Полная версия:
Тень ее третьего имени
– Но почему? – отклонился папа на диван.
Сложно сказать. Я ощутила странное наитие. Что нужно быть не как все, что, если я пойду туда, откуда никто не привык ждать ответа, то выиграю куш. И оказалась права.
– Ты сильно рисковала, – покачал головой папа, разливая молочный улун по чашкам. – Так не поступают, Адель. Без агента в издательском мире делать нечего.
– Да брось, пап. Границы только у нас в голове. Хорошие девочки попадают в рай, а плохие, куда захотят, слышал такое?
– Куда захотят, но не в рай, да? Покоя в твоей душе никогда не будет.
Первый же импульс – все рассказать. О прошлых трех днях, завтраках у реки, о Ривере… В сердце что-то неприятно зажгло. Сожаление?
– Не в рай. И не в родной дом. Да, папа?
Вот не хотела же на это выводить. Вопрос закрыт, и нечего вновь ставить многоточие.
Какое-то время папа лишь смотрел себе в тарелку, все не мог подцепить утку в соусе терияки. Куски то и дело падали обратно, а когда официант принес мне манты, то он от неожиданности уронил в блюдо палочки.
– Спасибо, – как ни в чем ни бывало ответила я азиату. Тот улыбнулся мне в ответ, так же проигнорировав звон посуды об бамбуковый столик.
– Твою маму можно понять, Адель. Она вложила огромные деньги в твою учебу. Думала, ты пойдешь по ее стопам, поможешь нам занять лидирующее место на рынке. Поступать в колледж было твоим желанием, и почему ты решила все бросить на последнем курсе –для нас до сих пор загадка, пойми.
– Звучит как повод не впускать в дом родную дочь и запрещать отцу видится с ней.
– Этого она мне запретить никогда не сможет.
Я лишь слабо улыбнулась на это. Мне хотелось, чтобы эти слова он сказал в лицо ей, а не тут, за много километров от дома. Мне хотелось, чтобы папа выбрал меня, чтобы меня защищали, обо мне заботились…
Но вслух я не сказала ничего. Этого и не требовалось. Для отца на моем лице всегда пробегали субтитры.
– Адель, ты же понимаешь, вы обе составляете мою семью. В жизни важно находить баланс, чтобы не потерять то, что тебе дорого. Только так можно прожить счастливую жизнь без потерь и разочарований. А ты всегда хочешь сжигать мосты. Устремляешься к своим мечтам, думая, что они смогут дать тебе все. Тебе бы ничего не стоило совмещать помощь маме и написание книг. Она наверняка предложила бы тебе варианты для продвижения.
Нет. Меня распирало от желания сказать все, как есть. Что ты, папа, сгубил свой талант, потерял себя, что ты – марионетка в хищных пальцах. Что, выбрав обе стороны, ты растерял весь свой огонь, избавил душу от раздоров, вложив ее в руки дьяволу. Что помощь матери – это значит выказать слабость, а не любовь. Стать ее рабом, потерять искру в творчестве.
Мать выгнала меня из дома не только из-за учебы. Она не смогла принять, что в стенах ее особняка кто-то имеет право на свое мнение. Все в авторском безликом интерьере так и кричало: «Сдайся! Я дам тебе все, только сдайся. И славу, и меценатов, и баннеры с твоим лицом и этой несчастной книжкой, что ты пишешь по ночам, как одержимая. Сдайся, склонись. А то потеряешься в серой массе таких же самонадеянных неудачников».
Потонув в воспоминаниях, я и не сразу заметила, как папа выжидающе смотрел на меня. Как наш диалог прервался, вышел на новую волну. Мы оба знали, что ничего не решим. У всех нас троих в семье были слишком разные характеры.
– Послушай, – все же наклонился папа.
– Может, я и вправду многое от тебя прошу. В конце концов, твоя мама далеко не ангел, и есть вещи, которые ты, должно быть, никогда не простишь.
Он замолчал, застучал указательным пальцем по столу. Мы оба знали – тот день просто нереально простить. Тут на мою сторону встали бы даже священники Сент-Патрика.
– Но пойми, не бывает полностью свободных людей. Над всеми стоит или начальник, или же их страхи, обстоятельства. И без умения договариваться, находить компромисс, достигнуть успеха невозможно. А ты ведь этого хочешь. Какие бы татуировки о свободе ни украшали твое тело. Как бы ты быстро ни мчалась в ночи. Ты ведь всегда будешь задавать себе одни и те же вопросы. Но может, лучше все сразу выяснить? Нужен ли тебе успех, сможешь ли ты пожертвовать чем-то ради него.
Я смотрела на отца так, словно впервые вижу его. С тем же шоком, как герои в "Скуби-Ду", когда под маской монстра оказывается милый конферансье или владелец отеля. Тот, на кого никогда не подумаешь.
Если бы такие слова прозвучали от моих пацанов, подруг или даже этого Ривера, я бы разозлилась. Да. Я бы огрела их таким взглядом, что потом будет видеться им во снах, я бы ударила прямо в живот и не общалась бы ни с кем из них. Никогда. Драматизирую. Да. Снова. Да, точно, я и сейчас зла. Но папе, черт бы его побрал, я от чего-то прощала все.
Словно это он был моим сыном. Да и вообще. Он говорил правду.
– Что за день откровений, – улыбнулась я сама себе, так и не подняв взгляда.
Шершавые пальцы коснулись моей руки. Крепко сжали запястье, до приятной боли, и только тогда я посмотрела в голубые глаза папы. Пронзительно яркие. Не как мои, утопленные в собственном омуте.
– Милая, я просто желаю тебе добра. Твои самокопания можно легко решить. Просто перестать перебирать вариаты в голове и попытаться сохранить все, что тебе дорого. И мечты, и свободу.
Глубоко вздохнув, я кивнула. Ничего другого мне и впрямь не оставалось.
Мы проболтали с папой почти три часа, вместо возможных двух. Я знала – он не забыл о времени. О том, что мать ждет его в своем офисе, чтобы посовещаться на счет каких-нибудь клиентов, стратегий и прочей, нужной лишь ей, фигне. Он помнил о своих обещаниях, но заставил ее ждать. Ради меня. В тот вечер я считала это своей маленькой победой. Ведь игра в баланс, хождение по тонкому бордюру не может длиться всю жизнь. Рано или поздно тебя заставят выбирать, и тогда кому-то будет очень больно. Тому, кто не смог удержать свою значимость в чужих глазах. Тому, чьих обещаний оказалось слишком мало.
РиверТень от ее изгибов, этот переход от ягодиц к шее, напоминает трап. По нему можно скатиться и взлететь, зависнуть на мгновение в воздухе. Именно это я представлял, пока Салли или Сэнди, да, я вновь забыл ее имя, скачет на мне все неистовее, касается моих губ, а я лишь утопаю взглядом в переливах ее влажной кожи.
Алый отсвет китайского светильника заполонил всю спальню, и лицо девчонки кажется в полумраке маской. Я словно не здесь, не в квартире на краю Освего, где-то далеко.
Хочется лишь закрыть глаза, вернуть себе связь с телом, насладиться движениями, тем как Салли или Сэнди плотно обхватывает меня своими фигуристыми бедрами, пока я неподвижно лежу, отслеживая игру красных бликов на ее груди, ее влажной плоти.
Происходящее словно транс. Горячий секс от чего-то превратился в медитативное шествие
вглубь разума. Господня милость окатывает меня всего на миг, но этого хватает, чтобы улыбнуться от стонов Салли или Сэнди, дать ей с себя встать и теперь уже расслабленно впиваться взглядом в занавеску из бус у двери.
– Ты какой-то странный, Ривер. – Оперлась о стенку Салли или Сэнди
так, что тени тут же нарисовали на ее тонкой талии рельефы.
– Помню, месяц назад ты не мог оторваться от меня, а сейчас такой отстраненный, будто у тебя обрушился целый мир.
Я через силу улыбнулся. Мое лицо, к сожалению, врать не умело.
– Сэнди, иди в душ.
– Я Салли!
Все-таки Салли… Зачем-то она доставала из меня слова, воспоминания, заставила окунуться в самоощущение прошлого себя, когда я приехал в Освего свободным ветерком, зашел в бар, и эта красотка раскрасила приятный вечерок самыми яркими красками. Но сейчас мне было все равно. Когда Салли-Сэнди скользнула в ванную, я все не мог встать с кровати, вслушивался в плеск воды, ее мирное журчание, думал, почему после секса ничего не изменилось. Почему я по-прежнему гуляю где-то в лесах Хадсона, слушаю резкий голосок, что разрывает тишину, и все не могу себе объяснить, от чего мне так тепло на сердце.
– Ривер, можешь идти, – раздался голос Салли-Сэнди.
Я и не заметил, как смолкла в душе вода. Так и не придумал, как побыстрее отсюда уйти. Мысли вязнут в голове, как мазут, разливаются красочными далекими образами. Мне ничего не остается, как зайти в ванную, встать под душ и отдаться им. Пока тело теряло остатки воли под струями теплой воды, сознание заполонялось всем тем, что я так жаждал отбросить в эту ночь. Находиться здесь – значит обманывать себя вновь и вновь. Все удаляться от правды.
Грубо. Но я бегло попрощался с Сэнди, снял с петель свою ковбойскую шляпу и шагнул в ночь. Не сразу вспомнил, что зачем-то приехал сюда на автобусе, оставил мотоцикл в Финиксе. Идиот. Впрочем, почему бы не пройтись вдоль леса. Я двинулся туда – к фонарям вдоль трассы, которые каждый метр дороги обещают, что в их игривом мерцании можно что-то найти. Эти обещания проходят сквозь холодные потоки воздуха сотни километров, маня туда, за горизонт, и я вновь иду, обнаруживая пустоту под каждым фонарным столбом. А еще припыленный гравий и скрюченные ветки черной акации.
Ветер обещает дождь. Обещает потоки небесной воды, что сотрут с потертой куртки вонь баров, пыль дорог, утяжелят на ногах чапсы, и я вернусь домой готовым вновь делать то, что должен.
До остановки еще пару километров, а теплый свет из окон кофейни так манит передохнуть от сырого воздуха, внять чему-то выше меня, истерзанного вопросами сознания. Уже со входа внимаю джазу, этим панно с черно-белыми изображениями счастливых пар, ковбоев и звезд прошлого столетия. Стены с деревянными буазери вмещают десятки круглых столиков с брошюрами под стеклом и их верных спутников – лакированных стульев со спинками без обивки. Взяв латте, какой-то муссовый десерт, что отражал на своей глянцевой поверхности свет абажурных ламп, я сел за крайний столик у окна.
Подальше от парочек, что склонились над картой, вслух размышляя, как будут пересекать штат, от сонливых студентов, что готовились к экзаменам под очередным эспрессо, и дальнобойщиков, чей гогот от чего-то сгущал сквозившие здесь краски меланхолии еще больше.
Билли Холидей растягивает припев, словно лавиной настигает одиночество своим тягучим голосом. Заставляет упереться в холодную кожу куртки лбом и потеряться взглядом в ее неоднородных складках. Остановить мысли – это значит внять разговорам людей.
Историям их жизни.
Я завтра усмехнусь своим мыслям. Своей тоске. Я вновь почувствую, быть пустотой очень просто и весело. Никто не разрушит ожидания, потому что их нет. Никто не разобьет сердце – ты никого не любишь. Никто не погасит твою искру, потому что ни у кого нет ниточек, чтобы управлять тобой. Ты пустой. Ты свободный.
Но это завтра. А сегодня воздух распадался в моей груди на токсины. Они оседали на легких смогом и удушали меня. Они кричали, что я не свободен. Ведь я не следую своим инстинктам – я их боюсь. Я контролирую пустоту внутри себя и не даю ей пропитаться искрами. Они кричали, что все должно быть не так. Что тогда свобода – лишь изощренные оковы.
Глубокий вдох, Ривер. Глубокий вдох. Металл мобильника прожигал холодом и без того замершие пальцы. Но я сжимал его сильнее, и становилось теплее. А ведь под пивом было бы куда проще позвонить ей. Или забыть. Но не мучаться от выбора, который может все разрушить.
Передо мной мелькали кадры – блеск фонарей, что проносился по ее лакированной куртке, ее силуэт, вероятно, сейчас склоненный над тетрадью в свете лампы. Компания ее парней…
Нет. Я отложил телефон. Если уже сейчас к едва знакомой девушке я чувствую это, то что
будет потом? Эти игры не для меня. Это я решил твердо. От сердца отлегло, и на радостях я взял себе большой раф в вытянутом стеклянном бокале. Симпатичная бариста плавно выдавливала сливки на поверхность. Посыпала эту сладкую гору шоколадной крошкой.
Возбуждает, черт возьми. Может, дело было в Салли-Сэнди, и со мной все в порядке? Может, я и пришел сюда, чтобы мне дали знак: «Стой, где стоишь. Кайфуй, мальчик».
Подмигнув щекастенькой шатенке, я с улыбкой вернулся за стол. Тогда же сердце стало напоминать сирену скорой помощи. Холодные руки резко вспотели, и я чуть не выронил бокал. Мне звонила Оди О'Шиллер.
Первая реакция – скинуть вызов. Заблокировать контакт. Это инстинкты самосохранения, самые сильные в голове. Но их оказалось недостаточно, когда теплая волна прошла по телу от мысли о ее голосе, предстоящей интриге, о возможных эмоциях.
– Привет, Оди.
Голос не подвел. Я словно ответил на звонок приятеля, с которым всегда был рад поболтать, но особой тоски от его отсутствия не чувствую.
А Оди было плевать на все притворства. Она, как всегда, разрезала ножом воздух.
– Ривер, я скучала по тебе. Мне не дают покоя те наши три дня, когда мы вытворяли всякую дичь и были свободны, как дети. Приглашаю тебя в Нью-Йорк. Ты сейчас в Финиксе?
Я улыбнулся, как влюбленная малолетка. Склонив вниз глаза, крепко сжав телефон и чуть не заговорив с бархатистыми нотками в голосе.
– Нет, в Освего.
Она улыбается сейчас. Я всем нутром знал это.
– Ты должен приехать ради меня. Спасти от этого дьявольского мира, социума со своими правилами игры. Им есть за что меня дергать, Ривер. Ниточки вьются из моего сердца, как паутина.
Я замер, перестал дышать. Оди озвучила мои же мысли, что захватили меня, пока я шел сюда.
– Как рыцарь принцессу из башни?
Она хихикнула. Очень мило. Представить принцессой Оди было сложно, но я попытался. Мне понравилось.
– Может, и принцесса рыцаря от чего-то спасет? Я усмехнулся.
–Возможно.
– Приезжай, Ривер.
Я ничего не обещал ей. Мы проболтали еще полтора часа, до самого закрытия кофейни. Краем глаза я видел, как на меня с грустью смотрит та симпатичная бариста. Видимо, я правда походил на влюбленного идиота. И, видимо, так и было. Потому что, переночевав в мотеле неподалеку, утром я сел на автобус и поехал в Нью-Йорк. Мне все виделись в запотевшем стекле ее губы. Я ведь так и не поцеловал ее. Потому что надеялся, что еще смогу избежать падения своих правил в жизни.
Глава 3. Решение Бога
Tolede – Old Caltrone
«Может быть, ты и я
Танцуем с дьяволом,
Стоя на пропасти миров,
И несемся прямо в ад»
ТеоСкрыть ничего не вышло. Я был слишком взволнован, пока бежал за Одиллией. На следующий день мои коллеги гадали, что за девчонка сидела в моем кабинете и как вообще могло произойти, чтобы такая девушка забрела в наше снобское королевство.
Сплетни смешили и пугали одновременно. Джону сказал, все редакторки убеждены, что у меня появилась пассия. Но пиарщики сомневаются – говорят, это, скорее, какая-нибудь актриска для экранизации романа Аманды Хоуп. Там главная героиня тоже бунтарка со смазливым личиком и мотоциклом. Забавно. Самый очевидный вариант никому в голову не пришел.
Но даже Джону я ничего не сказал. Лишь усмехнулся на его догадки и промолчал. Отсчитывал каждую секунду до конца ланча, чтобы вернуться к работе и до вечера больше не видеть никого. В первозданном виде сохранить свою нервную систему до уже родного
«Гранд Палаццо». До встречи с этой чертовкой.
Но получалось скверно. Стоило на минуту отвлечься от договоров, планов, отвернуться к окну, как в голове неизменно проскакивали неуместные мысли. Меня не покидало ощущение, что деловая встреча пройдет не по плану сразу, как девчонка откроет рот. Как бы я ни старался убедить себя, что все в моих руках, ладонь то и дело сама била по столу. Пульс в висках безнадежно утапливал меня в бесконечных вариантов поведения Одиллии. Оди… Черт.
Каким-то чудом я завершил все поставленные задачи на день. И лишь выходя из здания
«Crest House», разрешил себе погрузиться в прошлое, вспомнить подружек юности, жену. Хоть мы и разошлись с Лили, это произошло из-за моей загруженности, а не из-за нее. Из- за моей глупости. Нам было вместе хорошо, она встречала меня после работы с ужином, всегда поддерживала, неизменно организовывала нам в Тоскане отпуск. Она была ангелом, но удержать ее я не смог. Я променял семейную идиллию на работу, вместо того чтобы разобраться с собой, своим прошлым. И вновь я бегу от него. Меняю редкие часы отдыха на авантюру. Безумие.
Еще и идиотский дождь, а я оставил зонт в офисе. Черт. И ни одного такси. Просто ни одного. А если отойти подальше, к Мэдисон-авеню? Ценник, должно быть, выставят бешенный. Ну, что ж. Пришлось бежать до соседнего квартала, высматривать город сквозь мокрые стекла очков, обегать людей в толпе, нормальных людей, которые после рабочего дня спешат забраться в постель и читать, что душе угодно. Но нет, Тео Фарретти внезапно вздумалось изменить литературный мир, при чем, с самым неподходящим для этого кандидатом.
– 472 Атлантик Авеню, Бруклин.
Мексиканец улыбнулся, даже подмигнул, мол, не беспокойся, доедем быстро. «А я, твою мать, и не беспокоюсь», – хотелось сказать ему, но я лишь принялся протирать тяжелую оправу очков, после чего степенно повернул к окну голову. Серое небо в мутноватых трещинах облаков скрывало вершины небоскребов, отражаясь в их окнах наваждением. Резкость, суета дорог и тягучий смрад нависающих над Нью-Йорком туч – комбинация убийственная. Во всяких антиутопиях авторы намекают такими декорациями на Конец Света.
– Твою мать, – процедил я сквозь зубы, завидев впереди три плотно занятые машинами полосы.
– Сколько нам ехать показывает? – перегнулся я через сидения к навигатору водителя. Мексиканец пожал плечами. В солнечном сплетении сам собой связался тугой узел. Опоздать еще не хватало. А с другой стороны, я могу. В конце концов, я и так предлагаю девчонке весомую помощь.
Знакомая разметка домов, мы проехали все три перекрестка. Лишь подъезжая к «Гранд Палаццо», я решил освежить план хода разговора: что я собираюсь предложить, на каких условиях и в какие сроки. Я перебирал в голове возможные отступления в диалоге, хотя и так понимал, что при встрече с ней с вероятностью 99,9% на воздух взлетят все ожидания.
Выйдя из такси, я чудом не наступил в лужу. От чего-то на мгновение остановился, взойдя на бордюр. Взгляд притянули блики фонарей на водной глади, и впервые за день в голове разрослась тишина – впервые за день. Словно я на долю секунды попал в поле абсолютной истины и покоя. Я смотрел на мутноватый гравий в воде, и плечи расслаблялись. Пару секунд протянулись на колеснице вечности. А потом я направился к дверям. Внезапно для себя я решил, что мне нечего терять. Разве что пост главного редактора в «Crest House».
– Мистер Ферретти, вас уже ожидают, – уведомил меня метрдотель сразу, как я передал пальто в гардеробную. Глубоко вздохнув, я кивнул и прошел за ним. Сердце затрясло всеми отклонениями сразу. Мокрая рубашка стала сухой за то время, что я шел вглубь зала. К столику, где меня уже ожидали.
Нарочито небрежно озирая столики, какого-то дьявола я не мог найти ее. Направление взгляда мертрдотеля – смотрю туда же. Нет. Правая сторона стенки – деловые партнеры, супружеские пары. Идем мимо. По левую сторону, вдоль мраморных колонн и фонтана – бизнесмены с Мидтауна. Ее нет здесь. Нелогично и странно, но я ощущал, что контроль над ситуацией уже потерян.
Только когда мы начали тормозить у панорамных окон в самой дальней части зала, я больше не смог вздохнуть. Как я и полагал, все мои разом ожидания взлетели на воздух.
– Мистер Ферретти.
Ко мне потянулась рука с идеальным маникюром. Плечи, как полированные, отражали на коже ненавязчивый отблеск свечей, все изгибы предплечья, словно у Лары Крофт, Деми Мур, Синди Кроуфорд. Но поразило меня, конечно, не это. Одиллия бы и в картофельном мешке вызывала желание у мужчин. Я ожидал любых перфомансов от нее, но никак не самого очевидного. Что бунтарка-байкерша с резкими фразочками и не сходящей с лица ухмылкой предстанет передо мной в открытом платье бандо, бриллиантовом колье и ниспускающимися серьгами вдоль шеи.
Я протянул руку в ответ. Словно транс. Она не отпускала своей, и я искал в ее глазах объяснение этому. Забыл, что могу просто разжать пальцы первым.
– Вы утомились, Тео, – наигранно засмущалась она. Спрятала за каймой ресниц насмешливые искорки во взгляде. Я откашлялся.
– Я просто не ожидал тебя такой увидеть.
Одиллия потянулась к меню. Словно специально закрыла от меня половину лица, оставив лишь глаза в аккуратном градиенте бронзовых теней изредка метать в меня молнии.
– Какой? Не могу же я прийти в куртке «Феррари» в такое место.
– А мне кажется, можешь.
Одиллия задержала на мне заинтересованный взгляд. Я поспешил перевести слова в шутку.
– Я еще…
– Что бы выбрать? Что бы заказть? Мне кажется, вы не особо голодны, Тео.
Окончание моего имени как-то странно слетало с ее губ. Так, словно воздушный шар упорхнул в воздух. Этот перекат от "е" в "о" балансировал между нежностью и насмешкой. Она добавляла мое имя к концу предложения, двумя придыханиями вселяя в него легкость.
– Заказывай, что хочешь. Я заплачу.
Гребаные итальянские корни. Полжизни, проведенные в Америке, так и не смогли избавить меня от привычки закрывать самому счет. С женщинами по работе я держал себя в руках. А тут… не выдержал. Но Одиллия, похоже, не обиделась. Лишь шутливо прищурила глаза, вызвав у меня улыбку.
– Вы очень щедры, мистер Ферретти. Так и быть, доставлю вам удовольствие. Я резко вскинул на нее взгляд. А она только и ждала этого.
– Вам же будет прияно за меня заплатить.
– Несомненно, – как-то слишком серьезно произнес я.
Оди по-детски хихикнула.
Лишь спустя пятнадцать минут мы определились с заказом. Стейки, десерт – указали официанту на то, что не требовало пояснений.
– Франция, с долгим послевкусием и средней кислотностью, сэр? – наклонился парень ко мне. Я резко пожалел, что назначил встречу в своем излюбленном месте. Одиллия с интересом отслеживала мои колебания.
– Мне полусладкое красное, – сказала она.
– Предложите нам что-нибудь из Бордо восьми-пятнадцати лет выдержки.
– Шато де Л’Этерините подойдет?
Одновременно мы кивнули. Официант удалился. Глубоко вздохнув и откашлявшись, я решил перейти к делу.
– Послушай, я не просто так позвал тебя сюда.
Одиллия придвинулась ближе, сложив у подбородка ладони в замок. Глаза резко увеличились, как у олененка, наполнились какой-то ранимой простотой, чем-то детским.
– Твой роман – это смелая, откровенная история взросления. Без прикрас, попыток снизить градус при упоминании острых тем. Ты пишешь ярко, хорошо. Ничего лишнего, и образы в голове дадут фору голливудским блокбастерам…
– Правда?
Я не сдержал улыбки на ее радостный вздох. В этом все авторы одинаковые. Стоит заговорить об их романе, теряется вся спесь и просыпается настороженный придирчивый ребенок.
– Да, ты пишешь кинематографично, рынок такое любит…
– Меня вдохновлял в свое время Уолтер Тевис. Наверное, только «Ход королевы» из всех книг за жизнь я прочла дважды.
– Свое время – это какое, девочка? Сколько тебе, двадцать один?
Она смешно надулась, выпучив глаза, как бы говоря, что со мной все понятно, и я, как все.
Ставлю на человека клеймо лишь по возрасту.
– Ладно, не обижайся. Мысли у тебя проскальзывают очень даже зрелые. Особенно в наш прошлый разговор…
– Да прости, – спохватилась Одиллия. Взмахнула рукой, словно отбросив манеры светской дивы, разом вернув себе образ рок-звезды. – Я не планировала вести с тобой так нагло. Как-то вышло само…
– О, я понимаю. Я тоже не планировал болтать с тобой весь час.
И не планировал так же поболтать все время и сегодня.
– Да, вышло странно. На меня так все оборачивались, когда я выходила из центра. Один парнишка даже решил подойти. Спросил, по какому вопросу я посещала тебя.
Внутри неприятно зажгло.
– И что ты ответила?
Она хихикнула, не успев договорить. Официант решил продемонстрировать нам все грани своего виртуозного владения бутылкой. Обычно краткий отзвук вылетевшей пробки, мерное течение вина успокаивало меня, напоминало о детстве в Италии. Там официанты больше, чем посыльные за едой. В чем-то их задачу можно приравнять к искусству гейши. Но сейчас пируэты бордовых струй лишь раздражали. Они мешали говорить Оди.
– Приятного вечера, – томно произнес парень.
Мы с Одиллией, не сговариваясь посмотрели ему вслед. Потом друг на друга.
– За встречу, Тео, – подняла она бокал.
Кивнув, я с улыбкой обхватил стеклянную ножку. Ненавязчивый звон окатил вибрацией воздух. Одиллия усмехнулась, я смотрел на нее. Стало интересно, что из ее эмоций фальшь – вездесущая ухмылка, испытующий взгляд или детское смущение и нежные окончания в конце предложений.
– Так что ты ответила парню на вопрос? – внезапно вспомнил я о прошлой теме.
