё и абсолютная гиподинамия. Никакой физкультуры, никакого плавания, вот вам и результат – ужас, ужас, ужас! Пока никак не нахожу сил на элементарную зарядку. Неужели всё? Неужели я больше никогда не вернусь к своей вполне нормальной, подтянутой фигуре? Катастрофа.

Завтра Женя будет звонить врачу. Ну-ну… Это только без меня. Ничего не хочу слышать, ничего не хочу знать. Никаких больниц. В задницу.

…А почему, собственно, глупо подарить человеку, лежащему в больнице, добрую мягкую игрушку? Мне было бы приятно. Но в Жениных глазах я идиотка. Ну и ладно.

Ещё раз прошу, господи, на завтра сил. И на послезавтра. Дурдом: всё время надо выклянчивать элементарных сил на полужизнь. И если бы эти «моления» имели хоть какой-то смысл! Ну что за фигню Женя смотрит по телеку! Так, переключил… Боюсь, опять на дрянь. На боевик дурацкий. Или как он говорит – шпионский детектив. Хрен редьки не слаще. Глупые мужские игры. На уровне футбола. Всё бы ничего, ради бога, но только не надо выдавать это за достойное кино! А он почему-то именно этим и занимается. Ах, Ле Каре! Ах, Гришем! Тошниловка… Хи-хи! Ну, что – нарвался? По-моему, редкостная дрянь. Смотри, смотри… Переключил.

Надо идти спать. И хочется, и колется. Не хочется, чтобы наступило завтра. Не хочется, чтобы было утро. А вот спать уже хочется. Устала я сегодня. От чего?

Любая цена

«Хороший левак укрепляет брак». Этот пошлый совет я впервые услышала из маминых уст. То ли она хотела слыть супер-пупер-демократичной, широковзглядой и передовой… То ли на самом деле натура у неё всегда была такая… как бы это помягче сказать-то, даже не знаю… ну, вот самое интеллигентное, что могу подобрать – шалавистая натура. Ей-богу, до сих пор не знаю, как оно было на самом деле с моим папой, что за душа у этой женщины и как в этой самой душе она относится к нему, что такое для неё любовь и верность… Я великолепно знаю, как она отвечает на подобные вопросы в интервью, но никто, уверена – никто! – понятия не имеет, что же на самом деле она думает и чувствует, какие булыжники лежат у неё за пазухой.

Она не хотела ни слышать, ни знать ничего из того, что творится в моей душе, как складывается моя семейная жизнь… Она чуралась моих попыток поговорить с ней, как будто я пыталась засунуть ей в рот грязную жабу. Она отмахивалась от меня так, будто я хотела поделиться с ней мечтами о битье кнутом грудных младенцев. А я, как дура, и так, и эдак старалась уткнуться родной маме в халатик и по-женски, или даже по-детски, пожалобиться ей, спросить совета, рассказать о своих переживаниях. Я всё ещё пребывала в наивной вере, что мама – это самый родной человек, что она любит меня и всегда готова по крайней мере выслушать и пожалеть. Или пожурить. Поучить жить. Подумать вместе. Ну, сделать хоть что-нибудь. Только не равнодушно отмахиваться от меня, как от назойливой мухи!

Моё упрямство, конечно, было достойно лучшего применения. Меня игнорировали, а я продолжала соваться со своими проблемами то так, то эдак. Однажды я почему-то решила, что можно маме рассказать, как я знакомлюсь в Интернете. Реакция была весёленькой такой.

– Ну, погуляй, дочь, погуляй, попасись, – с сальной улыбочкой откомментировала мама. – Не увлекайся только сильно. Хотя – хороший левак укрепляет брак…

Что ж, тебе видней, мамуля: брак с моим отцом у тебя долгий и крепкий.

Про Женю мать не знала ничего до самого моего к нему переезда. Удивительно, но когда в моей жизни появился он, у меня вдруг отпало желание делиться, советоваться с мамой, а уж тем более спрашивать её мнения. Я вдруг в кои-то веки почувствовала себя взрослой, умной, цельной, красивой, самостоятельной, Личностью, в конце концов! Меня вообще не интересовало ничьё мнение о наших отношениях. Убивало и тормозило только одно: вселенская жалость к не любимому уже давно, оставляемому навсегда мужчине.

И я совершила преступление. Ужасное. Я предала и себя, и Женю, и нашу любовь. Всё то, что потом происходило со мной, все муки и боли, кошмары и умирания я считаю расплатой за это предательство. Оправдания мне нет. Но есть объяснение: я просто подыхала от жалости и хотела любой ценой облегчить мучения и страдания Шуричка.

Любуйтесь, вот она, та самая цена.

Я решила донельзя опорочить себя, возвысив мужа, чтоб он не жалел обо мне, чтобы перестал уважать и любить, чтобы решил, что я – падшая тварь, не достойная его. Хотела стать ему противной…

Регулярно, ежедневно и методично я стала внушать ему:

– Ты же видишь, какая я дрянь: я при тебе искала в Интернете мужика. Самая настоящая б… Ты думаешь, я просто так искала? Я искала богатого, денежного. Меня же не устраивают твои заработки, я ведь жадная, алчная… Да молчи ты, я лучше себя знаю…

– Ты не такая, не такая… – как заведённый бубнил Шуричек. – Я тебя знаю: ты – чудесная, честная, добрая! Господи, только не уходи! Не можешь не уйти – уходи, поживи с ним, только вернись потом, обязательно вернись!

– М-да… Очень возможно, что вернусь… Вот высосу из него «бабла» побольше, попользуюсь и вернусь. Он, кстати, обещал свозить меня в Париж, вот я и съезжу за его счёт, здóрово же, правда?

– И потом, правда, вернёшься?

Я с удивлением посмотрела на мужа. Хоть он и был всю жизнь не большого ума, но тут совсем потерял голову и плохо соображает.

– И потом… вернусь… конечно… Только не сразу, пойми. Нехорошо как-то… сразу. Хотя… Он ведь, возможно, не самый хороший человек…

– Да! – радостно вспыхивал Шуричек. – Разве может честный человек в наше время и в нашей стране честно заработать деньги и быть богатым?

Мысленно я усмехалась глупым и ничтожным мыслям мужа. Во-первых, Женя не был «богат». Он был самостоятелен и вполне состоятелен. А во-вторых, его небольшой бизнес был полностью создан его трудом, абсолютно честен и чист перед законом и людьми. Он никаким образом не был связан ни с бандитами, ни с нефтью, ни с наркотой и прочей мерзостью. Бизнес держался его умом, трудом по 24 часа в сутки и его же собственными, заработанными деньгами, вкладываемыми в дело. Ни одного дня ни он, ни уже потом мы вместе, не жили в страхе перед «разборками», долгами, налоговой полицией и т.п. Никогда ему не нужны были охранники. И почиваем мы спокойно, ибо Женина совесть чиста во всём, и в бизнесе тоже.

Но я не сказала всего этого жалкому, несчастному человечку, который ничего не мог добиться в этой жизни и который плакал в мои ладони, умоляя о пощаде.

– Ну, разумеется, какая уж там честность, – да отсохнет мой язык!!! – Все они одним миром мазаны. А если человек честный, – при этих словах я легонько гладила Шуричка по голове, – так ему ничего и никогда не достаётся. Всё только этим бандитам! Ты – такой хороший, добрый, чистый, чудесный! Зачем тебе такая тварь, как я? Ты достоин лучшего! Ты найдёшь своё счастье, непременно найдёшь. А я уж буду плавать в своей луже грязи, где мне самое место…

Я сделала то, чему нет оправдания, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах! Нельзя себя порочить, унижать, наговаривать на себя. А уж тем более на кого-то ещё… господи, на любимого человека! Этого делать нельзя в принципе, но ещё и потому, что никогда не знаешь, какой крокодил вдруг вылезет из вроде бы хорошо знакомого индивидуума. И как он, этот гибрид гомо сапиенс и земноводного, воспользуется всей той информацией, которую ты вывалила на него в порыве своей тупой и слепой жалости. «Жалость унижает человека». С этими словами персонажа классика часто спорят умники. А я так полностью согласна. С добавлением: и унижает, и убивает, и губит, и ломает. Причём, жалеющего…

А уж предательство любви вообще последнее дело. Женя меня давно простил, но сама я себя – нет. И, видимо, не прощу никогда…

Шуричек, шмыгая носом, плача и отрицательно мотая головой, всё же запомнил мои слова, усвоил их хорошенько и потом, как попка, повторил их моей мамочке. Именно тогда, когда она пригревала и утешала его по моей же просьбе. Я ведь тогда мно-о-ого глупостей понаделала…

Не буду клеветать на мужчинку, вполне допускаю, что поначалу он рассказывал обо всём этом без всякой задней мысли, просто хотел поплакаться в жилетку и по-детски поябедничать на потеряную жену. Но вот его бывшая свекровь, со своими противоестественными реакциями, парадоксальным образом (от своего большого ума, что ли?) приняла всё за чистую монету и возненавидела… мою любовь. Представляю себе, как она надела на себя маску католической монахини, хранящей верность Христу и ненавидящей любые людские чувства и страсти. Создалось впечатление, что пожилую женщину обуяла дикая зависть к вспыхнувшей рядом любви – настоящей, нежной, страстной, но не её, чёрт возьми.

Такое было впечатление, что женщина до одури испугалась входящего помимо её воли в жизнь семьи нового человека – сильного, умного, самостоятельно мыслящего. А это опасно и неприятно!

И вообще: как эта неудачливая, некрасивая, неумная, необразованная девчонка посмела САМА, без высочайшей на то воли что-то решать! Что-то менять! Да ещё ставить перед фактом! О-о, как она возненавидела мою любовь!..

Vita

nuova

Вспоминаю день, когда я уходила… С дочкой всё было договорено: она будет жить и со мной, и с папой. Как захочет, как ей удобней. Алиса на удивление спокойно и по-взрослому восприняла всё происходящее. Впрочем, почему «на удивление»? Пятнадцатилетней девушке до одури надоела наша тяжёлая домашняя обстановочка, мои периодические взбрыки и истерики, но больше всего – густое, мёртвое семейное молчание по углам: Алиса в своей комнате за плотно закрытой дверью, её папа перед теликом с футболом, мама – перед компьютером, будто оглохшая и мрачно молчаливая. Трудно было ей в таком доме, невесело и неуютно. Когда я говорила ей про Женю, очевидно, что-то со мной происходило хорошее, что-то менялось в лице, в голосе… Она слушала меня, улыбаясь, и ни разу не выказала никакого неудовольствия моими планами по «развалу нашей семьи».

В день моего отъезда она была дома, муж – на работе. Я упаковала свои вещи (если честно, то уходила, как порядочный мужчина, почти что с «одной зубной щёткой»: ничего не забирала с собой, Женя купил для нас прекрасную квартиру, обставил её, как конфетку… Мне не нужно было НИ-ЧЕ-ГО).

…И, тем не менее, я шмыгала носом. Алиса меня утешала:

– Ну, мамусь, ну, что ты? Сейчас приедет твой Женя, а я приеду к вам завтра же!

– Доча… Милый мой дружочек… всё же будет хорошо, правда? Ты последишь за папой? У меня из-за него так душа болит…

– Не беспокойся, я о нём позабочусь. Я его утешу. Всё будет хорошо!

Приехал Женя. Алиса встретила его радостной улыбкой и звонким голоском (они уже были знакомы, пару раз виделись). Мы погрузились в авто, я крепко поцеловала дочь, и мы поехали в наш новый дом.

– Алиска, похоже, не сильно расстроена, – удивленно произнес Женя.

– Она вообще не расстроена.

– Как, она не переживает?

– Думаю, наоборот. Она с оптимизмом смотрит на перемены.

Как сильно облегчила мне эти моменты расставания со старой жизнью дочка моя Алиса. Если бы не её понимание, не её доброжелательность и, я бы сказала, женская солидарность, я, возможно, не выдержала бы «пытку жалостью». Маленькая моя, такая взрослая, мудрая девочка, спасибо тебе!

Я думала, что самым болезненным будет именно момент переезда, День Большой Перемены, а потом станет легче. Но адская боль жалости не покидала меня ещё долго и не давала прийти в себя. Иногда, ранним утром, я просыпалась рядом с любимым от острой боли в сердце: меня буквально пронизывала насквозь, сверху вниз, от мозга до пятки, мысль об одиноком, несчастном, плачущем Шурике. Иногда я не выдерживала и плакала, приводя Женю в отчаяние. Ведь он, к моему великому сожалению, неверно понимал эти мои слёзы…

– Ты, наверное, меня не любишь… – с горечью произносил он. – Ты жалеешь о том, что ты со мной? – он спрашивал это с таким страхом и отчаянием, что я начинала реветь уже по этому поводу. Господи, как я ненавидела себя в такие моменты! Всем-то из-за меня плохо!

Я не могла быть счастлива в полной мере, покуда знала, что Шуричку плохо…

Все последние годы после развода с первой женой Женя жил с мамой в большой квартире на Садовом кольце. Его взрослая дочь и внук уже давно обживали прекрасный город Лондон, а Женя работал, создавал своё дело, был одинок; полностью обеспечивал свою старую маму, с которой у него были весьма сложные и драматичные отношения. Я не буду описывать и рассказывать всё то, что любимый поведал мне о своей семье, о том, что происходило в их жизни на протяжении долгих-долгих лет – это не моя тайна и не предназначено ни для чьего внимания. Скажу одно: Женина мать, сейчас уже, к сожалению, покойная, была очень властной женщиной, стремившейся к полному подчинению всех окружающих своей воле. Женя не подчинялся и оттого его отношения с матерью испортились задолго до моего появления в его жизни. Испортились фатально… Но! Если бы все «любовно» относящиеся к своим родителям люди хоть на сотую долю так же заботились о них, как это делал Женя, в мире царила бы сплошная счастливая старость. Женина мама жила так, как хотела, и у неё было абсолютно всё, что нужно и чего желала её душа. Пожалуй, у неё не было лишь любви сына, но, я не уверена, что это было то, без чего она страдала.

Разумеется, с самого начала и речи быть не могло о том, чтобы мы жили все вместе. Именно поэтому Женя купил для нас новую квартиру. Но маму он навещал регулярно, обеспечивая её всем, чего бы она не пожелала. Только чтобы ей было хорошо.

Итак, у меня началась новая жизнь. Пришло время моим родителям узнать обо всём…

Накануне отъезда к Жене я позвонила маме:

– Мам, завтра я уезжаю. Навсегда. К другому.

На том конце провода повисла тишина. Мама, очевидно, никак не могла придумать сходу, что нужно говорить в таких случаях.

– А… ты уверена, что поступаешь правильно? – на всякий случай спросила она.

– Более чем.

– Ну что ж… Даже не знаю, что тебе сказать. Он хоть соображает, что делает?

– Кто?

– Твой сизый голубок.

– Он соображает лучше других.

– А ты?

– И я соображаю, мама. Лучше, чем когда-либо.

– Ну, не знаю, не знаю… – тогда она ещё явно не успела выработать свою позицию и была не готова к разговору.

– А я знаю, – твердо отчеканила я.

Подозреваю, что больше всего мою мать подкосило именно то, что я просто поставила её перед фактом. Возможно, именно этого она мне и не простила. Но в тот момент меня, дуру, волновало совершенно другое.

– Ма, скоро Новый год… Мы с Женей едем в Париж… У меня болит сердце за Шурика, ему очень плохо. Я вас прошу, пожалуйста: Алиса собирается ехать к вам праздновать, пусть он, может, тоже к вам приедет… Чтобы он побыл и с Алиской, и с вами… Как-то его поддержать…

– Не волнуйся. Конечно! – очень быстро ответила мама. – Мы его не оставим, он будет с нами!

Мне б насторожиться тогда, а я преисполнилась благодарности. И чуточку успокоилась. Я слишком заботилась о душевном состоянии оставляемого мужа и ни на секунду не заподозрила подвоха.

…И был рождественский, новогодний Париж… Там вместе с Жениной дочкой и её мужем мы встречали Новый год… И был легкий парижский снег на Елисейских полях, мы с Женей гуляли, в какой-то момент нырнули в кафе погреться, потому что вдруг налетел сумасшедший ветер… А кафе оказалось с «караоке», и мы полчаса, хихикая, слушали французское самодеятельное пение, греясь обжигающим эспрессо… И я всё не верила, что эти чудеса происходят со мной. У меня в душе (в моей больной душе!) творилось что-то совершенно необыкновенное – я была счастлива! Это было такое новое, такое незнакомое прежде чувство, что я захлёбывалась им, и иногда мне даже хотелось плакать, именно плакать от счастья. Теперь я точно знаю, что так бывает, что это самые сладкие слёзы на свете и что нет ничего прекрасней их.

…Мы сидели в «Мулен Руж» и смотрели шоу, звучала моя любимая пиафовская «Жизнь в розовом свете». И опять я ловила себя на мысли: это происходит не со мной. Слишком прекрасно. Слишком я счастлива.

Это было счастье. Теперь я знала, что это такое.

У кого просить руки замужней женщины?

В первых числах января мы вернулись домой. Счастье продолжалось, но на душе всё ещё было немного неуютно: меня мучило состояние бывшего мужа. И ещё кое-что… До сих пор мои родители не были знакомы с Женей. Я на миллион процентов была уверена, что он им очень-очень понравится, по-другому просто и быть не может!